Бесплатный фрагмент - Алюксер, или Блудная страсть у актеров и разведчиков

Предупреждение!!!

Данная книга не содержит конкретных советов, не дает рекомендаций как поступать в той или иной жизненной ситуации. Она не относится к разряду традиционной психологической литературы. Это литература художественная.

Другое дело, что являясь художественным произведением, данная книга выполняет функции, относящиеся всё-таки к области психоаналитики. Это своеобразный эксперимент. Просим читателя отнестись с пониманием к новым поискам автора, а желательно и с интересом.

Что такое книга-талисман

Алюксер — талисман для путешествий и развития таланта.

О талисманах, казалось бы, мы знаем все. Талисман, это предмет, заряженный на удачу, на защиту от невзгод, на исполнение конкретного желания. Что значит «заряжен»? — Это значит, что природа или человек наделили предмет — кулон, монету, перстень, энергией, которая несет охрану своего хозяина от враждебных сил, расчищает ему дорогу к заветным целям.

Итак, энергия решает всё.

Есть эта энергия у человека — он способен идти по жизни… пусть ошибаться, падать, сбиваться с пути, но неизменно исправлять ошибку, подниматься, находить верный путь и достигать желаемого. С энергией у человека сопряжена радость, ощущение полнокровности бытия, а также торжество от того, что он видит исполнение своих желаний.

Если энергии нет, то ничто не даёт тебе счастья жить: мечты не зажигают, головокружительные перспективы не манят, потому что знаешь: им всё равно не дано осуществиться. Это истины, которые знает каждый.

О том, из каких источников к человеку приходят силы, написано много книг. Это и кладовые витаминов и позитивный образ мыслей и воздействие на акупунктурные точки тела и приемы дыхательной гимнастики и, конечно же, талисманы.

Одной из разновидностей талисманов является книга.

Об этом мы говорим впервые, хотя общеизвестно, что с человеком, например, в третий раз взявшим в руки роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», начинают происходить мистические события — словно какая-то невидимая десница начинает вести его по жизни, подсказывая единственно верные пути и заботливо оберегая от ошибок. Есть и другие книги, погружаясь в чтение которых, неизменно чувствуешь приток энергии, поднимается настроение, а удача в одночасье поворачивается к тебе лицом. Это состояние сопутствует тебе, пока ты ежедневно уходишь в чтение, следишь за перипетиями сюжета, сочувствуешь героям или просто вспоминаешь прочитанное. Это происходит оттого, что такая книга способна наделять энергией своего читателя. Согласитесь, что, единожды прочитав такую книгу, мы не забрасываем её на пыльную полку, а, наоборот, кладём где-то неподалёку от себя, чтобы, улучив подходящий момент, вновь погрузиться в её страницы. Точно так же мы стремимся не расставаться с талисманом, который помог обрести счастье, покой в душе и исполнение желаний.

Психолог Сергей Попов, известный широкому кругу читателей благодаря своим книгам «Думай и работай по-русски», «О чём молчит бриллиантовый директор» и другим, посвященным энергиям денег, разработал метод воздействия на организм человека через соприкосновение последнего с литературными образами.

Психолог провёл основательное исследование того, откуда в человеке возникает приток сил, каким образом к нему притягивается позитивная ситуация в процессе чтения литературного произведения. Он вывел формулу, как должна быть построена литературная проза, на какие законы опираться, чтобы неизменно приводить читателя к вышеописанному эффекту.

Впервые на возможность литературы повышать энергетику людей всерьез обратили внимание в послевоенной Европе. Во Франции после пережитой оккупации и разорения войной в обществе царила духовная апатия. Она-то и вызвала к жизни произведения так называемого «театра абсурда» в лице двух ярчайших его представителей — Эжена Ионеску и Сэмюэля Беккета. Преднамеренная несовместимость предметов и событий, как например, «теннис на сене», в драме Беккета или ломка логических построений у того же автора, типа — « — Господин Годо занят. — А что он делает? — Он ничего не делает.» Непредсказуемость сюжетных поворотов — например, герой произведения Ионеску ночью после продолжительного объяснения с женой, цель которого выяснить, следует ли им сохранять отношения после того, как ушла любовь, внезапно обвязывает себя за пояс концом Млечного пути и улетает к звездам. Этот осознанный набор приемов приводит психику читателя, театрального зрителя в то специфическое состояние, которое он не испытывает в своей повседневной жизни и в процессе соприкосновения с литературой традиционного образца. Дело в том, что и в обычной жизни и в процессе чтения литературы традиционного образца у человека задействованы строго определенные участки мозга. Этих клеток достаточно, чтобы следить как за своим бытом, так и за литературным сюжетом, где-то предсказывать его развитие, делать надлежащие выводы из прочитанного и т. д. Но, когда тот же читатель соприкасается с литературой, построенной по принципам абсурда, этих мозговых клеток явно не хватает для того, чтобы проделать все те же вышеописанные манипуляции. В попытке постичь непостижимое мозгу приходиться задействовать еще и другие клетки, которые раньше попросту не функционировали. Это и производит освежающий эффект. Конечно, «непостижимое» не постигается, но чем больше мозговых клеток вызвано к жизни, тем полнокровнее ощущает себя человек, тем больше горизонтов перед ним открыто. Этот эффект животворной силы «театра абсурда» можно сравнить с состоянием человеческого организма после сиршасаны — стойки на голове, когда человек, проводящий большую часть времени головой вверх, вдруг делает упражнение хатха йоги: переворачивается головой вниз и замирает на некоторое время в таком положении. Нет, он, конечно, не живет в таком положении, он не работает, не воспитывает детей. Он просто в течении нескольких минут стоит вверх ногами. Но, клетки, до которых ранее не доходила кровь или доходила в малом количестве, теперь насыщаются ею и начинают активно функционировать, а сам человек чувствует свежесть, прилив сил и открывающиеся возможности.

Теоретические установки «театра абсурда» были изложены Эженом Ионеску в книге «Драма и контрдрама». Испытание жизнью они прошли не только на театральных сценах послевоенной Европы, но главное там, где человеческая энергетика находится в состоянии максимального угнетения — в местах лишения свободы. Именно за колючей проволокой пьесы авторов «театра абсурда» находили самый живой отклик: их чаще других хотели видеть заключенные в исполнении профессиональных коллективов, постановки именно этих пьес узники осуществляли сами на самодеятельных театральных сценах.

Увы, наши соотечественники из-за существования «железного за

навеса» не получили представления об этом направлении искусства, не имели возможности испытать на себе его уникальную животворную силу.

Зато другой писатель и теоретик искусства послевоенной Европы россиянам, напротив, хорошо знаком — это Бертольд Брехт. Он также ставил своей целью поднять дух, но уже немцев. Народ, потерпевший поражение в войне, он стремился напитать силой для новой жизни, для переосмысления своего пути. Животворная методика Брехта основана на разрушении так называемой «четвертой стены» — грани, отделяющей искусство от жизни. Суть эффекта в следующем. Человек в процессе общения с произведением искусства отдает себе отчет в том, что то, что он наблюдает на сцене, читает или рассматривает на живописном полотне, не является жизнью, это лишь ее изображение, поэтому его не следует воспринимать всерьез; страшиться увиденного, радоваться ему или переосмысливать свою жизнь. Нужно как бы дистанцироваться от впечатления, которое произвело на тебя общение с произведением искусства. Эта выработавшаяся веками привычка дистанцироваться приводит к тому, что сколь бы ни было талантливо художественное произведение, сколь бы назидательной не была его мораль, человек не пропускает оставленное им впечатление через весь собственный организм, в то время как сплетня соседа, его совет или происшествие, увиденное из окна, пронизывает тебя всего, полностью активизирует организм, поскольку последнее — это реальная жизнь. Практика разрушения «четвертой стены» — стирания грани между искусством и жизнью — заставляет человека ближе воспринимать происходящее на сцене или на страницах книги, острее реагировать на события внутри произведения, участвовать в них всем своим существом, а не быть лишь эстетствующим наблюдателем.

Отечественным любителям искусства брехтовская методика знакома в первую очередь по спектаклям Московского театра драмы и комедии на Таганке. Те зрители, что, например, помогали нести гроб с Офелией в спектакле «Гамлет» или задевали при входе в зал него пятки покрытых рогожей тел старухи-процентщицы и её сестры в спектакле «Преступление и наказание», воспринимали всё происходящее на сцене так, словно это была сама жизнь: впечатления от спектаклей многократно усиливались.

Создавая книгу-талисман, Сергей Попов соединил две эти техники: абсурдность происходящего и разрушение «четвертой стены». Сюжеты, использованные в его книге, и впрямь абсурдны, но в то же время они не вымышлены, а являются фрагментами жизни конкретных лиц, которых автор указывает в конце книги. К двум вышеупомянутым техникам он добавил третий приём, который использовали в своих книгах ещё писатели-утописты — Томас Мор, Компанелла и др. Неуёмные фантазии на предмет социального обустройства общества всегда возбуждали воображение читателей, перенося их из своей микрожизни в макромиры, где создаются государства, причём куда более совершенные, чем существующие. Участие в таких фантазиях делает людей значительнее, масштабнее, чем они привыкли себя чувствовать в действительности. Эта же цель достигается посредством расширения действия книги в пространстве и во времени. Соединение этих трёх приёмов обеспечило книге качество наделять своего читателя избыточной энергией, за которым последует успех и исполнение желаний. Но это ещё не все возможности книги-талисмана. Будучи специалистом в парапсихологии, имея обширную практику в этой области, автор открыл закон: каждое из фантастических, абсурдных, но тем не менее реальных, событий, как и вещий сон, обладает скрытым смыслом, цель которого направить человека по правильному пути в поворотный момент его жизни. Оно является «знаковым». Эти ситуации-знаки универсальны для всех людей, а не являются прерогативой чьей-то конкретной жизни. Психолог выяснил: разные люди порой попадают в абсолютно одинаковые причудливые ситуации, разным людям порой снятся абсолютно одинаковые по содержанию сны — последствия одинаковые.

На одном из своих семинаров автор провел эксперимент: он искусственно погрузил группу людей в абсолютно абсурдную ситуацию, точь в точь такую же, что имела место в жизни одной из его клиенток. Последствия для сознательных участников эксперимента были точно такие же, как и для женщины, которая попала в эту ситуацию случайно.

Для ясности приведём рассказ психолога.

Моя клиентка попросила ей объяснить, что означал один странный случай, некогда произошедший с ней. Женщина была недовольна своей семейной жизнью и в то же время существовал человек, с которым она бы хотела связать судьбу. о ни она сама, ни её избранник не проявляли решимости. Ситуация топталась на месте. И вот однажды имел место такой странный случай. В завершении свидания со своим любимым женщина вдруг обнаружила у себя на шее и на открытой части груди многочисленные следы от очень уж страстных поцелуев. Странность ситуации состояла в том, что оба любовника отчётливо помнили, что соблюдали осторожность — целовались только в губы. Откуда могли появиться следы на теле — неясно, но они появились вдруг сами собой, причём в самых заметных для мужа местах, именно в тот момент, когда женщине предстояло ехать домой. «Что это за фантасмагория?» — полюбопытствовала клиентка. Я ответил, что это скорее всего знак, предвещающий, что в ближайшее время вы проявите решимость для достижения цели, которая давно вас манит. «Вы правы, — ответила посетительница, — после того, как я тщетно пыталась убрать следы ласк крем-пудрой, я вдруг преисполнилась такой решимостью, что сгребла любовника в охапку, затолкала в такси. Мы вместе приехали ко мне домой, на глазах у растерявшегося мужа собрали мои вещи и уехали. И вот уже десять лет мы вместе.»

Я запомнил этот рассказ и на одном из своих семинаров предложил тем его участникам, у которых были проблемы, требующие для разрешения проявления решимости, умышленно пройти через ситуацию, рассказанную мне клиенткой. В конце занятий несколько участников семинара изобразили подручными средствами у себя на открытых местах груди и шеи следы от бурных ласк. Далее им предстояло в таком виде предстать перед домашними и объяснить последним, откуда такие следы могли взяться на семинаре, посвящённом исключительно бизнесу. Тот, кто проделал это путь до конца, отметил, что его результатом стала внезапно возникшая решимость при решении затянувшейся проблемы. И благодаря именно этой решимости проблемы была решена. Конечно, участники впоследствии объяснили домашним, что это был за эксперимент и какова его цель.

Делал я и такой опыт. Моему приятелю приснился более чем странный сон, в котором он разрывает могилу и достаёт из неё самого себя. В действительности сон предвещал начало новой жизни, в которой человек полностью себя реализует. Одному из своих клиентов, который никак не мог устроиться на работу по любимой специальности, я посоветовал умышленно пройти через ситуацию, схожую с той, что видел во сне мой друг. Мужчина смастерил собственную куклу (в полный рост), нарядил в свой лучший костюм, зарыл её в землю, установил подобие памятника, дал кукле полежать, а затем разрыл импровизированную могилу и извлёк её на свет Божий. «У меня и впрямь было ощущение, что я достаю из могилы самого себя, — делился впечатлением мужчина. — Последствием этого прохождения через чужой сон стало предложение именно той работы, о которой мечталось.»

В чём причина успешного разрешения проблем у тех людей, что умышленно погружались в «знаковую» ситуацию из чужой жизни или имитировали наяву обстоятельства опять же из чужого вещего сна?

