Бесплатный фрагмент - Альпийские войлы

Пролог. 2011 год

— Альпийская завирушка… что это за птица такая? — тряхнув копной кудряшек, спросила Черри.

— Похожа на обычного воробья, но гораздо ярче и больше размером, — ответила Анна, поправив ремень фотокамеры с мощной оптикой для дальней съемки.

— И в чём она такая особенная, что ты так её ищешь? — Не отставала Черри…

— Она водиться только здесь… эндемик.

Анна уже жалела, что покинула отель далеко после обеда, ещё и девочек с собой потащила.

Бледное февральское солнце неотвратимо катилось вниз, за белоснежные горные хребты, на запад, чтобы взойти и открыть новый день в Америке. Сказочный пейзаж обступал со всех сторон, но на душе отчего-то было тревожно. Оставалось минут сорок, чтобы успеть под кров уютного альпийского шале, до момента, когда с гор поползёт густая серая тень… По словам сестры, птицу видели возле этого, первого перевала…

— А он не ошибся, он точно здесь видел?

— Фотограф? Он уверял, что видел целую стайку птиц после первого горного гребня, там, дальше по тропинке вверх, через лес…

Эмма, младшая сестра Анны, чувствовала свою вину и очень хотела найти эту треклятущую птицу, за фотографию которой, Анне могли заплатить пару фунтов в журнале о природе. А за несколько хороших снимков, пожалуй, и принять внештатным сотрудником. Сестра наснимала целую тучу охренительных видов заснеженных гор и горнолыжных трасс, и вполне могла их продать в туристические журналы. Тогда может, и поездка окупиться… Анна такая зануда, что касается финансов. А ведь нет никакой необходимости экономить…

— Может, в другой стороне? — Черри хотелось обратно в отель, она уже жалела, что увязалась за этими сумасшедшими англичанками, готовыми пройти на лыжах пять или даже десять километров, чтобы сфотографировать какого-то воробья.

И только Вера не задавала вопросов и не мучилась сомнениями, она просто следовала за Анной, куда бы та не направилась. Неодобрительно взглянув на Черри, она взмахнула лыжными палками:

— Вперед!

Они обогнули гряду и двинулись вверх по лесистому склону. Подъем был довольно крутой, но никто не отставал — юные натренированные тела радовались физической нагрузке после целого дня ленивого лежания в постелях…

Внезапно Вера, которая шла впереди остановилась и подняла руку:

— Тише! Слышите!

Девушки услышали трель, похожую на пение жаворонка и одновременно на чирикание воробья из елового бора справа и сверху. Стараясь, двигаться как можно тише они проехали ещё метров двадцать и остановились. Анна вскинула фотоаппарат, посмотрела в видоискатель и прошептала:

— Вижу… Стойте здесь, а я постараюсь подобраться поближе.

Анна хотела сфотографировать птицу, сидящую на валуне, сразу за узким еловым бором. Солнце ещё не ушло, и снимок должен был получиться суперским. Кофейно-оранжевое оперение, слегка подсвеченное розоватым светом, отлично смотрелось на фоне зеленовато-серого камня. Она придвинулась ближе и щелкнула затвором. Птица посмотрела в её сторону, но не улетела. Зимой птахи ищут пропитание у помоек гостиниц и горнолыжных баз и привыкают к людям. Анна сделала ещё пару снимков. Птица перепорхнула дальше, и уселась на небольшую кочку, торчащую из снега. Неподалёку, на такой же кочке, повыше, сидела ещё одна красавица… Боясь, что шум, создаваемый идущими за ней лыжницами, спугнет птиц, она быстро сделала пару снимков с большого расстояния и свернула с накатанной лыжни в лес. Щебет и переливы превращались почти в гомон, птицы пели гимн уходящему солнцу и наступающей весне. Сердце Анны билось всё сильнее от охватившей её радости: она привезёт в Лондон целую серию замечательных снимков! Надо только двигаться как можно осторожнее… Словно лиса на охоте…

Внезапно благостную симфонию леса диссонансом разрезал женский визг. Птичий гомон смолк. Анна была уверена, что это Черри, потому что ни её сестра, ни Вера так визжать не могли… Она обернулась и попыталась быстро развернуться, но в глубоком снегу, на лыжах, между деревьев, это было не так легко… Крик повторился, теперь она была уверена, что кричала Эмма, её сестра. Быстро отстегнув лыжи от ботинок, она бросилась обратно на тропинку. Мимо неё пролетели красная и желтая куртки, Эмма и Черри орудовали палками, делая гигантские шаги. Посмотрев налево, Анна оцепенела от неправдоподобного зрелища: Вера лежала в снегу, а над нею стояло черное чудище с ветвистыми рогами, косматое, шишкастое, в жутких шипах, и размахивало толстой веткой, пытаясь попасть Вере по голове…

— Анна… беги! — крикнула Вера. Анна на секунду послушалась подругу, бросившись вслед за сестрой и пухленькой мулаткой, но почти сразу развернулась и направилась прямо на чудище…

Глава 1. 2023 год

Номер не определился, но он узнал бы голос Макса Мейси из тысячи других:

— Мне нужна твоя помощь, Алекс, — прохрипел старый друг в трубку.