Исполнение желаний базируется не на одном лишь наличии у человека избыточной энергии. Эта энергия должна быть еще и должным образом «организована». Издревле подмечена связь конкретных ситуаций, обстановки, вещей, через которые проходит человек во сне, прежде чем наяву в его жизни произойдут опять же вполне конкретные перемены. Эта связь имеет генно-историческую природу, открытую еще Зигмундом Фрейдом. Но даже во сне человек не остаётся безучастным к тем событиям, что происходят с ним, пусть в самых фантастических обстоятельствах. А уж что говорить о том, когда фантастическое событие происходит наяву. И в том и в другом случае у человека возникает вполне конкретное состояние души. В только что описанных автором книги случаях мы имеем дело с конкретным душевным состоянием человека — предстоящее объяснение с домашними на предмет возникновения на теле следов ласк или пуще того изъятие из могилы самого себя. Но именно это душевное состояние «организует» энергию человека так, чтобы он был способен достичь вполне конкретную цель обрести решимость для решения затянувшейся проблемы — найти работу по душе и т. д.

Тем, кто прочитал эти строки и воодушевился открывающейся перспективой, отнюдь не следует отслеживать абсурдные ситуации в жизни своих знакомых, коллекционировать чужие сны, а затем пропускать себя через эти ситуации и ждать исполнения желаний. Для этого существует книга-талисман. Она содержит в себе набор таких сюжетов, проходя через которые, читатель испытывает строго определенные состояния души, то есть, энергия, которой щедро наделяет его книга, ещё и «организуется» надлежащим образом — так, чтобы способствовать исполнению самых разных желаний.

Дадим несколько советов, как умело пользоваться книгой-талисманом.

Во-первых, напомним, что талисман, который обычно носят на себе, как правило, заряжается на защиту от какой-то конкретной угрозы или на исполнение какого-то конкретного желания. Узкая целевая направленность строго фокусирует заложенную в талисман энергию, многократно усиливая ее. Когда угроза отведена или цель достигнута, талисман обычно прекращает свое действие, а то и существование вообще. Нередки случаи, когда, например, бриллиант, выполнявший роль защитного талисмана, после того, как отвёл угрозу жизни своему обладателю, падая на мягкий ковер, рассыпался в пыль. Часы, заряженные на достижение конкретной цели, после ее достижения останавливались, ломались, запотевали так, что циферблат становился невидим, терялись и т. п.

Мы также рекомендуем использовать книгу-талисман для решения сначала какой-то одной проблемы — защититься от чего-то или, напротив, чего-то достичь. С этой целью вырежьте сначала одну из пяти предложенных закладок, запишите желание (только одно), согните закладку по линиям перегиба, заклейте ее и пользуйтесь по прямому назначению в процессе чтения книги. Напоминаем, что желание должно быть более или менее реальным. Например, если речь идет об увеличении собственных заработков, то их следует планировать увеличить не более чем в полтора-два раза по сравнению с существующими. Приобретение квартир, автомобилей и прочего опять же следует планировать в рамках достижимого. Вскрывать запечатанную закладку, тем более дописывать или переписывать желание недопустимо!!!

Предупреждаем, что если в процессе чтения книги записанное на закладке желание исполнилось, то сам экземпляр книги может в скором времени потеряться, испортиться или же читатель вдруг неожиданно утратит интерес к ее дальнейшему содержанию. В этом случае следует приостановить общение с книгой-талисманом, погрузиться в обычную жизнь до той самой поры, пока у вас отчетливо не сформируется следующее желание или, не дай Бог, не возникнет угроза извне. В том случае если имеющийся экземпляр книги не был сильно поврежден или утрачен, следует вырезать новую закладку, поступить с ней так же, как и в первом случае, и возобновить или продолжить чтение. Если книга в силу ряда причин была утрачена или оказалась непригодной для чтения, следует приобрести новый экземпляр книги.

Мы считаем себя вправе рассчитывать на понимание тех, кто решил воспользоваться книгой-талисманом: не любое человеческое желание может быть достижимо, даже если оно вполне реально, не любой удар судьбы возможно отвести. Если, несмотря на действие талисмана, желание не исполнилось, а удар настиг, следует прежде всего проникнуть в смысл постигшей вас неудачи. Следует помнить, что Судьба не желает нам зла — только добра, поэтому ее уколы и гримасы лишь способы обозначения человеку его истинного пути. Настоящая книга поможет разобраться и в этом. А теперь о том, как это сделать.

Существует такое понятие, как «избирательная память» — из потока событий, предметов, слов мы почему-то выхватываем лишь некоторые, которые затем надолго застревают у нас в мозгу. Если заострить на них свое внимание, то без труда можно понять, что выхваченный фрагмент жизни — это подсказка нам либо правильного пути, либо какого-то другого решения, которое в ближайшее время необходимо принять.

Руководствуясь избирательностью собственной памяти, можно найти для себя ответ на вопрос, почему загаданное вами желание не исполнилось при первом прочтении книги-талисмана, и даже получить рекомендацию, как поступить с этим желанием дальше. Для этого по завершении чтения книги-талисмана следует спросить себя, какой именно ее фрагмент наиболее ярко врезался в вашу память? Определившись с выбором, следует отнестись к фрагменту книги, как к вещему сну, то есть выделить основные образующие его предметы и действия, обратиться к серьезному толкователю сновидений и с его помощью истолковать выхваченный вашей памятью сюжет. Например, если вам врезался в память фрагмент из книги, где один из ее героев съедает сердце начальника разведшколы, то, воспользовавшись толкователем, вы узнаете, что загаданное вами желание не сбылось в ближайшие дни, потому что сейчас в вашей жизни бытует полоса неисполнения надежд. Сделайте вывод: надо некоторое время переждать и по косвенным признакам определить начало новой полосы — полосы везения — а затем повторить работу с книгой-талисманом. Если вам почему-то запомнился фрагмент, когда сотрудник ГИБДД открывает нарушителям пароль, благодаря которому можно ночью купить спиртное: «Вы скажите: мы от Петра. Петр — это я. Она меня не знает… но пузырь принесет.», то выбор вашей памятью именно этого фрагмента означает, что в исполнении вашего желания должен принять участие влиятельный человек, и ваша задача состоит в том, чтобы подождать, когда он появится на горизонте. И так далее.

Даже если загаданное вами желание исполнилось, жизнь на этом не заканчивается, а порой и не становится легче. Часто случается наоборот: когда достигнута заветная цель, человек мечется в поиске, что ему делать дальше, куда направить свои стопы? Скажем честно: не всем людям в такой ситуации приходит подсказка свыше в виде, например, вещего сна или абсурдного события в быту. Главную роль здесь играет степень связи с тонким миром. Некоторым людям, кто привык доверять снам или истолковывать происходящую с ними наяву несуразицу как знак, такая подсказка приходит чаще, другим, более скептически настроенным людям — реже. И, тем не менее, информационная связь с верхним миром не обходит стороной ни одного из нас. При помощи книги-талисмана можно укрепить эту связь. Для этого надо, во-первых, опять же прибегая к своей избирательной памяти, выделить наиболее врезавшиеся в сознание фрагменты книги и попытаться их истолковать на предмет возникших у себя интеллектуальных или духовных исканий.

Например, если вам запомнилось, как героиня, исполнявшая на самодеятельной сцене роль Моцарта, выпила коктейль, состоявший из метилового спирта, самогона, дуста, крысиного яда, то это означает, что для достижения своих ближайших планов (скорее всего именно легкомысленного свойства) вам следует в первую очередь ввести в заблуждение своих друзей, надев на себя личину степенного глубокомысленного человека. Если у вас запечатлелся в памяти парад юных редателей, где один из его участников несет портрет хомяка, на которого он «настучал» отцу, то этот выбор означает, что из нескольких целей, которые роятся у вас в голове, сейчас следует отдать предпочтение той, которая обеспечит заботу о хлебе насущном, улучшит ваше материальное положение, короче настал час, когда следует работать ради денег, а не ради творческих амбиций.

Просим обратить внимание на тот факт, что, если вы вновь возьмете в руки эту книгу через некоторый значительный промежуток времени: через полгода, год или более, то ваша память выберет абсолютно другие фрагменты, запечатлеет другие детали, нежели при сегодняшнем прочтении, а те, что запомнились сейчас, могут и вовсе оказаться незамеченными. Это произойдет оттого, что жизнь за это время внесет свои поправки в вашу судьбу, обозначит новые перспективы, а значит, потребуются новые знаки, чтобы их вам открыть. Эти знаки есть в этой книге. Но только до поры до времени они являются просто занимательными составляющими сюжета и не надо искать в них большего смысла. Дождитесь, когда новый фрагмент настойчиво поселится в вашем сознании. Лишь тогда к нему нужно отнестись со всем вниманием — расшифровать, что означает ваш выбор.

Несмотря на столько важных функций, которые способна осуществить книга-талисман, вы не найдете в ней занудных размышлений, запутанных словесных лабиринтов, скучных напутствий. Сюжеты, отобранные для этой книги, пикантные, смешные и даже слишком легкомысленные, объединены увлекательными сюжетными построениями. Пусть это не смущает читателя. Это сделано нарочито. Читатель должен получить удовольствие от чтения. Удовольствие — это тоже источник энергии, который способствует исполнению желаний.

Читайте книгу — и будьте счастливы!

Предисловие

Что за странная книга лежит перед вами? Воистину необычная книга! Это не «Муму» господина Шолохова и не «Поднятая целина» Тургенева, это даже не письма Горького к Полине Виардо с просьбой перенести Первый съезд РСДРП на остров святой Елены. Это совершенно другая книга. Другая, потому что у нее другое космическое происхождение.

Как писал Шолохов свое «Муму»? — Он брал собаку средних размеров, подыскивал булыжник, крал бельевую веревку (порой вместе с бельем), затем крал лодку, выезжал на середину Тихого Дона и соединял их вместе — собаку, веревку, камень и реку — и старательно записывал свои впечатления от этого действа.

Зачем он так поступал? Он, казачий паренек, не хотел спускать с себя семь потов, чтобы заработать свой хлеб на пашне. Он хотел его заработать куда более легким трудом — писательским. Вот и топил собак.

Тургенев, как известно, страдал меланхолией. Ему по жизни было важно как-то себя развлечь. Поэтому он сочинял такое, чтобы хотя бы раз самому улыбнуться! Сидя в Париже, он сочинял про каких-то казаков, которых он никогда в глаза не видел, но которые зачем-то осваивали непригодные для пашни земли, в то время как рядом было полно пригодных. Осваивали, с энтузиазмом и методично убивая друг друга. Тургенев сочинял все это и хохотал до слез.

Горький не мог соблазнить Полину Виардо, поскольку они принадлежали разным эпохам. Поэтому чисто конкретной цели при написании всемирно известных писем у него не было. Но, если ты не ставишь цель соблазнить женщину, то, письменно обращаясь к ней, ты можешь достичь не менее важного для тебя результата — выговориться по поводу и без повода. Ну, какой мужик позволит тебе проделать это с собой? Ни один мужик не позволит. А вот покойная Полина Виардо, она совсем другое дело.

Короче, я убедил вас, что все перечисленные мною бестселлеры — продукт корыстной деятельности человека. Поэтому эти книги — ненастоящие. Настоящие книги на Земле не пишутся. Настоящие книги создаются где-то на небесах, настоящие книги создаются не нами. Мы — так называемые авторы — это люди, которые всего лишь перенесли на бумагу то, что было создано там, наверху, истинными творцами человеческой истории, истинными творцами ее культуры. Настоящие книги приходят откуда-то из космоса, когда захотят и к кому захотят, приходят в виде мыслей, видений или фрагментов биографии самого автора. Кто не поленится и скрупулезно перенесет все это на бумагу, станет писателем, и чаще всего великим, желает он этого или нет.

Уверен, что читатель догадался, что перед ним лежит именно такая книга — настоящая — книга, продиктованная свыше.

Это книга — неизбежность, книга — приговор, книга — констатация.

Неизбежность — потому что события, описанные в этой книге, и впрямь когда-то произошли, то есть их не удалось избежать.

Приговор — потому что читатели, пересказывая ее фрагменты из уст в уста, приговаривают себя к тому будущему, в котором уже побывал автор.

Констатация — потому что, погрузившись в описанные ниже события, читатель мгновенно окажется в могучем вселенском водовороте. Он будет беспомощно барахтаться в нем, двигаясь то вперед, то назад, то вправо, то влево, барахтаться, будучи не в состоянии постичь своим умом, где у Вселенной перед, где, прости Господи, у нее зад, а уж тем более, где у нее право, а где лево. Он будет способен лишь констатировать это спустя некоторое время.

По этой книге можно безошибочно предсказывать судьбу.

По этой книге можно отчитывать одержимых бесом, можно лечить психические болезни и устранять тенденции к их возникновению.

Разместив эту книгу на журнальном столике, ею можно защитить жилье от пожаров, от проникновения в него грабителей и от бытовых насекомых.

Положив эту книгу под изголовье на ночь, можно загадать желание и оно обязательно сбудется.

Всего этого можно достичь, даже не читая книгу. Так большинство их нас и поступает сегодня с литературой.

Но можно поступить нестандартно: наперекор веяниям времени прочесть эту книгу от корки до корки и увидеть мир вокруг себя незамутненным взором, а, увидев, начать воистину новую достойную себя самого жизнь. А в ней, в этой достойной жизни, всех вышеописанных чудес уже достигать самостоятельно — будет чем себя занять остаток дней.

Короче, нельзя ждать ни минуты! Надо немедленно открыть эту книгу, книгу, продиктованную свыше.

Часть I
Параллельный мир

У меня был брат. Он умер. Ему был всего один годик. Сестра у меня — мразь. Я с нею не общаюсь. Но жить без родственников как-то одиноко и поэтому я общаюсь с умершим братом. Он старше меня на тринадцать лет и мне кажется, нет, я уверен, что он где-то живет. Причем не просто живет, а работает, воспитывает детей и думает обо мне, то есть иногда мысленно общается со мной точно так же, как и я мысленно общаюсь с ним. Мать вспоминала, что это был очень ласковый мальчик. Он всегда улыбался, и улыбка у него была очень теплая. Наверное поэтому мне всегда становится тепло на душе, когда я общаюсь с ним.

Мишка Мухин так и спросил причем сразу всех сидящих в купе: «Почему я иногда бываю абсолютно уверен, что какой-то эпизод своей жизни я уже переживал? Например, я вчера свалился со второго этажа абсолютно пьяный. Очнулся с ощущением того, что это со мной однажды уже произошло.» Мишка Мухин очень умный мужик. На производственной практике, с которой мы сейчас возвращаемся, он половину времени провалялся пьяный под лавкой в сквере, а вчера и впрямь выпал из окна второго этажа прямо накануне экзамена, но на экзамене получил «отлично». Причем заслуженно. Мишка Мухин — сын заведующего кафедрой органической химии в нашем ВУЗе, поэтому в сознании однокурсников он находится как бы посередине между своим профессором-отцом и нами — студентами. Поэтому, когда он вдруг задал вопрос, все немедленно насторожились, словно вопрос задал не студент — однокурсник, а профессор — его отец, и не ответь ты на этот вопрос, можешь лишиться стипендии или вообще загреметь в армию..

Обитатели купе отвечали по-разному. «Это — продукт ассоциативной памяти». «Это твой сон, детали которого вдруг имели место в реальной жизни…» Я твердо сказал: «Миша, ты просто некогда бывал в параллельном мире. А затем произошедшее с тобой там событие повторилось здесь.» Глаза у Мухина вспыхнули и он протянул мне свою, хотя и холеную, но очень крепкую руку. «Правильно! Я и сам так думаю!» Похвала Мухина-сына в глазах окружающих, это все равно, что похвала Мухина-отца — профессора — за ней последует пятерка на экзамене, а может быть даже веское словцо при трудоустройстве. А это так важно, ведь нам осталось меньше года до защиты диплома.

Куда бы я хотел устроиться на работу? — Ну, конечно же, в органы власти. Куда же еще! Подумайте сами. Заискивание передо мною людей, их зависимость от меня… Нет, это не цель, это — средство для моей карьеры — политической карьеры. Я стану депутатом. Власть, уважение, зависть, бесконтрольно текущие на мой счет народные деньги. Но мне этого мало. Я слишком честолюбив. Я стану президентом. И вот тогда… Словом после рукопожатия Мухина-младшего я взирал на себя как на избранника судьбы. Так же как на избранника судьбы взирали на меня все обитатели купе — с восхищением и завистью. Все, кроме одного!

Этот один — Витя Чернов. Сын алкоголика. Он тоже в принципе очень хороший мужик, но он — другой. Он после защиты диплома хочет стать разведчиком. И оттого, что он — другой, и от того, что он хочет стать разведчиком, на него иногда находит. Это, конечно, тяжелое генетическое наследство, доставшееся ему от отца.

Это была последняя мысль, которая успела промелькнуть в голове, прежде чем стальные пальцы сына алкоголика сомкнулись у меня на горле и стали методично его сдавливать. В ушах зазвенело. Я успел еще услышать слова: «Умный, тварь?! Сидели, спокойно разговаривали про баб, про водку, а ты, про параллельный мир.» Я хотел возразить, что про параллельный мир начал говорить вовсе не я, а Мухин, но не смог — воздух больше не поступал в мои легкие.

Этот «параллельный» мир я узнал сразу. Передо мной была Москва с теми же улицами, с теми же зданиями, даже Храм Христа Спасителя стоял на месте. Но другой была атмосфера в городе. Сам дух его был другим. Люди, населявшие этот город, думали и дышали как-то иначе — не так, как думали и дышали мы в нашем мире. Это я почувствовал сразу, когда посреди Москвы-реки, напротив Нескучного сада, увидел памятник, водруженный на месте гибели собачки Муму, героини литературного бестселлера. Памятник был посвящен борцам, погибшим за свободу слова. Кто его автор, я, конечно же, догадался сразу. Многометровая фигура, побывавшая в нашем мире сначала Христофором Колумбом, а затем Петром Великим, в параллельном мире нашла свое новое воплощение в образе глухонемого Герасима, который олицетворял безразличие и глухоту представителя народных масс к свободному слову. Свободное слово, по замыслу автора, рвалось наружу, то есть било фонтанчиком из пасти Муму, собачки, которая вот-вот должна была скрыться под водой с камнем на шее, привязанным ей все тем же глухонемым Герасимом. Я был восхищен тем, как далеко вперед в сравнении с нами ушли жители этой параллельной Москвы в понимании взаимоотношений народа и свободной прессы.

Но каким бы искренним не было мое восхищение, его тут же сменила забота: мне в этом городе теперь предстоит жить. А значит надо как-то устраиваться, чтобы как-то кормиться в нем. Промелькнула мысль: я, наверное, встречу здесь брата. Он поможет: у него, по рассказам матери, была замечательная улыбка. По этой улыбке я его и узнаю! Но когда это произойдет? А что пока? А пока мне надо рассчитывать только на самого себя.

Кстати, почему я был уверен, что в этом новом мире встречу брата? — Да, потому что первый, кого я здесь узрел, был Соловьев — Серега Соловьев, мой однокурсник. Он умер от аппендицита. Серега хорошо относился ко мне при жизни и, когда мы встречались, почему-то задавал один и тот же вопрос: «А ты любишь негров, как люблю их я?» И его рот неизменно расплывался в широкой доброй улыбке. Поэтому, когда я увидел его сейчас, то в свою очередь немедленно спросил: «Серега, а ты любишь негров?». Он мне искренне широко улыбнулся. Я изложил ему свою ситуацию. «А какие у тебя пожелания на этот счет?» — спросил любитель негров. Я решил быть с ним откровенным. Поскольку в том мире, откуда я только что перешел в этот стараниями Вити Чернова, накануне я мечтал стать государственным чиновником, затем депутатом, а затем президентом, я четко сказал Сереге Соловьеву, что хочу найти место государственного чиновника, правда потом спросил, не слишком ли я обнаглел. Ведь просто так устроиться на такое место нельзя — надо иметь волосатую лапу. В глазах моего друга промелькнуло удивление. «Чиновником? Да это здесь проще всего.» После этих слов стал недоумевать уже я. Пусть зарплата невелика, но зато такое место испокон веку считается «доходным» из-за многочисленных взяток и подношений. Не надо напрягать мозги и стремиться совершать открытия, чтобы впоследствии получить Нобелевскую премию — став таким образом богачом. Не надо расшатывать свои нервы, беспрерывно идя по лезвию ножа будучи бизнесменом, не надо годами исходить слюной в ожидании повышения должностного оклада где-нибудь в институте или конструкторском бюро. Человек, попавший во власть, имеет свою прибыль со всего происходящего под его крылом. Иначе под его крылом просто ничего не будет происходить. И баста! Таков он — русский чиновник. Неужели в параллельном мире что-то может быть по-другому? Но почему тогда здесь так просто попасть в структуры власти? В моем мире к такому «доходному месту» человек движется годами. У меня возникло опасение: а вдруг в параллельном мире это место не такое доходное? О чем я тут же спросил Соловьева. «Нет, что ты, — замахал он руками, — еще как доходное!» Но, прочтя на моем лице еще большее недоумение, он тактично ушел в сторону от прямого ответа: «Обживешься у нас немного и сам все поймешь.» Приятель дал мне номер своего телефона и клятвенно заверил, что к завтрашнему дню вопрос о моей работе будет улажен, причем, именно так, как я хотел. «А теперь тебе надо найти здесь свою жену, — сказал он, уходя, и, цокнув языком, — добавил, — Весьма пикантная дамочка! Не хуже негров.»

Я, честное слово, в первый раз услышал о том, что у меня где-то есть жена. А реплика Соловьёва, что она не хуже негров, поверьте, многое значила! Мне стало любопытно на нее посмотреть. Таким образом вопрос отношений с женщинами в этом параллельном мире решался сам собой. Но где мне ее искать?

Стояла золотая осень. Нескучный сад был покрыт, естественно, золотой листвой: и деревья и дорожки и аллеи — все отливало золотом. На этом фоне синяя свежевыкрашенная скамейка выглядела особенно притягательно. Я сел на нее и тем самым оказался точь в точь напротив предполагаемого места гибели собачки Муму и стал рассматривать памятник.

Мои мысли, конечно же, заполняла жена, которую я вот-вот должен встретить. Скажу честно: мне было все равно, какой она предстанет: толстой или тонкой, умной или дурой. Все это напоминало мальчишескую вечеринку, когда один из друзей пообещал, что приведет девчонок. Остальным наплевать, какие они, лишь бы хватило всем! Но то, что я увидел, меня потрясло: по аллее, усыпанной золотой листвой, шла женщина, восставшая из моей мечты. Фигура, глаза, волосы — все было таким, каким я представлял себе ее, ту, которую хотел видеть рядом. Я всегда любил каких-нибудь инородцев. И та, что сейчас шла навстречу, явно была неславянского происхождения, не то армянка, не то узбечка, не то еще кто-то. Я вскочил со скамейки и кинулся к ней. «Гульсары! Гульсары!» — кричал я не бегу, а сам думал, откуда я знаю ее имя. «Слушай как обстоят дела с твоей работой, — сказала она, когда мы сели на скамейку. — Для начала твой друг устроит тебя в управу муниципального округа. Оклад небольшой, но ты будешь заниматься таким щекотливым вопросом, как ликвидация автомобильных ракушек. В первый же день вступления в должность вызови кран и снеси где-нибудь две-три ракушки. Не слушай ни уговоров, ни угроз, ни жалоб — сноси и точка. Тогда все остальные владельцы «ракушек» потянутся к тебе с целью «договориться» и, естественно, не с пустыми руками. Вот тут ты и поймешь, что оклад — не самое главное в работе чиновника. Помни, пожалеешь хоть одного — никто к тебе «договариваться» не пойдет — будет рассчитывать, что ты пожалеешь и его тоже. Понимаешь, Солнышко, — впервые ласково заговорила со мной Гульсары. — Нам с тобой сегодня очень нужны деньги.» «Зачем?» — поинтересовался я. «Я присмотрела второй шикарный унитаз… Ах да, ты же не в курсе: у нас дома будет теперь целых два туалета вместо одного. И знаешь почему? — У любящих супругов отправление естественных надобностей должно происходить одновременно. Так мне объяснил личный психолог, — ответила мне жена, а затем развила свою мысль. «Ты любишь меня. Я люблю тебя. Это не обсуждается. Значит мы одновременно будем хотеть одного и того же и вдруг кто-то один первым займет туалет. Представляешь, что будет со вторым, если он не сможет вовремя дать выход тому, что его переполняет. Это может послужить причиной неврозов, конфликтов на бытовой почве и стать предтечей сексуальных расстройств. Но ты не волнуйся, — успокоила меня жена. — У тебя все получится в коридорах власти. Второй унитаз у нас будет. Скажу честно: я тобой горжусь. Горжусь, что назло всем ты пошел во власть!»

Гульсары ушла, а я сиял от счастья. Испытывали ли вы чувство гордости и удовлетворения, когда любимая женщина заявляет, что горда вами? Пусть даже вы не понимаете, почему она горда. Нет, не испытывали? А я это чувство сейчас испытал!

Сносить автомобильные ракушки — дело нелегкое, особенно когда закон неоднозначно прописан. В таких ситуациях, во-первых, нужна решимость, а, во-вторых, надо действовать без оглядки. Тогда люди, глядя на тебя, думают: ты, де, в отличие от них, знаешь какие-то последние распоряжения и закрытые приказы и оттого смело уничтожаешь их имущество. И третья заповедь: первыми надо начинать крушить «неприкасаемых», чтобы все прочие почувствовали, что им, тем более, не поздоровится.

Вот и сейчас, когда вызванный автокран стал отрывать от земли ракушку, принадлежащую ветерану войны, остальные владельцы молча замерли. Дед уцепился за свое «добро» сухонькими пальцами и его легкое, как перо, тело оторвалось от земли вместе с ним. На юридическом языке действие ветерана войны классифицировалось как сопротивление властям. Я переглянулся с участковым, но тот отрицательно покачал головой, мол де «не надо мне неприятностей с ветераном». Но, как пить дать, у участкового не было дома любимой женщины, которой очень были нужны деньги на второй унитаз. А у меня такая женщина была! И тогда я выразительно посмотрел на крановщика. Тот едва заметно кивнул в ответ и, слегка повернув стрелу, резко опустил ее вниз вместе с повиснувшим на ракушке дедулей. Ветеран войны плюхнулся на асфальт, а ракушка ударила ребром точь в точь по крыше его «Запорожца». Если бы я не видел хитрющих глаз крановщика, я бы, ей Богу, поверил, что ракушка сорвалась из-за того, что на ней самовольно повис ее владелец, оказывая сопротивление властям.

Толпа зевак, окруживших место сноса ракушек, ахнула. Дед, в одночасье потерявший не только ракушку, но теперь и автомобиль, казалось лишился дара речи. Участковый повернулся ко мне спиной, занес за спину руку и так, чтобы никто не видел, показал большой палец: дескать, молодец! Затем он достал планшет, составил акт, дал бумагу на подпись деду, который, еще не оправившись от шока, подписал ее не читая, затем акт подписал лукавый крановщик, затем двое свидетелей из толпы зевак. Согласно этому документу получалось, что именно владелец ракушки своими противоправными действиями повлек обрыв груза на стреле крана, в результате чего пострадал автомобиль самого же нарушителя. Я подумал: век воли не видать, а у крановщика тоже есть любимая женщина! Как легко иметь дело с тем, кого любят, кого ждут дома… с деньгами.