Старина Макс… Алекс сразу представил круглую седеющую голову режиссера с неизменным карандашом за ухом, как всегда во время работы над фильмом. Даже аромат свежего, но терпкого одеколона пронесся перед носом отчетливым воспоминанием.

— Что случилось?

— Скажи сразу, ты свободен?

— Мучаю сценарий пятый месяц — устал уже.

— Приезжай ко мне… Отдохнешь…

— Где ты сейчас?

— Я на горнолыжном курорте Бад-Миттендорф… Это Австрия, Штирия…

— Далековато от Лондона…

— Да. Может, помнишь, тут лет пятнадцать-шестнадцать назад случилось громкое дело… Четыре девушки ушли на лыжах в горы, а вернулась только одна, но обезумевшая… Всё твердила «Войлы, войлы…». И только через неделю нашли три изуродованных трупа этих туристок…

— Лет шестнадцать назад меня больше интересовали вечеринки и красивые задницы, чем криминальная хроника…

— Ты мне нужен, кобелина, приезжай…

Поговорив десять минут, они спешно распрощались, потому что Макса позвали неотложные дела кинопроизводства: приехал грузовик с арендованным оборудованием.

Алекс считал, что всей теперешней жизнью: домом, любимой работой, возможностью по году сидеть над одним сценарием, он на девяносто пять процентов обязан Максу. Это он разглядел нечто «нетривиально-нецивилизованное» в парне с каким-то «абсолютно русским», что сразу дал ему настоящую роль, ввел в мир, закрытый для многих. Конечно, для фильма по мотивам пьес Шекспира, нужен был именно такой как он, высоченный, с узким, как у Икара, туловищем, длинными тонкими руками, которые, казалось, ещё миг, и готовы развернуться крыльями и взмыть ввысь, не считаясь ни с какими законами физики…

— Физику тогда не изобрели, сила тяготения никого не беспокоила, и человек думал, что нужны только крылья, чтобы взлететь, — объяснял он ошалевшему от счастья Алексу, когда тот впервые пришёл на съемочную площадку.

Макс снимал стильные сказки для взрослых, красивые и в меру жуткие, и Алекса Квятковского, русского (но с польской фамилией) переселенца из СССР, эмигранта, взял на роль демона. Роль была почти без слов, но требовала хорошей хореографической и гимнастической подготовки. Конечно, у Алекса за спиной не было Вагановского хореографического училища, но пять лет в московском доме пионеров, в студии классических и народных танцев, сделали его длинное и неуклюжее детское тело в меру гибким и послушным.

После столь фантастического случая и суперколоссального везения, юного русского актера заметили и стали приглашать в разные проекты. Алекс брался за всё, от детских телепередач, до костюмных исторических постановок. Один раз ему даже довелось изображать царя Петра Алексеевича Романова, и хотя к тому времени его русский акцент почти пропал, создатели фильма решили, что русский царь, произносящий в фильме буквально два слова, будет более аутентичен, если будет сыгран этническим русским.

К тому времени, когда восторги от горбачевской оттепели поутихли, и русских снова начали бояться и ненавидеть, все уже забыли, что Алекс Квятковский раньше жил в Москве и даже был советским пионером. Благодаря польской фамилии, он вполне себе мирно существовал в мутной воде британского кинематографа.

Обращение Макса Мейси заставило его разволноваться. Макс не звал его на какую-то конкретную роль, как актера, он просто просил о помощи. У Мейси давно была своя команда, с которой он снял не менее семи успешных фильмов, и парочку прохладно встреченных критиками. Все основные обязанности были распределены: редактором и главным помощником Макса всегда выступала его жена — Линда. Уже лет двадцать пять они были женаты, но до сих пор драйв и ужас съемочного процесса воспринимали, как продолжение постельных удовольствий, приносящее к тому же, деньги… Постоянным оператором был Хью Ирс, долговязый алкоголик, старый друг, однокашник и собутыльник Макса, который настолько не любил разговаривать, что режиссер привык общаться с ним знаками. Их разговоры походили на цирк глухонемых, и Алекс считал, что это уморительное шоу, возникло специально, чтобы выбесить Линду, которая в этой тайной беседе двух мужчин чувствовала себя третьей лишней. Сценаристов Макс брал разных, иногда писал сценарии сам, так что и тут Алекс вроде как ему особо не был нужен… Правда, Мейси упомянул, что Линды с ним нет, она осталась в Англии и ухаживает за внезапно заболевшей теткой, но в это с трудом верилось. Линда была старше Макса на двенадцать лет и за годы брака ни разу не оставила своего хрупкого Макса наедине с тиграми из съемочной группы. Было что-то тревожное в её отсутствии: Алекс слышал, что у Макса в последнее время стали возникать проблемы со здоровьем, но не думал, что для жизнерадостного и в меру строптивого пятидесяти восьмилетнего мужчины это могло стать серьезной проблемой.

Алекс некоторое время, растерянно походил по дому, пытаясь собраться с мыслями и решить, что вначале: багаж или билеты. Его старый чемодан от «Римов», едва живой после поездки в Японию, реанимации не подлежал. Алекс поплелся к компьютеру, чтобы заказать себе новый…

Выключив мобильник после с разговора с Алексом, и ринувшись на разгрузку прибывшего грузовика с оборудованием, Макс почувствовал обычную радость от своей нелегкой, но восхищавшей его до сих пор, режиссёрской доли. Пусть Линда дуется и нянчиться с выдуманной теткой…

Он не мог предложить Алексу какое-то особо соблазнительное вознаграждение, но парнишка всегда говорил, что обязан ему карьерой. Пора возвращать долг… Парнишка, хм… С легкой руки Макса на экраны вылетел настоящий русский ястреб, которому кривляния на экране было мало и он протянул свою жилистую русскую лапу к режиссуре, продолжая, однако играть в собственных фильмах. Его своеобразной нишей стали жесткие, почти кровавые мелодрамы, где чувства рвали в клочья фантастически красивые мужчины и женщины. Женщины там изменяли своим мужчинам с юными девушками, а мужчины, не оставаясь в долгу, крутили романы с представителями своего пола, пока общественное мнение не заставляло их пустить себе пулю в лоб… Сплошное «кровавое либидо», как сам Алекс называл свои детища. Макса втайне смешили эти необузданные страсти, рассказанные, почти всегда одиноким, мрачным, как монах, Алексом. Он видел изнанку этих фильмов в душе своего молодого друга, потерявшего родителей и родину в возрасте, слишком нежном для таких глобальных утрат. Алекс рассказывал такие же страшные сказки, как и он сам, только ведьмы в них носили наряды от Версаче, а Ангелы щеголяли в Хьюго Босс.

У Мейси были проблемы с раскадровкой. Для начала съемок почти всё было готово, но рисунков была только треть. Без пошаговой раскадровки, Макс чувствовал себя школьником, пришедшим на экзамен без шпаргалки. Вроде всё выучил, но небольшая подстраховка нужна, и без неё — никак. Что-то Макс нарисовал прямо на фотографиях окрестностей, что-то взял из своих старых эскизов, выполненных профессионалами. Сам он рисовать особо не умел, звать художника было дорого для малобюджетного молодежного ужастика, а компьютерной программой для раскадровки он не хотел пользоваться, хотя Линда и рассказала ему, что и как. Алекс был превосходным скетчистом, к тому же с его ростом, он сможет сыграть чудище и ещё одну роль — хозяина гостиницы. И вообще, если Алекс дал согласие, то впряжется по полной программе. Создание кинофильма для него было сродни созданию империи или новой Галактики, где время и пространство течёт по собственным законам. В другой жизни из Алекса получился бы диктатор и самодур, но в этой жизни он стал режиссёром.

Лучшей замены Линды и придумать нельзя. Теперь гримерам и декораторам не придётся лепить реквизит в последний момент из «навоза и палок». Получиться вложится в срок и бюджет. Тем более племянница, которая теперь настоящая звезда, тоже согласилась на предложенный скромный гонорар…

Вилла с видом на бесконечно синий великолепный Тихий океан… Огромный бассейн и бар, величиной с гардероб королевы Виктории, прилагаются… Она даже не успела привыкнуть к этому чуду комфорта и американского пафоса, обжить и насладиться виллой, которая, как говорили, раньше принадлежала любовнице аргентинского министра финансов, как уже пора уезжать. Съемки были тяжелые. Это был её второй фильм с «трюкачеством». Отличная спортивная форма и разряд по легкой атлетике — залог хорошей актерской карьеры. Томные красавицы с изогнутыми бровями и накрашенными глазами давно ушли в прошлое. Если хочешь быть в топе, учись делать сальто-мортале и качай попу. А лицо тебе нарисуют какое угодно.

Патришию Хэмсворт постоянно спрашивали, не родственница ли она Крису Хэмсворту. Она и в самом деле была слегка похожа на австралийского красавца — васильковые глаза и густые волнистые волосы цвета спелой пшеницы. Родственниками они не были, но вот Максу Мейси она приходилась дальней родственницей по матери: троюродной племянницей. Отец Макса был австрийцем, после войны перебравшимся в Англию. Взяв денег под проценты у ростовщиков, он открыл на Риджент-стрит ювелирный магазин, торговавший часами и золотыми украшениями. Казалось, кому нужны красивые часы и золотые серьги в Лондоне, где ещё пахло пожарами Второй Мировой, но нет, дела отца Макса Мейси пошли в гору. А женитьба на её двоюродной бабке, Джулии Хэмсворд, увенчалась открытием ещё одного магазина. Для пущего успеха он позаимствовал звучную английскую фамилию жены…

Патрисия с детства мечтала быть актрисой, но не представляла насколько жесткий и горький актерский хлеб. В первой же своей роли ей пришлось лежать в лесу, в холодной грязи, облитой липкой фальшивой кровью с головы до ног и изображать мертвую красотку, с распахнутыми остекленевшими глазами и правдоподобным до тошноты следом от веревки на шее. Чтобы странгуляционная борозда выглядела натурально, гримерша несколько раз набрасывала ей настоящую петлю на шею, следя, чтобы рисунок шел по правильной траектории. Сердце Патриши каждый раз уходило в пятки — было не страшно, было — жутко. После, ей понадобилось две недели глубоких раздумий, чтобы вернутся на актерскую стезю. Начинающему актеру не приходится выбирать… После этого ей пришлось сыграть ещё обманутую жену, девочку — жертву маньяка и велосипедистку, которой всегда доставались только третьи места. Кинематограф охотно эксплуатировал её внешность идеальной красотки-блондинки. Родители хотели, чтобы она поступила в университет и приобрела нормальную, денежную специальность юриста или финансиста, но Патриша продолжала колебаться: в актерской профессии был один существенный плюс: в кинематографической среде крутились самые красивые мужчины… С одним таким потрясающим красавцем, венгром по национальности, у Патриши даже случился долговременный роман, продлившийся почти одиннадцать месяцев. Когда Патриша обнаружила, что находится на четвертом месяце беременности, Милош был уже далеко, ветер честолюбивых надежд нес его в Америку, где Голливуд наверняка ждал красивого парня с распростертыми объятиями…