Вторая подлежащая сносу ракушка принадлежала какой-то дамочке. Накануне ночью выпал снег и дамочка бегала по заснеженному двору с босыми ногами в одних тапочках и что-то кричала о своих правах, но после всего произошедшего на ее глазах с ветераном войны, не рисковала защищать свою собственность иначе как словами. Но молча слушать ее брань мне показалось недопустимо. Кто из остальных владельцев ракушек станет со мной «договариваться», если я не реагирую на оскорбительные слова? — Никто. А этого я допустить не мог. Ведь меня дома ждала та, которую я люблю, та, которой нужны были деньги на вторую туалетную комнату, та, которая будет во всеуслышанье мной гордиться, если я эти деньги принесу. Позабыв про нерешительность участкового, я дал ему знак. Он не спеша подошел к кричавшей, а главное, размахивавшей руками женщине, слегка прикоснулся к ней, словно оттесняя ее от ее собственной ракушки, а затем вдруг навзничь упал на асфальт. Женщина моментально поняла в чем дело. «Я его не трогала! Все видели: я его не трогала» — шептала она побелевшими от страха губами. Но было уже поздно. «Ах, ты, сука!» — заорал участковый, встав на ноги, и набросился на голосистую даму. Не прошло и мгновения, как руки женщины были скованы спереди наручниками, а из разбитой губы шла кровь. В этот момент я подумал: «Я ошибся. У участкового тоже есть та, которую он любит, и которая его ждет дома… с деньгами». «Мама! Мама!» — раздался вдруг пронзительный крик. В полу пальто арестованной вцепилась девочка лет десяти. Участковый с силой оторвал ее детские пальчики и оттолкнул прочь. «В „обезьяннике“ посидит твоя мама, — сказал он ребенку и дико захохотал. — Приходи посмотреть», — подмигнул он девочке на прощанье и потащил ее маму туда, где находился пункт охраны порядка. Растерявшаяся от столь неожиданного поворота событий владелица демонтируемой ракушки даже потеряла один тапочек — так и шла по свежевыпавшему снегу — одна нога обутая, другая — босая.

Как только автокран приблизился к третьей ракушке, меня кто-то аккуратно взял сзади под руку. «Сергей Сергеевич, — услышал я доверительный шепот и горячее дыхание согрело мне ушную раковину. — Я — владелец сносимой в настоящий момент ракушки. Бизнесмен, владелец овощного магазинчика на соседней улочке. Вы не подскажете, когда у вас приемные часы в управе? Мне бы хотелось подойти к Вам на прием, чтобы обо всем поговорить.» Не поворачивая головы, я железным голосом ответил: «Прием населения у меня во вторник после обеда.» «Ой, как хорошо! Ой, как здорово! Ой, как славно!» — залопотали над ухом в ответ. «Чему он так радуется? — подумал я, — Ах да, сегодня же как раз вторник!» — промелькнуло в голове. Я немедленно взглянул на крановщика, вот-вот готового оторвать от земли третью за это утро ракушку, решительно запахал руками и что было голоса заорал: «Обед!!!»

Когда я проходил мимо толпы зевак, то шел железной поступью, широко расправив плечи от осознания собственной значимости никого не видя перед собой, я услышал где-то рядом восторженный шепот совсем еще маленького мальчика: «Дедушка, дедушка! Я хочу быть похожим на этого дядю. Когда я вырасту, я тоже стану властью.» К моему удивлению голос, который, вероятно, принадлежал дедушке, ответил: «Не болтай глупостей! Перед тобой слуга. Пусть он слуга народа, но он все равно слуга. А тебе, малыш, надо вырасти человеком. Ты что, забыл, что делают со слугами по субботам?»

Тогда я еще не понял значения услышанных слов.

Дом моей любимой женщины оказался не совсем таким, каким я ожидал его увидеть. В нем не было ни чистоты, ни уюта, одним словом, не было заметно присутствия заботливой женской руки, несмотря на то, что в этом доме, кроме Гульсары, было еще две женщины. Да, да, оказалось, что у меня есть теща, тоже какая-то полуармянка-полуузбечка, — полу не пойми кто, но почему-то с русским именем Таня. Но главное у меня была еще дочь. Правда, дочь не обращала на меня никакого внимания. Но, скажу честно, на то, конечно, была причина. Очень веская причина. Когда я вручал своей любимой Гульсаре деньги, которые мне в свою очередь подсунул после обеда владелец маленького продуктового магазина, тот самый, чью автомобильную ракушку я якобы не успел снести, ко мне, опережая маму, подбежала моя дочка, протянула ручки и на ломаном русском языке залопотала: «Под-ярок! Где мой под-ярок!» Я пожал плечами и ничего не положил в эти протянутые ко мне ладошки. Черные, как маслинки, глаза потухли и ребенок уселся на то же место, откуда вскочил при виде меня и продолжил методично отрывать руки своей кукле. Ну, откуда я мог знать, что у меня есть дочь?! Если бы я знал это, я принес бы этому очаровательному плоду нашей с Гульсары любви, о которой я почему-то абсолютно ничего не помню, не один, а целый пакет подарков. Но ничего, успокоил я себя, — будет еще завтрашний день. Ко мне на прием опять явится очередной владелец злополучной ракушки для того, чтобы попросить отсрочить ее снос. Явится для магического для чиновника акта — «договориться». Ух, я ему покажу, что значит «договориться» именно со мной! Я с него семь шкур спущу ради счастливых глаз моей доченьки, ради того, чтобы ее поднятые ко мне детские ручки никогда не опускались пустыми. Но это будет завтра, а сейчас я рассматривал жилище, в котором, как оказалось, я жил с Гульсары минимум семь лет, потому что наша дочь была приблизительно этого возраста.

Жилище, как я говорил, не изобиловало ни дорогой мебелью, ни посудой, ремонт в нем никогда не делали. Но что бросалось в глаза — это изобилие писем. Письма по одному и стопками лежали на столе, письма вместо посуды лежали в серванте, письма были приколоты булавками к обоям. Я не успел спросить, что это за письма, как Гульсары, пересчитывая отданные мной деньги, сказала: «Ты очень вовремя принес бабки, а то я уже написала своей тете в Козлы-Орду, что отгородила второй туалет. «А сестричка-то моя, — Гулькина тетка, — неожиданно вмешалась теща-Таня, — вишь что пишет.» Таня отколола от обоев письмо, одела очки и стала читать: «Слышала, что у вас в Москве люди очень тесно живут. На одну семью приходится только один туалет. А у нас в Козлы-Орде на одну семью приходится два туалета. И что из того, что они во дворе? Что из того, что ими может пользоваться вся улица? Так что я вам не завидую». «Не завидует она нам, — покатилась со смеху Гульсары. — Дура старая. У меня уже на следующей неделе будет два туалета, в квартире, а не во дворе, так что хрен кто с улицы попользуется! Так что ты, тетенька, засунь себе это письмо, не буду говорить куда!» Обе, и мама и дочка, так искренне и громко расхохотались, что стали прихлопывать в ладоши. Теща-Таня посмотрела на меня — мол, что не смеешься? И я стал также громко хохотать вместе с ними.

«Ну, давайте есть, — сказала Таня насмеявшись и принесла с кухни курицу. При виде курицы Гульсары сначала закричала «Вах!», а затем что-то нечленораздельное, ее глаза зажглись нечеловеческим блеском и она впилась в птицу руками, отрывая ей бедро. Нож и вилка при этом лежали рядом. «Ай, молодец! Ай, молодец, Гульсары!» — выкрикивала Таня, когда ее дочь наконец оторвала курице лапу. Гульсары теми же жирными руками схватила лимон, выжала сок на оторванную лапу, впилась в нее зубами и закатила от удовольствия свои огромные черные глаза, так что стали видны одни белки. «Таня, я тащусь!» — захлебываясь пищей выдавила из себя она, тут же поперхнулась, и вместе с душераздирающим кашлем пища из ее рта полезла назад, причем не только на тарелку, но и по всему столу. Таня вскочила и трижды наотмашь ударила Гульсары по спине да с такой силой, что мне показалось, что у хрупкой девушки непременно сломается позвоночник. Но кашель прекратился, позвоночник остался цел, а Гульсары, отдышавшись, сказала матери: «Рахмат-Лукум!» и в ответ услышала: «Лукум-Рахмат!»

«А ты что не ешь? — повернула Гульсары ко мне свои огромные восточные глаза. — На, кушай!» И она протянула мне своими дивными тонкими пальчиками кусок курицы, который только что во время кашля вылетел из ее рта и валялся посреди стола. Заметив мое замешательство, она сказала: «Ну и что такого? Мы — счастливая семья. В счастливой семье супруги не только одновременно ходят в туалет, но и съедают то, что не вошло в другого.» Я заметил, что Таня тоже подбирает со стола куски курицы, которые только что вылетели изо рта Гульсары, и кладет их уже себе в рот, облизываясь и причмокивая от удовольствия. И я подумал: «А ведь это наверное счастье — доедать куски, которые побывали во рту у женщины твоей мечты и почему-то не вошли в нее дальше!», и я не взял, я выхватил из тонких пальчиков Гульсары предлагаемый мне объедок. «Только побрызгай на него лимоном, — заботливо посоветовала мне Гульсары и обратилась к матери, одновременно жуя свой кусок. — Таня, я конкретно тащусь от этой куры!»

Мы легли спать. Гульсары меня не отвергла. Правда, когда я наслаждался ее телом, она получала удовольствие другого рода: выковыривала из зубов остатки курицы, доставала изо рта, оценивала взглядом и тут же дожевывала, причмокивала и цокала языком от удовольствия. «И что в ней вкусного в этой курице, — думал я, обнимая Гульсары, — курица, как курица. Обыкновенная вареная курица даже без соли. Я бы лично приготовил ее совсем по-другому. Во-первых, я бы не стал готовить птицу целиком, а расчленил бы на кусочки, обжарил, налил бы поменьше воды, чтобы птица тушилась, а не варилась. А, во-вторых, добавил бы специй. Вот тогда и впрямь можно было бы выковыривать пищу из зубов и получать наслаждение, возможно большее, чем получаешь от мужчины. А давешней несоленой курице мужчину не затмить! Особенно такого, как я, которого разбуди хоть среди ночи, хоть среди бела дня, и он на память процитирует всю Камасутру.» Но женщина моей мечты по-прежнему не реагировала на мое усердие. Она судорожно искала во рту остатки трапезы, а когда убедилась, что их больше нет, и вовсе выскользнула из моих объятий. «По совету моего психолога, сказала Гульсары, — любящим супругам надо больше уделять внимания духовной стороне своей жизни», и в подтверждение своих слов она сунула мне какую-то книгу и громко захрапела. В темноте на ощупь я попытался открыть книгу и почувствовал, что страницы не разрезаны — значит, ее никто никогда не читал. Но, ключевое для меня слово было произнесено: «духовность», да, да, духовность — вот качество, которое я хотел видеть у женщины своей мечты. Теперь я точно знал: рядом со мной храпела та о которой я грезил всю жизнь. Господи, как счастлив мужчина, когда он наконец получает то, о чем мечтал!

Всю неделю я безжалостно сносил ракушки тем, кто не хотел «договариваться», а вечером нес своей Гульсары деньги тех, кто «договариваться» хотел. По дороге домой я покупал подарки для дочери и даже теще-Тане один раз что-то купил. При виде денег Гульсары каждый раз восклицала: «Вах!», а затем что-то нечленораздельное. Тщательно пересчитав купюры, моя жена говорила: «Рахмат-Лукум!», а я уже научился отвечать на ее языке: «Лукум-Рахмат!» Спрятав деньги в скороварку, где только что варилась курица, Гульсары говорила: «Я тобой горжусь!», а я благодарил Бога за то, что он дал прожить мне в параллельном мире еще один день — этот день! И вдруг я испугался: завтра — суббота, утром на службу не идти, а, значит, вечером я не смогу принести домой то, что так нравится Гульсары. Это будет воистину черный день! И какой враг придумал эти субботы, по крайней мере, для чиновников!

Но в субботу утром меня разбудил звонок: «Почему вы не на рабочем месте?» Я аж подпрыгнул от радости.

Тот факт, что представителя власти в выходной пригласили придти в управу, не вызвал у меня никаких предчувствий, особенно дурных — служба, государственная служба! Мы радеем за государство, а государство радеет за то, чтобы глаза наших жен всегда излучали радость, в том числе и в субботу. Это и есть забота о своих чиновниках, не на словах, а на деле! Я пришел в управу в приподнятом настроении. Меня, как и других сотрудников, пригласили в конференц-зал, где уже стояли наши рабочие столы, и работники телевидения суетились возле своих камер. «У нас в гостях местный телеканал, — пояснил мне пожилой сотрудник управы, — каждую субботу в прямом эфире выходит передача со смешным названием „Сидорова коза“. Цель передачи — способствовать тому, чтобы народ наконец-то полюбил свою власть.» Затем он хмыкнул и почему-то почесал ягодицы. Почесал отчаянно, с озорством. «Кстати, — спросил он, — вы слышали последнюю хохму про старшего брата Сальвадора Дали?»