Семейный вердикт был непреклонен: аборт. Но Патриша неожиданно заупрямилась. Ей вдруг стало жалко не родившегося ребеночка так, что она прорыдала ночь напролёт от жестокости своих родителей. Она не любила крохотную козявку, но и убивать своего сына или дочку ей совсем не хотелось. Неожиданно за неё вступился дядя — Макс Мейси:

— Знаешь, почему ты всегда играешь жертв?

— Почему?

— Потому что ты маленькая и глупая. Очень маленькая и очень глупая.

Учитывая, что в Патрише было почти шесть футов роста, и в колледже она была одной из первых учениц, звучало это очень странно. Патриша рассмеялась и послала родителей куда подальше. Рожать она поехала в Шропшир, к бабушке, у которой был старый кирпичный дом на берегу реки. Бабушка её обожала, и в целом отнеслась благосклонно к перспективе стать прабабушкой. Разве не достойное завершение жизненной карьеры жены и домохозяйки?

После родов Патриша удивительно быстро вошла в форму. Маленького ребенка, дочку, она воспринимала, как сокровище, которого недостойна. Плохой матерью она становиться не хотела, а хорошей, у неё всё равно не получилось бы. По крайней мере, она так считала. От сомнений Патришу спас Макс, снова позвав в свой новый фильм. Недолго думая, она сняла квартирку в Лондоне с тремя крошечными спальнями и наняла няню с проживанием. Выходило недёшево, но зато теперь она окончательно решила посвятить себя кино. Роль у дяди удалась, все спрашивали, где Мейси нашёл такую на редкость женственную красавицу, но Макс лишь таинственно улыбался, умалчивая о том, что красавица на данный момент — кормящая мать. С тех пор проблем с ролями у Патриши не было. За десять лет работы, она вошла во второй эшелон крепких европейских кинозвезд. И вот теперь ей покорялся Голливуд, где на актрис смотрели как на скаковых кобыл — надо брать барьеры и призы.

Сразу после звонка Макса, который предложил ей одну из центральных ролей, она позвонила Линде: голос дяди казался ей ещё более хриплым и надрывным, чем обычно…

— Врачи дают ему полгода, или даже меньше, если не сделать операцию по пересадке сердца.

— Боже… Я и не знала..

— Да, и чтобы никаких фильмов…

— Но он меня позвал! На главную роль!

— Разве Макс кого-нибудь слушал?

— Как ты на это согласилась?

— Я не согласилась. Я умываю руки. Я не хочу участвовать в его самоубийстве! И тебе не советую.

— Ему на наши протесты плевать. Если он начал, его не остановить. У меня было два свободных месяца, я хотела провести их с дочкой в Индии, но раз такое дело…

— Возьми её с собой в Австрию. Макс любит свою крестницу. Может, даже это благотворно на него повлияет…

Патриша никогда не бывала в Австрии, и тем более, никогда не видела «Габриэль-Хаус», однако и эта дорога и красивый серпантинообразный поворот идеально гладкого шоссе, когда на холме вдруг возникло высокое белое шале под крышей из темных деревянных дощечек, всё казалось ей знакомым. Она будто приехала в забытый дом, в котором жила очень маленькой девочкой.

Макс встретил Патришу на крыльце «ГабриэльХауз». Он похудел и перестал быть великаном, каким она его помнила с детства. Но глаза дядюшки по-прежнему горели озорным юмором.

— Патриша! Я ждал одну красотку, а приехало две!

— Она с осени кашляла, а здесь такой воздух, — стала оправдываться Патриша.

— Всё отлично, ты же знаешь, я люблю детей, да и фильм у нас молодежный ужастик. Мы и для Лизы найдём роль…

Увидев, каким нездоровым блеском загорелись глаза десятилетней Лизы, актриса запротестовала:

— Ей ещё слишком рано!

— Мама!

— Да, ладно, не бойся, это будет крошечный эпизод, я ведь по глазам вижу, как ей хочется сыграть роль. Сценарий уже согласован с продюсером, за каждую секунду действия я уже подписался. Так что — просто маленькое камео…

— Линда сказала, ты застрял на раскадровке?

— Да, жду Алекса Квятковского, с ним за три дня закончим. Он будет моим русским паровозом. Локомотивом…

— А он тебе по карману? — Усомнилась Патриша…

— Мне сейчас всё по карману, — рассмеялся Макс.