Оказывается, у великого художника был старший брат, который умер незадолго до его рождения. Умерев, он поселился здесь — в параллельном мире. Все только и делали, что пересказывали сногсшибательные истории, происходившие с этим человеком. Я стал слушать очередную байку, а сам поправлял на себе пиджак и галстук. Неожиданно вошел распорядитель и предложил побыстрее снять брюки и лечь каждому на свой рабочий стол. Все это показалось очень странным, но у меня в голове мелькнула мысль, что скорее всего нам будут сейчас делать какие-нибудь прививки, а жители округа, наблюдая за этим процессом по телевизору, последуют примеру представителей власти и устремятся в медпункты и поликлиники. Вот народ и полюбит нас за то, что мы предотвратили вспышку гриппа или дизентерии, смело подставив свои ягодицы под шприцы с вакциной. Великолепный пиар! Чья-то рука заголила мне ягодицы. «Ну, так я и думал — уколы» — успокоился я. Затем эта же жесткая ладонь крепко прижала мои запястья к поверхности стола. «Ну, это уже лишнее — пронеслось в голове — я без паники сношу вонзание иглы в свое «мягкое место». И вдруг острая боль пронзила меня по всей нижней части спины. Боль была такой силы, что я заорал. Пронзила один раз, другой, третий. «Нет, это не уколы! — с ужасом обнаружил я, — Но что это?» Я попытался вскочить. Но все та же жесткая рука буквально приковала меня к столу. А боль в нижней части спины все повторялась и повторялась. В воздухе слышался свист. Вокруг меня кто-то охал, кто-то сопел, кто-то грязно ругался, а кто-то орал в голос, как я. Пытаясь понять, что происходит, я оглянулся вокруг себя, насколько это позволила сделать все та же жесткая ладонь, и, Боже мой, что я увидел! — Нас пороли. Нас, сотрудников управы, представителей государственной власти, разудало хлестали розгами какие-то здоровенные мужики. Но что самое поразительное — весь этот беспредел преспокойно снимало телевидение. Снимало не лишь бы как — снимало высокохудожественно, не общим планом, а в деталях, так, чтобы передать весь психологизм процесса, чтобы задеть зрителя за живое. Камера то наезжала на чей-то исполосованный зад, то, наоборот, отъезжала, давая возможность зрителям увидеть масштабы происходящего в районной управе. Затем оператор брал крупно чье-то лицо, искореженное болью с каплями пота на лбу и плавно возвращал камеру на все тот же исполосованный розгами зад. Но самое отвратительное было в том, что по залу ходила хорошенькая телеведущая с микрофоном и по очереди представляла зрителям тех, кто подвергался порке. Она говорила о них с душевной теплотой, как о давно и хорошо известных персонажах этой еженедельной субботней передачи. «А вот новое лицо, — произнесла девушка где-то около моего уха, — Сергей Сергеевич недавно закончил институт и сразу пришел в нашу управу, где уже успел зарекомендовать себя настоящим российским чиновником. За то, чтобы предотвратить демонтаж «ракушек», он за первую неделю работы получил от их владельцев взяток на общую сумму… (Дальше называлось точное количество денег, которое я принес своей Гульсары). Это прекрасный результат! И он должен быть всеми нами по достоинству оценен.» А дальше тележурналистка добавила мужику за моей спиной: «Всыпь-ка ему как следует!» И меня оценили по достоинству — всыпали так, что от боли зазвенело в ушах, и сквозь этот звон едва пробивался девичий голос: «Оператор! Оператор!» Из глаз Сергея Сергеевича покатилась слеза. «Снимай крупный план! Зрителям это нравится!»

Моя душа не могла вместить ужаса происходящего. Мой ум не мог объяснить его причину. И, видимо, чтобы не усугублять возникший психологический кризис, сознание покинуло меня.

Когда я пришел в себя, то обнаружил, что лежу на своем рабочем столе, накрытый простыней. Первая мысль, которая меня посетила, была следующая: «Террористы! Да, да, я захвачен террористами. Эта тележурналистка и тот, кто хлестал меня розгами, и тот, кто крепко держал мои руки и голову, и все те, кто безжалостно драл моих сослуживцев, все они — банда террористов. Их предводитель несомненно Усама бен Ладен. Они захватили управу, выставили требования, одним из пунктов которых было освещение их акции по телевидению. Я знаю: террористы всегда так делают. А цель акции одна — дискредитировать местную власть в глазах общественности, и тем самым расколоть общество. Но я уверен: с минуты на минуту в управу ворвется спецназ, расстреляет всех этих мужиков с розгами, а главное, замочит ту, кто выдавала себя за тележурналистку, и освободит нас — законную власть. А может спецназ уже с ними покончил? Как-то подозрительно тихо вокруг.

Я стал осматриваться и увидел, что зал, в котором я находился, пуст. Только в дальнем углу копошился наш пожилой сотрудник, тот самый, который накануне этих ужасных событий рассказывал мне про предстоящие съемки телепередачи «Сидорова коза», цель которой пробудить любовь народа к представителям власти, тот, кто отчаянно с огоньком чесал свой зад, когда это рассказывал. Сейчас он тщательно застегивал ширинку на брюках, а когда наконец застегнул, то опять почесал свой зад. Но почесал иначе — бережно, словно гладил дорогую хрустальную вазу. Я застонал от боли, и он обернулся на звук. «А где террористы?» — спросил я. Пожилой сотрудник явно не понял вопроса. «Ну, где эти люди, которые нас пороли?» Старик хмыкнул. «Террористы! Как вы их, молодой человек, лихо обозвали — „террористы“. И впрямь дерут так жарко, словно это не общественно-полезная акция, а какой-то террор.» «Так это не террор? — едва не закричал я на старика, — Тогда что все это значит?» «А, молодой человек, вас наверное, еще не успели ввести в курс дела, — миролюбиво улыбнулся старичок. — Одевайтесь и пойдемте, я покажу вам кое-какие документы.»

Документы, которые я прочел в его кабинете, заставили меня остолбенеть. Суть их сводилась к следующему. Та, «параллельная» Россия, в которой я сейчас жил, и впрямь активно искала истоки любви, но не любви между полами, а истоки любви народа к представителям власти. Народ, как известно, власть не любит. Поэтому он не платит налоги, не оплачивает свет и газ, бросает мусор мимо урны, а не в нее и так далее. Народ не платит налоги, не платит за свет и газ, потому что убежден: его деньги приберут к рукам те, кого называют «власть имущие». Народ не гордится теми, кто представляет лицо государства, и чтобы подчеркнуть это, он умышленно бросает мусор мимо поставленных государством урн.

Это сдерживает расцветание Державы. Помочь Державе расцвести можно только одним способом: заставить народ полюбить представителей власти. Что только для этого не делали, и дворы благоустраивали и мусорные баки узорами разрисовывали. Не помогало. Как не платил налоги, как не платил за свет и за газ, так и продолжал не платить, как бросал мусор мимо урн, так и продолжал бросать. И тогда вспомнили: любить на Руси значит жалеть. Будут люди жалеть чиновника — будут прощать ему лихоимство, да что прощать лихоимство! — сами будут сердобольно его подкармливать — не укрывать налоги, оплачивать коммунальные услуги, за порядком следить, а то и просто, встретив на улице чиновника, совать ему кто семечки, кто куриный окорочок, кто теплые носки. Щедрый у нас народ. Но только щедрый он к тем, кого жалеет!

Но как возбудить жалость народа к тем, кто и впрямь жирует за его счет? Вот загадка из загадок. И тут чья-то умная голова сообразила, что современное название власть имущих — слуги народа. И они, власть имущие, с этим названием не только согласны, но и гордятся им. А слуг, как известно, надо драть розгами, драть как сидоровых коз, а выдрав, можно прощать все: безделье, воровство, хамство, и не только прощать, но и щедро одаривать. Провели референдум. Народ нововведению единодушно сказал: да. Нововведение, как известно, приживается в том случае, если имеет глубокие исторические корни. Здесь они были. На Руси слуг драли всегда. И вновь стали драть.

Чем ближе чиновник был к народу, тем чаще его драли. Районные власти пороли каждую субботу, городские и областные — раз в месяц, краевые — раз в квартал, самые высшие эшелоны — Парламент и Конгресс — раз в полгода. А в новогоднюю ночь под бой курантов, когда вся страна поднимала бокалы с шампанским, в Кремле пороли главу государства.

Никто и вообразить не мог, до какой степени в результате народ полюбил свою власть! Налоги собирались на 200 процентов, коммунальные услуги люди оплачивали в полном объеме, причем сразу на две жизни вперед. Мусор попадал точно в урны. И даже плевать стали не на землю, а в специальные шелковые платки. Конечно, порки показывали по телевидению. Одни — по местному, другие — по центральному. После таких эфиров шахтеры больше не стучали касками по горбатому мосту напротив Дома Правительства, требуя зарплаты, хотя ее по-прежнему не получали, наоборот, в этих самых касках они бережно везли из Кузбасса, Коми, Тулы, кто домашние пирожки, кто — самодельные пельмени, кто — клюквенный кисель, чтобы вручить их тому представителю власти, чью задницу на днях отчаянно месили мускулистые мужики, вручали и ехали обратно голодать. Вот какие чудеса творит с русскими людьми такое чувство, как жалость!

После порки полагалась премия. Я получил в кассе деньги и стал думать о Гульсары. Знает ли она, что именно я претерпел ради нее, на какую пытку пошел? А кстати, знают ли жены остальных слуг народа, какой болью и унижениями оплачиваются их шубки, сапожки, их поездки на курорт? Какой чудовищный договор со своей душой надо заключить чиновнику, чтобы оплатить все это? Да, они знают. Они, жены русских чиновников, это те же самые жены декабристов, которые в трудный час всегда находятся рядом. Знает и моя жена, Гульсары, и встретит меня сейчас цветами, пышным обедом, жаркими ласками.

«Славно выдрали?» — спросила Гульсары. Вместо ответа я протянул ей деньги. «О, тебе большую премию дали! — сказала «жена декабриста», убирая деньги в кастрюлю, из которой только что достала курицу. — Деньги, это очень кстати, потому что нам нужно нанять еще одного личного психолога.» «К Тане?» — поинтересовался я. «Нет, к попугаю. Я кстати уже написала об этом своей тете в Козлы-Орду, — сообщила мне женщина моей мечты, намазывая куриным жиром мне задницу. «Ты послушай, какое эта паскуда-тетка нам прислала письмо: «У вас в Москве все занимаются только собой и никто не занимается птицами. А что же это за жизнь без пичуг? Нет, хоть режьте меня на сто частей, а я, хоть и живу в Козлы-Орде, вам не завидую.» «Вот дрянь! Не завидует она нам! Завтра же у моего попугайчика будет личный психолог. И поди напиши еще раз, что в Москве я не занимаюсь птицами. Урою, коза драная!» При упоминании драной козы у меня почему-то почернело в глазах, и я подумал: «Женщины, женщины, как мало вы знаете о нас, о тех, кто вас любит. А может быть именно оттого, вы так беззаботны и так прекрасны. Поэтому спасибо Вам, любимые, за то, что вы ничего о нас не знаете и не хотите знать».

Разговор о попугайчике происходил уже за столом. В центре стола была все та же курица, растерзанная наполовину, на скатерти валялись ее недожеванные куски, в одном из которых застрял верхний мост моей тещи. — Нетрудно было догадаться, кто из обедающих уже поперхнулся. «Кушай», — сказала мне теща-Таня, взяла со стола и протянула мне именно тот кусок, в котором застрял ее мост. «Если я брал куски пищи из рук своей любимой женщины, Гульсары, то как я могу не взять подобное из рук той, кто произвел эту женщину на свет» — подумал я и захрустел во рту Таниным объедком.

Я хрустел и думал: «Жены декабристов… А может быть это такая же красивая легенда, как та, что я выдумал о женах чиновников, когда шел домой после порки? Может на самом деле все было приземленней и прозаичней? Ну и пусть легенда! Красивая легенда помогает жить, дает силы отрываться от земли и устремляться ввысь! Красивая легенда полезней, чем сухая правда. У всех тех, кто корчился сегодня рядом со мной на столах, тоже есть красивая легенда о своей жене, легенда, которая дает им силы быть чиновником в этой параллельной Руси.

«Кстати, — сказала Гульсары, — я тут переспала кое с кем и тебя выдвигают депутатом. Там платят больше и порют реже. Завтра у тебя встреча с избирателями.»

Я шел на встречу с избирателями, а сам думал об адюльтере Гульсары. Что чувствовала она, изменяя мне, что думала в эту минуту, как невольно сравнивала с тем другим и в чью пользу было ее сравнение? Нестерпимую боль причиняли мне эти мысли, такую боль, что хотелось ее прервать даже ценой немедленного сокращения своей жизни. А главное, почему она с такой откровенностью рассказала мне обо всем? И вдруг этот последний вопрос открыл мне глаза, заставил по другому взглянуть на поступок своей жены. Я провел параллель. Что чувствует Гульсары, когда ложится в постель со мной? Она чувствует только вкус недоеденной курицы, куски которой застряли в зубах. О чем думает она в минуты близости? — Она думает о том, сколько еще осталось застрявших в зубах кусков и как их достать. Поэтому есть ли моей жене смысл скрывать факт, что она выковыривала курицу из зубов, находясь при этом с другим мужчиной? — Такого смысла нет. В этом случае была ли измена? — Нет, измены не было, потому что, находясь что в моих объятиях, что в объятиях другого мужчины, Гульсары всегда остается верна своей главной любви — вареной курице. В сущности что она сделала? Она, дожевывая аппетитные кусочки птицы рядом с другим мужчиной, устроила меня на престижнейшую работу. Депутат! Это тебе не хухры-мухры. Какая жена декабриста смогла бы такое? Может быть Мария Волконская? — Как бы не так! А моя смогла! Умничка! И я должен быть ее достоин. Поэтому следует взять себя в руки и думать не о мнимом адюльтере, а о том, что я буду говорить своим избирателям. Ведь у меня с ними встреча, а я к ней не готов. И я усилием воли повернул свою мысль в нужном направлении.

Вот сейчас избиратели начнут упрекать меня в том, что, став депутатом, я непременно буду воровать. Я мысленно составил ответный монолог: «Отнюдь! Отнюдь! — замашу руками. Я сделаю свою деятельность прозрачной, как пеньюар моей Гульсары». Это должно произвести впечатление, но вряд ли обеспечит победу. Меня будут попрекать дешевейшими обедами в Госдуме для депутатов. И тут же сочинил клятву, которую произнесу, положив руку на пенопластовое корытце с лапшой «Доширак»: «Клянусь брать с собой на обед одного представителя трудящихся масс нашего избирательного округа, причем, каждый день разного и делить с ним свой суп пополам, кормя с ложечки.». Я мысленно готовился к жесткой схватке, в которой предстояло отстоять свое право войти во власть, — в высшую власть. Я знал, что люди даже гибли за это право.

Когда я увидел тех, кто в зале, понял: схватка предстоит нешуточная: мои враги постарались на славу — в первом ряду сидел тот самый ветеран войны, со сноса ракушки которого я начал свою трудовую деятельность, в третьем ряду сидела та самая женщина, препровождением которой в «обезьянник» я эту деятельность продолжил. Это мои главные оппоненты, и сейчас они бросятся в бой. Ну, что же, я встречу их с открытым забралом. И впрямь после того, как старейший работник управы, который с озорством чесал свой зад до порки и бережно гладил после нее, представил меня избирателям, первым взял слово тот самый ветеран войны, который еще в понедельник, зацепившись за «ракушку», поднятую по моей команде краном, болтался на ветру, как носовой платок, и я весь внутренне ощетинился. «Внучок! — подозрительно ласково обратился ко мне ветеран. — Я хочу задать тебе только один вопрос. Ты хорошо подумал, когда принял решение стать депутатом?» Я не ответил, я буквально выстрелил в старичка как стреляет бутылка нагретого шампанского, когда отпустят пробку. «Еще будучи ребенком я мечтал служить своему народу! Еще будучи ребенком, я мечтал быть его слугой. И никто не в силах помешать мне осуществить мечты!» После произнесения этой тирады я ждал, что старичок швырнет в меня свою палку или, достав изо рта протез, использует его вместо кастета. Но к моему удивлению дед разразился рыданиями. «Господи, какой тяжкий выбор, какой тяжкий выбор», — без устали причитал он. «Скажи, внучок, — вновь обратился ко мне ветеран войны, вытирая слезы. — Неужели ты не знаешь за собой никакого хоть мало-мальского талантишки, хоть способности какой, чтоб стать хозяином своего дела? Что же ты с ранних лет и сразу в слуги-то? А ты пробуй стать хозяином, ты ищи себя! Еще есть время». Я молчал, не зная, ни как поступать, ни что отвечать. Дед расценил мое молчание как-то по своему и поэтому перешел на доверительный шепот. «Неужели тебе не хочется красиво заплатить за себя в ресторане. Шикануть на глазах у дамы: отвалить чаевые швейцару, официанту. Неужели тебе не противно питаться за треть цены в депутатском буфете, как инвалиду детства? Вот лично я, как какая деньга свалится, сажусь на свой «запорожец» и в ресторан! А там меня все знают, и швейцары, и официанты. И даже цыгане, и те поют «Величальную»: «Выпьем за Ивана, Ивана дорогого…» Ветеран осекся, вспомнив, что моими стараниями у него с недавних пор «запорожца» нет, горько вздохнул и спросил: «Что же ты со своей жизнью, внучок, делаешь?» После его слов засуетились те, кому я на этой неделе снес «ракушки»: «Может есть причина какая, что заставляет тебя по такой дорожке идти? Ты скажи. Мы поможем. Мы зла на тебя не держим. Всем миром легче человека из дерьма-то вытянуть.»

Признаюсь, я ничего не понимал в происходящем и поэтому подумал: «Это какая-то изощренная провокация! Причем массовая. Надо выиграть время и посмотреть, что будет дальше.» А дальше было самое страшное. Та самая дама, которой не без моего попустительства разбили губу и препроводили в «обезьянник», вдруг выкрикнула: «Я кажется догадываюсь, что заставило этого юношу с хорошим честным лицом идти в лакеи, то есть в слуги народа. Эта причина — женщина, эта причина — любовь.» От ее попадания в «яблочко» я растерялся, побледнел, как стена, и казалось вот-вот упаду в обморок. Стоял и молчал. Она же, воспользовавшись моим молчанием, продолжала, но уже обращалась не столько ко мне, сколько к залу: «Это абсурд, друзья мои, более того, это помешательство — любовь к женщине — из-за которого лишаешься мужского достоинства.» После этих слов в разных концах зала приподнялись абсолютно одинаковые люди в штатском и говорившая сразу стушевалась: «Молчу, молчу, я забыла, что это пока государственная тайна.» И тут то в одном, то в другом концах зала стали вскакивать со своих мест женщины разных возрастов, блондинки, брюнетки, шатенки, и каждая из них, обращаясь ко мне, говорила одно и то же: «Молодой человек, помните, если вы одумаетесь и вам потребуется другой дом и другая женщина, то двери моего жилища всегда будут для вас открыты!» И вдруг к микрофону прорвалась девочка, та самая дочка, что бежала за своей закованной в наручники мамой по свежевыпавшему снегу. Оказавшись на сцене, она согнула руку в локте, как делали пионеры во время торжественной клятвы, и произнесла: «Меня зовут Мирослава. Даю честное слово, что, если вы, дяденька, не станете депутатом, я, когда вырасту, рожу вам такую же славную девочку, как я сама.»

Зал буквально взорвался аплодисментами, а затем еще несколько минут стоя аплодировал наивным словам этого ребенка. Начались напутствия избирателей. Мужчины подходили ко мне, кто — по одному, кто –группой, подбадривающе трепали по плечу: «Не спеши во власть, ты еще не потерян для сексуальной жизни, ты еще покажешь себя! Мы в тебя верим! Посмотри, сколько вокруг одиноких баб. Это преступление перед ними». Женщины подходили только индивидуально, ласково брали за руку и, выразительно глядя в глаза, говорили: «Вы — очень привлекательный мужчина!» а затем добавляли таинственным шепотом: «Не вздумайте становиться депутатом. Мы этого не переживем!»

Собрание постановило дать мне время подумать ровно до наступления Нового года.

После встречи с избирателями у меня в ушах засела фраза, сказанная известной мне дамой. «Это абсурд, друзья мои, более того, это помешательство — любовь к женщине — из-за которого лишаешься мужского достоинства.» Глубокая какая-то фраза, двусмысленная. Один смысл лежит наверху: да, я из-за любви к Гульсары утратил гордость, утратил самостоятельность при принятии решений, утратил свое Я. Все это я подчинил ей — предмету моей любви. В общепринятом смысле это нехорошо, но в моем конкретном случае это прекрасно, это делает меня счастливым. Плевать я хотел на общественное осуждение утраты мужского достоинства. Да, плевать! Но если бы у этого словосочетания не было бы второго значения. Я умышленно остался наедине со старейшим работником управы и вполголоса задал ему вопрос: «О каком лишении мужского достоинства проговорилась женщина, что со своих мест повскакивали работники спецслужб?» «Да это ни для кого не тайна, — поведал мне старичок, — готовится указ стерилизовать всех представителей власти и их потомство. Указ вступит в силу с первого января грядущего года.» «Как не тайна?! — изумился я. — А почему тогда ФСБэшники со своих мест повскакивали?» «Повскакивали, потому что свои деньги отрабатывают, — махнул рукой старичок. — Они у нас то вскакивают, то садятся, то садятся, то вскакивают.» Я вдруг опомнился: «Стоп! Что значит стерилизовать?» «А то и значит, — ответил старейший работник управы, — что яйки тебе и мне ножницами — чик. Чтобы детей у нас не было.»

Увидев изумление и ужас в моих глазах, старичок застрекотал: «Э, батенька, да я вижу, вы вообще не в курсе государственной политики. Вот я вам сейчас кое-какие документы покажу.» Мы шли, а он по дороге рассказывал: «Научный эксперимент был такой. Брали людей, которые не желали идти работать во власть, а хотели, например, быть клоунами или работать на мусоросборочных машинах, и сажали их в управы, в парламент, в конгресс. Сажали, конечно, временно, для пробы — и вот результат — ни взяточничества, ни воровства — ничего не было. Из чего был сделан вывод, что рабочее место человека не портит. Затем проделали другой эксперимент. Взяли работников управ, депутатов, конгрессменов и направили их работать теми же клоунами и сборщиками мусора и они, кем бы не оказывались, умудрялись воровать, создавать очереди и брать взятки. Был сделан вывод: рабочее место портит человек. Причем обратили внимание, что способность „портить своим присутствием любое рабочее место“ передается по наследству: иными словами, дети чиновников становятся чиновниками и никем другим. Проанализировали историю государства и установили, что препятствием его прогресса всегда являлись чиновники, то есть строго определенная порода людей. Тогда и приняли решение эту породу извести. А как? Конечно, путем стерилизации. Закон вступает в силу с ноля часов первого января. Документами будете интересоваться?» «Спасибо, нет, нет, — засуетился я. — Вы и так подробно все рассказали.» Старейший работник управы замолчал, а потом сказал вслух сам себе: «А я что, я не против, пусть чикают: мне это хозяйство только мешает. Да и не умею я больше ничего, как быть слугой народа: приворовываю, конечно, но ничего на жизнь не жалуюсь». Затем он обратился ко мне: «Пойдемте, юноша, в наш ведомственный буфет, пообедаем на дармовщинку, а я вам расскажу еще одну байку про брата Сальвадора Дали». «Нет, — невольно отмахнулся я от чиновника, — обедать я пойду в ресторан.» И объяснил: «Хочу перед женщиной шикануть. Я швейцару уже на чай приготовил.»

Конечно, я соврал: никаких денег на ресторан у меня не было, их все давно забрала Гульсары. Деньги у меня были только на бутылку. Я зашел в винно-водочный магазин, купил поллитра самой дешевой водки. Водка была в простой бутылке без «наворотов», в какие в моем мире при коммунистах разливали лимонад и пиво. Я стал размышлять: где бы мне её выпить? Я решил пить в бане. Подумал: «Заодно и помоюсь…» Дело в том, что в моей новой семье мыться было как-то не принято, а главное, негде. В раковине и в ванной всегда лежали какие-то вещи: коробки с посудой, коробки с бытовой техникой — разными там миксерами, кухонными комбайнами, там же лежали свернутые в рулоны коврики и даже ковер. Этими вещами никто никогда не пользовался. Для Гульсары и ее матери было важно, что вещи присутствуют в доме. Для меня было важно другое: эти вещи не позволяли мне пользоваться не только душем, но даже краном.

В бане я нашел укромное местечко, устроился и решил первым долгом залить свое горе. «А уж если Бог даст, то и помоюсь» — подумал я и стал открывать бутылку. Внезапно по всему помещению пронесся ропот: «Брат Сальвадора Дали! Брат Сальвадора Дали!», и я увидел его — живую легенду «параллельного» мира, движущимся среди пара и шаек.

Во-первых, он был абсолютно не похож на своего родственника = живописца, имевшего столь фантастический успех в том мире, откуда я прибыл: небольшого роста, коренастый, голубоглазый, а главное, без усов. Еще одна особенность, которая отличала его от знаменитого брата-художника, — спокойствие. Оно было во всем: в движениях, взгляде, речи. Все, что делал этот человек, было органично, естественно, и я бы сказал: красиво. Его звали Алик, по крайней мере так его называли те, кто с ним здоровался.

Алик обвел глазами помещение, глубоко вздохнул и громко, так чтобы было слышно в самом отдаленном уголке, произнес: «Да вы все с ума сошли!» Головы присутствующих моментально повернулись в его сторону. «Вы что, телевизор не смотрите?» — спросил мужчина. «А что? А что?» — посыпались вопросы. «А то, — ответил брат Сальвадора Дали, — что с сегодняшнего дня московской водой мыться нельзя. Страшнейшие последствия! — гипергипогликемия в букете с ортостатическим коллапсом. А ну, признавайтесь, кто сегодня уже постоял под душем?» «Ну, постояли…» — послышались робкие голоса, «Звездец! — констатировал мужчина. — Теперь то, что в результате осело на коже, можно удалить с неё только вводно-спиртовым раствором. Брат Сальвадора Дали и впрямь достал откуда-то точно такую же бутылку, как была у меня, сорвал пробку, вылил содержимое в шайку, затем из шайки обильно полил себе голову, тело, намочил мочалку и стал отчаянно себя тереть. В бане воцарилась гробовая тишина. И именно в этой тишине прозвучали слова, сопровождаемые звуками капающей на пол жидкости: «Водкой надо удалять инфекцию, мужики! Водка — она же и есть вводно-спиртовой раствор». Все пришли в движение. Оказалось, что водка точно в такой же бутылке «без наворотов» есть без исключения у каждого. Горячительный напиток из бутылок полился в шайки, из шаек на тела, замелькали мочалки. Люди терли себя сами, просили потереть им спину других. Я, которому не грозила гипергипогликемия в букете с ортостатическим коллапсом, поскольку не мылся не только с утра, а, наверное, неделю не принимал душ, и то поддался общему ажиотажу — что есть силы тер свое тело, тщательно увлажняя его вводно-спиртовым раствором. «Жаль, что бутылка такая маленькая, — сетовал я, — Надо было брать две». Зато те из нас, у кого и впрямь было две бутылки, чувствовали себя королями, они демонстративно мыли пальцы на ногах и пятки, словом те места, на которых остальные экономили вводно-спиртовой раствор.