Патрише его смех не понравился, но новость об Алексе её воодушевила. Лично они знакомы не были, но можно было сказать, он ей скорее нравился…

Глава 2. Знакомство

Съемки было решено проводить в «Габриэль-Хаус». Это был один из самых отдалённых отелей в местечке Бад Миттерндорф. Здесь жили в 2011 году погибшие девушки. После этого здание перенёсло несколько ремонтов и усовершенствований, была расширена кухня, пристроено крыльцо-веранда, но фасады и расположение комнат, главная лестница, остались такими же. Здесь же, в целях экономии средств, Макс решил поселить актеров. Некоторые эпизоды планировалось снимать в интерьерах других гостиниц и пабов.

Макс Мейси хотел снять настоящий инди-фильм. Он давно решил сделать что-то такое современное, а значит, с маленьким бюджетом и на «живую нитку», как он это называл. Небольшой бюджет заставлял работать фантазию с удвоенной силой. «Художник должен быть голодным», — эта фраза раскрывала секрет творчества на все времена.

Патриша, которая не была в восторге от перспективы сниматься в дешёвом кино, понимала однако, что это последний фильм дяди, и решила, что получит удовольствие от съемок, какими бы странными они не были. Ей не привыкать…

Им с дочкой выделили самый маленький одноместный номер на втором этаже, с видом на долину. Горничная, миловидная итальянка или испанка с примесью берберийской крови, чуть полноватая для красавицы, но картинно-кудрявая, как раз завершила уборку и раскладывала полотенца в ванной. Быстро побросав вещи, Патриша и Лиза, как две школьницы, сбежавшие с уроков, помчались осматривать коммуну. Ещё по пути из аэропорта, изучая местность по картам Гугла, они отметили себе один крошечный магазинчик шоколада, который решили обследовать сразу, не откладывая на потом. По пути к шоколадной мечте, они чуть не скинули со ступенек какого-то мужчину. А этот некто, казалось, их даже не заметил, задумчиво глядя в экран телефона.

— Простите!

Мужчина поднял голову от телефона:

— Вы же…

— Простите, простите ещё раз… Патрише стали вдруг неприятны, вспыхнувшие узнаванием глаза незнакомца, ей хотелось освободиться от обязанностей звезды в этом просторном, как космос, месте.

— Я — сценарист.

— О, очень приятно сценарист, простите, мы спешим!

— В шоколадную лавку! — сочла нужным добавить Лиза, чтобы как-то скрасить пренебрежение, прозвучавшее в голосе матери. Ведь шоколад в Австрии — это очень важно.

Патриша мгновенно забыла о молодом сценаристе. А Лиза пару раз оглянулась на молодого мужчину, продолжавшего смотреть им вслед.

Вид дяди при встрече неприятно поразил Патришу. Это так и продолжало сидеть тоненькой занозой у нее в груди — время беспощадно. Оно беспощадно ко всем. И к ней, такой молодой и цветущей — тоже. Десять лет пролетели незаметно, в бесконечных зубрежках текста, в ожидании грима, в ожидании своего выхода, своей фразы. Десять лет пронеслись как несколько месяцев, кто эта юная незнакомка — ее дочь? Лизе уже десять лет, она слишком умная и задумчивая для своего возраста, с нею можно разговаривать почти на равных, а ведь буквально недавно Патриша сражалась с собственными родителями, за право выносить и родить своего нежданного, неожиданного ребенка.

Лиза не была похожа ни на кого из тех, кого Патриша знала. Не была она похожа и на мать Милоша, которую она видела только на фотографии. У Лизы были темные, прямые и тяжёлые волосы, превращающие её буквально в куклу, и серые, с тёмной окаемкой глаза. А ведь до двух месяцев её глаза были просто — голубые и простые как утреннее небо. Нос у неё был точно не английский, славянский, широковатый, слегка вздернутый. Глядя на неё, Патриша думала, что дочка может вырасти красавицей, а может и наоборот, серой мышкой. Но для неё это не имело значения. Она бы даже не желала Лизе броской красоты, это даст ей шанс на более осознанную жизнь, без усиленного внешнего влияния, даже давления. Мужчины не будут стараться вмешаться в её жизнь и подстроить девушку под себя. Какие претензии могут быть у окружающих к дурнушке или ботаничке? Таким не завидуют, не делают пакости, таких не преследуют странные личности, не имеющие своей собственной жизни. Сейчас, прячась от незнакомцев под козырьком кепки, Патриша сама бы хотела такую жизнь, личную, её собственную, от начала до конца. Но уже было поздно что-то менять, ещё в детстве она выбрала другой путь. И в общем, не жалела об этом.

Буквально через пять минут, после того, как Патриша с дочерью вихрем пронеслись мимо Пауля, перед крыльцом отеля «Габриэль Хаус» припарковался черный Лендровер. Спустя время из него выбрался человек, легко вскинул на плечо объемистый рюкзак, и направился к дому.

— Наш русский медведь! — Пауль постарался, чтобы фраза прозвучала шутливо и дружелюбно, но не дотянул. Русский оценил его взглядом и надменно произнёс:

— Если кто желает мериться пипирками, то моя всё равно больше…

В этом можно было не сомневаться. Он был огромным, под два метра ростом, с большой, породистой головой, длинными, вьющимися волосами, кое-как собранными в хвост и устрашающей чёрной бородой.

Паулю сразу вспомнился Григорий Распутин, его черно-белое фото из учебника истории. Помниться, он никак не мог понять, как такой страшный бородатый мужик смог стать фаворитом русской царицы, урожденной немки. Теперь, когда его окатило могучей волной русского тестостерона, он понемногу начинал прозревать.

Русских в Британии не любят, и теперь он точно знал почему: у них особый талант за две секунды вызывать иррациональный страх у любого нормального человека в радиусе десяти ярдов от места своей дислокации. И это был ещё относительно безопасный человек, о котором известно много хорошего. Как же тогда выглядят настоящие русские бандиты?

Пауль был против приглашения русского. В его сценарии не было никакого хозяина гостиницы. Была хозяйка, и её молодой любовник. Но Максу это не показалось принципиальным. Всю неделю он просто бредил Алексом, ожидая его приезда словно второго пришествия Христа.

Ближе к вечеру, перед ужином Макс собрал в своём гостиничном номере всех, кто составлял костяк его съемочной группы. Места было не очень много, русский и вовсе сидел на полу, как и сын оператора Хью Ирса — Макс Ирс. Патриша пыталась снабдить их диванными подушками, но оба со смехом отмахнулись от её заботы.

— Друзья! У меня нет никакого желания держать вас в неведении: это мой последний фильм. И это почти не сказка. И болезни здесь ни причём — надо вовремя остановиться. Я обещал себе снять этот фильм многие годы, но всё откладывал. В основу сценария легла реальная история, произошедшая в этом отеле в 2011 году. При загадочных обстоятельствах погибли три девушки. Две из них были сестрами, и я знал их мать. Когда они пропали, она стала сходить с ума. Может, тому были предпосылки, их род был аристократическим и очень старинным, в таких семьях безумие не редкий гость… Мать Анны и Эммы, была умной, хорошо образованной женщиной, но её душа не вынесла потрясения. Когда тела дочерей были найдены через неделю после пропажи, она спрыгнула с крыши… Сразу после того, как их отец опознал тела. Если кто не знает, дело до сих пор не раскрыто. Убийства, совершённые на курортах вообще редко раскрываются. В одном из интервью я рассказал эту историю и посетовал, что никак не могу начать работу над фильмом, потому что у меня контракт с киностудией, и я обязан снимать кино по заказу. Но этот фильм я буду снимать сам, как независимый режиссёр…

Макс остановился и пригладил по привычке волосы… Посмотрел на своих притихших друзей…

— Позвольте представить вам Пауля Хофнера, нашего сценариста. Пауль также блогер, он ведет кулинарное шоу в интернете.

— На это можно жить? — с улыбкой спросила Патриша. Она признала в Пауле того человека, которого они с Лизой чуть не сбросили со ступенек.

— Кто бы говорил, дорогая племянница, ведь по мнению твоего отца, актриса, это тоже не профессия, — режиссёр пришёл на выручку оробевшему писателю.

Патриша закатила глаза, чего не мог бы позволить себе никто из съемочной группы в такой момент.

— Пауль занимается и литературой… Он увлечён криминальными историями. После интервью он разыскал меня и сказал, что готов написать сценарий. У него были наброски с интересными идеями. Это было то, что мне нужно… Пауль!

Пауль Хоффенр встал с кресла и тоже пригладил волосы…

Патриша всех мужчин делила на две категории: умные и красивые. Если мужчина не был красив, она по женской своей доброте заочно наделяла его недюжинным интеллектом… и благоразумно обходила стороной этот выдающийся ум. У неё был редкостно мужской взгляд на противоположный пол. Конечно, Пауля она бы в постель не позвала — тут сразу видно, что у парня над чувствами превалирует если не рассудок, то мозг точно. Толстый фолиант сценария, которым Макс потряс в воздухе, говорил сам за себя… Но и уродом его назвать трудно, высокий, темноглазый, с аккуратным ртом и красивыми бровями, очень даже симпатичный… Может быть, но нет… Не хочет она быть выбором по рассудку, даже на пару ночей. Пауль гораздо ниже её по положению, и будет чрезмерно рад вниманию с её стороны. Мезальянс. Такое милейшее старинное слово.

— В детстве я читал про это убийство, его широко освещало английское телевидение, потому что погибшие… Ну, сестры Вудкросс были англичанками из высшего общества, очень красивыми. Младшая из них, Эмма, была подругой сына того криминального типа, Джека Банкомёта. А старшая, Анна, довольно известная фотомодель, пробовала себя в художественной фотографии. У неё была подруга Вера, ещё со времён учёбы в частной школе-интернате. Друзья из школы, где они обе учились, говорили, что Вера обожает Анну сверх всякой меры, смотрит ей в рот, и готова повторить любую глупость, какую только можно придумать. Все сходились в том, что Вера следовала за ней как привязанная. Просто свихнулась на своей Анне.

Макс хмыкнул:

— Конечно, зачем такой девушке как Анна, некрасивая подруга? Конечно, на её фоне, она блистает ещё сильнее!

— Она, правда, была некрасивая? У вас её фото есть подлинное? А то ведь, насколько я знаю, её играть будет Роза Тольятти, а она топовая киска.