Как гром среди ясного неба раздались слова инициатора акции: «А вообще-то я пошутил!» Все замерли. Брат Сальвадора Дали повернул в своей руке бутылку «без наворотов» так, что стала видна этикетка, которую прежде он прятал в ладонь, и всем стала видна надпись на ней «Нарзан».

Бить шутника не стали — от него, видимо, только и ждали очередной выходки, чтобы потом пересказывать ее из уст в уста. Мужики тут же допили то, что не ушло у них на дезинфекцию, и послали гонцов за новой дозой. Расстроился я один. Денег на новый пузырь у меня не было, а пребывать трезвым после всего, что я услышал от старичка-чиновника, было нестерпимо больно.

Эту боль и прочел на моем лице старший брат Сальвадора Дали. «Хреново?» — спросил он «Хреново» — ответил я. «Обоснуй». Я рассказал ему про свою беду. «Пошли!» — скомандовал Алик. «Куда?» — «К твоим. Подухаримся чуток и сразу легче станет».

Я шел домой и думал о Гульсары, думал о том, как она, услышав о грозящей мне перспективе стать евнухом, завопит: «Ни за что!», как она перекроет своим хрупким телом входную дверь, чтобы никогда больше не пустить меня ни на работу в управу, ни в кресло депутата. Женщина она в конце концов или кто? — Конечно, она — женщина, — размышлял я. — А что для женщины главное? — Конечно, любовь. А сейчас мою Гульсары могут лишить главной составляющей этой любви. О! я уже слышал в своих ушах ее отчаянный вопль протеста!» Старший брат Сальвадора Дали шествовал позади меня, весело напевая: «Не забуду мать родную и отца-духарика…»

За обеденным столом я рассказал, какая участь в ближайшие дни ждет депутатов. Гульсары хранила гробовое молчание. Теща-Таня одобрительно закивала головой, а затем взяла из своей тарелки надкусанный кусок курицы и протянула мне: «На, доешь, дорогой! Доешь, кормилец!» Мой спутник отбросил свою веселость, за стол не сел, сказав, что сыт, и погрузился в гробовое молчание.

Пока я при помощи ножа и вилки старательно отделял от предложенной мне еды те куски, которые еще не побывали во рту у моей тещи, Гульсары о чем-то сосредоточенно думала. Затем она вдруг резко отставила от меня тарелку с едой. «Знаешь, дорогой, — произнесла она, — а в депутаты тебе придется пойти: нам предстоят большие расходы. «Какие?» — воскликнул я. «Мне нужно термобелье, — невозмутимо ответила Гульсары. — Я читала про него в газете, когда заседала в своем любимом уголке» — она указала взглядом на сортир. Не отрывая своих персидских глаз от отхожего места, она вдруг задушевно запела: «Свой уголок я убрала цветами…» Теща-Таня подхватила романс и они пели дуэтом, как Лиза и Полина в «Пиковой даме», а когда перестали петь, то моя жена пододвинула мне тарелку с курой обратно. «Так что в депутаты тебе придется пойти» — твердо повторила она. «Да термобелье копейки стоит!» — возмутился я. «А мне белья много надо» — парировала Гульсары. «Да зачем оно тебе? Зимы теплые, батареи жарят. Из дома ты не выходишь. Зачем?!» — отчаянно заорал я. «Как зачем? — удивилась Гульсары, — Тете в Козлы-Орду напишу, что зимы теплые, батареи жарят, из дома не выхожу, а по дому хожу в термобелье! Пусть там сдохнет от зависти в своей Орде со своими козлами». Теща-Таня одобрительно закивала головой, а затем, заглянув в мою тарелку, строго сказала: «Ты почему не всю куру ешь? Почему куски отрезаешь? Мы — одна семья, дружная, интернациональная, мы должны доедать друг за другом.» Затем Таня взяла руками с моей тарелки те куски, которые я старательно отрезал, и сунула в рот своей дочери: «На, доешь, если он за мной доедать не хочет.»

«Стоп! стоп! стоп! — замахал руками я и буквально вонзил свой взгляд в Гульсары, — вот вы говорите здесь: „мы — одна семья“. Но через месяц другой меня лишат мужского достоинства. Какая же это тогда будет семья?»

«Обыкновенная, — не моргнув глазом, ответила Гульсары, пережевывая куски курицы, положенные ей в рот матерью. — Вы, мужчины, почему-то думаете, что для женщины семья — это обязательно любовь. Для женщины семья — это способ грамотно устроиться в жизни. Особенно для женщины из бывших советских республик. Вот возьми меня. Я приехала из Козлы-Орды: у меня нет ни кола, ни двора, ни ума, ни даже аттестата зрелости, нечем порой даже заплатить за любимую куру. А ты — русский, у тебя все это есть: и квартира в Москве, и образование, и деньги. Но у вас, русских, широкая душа: вы отдаете все, что не попросишь. А у мужчин есть еще одно слабое место — вот эта штука (Гульсары взглядом показала мне на низ живота). Из-за нее тебя тянет к женщине. А я и есть женщина. Мы попросту совершаем ченч: я периодически избавляю тебя от желания, а взамен пользуюсь благами твоей страны и твоего города. Понял, наконец, что такое семья для женщины? Любовь! Любовь! Это ваш Лев Толстой сказок насочинял, а вы и уши развесили. Но семья у нас с тобой, слава Богу, есть! Есть ребенок. А когда депутатом станешь, — и бабки будут. Поэтому зачем тебе эта штука? Пусть отрежут ее, чтобы зря не мучила. Не знаю, как ты, а я своей цели достигла. Я своим браком сейчас довольна. И впредь буду довольна и с этой штукой (она вновь указала мне на низ живота) и без нее».

«Доченька! Доченька! — обратилась Гульсары к ребенку, который тут же на диване лениво дожевывал куриное крылышко. — Посмотри на свою маму, посмотри, как нужно правильно выходить замуж: один раз и на всю жизнь. Один раз стрельнула и сразу в «десятку». Девочка, не выпуская из рук курицу, бросилась ко мне на шею и, покрывая поцелуями лицо, зашептала: «Папочка! Папочка! Я очень тебя люблю. Нам с мамой нужно очень много денежек! Иди в депутаты!»

И тут меня насквозь пронизало холодом. «Гуля, — обратился я к женщине своей мечты, — а ты знаешь, что согласно вступающему в силу закону стерилизуют не только меня, но и нашу дочь. Она ведь дочь чиновника, а возможно и депутата. У нее не будет детей, не будет семьи. А если я уйду из власти, все это обойдет ее стороной. Не будь такой близорукой, Гуля, подумай о девочке.»

«Я уже подумала, — последовал ответ. — Не бойся, ее не стерилизуют. Ты ведь ей только юридический отец, а генетический отец у нее совсем другой. Он не чиновник, не депутат. Поэтому у девочки будет счастье, будет семья.»

«Эх, как плохо попадать в параллельный мир не с самого начала! — с досадой подумал я. — Много чего не знаешь о своих близких.»

«Кстати, — продолжала моя жена. — Ты представляешь, что сегодня сказал личный психолог, приглашенный к моему попугайчику? Он сказал, что у попугайчика развивается невроз. И знаешь, на какой почве? — На сексуальной. Попугайчик — самец. У него вырабатываются соответствующие гормоны. Он, находясь со мной в одной спальне, принимает меня за самку попугая и испытывает ко мне сексуальное влечение. Он собирается мной овладеть. Но тут в спальне появляешься ты — самец, более крупный, нежели он. Попугайчик чувствует, что вынужден отступить. Его влечение не получает реализации, и в результате развивается невроз. Так что, дорогой, тебе с сегодняшнего дня придется ночевать в прихожей. Постели себе коврик. Ну, подумай, зачем нам в доме нужен неврастеник-попугай? Представляешь, что напишет тетя из Козлы-Орды? «Вам, русским, только в прихожей и место, — буркнула себе под нос теща-Таня, направляясь в туалет, и заодно добавила. — Да и вода у вас в Москве поганая.»

Я невольно поднял глаза на брата Сальвадора Далию Наши взгляды встретились и снова разошлись. Я мысленно стал рисовать себе перспективу ночевать в прихожей на коврике, но вдруг впервые за время нашего разговора раздался голос гостя. Он подчеркнуто спокойным тоном задал вопрос женщине моей мечты: «А зачем ему это надо: жить с вами в одной квартире, вас кормить, а самому ночевать на коврике, да еще кастратом?» Женщина моей мечты словно ждала этого вопроса, поэтому невозмутимо ответила: «Ему это надо, потому что мы — смысл его жизни. Я, наша девочка…» «И я! И я!» — закричала из туалета Таня, перекрывая своим криком шум спускаемой в унитазе воды.

Наступила пауза. Её прервал раскатистый, как гром, голос моего гостя, повторявший слова, сказанные матерью женщины моей мечты «Значит нам, русским, в своём доме только в прихожей и место». Он пнул ногой коврик, на котором мне предложили спать, и я увидел, как в этом удивительно спокойном человеке вдруг проснулся зверь. Нет, он духарился — он только изображал зверя, потому что успел весело мне подмигнуть прежде чем сделал решительный шаг к сортиру. Гульсары, почуяв недоброе, преградила ему путь своим хрупким телом. (А я-то мечтал, что она поступит так, чтобы не пустить меня на кастрацию. — промелькнуло в голове). Мой гость слегка оттолкнул Гульсары. Она споткнулась обо что-то, лежащее на полу (она никогда не убиралась в доме), и упала навзничь. На звук, вызванный ее падением, из сортира выскочила Таня. Увидев лежащую Гульсары, она заголосила что есть мочи: «Милиция! Милиция! Убивают! Милиция! Насилуют! Помогите беженцам!» Первое, что мне бросилось в глаза, — это слипшиеся волосы тещи — они торчали клочьями в разные стороны и были давно немытыми. Видимо это же заметил и брат великого живописца. «Ты когда в последний раз голову мыла?» — спросил он вдруг неожиданно спокойным тоном, располагающим к деловому конструктивному разговору. Теща опешила и так же деловым конструктивным тоном ответила: «Последний раз я мыла голову еще в Козлы-Орде, — затем задумалась и добавила, — и сама там в последний раз мылась.» «Пошли!» — сказал мой гость тоном, не терпящим возражений, взял тещу под руку, и повел, но не в ванную, а в сортир. «Расположись перед унитазом так, — скомандовал он, — чтобы было удобно мыть голову.» Женщина стала на колени перед толчком и засунула голову в соответствующее отверстие. Мужчина спустил воду. Пока в унитазе бурлила вода, увлажняя волосы моей тещи, брат живописца отыскал взглядом средство для мытья ванны и туалета и выдавил на ее шевелюру наверное полупаковки. «Тщательно втирай шампунь в корни волос, массируя поверхность головы пальцами.» — вновь скомандовал он, цитируя фразу из телевизионной рекламы. «Сейчас! Сейчас!» — удивительно охотно отозвалась теща и стала тщательно намыливать голову, скребя ее основание ногтями с давно облупившимся лаком. Брат живописца отвел на эту процедуру ровно столько времени, сколько наполняется водой бачок унитаза. Пока в бачке журчала вода, что означало, что он неполный, он ждал, а теща втирала средство для мытья ванны и туалета в корни волос, тщательно массируя поверхность головы ногтями. Но как только журчание в бачке стихло, он опустил намыленную голову женщины поглубже в отверстие унитаза, скомандовал «Не дыши!» и спустил воду. Когда мыльная пена смылась, неожиданный визитер достал Танину голову и спросил: «Поняла, как это делается в московских условиях?» Таня кивнула. «Продолжай мыться сама» — сказал он. Женщина издала какие-то мычащие звуки и указала взглядом на ванную. «К тому, чтобы начать мыться в ванной, надо долго готовиться, — жестко ответил старший брат Сальвадора Дали, — пока тренируйся здесь.» Таня послушно закивала и стала намыливать голову.

Я повернулся к Гульсары. Она стояла за моей спиной. В ее огромных черных глазах были одновременно написаны и ужас от происходящего и покорное склонение перед ним. Затем мой взгляд упал на коврик в прихожей, и во мне тоже проснулся зверь. Я обшарил глазами кухню и не увидел ничего, кроме объедков, оставшихся от трапезы моего семейства, которыми каждый раз кормили меня, возмутился и что есть мочи заорал: «Куру неси! Целую! Полноценную! Необглоданную куру. Надо и гостя накормить — отблагодарить за урок гигиенического воспитания». «Сейчас, сейчас, — засуетилась Гульсары и уже что есть мочи заорала, но уже на мать: «Таня, где кура?! Где та кура, которую мы себе припасли?» Из туалета выбежала голая Таня вся в пене от средства для мытья туалета и ванн, она одной рукой терла себе спину унитазным ершиком, а другой нащупывала дорогу на кухню. Наконец кура была найдена, Целая, румяная, которую они собирались съесть вдвоём, когда я засну на коврике. Таня вернулась на свое место, где вновь зажурчала вода, а Гульсары, красавица Гульсары, вышла к столу с подносом, на котором дымилась горячая курица, уже разогретая в микроволновке. Она поставила курицу на стол передо мной и нашим гостем, а сама стала поодаль и глазами, полными любви, молча смотрела на это зажаренное чудо.

«Любимая, — еще вчера, глядя на нее, сказал бы я, — сядь с нами рядом и присмотри самый аппетитный кусок своей ненаглядной куры, и я его немедленно тебе отрежу» и в подтверждение своих слов взял бы ее за руку и посадил рядом. Но сейчас все произошло с точностью до наоборот. «Не сметь пялить глаза на куру! Это наша кура! Моя и его» — заорал я, обнимая за плечи брата великого живописца. «Кушай, дорогой, — донесся тихий покорный голос Гульсары. — Что ты шумишь? Никто не собирается отнимать твою куру.» И уже со вздохом, полным страдания, этот голос добавил: «Ты сам себя не понимаешь, дорогой. Вчера ты один, а сегодня совсем противоположный. Загадочная русская душа… Мне с тобой очень трудно.» «Зато мне легко», — вдруг мысленно отметил я и вспомнил, что писал поэт Пушкин: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче». Я умышленно сократил фразу великого поэта, удалив слова «нравимся мы ей». Сокращенная фраза точнее передавала суть открывшегося мне ощущения — «Чем меньше женщину мы любим, тем легче». Брат Сальвадора Дали словно прочитал мои мысли. «Я же говорил: подухаримся и легче станет» — по отечески назидательно сказал он.

В. тот момент я понял, что больше не люблю Гульсары.

Из туалета вышла теща, за отсутствием банного полотенца она обернулась туалетной бумагой, ее лицо сияло счастьем, в руках был пустой тюбик от средства для мытья туалетов и ванн. «Какой прекрасный шампунь! Где, мужчины, вы его покупали?» Брат Сальвадора Дали нарочито невежливо ответил вопросом на вопрос: «А водичка в унитазе лучше, чем у вас на Родине? А то я слышал, некоторым московская вода не нравится». «Замечательная вода! — ответила женщина, — чистая, прозрачная, как в арыке на склоне гор». «Вот и прекрасненько, — подвел итог уже абсолютно спокойным тоном наш гость и, вдруг поймав тещин взгляд, устремленный на курицу, дико заорал, — Мамаша, не пяльтесь, есть не будете! Сегодня ест только он». Мужчина указал на меня, а затем покинул наш дом, что есть силы хлопнув дверью. Правда перед этим он успел ещё раз лукаво подмигнуть мне. «Хорошо, хорошо, дорогой, — покорно защебетали ему вдогонку обе женщины. — Для нас это будет разгрузочный день». Я швырнул курицу в окно и тоже пошел прочь.

«Я не старуху-процентщицу убил. Я самого себя убил» — сказал когда-то студент Раскольников. Вот так и я, невзлюбив коврик в прихожей и себя на нем, убил свою любовь к Гульсары и чувствовал, что тем самым убил себя. Нет, я уже не любил Гульсары, но и никого другого я еще не успел полюбить.

Я сидел в Нескучном саду, сидел на той самой скамейке, где когда-то повстречал Гульсары. Скамейка была уже припорошена снегом. Я смел снег, устроился удобно и смотрел на возвышающийся посреди Москвы-реки памятник борцам за свободу слова, то есть на композицию, где глухонемой Герасим топит лающую Муму. В связи с холодами вода из пасти Муму уже не била. Но фигура Герасима, которая перед тем побывала и изваянием Христофора Колумба и Петра Великого, по-прежнему наводила на окружающих тоску и ужас.

И вот также и мне было тоскливо и ужасно после того, как я осознал, что убил любовь. «Мы — русские. Мы не можем жить без любви — понял я, — любить мы можем по-разному: любить жалея, любить сгорая, любить жертвуя собой. Но мы не можем одного: жить и при этом никого не любить. В этом наша сила и наша слабость. Этой слабостью пользуются все, кому не лень. Но, даже сознавая, что нами пользуются, мы, русские, не перестаем искать для себя предмет любви. И только обретя этот предмет, мы чувствуем, что жизнь задалась. Потому что любовь — это главная составляющая любого из нас. И вдруг меня словно озарило. «Только что, размышляя про любовь, ты, Сергей Сергеевич, открыл закон, закон, по которому живет твой народ» — сказал я себе. Я чувствовал себя Ньютоном, на голову которого мгновение назад упало яблоко. «Это бессмертие! — промелькнуло у меня в голове, — Я только что открыл великий закон и шагнул в бессмертие». Но бессмертие — это обязательно памятник, это переименованный в мою честь город. И тут я вспомнил, какие казусы случаются иной раз с переименованием городов в чью-либо честь.

Вот, например, родился в городе Симбирске писатель Гончаров по имени Ванечка. Всю жизнь хорошие книги писал и пользу людям приносил, прямо как я сейчас, и, когда отошел в мир иной, казалось должен бы быть увековечен посредством переименования города Симбирска в город Гончаровск. Но случилась оказия: в том же Симбирске родился Ульянов, по имени Вовочка, и такого натворил, что со временем тоже должен был увековечиться. К сожалению, это только у людей бывают двойные фамилии, например, Воронцов-Дашков или Мамонтов-Дальский. Я даже знал одну даму, имя которой было Татьяна, а фамилия — Морозова-Мороз. Но у городов двойных названий быть не может, например, Гончаровск-Ульяновск. Поэтому их и переименовывают в честь того из умерших земляков, кто оказался круче. Володя Ульянов со своей братвой оказался круче Вани Гончарова, и Симбирск стал называться не Гончаровск, а Ульяновск. И вся жизнь и труд великого русского писателя, образно говоря, пошли псу под хвост. Никакого тебе увековечивания, как другим. Лично мне такую ошибку совершать нельзя. Но как от нее уберечься? И мне тут же вспомнился другой случай. В городе Вологде прямо около кремля стоит памятник какому-то дядьке с конем. Мы спросили у экскурсовода: «Кому памятник?» «Поэту Батюшкову» — последовал ответ. Мы удивились: «А почему ему? Он, что, здесь родился?» «Все с точностью до наоборот, молодые люди, — ответил экскурсовод, — поэт Батюшков здесь пил и здесь умер». Сейчас, кого ни спроси, никто не вспомнит хоть одну строчку, которую написал поэт Батюшков, но он увековечен. Отсюда я делаю вывод: чтобы шагнуть в бессмертие, нужно не столько с пользой жить, сколько грамотно умереть. Вот, например, как поэт Батюшков. Значит, после того, как я только что сделал открытие, выявив на каком чувстве зиждется мой народ, я должен немедленно просчитать, где мне разумней всего отбросить копыта, чтобы или памятник поставили или город переименовали в мою честь.

В таком случае нельзя умирать в Москве. Во-первых, Москву все равно не переименуют. (На всякий случай я оставлю завещание, чтобы не переименовывали). А во-вторых, существует опасность (и очень большая), что изваяние, которое некогда было статуей Колумба, затем Петра Великого, затем глухонемого Герасима в момент утопления Муму, станет в случае моей кончины в Москве монументом мне. Автор композиции всегда умел держать нос по ветру, а ветер вот-вот задует в мою сторону. Я не хочу жить и бояться, что это многометровое пугало, которое сейчас воздвигнуто на месте предполагаемой гибели собачки, будет когда-то возвышаться и над моим прахом. Поэтому сейчас, когда я так близко почувствовал дыхание смерти, я немедленно направлю стопы в совсем еще молодой город Электросталь. Почему? — Да потому что никто из выдающихся людей не появился там на свет, а главное, не успел в нем умереть, и думаю, не успеет это сделать раньше меня, потому что до Электростали от Москвы езды часа полтора не больше, а я уже бегу на Курский вокзал.

Но как попасть на этот вокзал из Нескучного сада? Нет, в том, своем мире, я прекрасно знал дорогу. Но в этом, параллельном, многое было не так. Не там, например, в Москве стояли памятники и не тем, дома были подвинуты, улицы спрямлены. Куда же я таким образом приду? Но я твердо помнил слова, которые написал мой любимый Веничка Ерофеев: «…Если даже ты пойдешь налево — попадешь на Курский вокзал; если прямо — все равно на Курский вокзал; если направо — все равно на Курский вокзал…» О! Сколько раз я поворачивал то направо, то налево, то вообще шел напролом и поэтому не удивился, что очутился не где-нибудь, а на Курском вокзале. Я сидел на каменном парапете промокший, грязный, в ожидании электрички на Электросталь и думал, увы, не о своем бессмертии, я опять думал о том, почему убил я любовь.

Пронзительный ветер обжигал мне лицо и сдувал слезы, которые буквально струились из моих глаз. Это были слезы досады, это были слезы горечи. Такими слезами я плакал еще ребенком, когда родители мне не купили игрушечный автомат — большой, черный, прямо как у фашистов. В эту минуту, пока еще не было другой любви, я хотел бы остаться у Гульсары, пусть в прихожей, пусть на коврике. Ведь там моя семья. Но откуда тогда во мне вдруг возник зверь, который убил любовь? Я стал искать, откуда он возник. Стоп! Я, кажется, нашёл. Где-то в этом параллельном мире у меня есть старший брат, и он тоже моя семья. И я знал, что обязательно с ним встречусь. И как он, мой брат, посмотрит на то, что я сплю в прихожей в своем собственном доме по навету беженки из Козлы-Орды, да еще в позорном ожидании быть кастрированным? Естественно, ему станет за меня стыдно. На его устах больше не возникнет той замечательной улыбки, о которой столько говорила мать. Вот почему во мне пробудился зверь: я сохранил верность брату.

Но почему нельзя и сохранить верность брату и сохранить любовь?

Это нельзя, потому что я уверен: женщине для счастья нужна любовь. Так считает и брат. Но Гульсары для счастья были нужны деньги, вареная курица, психолог для попугая, термобелье в жару, а главное, зависть тети из Козлы-Орды. Я неправильно выбрал объект любви. Объект любви я противопоставил брату. Козлыордынки, переселяясь к нам в Москву, должны стать такими, как мы, а не сделать нас такими, как они. Тогда нам не будет стыдно за свою любовь и за все, что мы ради этой любви сделали, не будет стыдно перед своими братьями.

А пока… А пока, оставшись без любви, я жду электричку на Электросталь, чтобы в ближайшие часы закончить там свою жизнь.

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Рядом со скамейкой стояла женщина, та самая женщина, чью «ракушку» я снес в первый день своей работы во власти, мать той самой девочки, которая бежала по снегу, когда родительницу с разбитой губой вели в «обезъянник». «Вам не нужны фильтры, которые очищают московскую воду? — спросила она и добавила, — Ведь в Москве очень плохая вода.» Я ответил: «Да, вода неважнецкая». «Я — дилер компании, — сказала женщина, — производящей эти уникальные по своим свойствам фильтры». Неожиданно объявили отправление электрички на Электросталь. Я засуетился и тем не менее не забыл поинтересоваться: «А как ваша милейшая дочь?» «О! Она только и говорит, что о вас» — ответила женщина. «Стоп! — сказал себе я, — А если бы на месте Гульсары в перспективе оказалась бы та девочка, которая на встрече с избирателями поклялась, что, когда вырастет, родит мне девочку, такую же, как она сама, если я не стану депутатом (читай «кастратом»)? Этой девочке, как и мне, для счастья нужна любовь. И если у нас с ней и впрямь когда-то будет семья, то мне не будет стыдно перед братом ни за свою любовь, ни за свою семью, ни за всё то, что мне для них придётся сделать..

Я сделал вид, что прозвучавшее по громкоговорителю объявление меня не касается. Но на всякий случай спросил: «Скажите, а у вас нет тети в городе Козлы Орда?» «Нет.» — ответила дилер. «Тогда, во-первых, я покупаю ваш фильтр, во-вторых, поступаю работать в вашу компанию, а, в-третьих, хочу встретить Новый год в вашей семье, чтобы повидать вашу дочь» — сказал я ей. «Ноу проблем» — ответила женщина почему-то по-английски.

Новогодняя ночь.

Ей предшествовали воистину великие события. Чиновники — такой народ, который медом не корми, а дай выступить с какой-нибудь инициативой. В том мире, где я жил раньше, чиновники сами предложили себе полностью оплачивать коммунальные услуги. В «параллельном» мире они выдвинули инициативу лишить себя детородных органов раньше, чем указ об этом перестанет быть государственной тайной, причем проделать это собственными подручными средствами. Вот и понесли чинуши свои отрезанные «хозяйства», кто в банке, кто в целлофановом пакете, а кто просто завернутым в тряпку. А уж как народ полюбил своих кастратиков! С какой русской недюжинной силой он сделал это! Он разрешил своим слугам унести до наступления Нового года столько, сколько смогут. И они понесли!

Я кое-как сводил концы с концами, продавая фильтры для очистки воды. Думаете, я хотя бы раз пожалел о своем решении? — Ни разу.

Новогодняя ночь. По телеку с поздравлением выступает глава государства. Я держу наготове бутылку шампанского, хозяйка квартиры — та самая дилер фирмы, производящей очистительные фильтры, — застыла напротив с двумя пустыми бокалами в руках. Мы с ней — не супруги и не любовники, мы партнеры по бизнесу. Наконец бой курантов — пробка летит в потолок. Бокалы наполняются. Мы чокаемся, Желаем друг другу, как водится в таких случаях, счастья, любви и, конечно, исполнения желаний. На телеэкране крупным планом спокойное сосредоточенное лицо «первого лица страны». Даже трудно поверить, что с каждым ударом курантов розги с силой опускаются на его незащищенный зад. «Как достойно держится! — искренне восхищается моя сотрапезница. — Это он в последнее время научился так терпеть. А в первые годы правления и ерзал, и кривился, и дергался. Политтехнологи были в панике: руководитель великой страны, слуга великого народа, а так неуверенно себя ведет перед телекамерами. Поговаривали: может он не свое место занял? Но теперь ясно видно — свое.»

Я слушал щебетанье женщины, а сам думал: «Исполнения какого желания я хочу?» И вдруг она словно прочла мои мысли. «Представляешь? — сказала она. — Я изучаю английский язык, поэтому читаю все, что написано об Америке. — Там каждый американский мальчик хочет стать президентом.»