— Моя крошка ехидна! — Макс погрозил пальцем Патрише: — Кино это сплошное враньё! Разве ты не знала? И Роза будет играть Черри, девушку-поэтессу, которая случайно увязалась за нашей троицей…

— Почему она за ними увязалась? — вдруг подал голос с дивана сын Ирса, Макс.

«Если бы не папаша-алкоголик, был бы самым привлекательным мужчиной в нашем таборе», — подумала Патриша и даже вздохнула неожиданно для себя.

— Вероятно, ей было скучно, хотела ближе познакомиться с настоящими английскими аристократками…

— А что она вообще делала в отеле? — Спросил Алекс Квятковский.

— Ты читал сценарий? Она была подружка репера, который не геодезист, а дурак-рифмокатала, который повсюду таскался за богатеньким сыном Джонни-Банкомёта. Жил и пил на его деньги, и прикидывался музыкантом.

— Почему «прикидывался»? Он и сейчас довольно известный… — подал голос Макс Ирс. Но режиссер только досадливо махнул на него рукой.

— Читал. Но у меня есть вопросы, не всё вяжется…

— Почему она не сфотографировала нападавшего, у неё в руках был фотоаппарат с мощной оптикой?

Макс развел руками:

— Если бы за тобой гналось что-то страшное и непонятное, вряд ли фотосъемка была бы для тебя приоритетом. Впрочем, о чём это я? Ты задушил бы чудище своими руками. А уж потом бы сфотографировал!

Все услужливо рассмеялись шутке режиссера.

Пауль покашлял…

— Она могла и сфотографировать. Но когда нашли тела и фотоаппарат, карта памяти отсырела и испортилась, ничего не удалось восстановить. У полиции были большие надежду на эту карту, — пустился в пояснения сценарист.

Патриша оценила русского как нудного глупца. Брутальный, похож на шведа, но бородища — просто ужас. Всё к лучшему… никаких симпатий, всё свободное время здесь принадлежит Лизе и точка.

— Надо, чтобы связалось! Для этого я вас и собрал. У меня есть деньги, есть съемочная группа. Я думаю, что дорогу осилит идущий. Мы воздадим злу по полной программе, уничтожим его самым смачным и жестоким способом. И надеюсь, Вселенная возьмёт наш способ себе в пример и возмездие настигнет злодея, кем бы он ни был. А пока нахрен сценарий, у нас ужин и шампанское!

«Всё-таки, Макс — самый лучший из всех, даже старый он — душка, повезло Линде с ним».

Глава 3. Месси в беде

Паулю за ужином кусок не лез в горло — в его жизни начиналось что-то совершенно необыкновенное, и он желал, чтобы время шло быстрее. Чтобы кончилась ночь, и наступило завтра, где его ждёт сотрудничество со звездами, а в перспективе слава и признание. Он ведь до последнего не верил, что съемки фильма, сценарий к которому он написал, на самом деле состояться. Макс выглядел хуже, чем полгода назад, когда он только с ним познакомился: тот состриг длинные волнистые волосы с благородной проседью и скромная стрижка «ёжиком» сразу подчеркнула и обвислую истончившуюся кожу на щеках, и припухлые мешки под потускневшими глазами. Пауль ненавидел старость, а она взялась за Макса основательно…

Даже Месси ещё спал, свернувшись аккуратным мохеровым клубком возле подушки Пауля, когда тот вскочил на ноги с первым лучом альпийского солнца. Загодя, в Лондоне, он приобрел лыжный инвентарь и красивый лыжный костюм с хорошей скидкой. Малиновый комплект выигрышно подчеркивал его сухопарую, высокую фигуру, и делал похожим на одного из тех чемпионов с обложки журнала. Он давно подготовил всё снаряжение, но дни выдавались всё пасмурные, и желание щеголять подавлялось желанием поспать подольше. Однако, с прибытием Патриши и Алекса, градус жизни в отеле поднялся с «круто» до «супер». Пауль решил не отставать от селебрити, для которых спорт, не тяжкая необходимость поддерживать презентабельный внешний вид, а приятное разнообразие на фоне ничегонеделания.

Месси продолжал спать, или делать вид, что спит, не проявив к сборам Пауля никакого интереса. Сценарист взял с собой кота на съемки, потому что в Лондоне не нашлось никого, кому можно было без страха доверить своё мурчащее сокровище. Гостиницы для животных только назывались гостиницами, на самом деле это были кошачьи и собачьи тюрьмы. Для очистки совести, Пауль решил обойти несколько таких гостиниц, но уже на первом адресе его душа и тело содрогнулись от ужаса — невозможно было представить изнеженного и шикарного Месси в таком аду. И он решил взять мейкуна с собой за границу: как вообще можно было думать, что у проблемы может быть какое-то другое решение. Однако, сразу возникли новые препятствия: британские авиалинии не пускали котов в салон самолёта. Пауль, до этого не пользовавшийся авиатранспортом ни разу в жизни, минут на двадцать впал в бездеятельное отчаяние, на периферии сознания подумывая, не отказаться ли от поездки совсем — ведь был вариант общаться с Максом Мейси по видеосвязи. Страдал он до поры, пока ему в голову не пришла благая мысль изменить родным британским авиалиниям. Как оказалось, многие азиатские авиакомпании, позволяли перевозить не только кошек, но даже птиц, что, по мнению Пауля, было на грани абсурда: птица летит самолётом.

В гостинице стояла особенная тишина раннего утра — входная дверь ещё заперта, батареи раскалились, нагрев весь дом, а повар уже встал и возится с тестом для пирогов.

Постояльцы ещё спали, на пути Пауля попалась лишь горничная с горой халатов и полотенец — сегодня в отель должны были заселиться ещё несколько участников проекта, актеры и декораторы. Проходя через холл, Пауль унюхал запах выпечки, скорее всего листочки с творогом и корицей — повара старались к приему гостей.

Лыжня начиналась буквально в пятидесяти шагах от отеля и шла вокруг небольшого горного хребта и дальше вверх по следующему склону. Примерно в той стороне были убиты девушки, про которых они будут снимать фильм по его сценарию. Он знал только по карте, где расположена пещера, в которой нашли обезображенные тела трех женщин. Интересно было бы увидеть это место, но Макс сказал, что на неделе они пойдут туда все вместе, и сразу будут снимать. У него уже было разрешение на съемку в строго определённых местах, и по этому разрешению, они имели право отгонять туристов от места работы съемочной команды. Разрешение обошлось продюсеру, то есть Линде, в круглую сумму: раньше Пауль и не подозревал, что в кинопроцессе столько подводных камней. Макс Мейси и Хью Ирс с сыном уже сделали несколько панорамных планов с помощью восьмивинтового дрона. Пауль видел на экране ноутбука Макса эти фантастические пролеты над заснеженным лесом, покрывающим предгорье, сквозь клубящийся зимний туман, и остался в полном восторге. Даже на небольшом экране компьютера кадры смотрелось фантастически, а как будет смотреться в кинотеатре? Макс Ирс объяснил, что раньше, лет десять назад, чтобы организовать такие съемки, приходилось задействовать вертолет и цеплять на него кучу хрупкого оборудования, которое в любой момент могло сломаться или разбиться. Макс специализировался именно на съемках с дронов, в то время, как его отец предпочитал работать по старинке — ловить ускользающую натуру через видоискатель своей старой ARRI.

Пристегнув лыжи, он велел себе двигаться тихо и осторожно, потому что не практиковался уже много лет. Но ноги как-то сами собой набрали скорость, и вот он уже летел со скоростью не меньше пятнадцати километров в час… Так здорово было снова встать на лыжи. Наверняка сбросил за прогулку целых полкило…

Превосходное настроение Пауля после прогулки мгновенно испарилось, когда, подъезжая к отелю, он услышал глухой и отрывистый, угрожающий собачий лай, разносившийся в тишине предгорной равнины, буквально на несколько километров. Непрошенное и непонятное, но очень тревожное предчувствие заставили Пауля перейти со спокойного шага на лыжах к спринтерскому бегу. И всё это время лай не прекращался.

Подбежав к отелю, Пауль увидел ту самую лающую собаку на крыльце. Судя по острой морде, и небольшому размеру это был бультерьер. Псина уже не лаяла, а ухватившись акульей пастью за какой-то предмет, трепала его из стороны в сторону на верхних ступеньках крыльца. Пока Пауль, опасавшийся бойцовских и других свирепых собак, имеющих в своих челюстях силу несколько атмосфер, замедлив шаг, пытался разглядеть этот предмет, который трепала собака, из дверей гостиницы выскочил бородатый великан и дернул собаку за заднюю ногу. Естественно, это никак не подействовало на бультерьера, он не отпустил то, во что вцепился. Русский, а это был Алекс Квятковский, упал на колени и размахнувшись двумя сцепленными руками и обрушил удар на основание черепа собаки. Но она только утробно зарычала, но челюсть не разжала. Тогда русский расстегнул на себе ремень и быстро вытащил его из шлеек, просунул его вокруг шеи собаки и стал душить. В это же время он заметил Пауля и рявкнул:

— Беги за ножом! На кухню! Попробую разжать пасть.

Пауль положил лыжи и стал взбегать по ступенькам, но когда достиг верхней ступеньки на него напал столбняк: он не мог пошевелить ни рукой ни ногой. Его взгляд был прикован к рукам русского, под которыми задыхалась собака, уцепившаяся за ногу девочки лет восьми-десяти, которая лежала на крыльце лицом вниз, и спрятав руки под туловищем. Её голову накрыл капюшон розовой куртки, поэтому разглядеть лицо было невозможно. Поскольку девочка молчала, Пауль даже не понял, жива она или умерла уже.

— Нож тащи!

Голос русского привел Пауля в себя, он рванулся вперед, к кухне, как вдруг до него донеслось задушенное тоненькое: «Мяууу…» Пауль развернулся на одной ноге и вдруг заметил рыжий хвост с почти коричневым кончиком под полой разметавшейся курточки.

— Месси! Мой кот! — взвизгнул Пауль

— Чёрт! — Русский воспользовался тем, что собака от нехватки воздуха судорожно дернулась, пытаясь сделать вдох, и оторвал её от ноги девочки. Пауль бросился к ней, рывком поднял на ноги, вместе с котом, которого она так и не выпустила из рук. Он прижал к себе девочку с котом вместе и стал шептать что-то вроде молитвы, покачиваясь и подрагивая всем телом. А русский тем временем, схватив собаку за задние лапы, размахнулся и шарахнул её об ступени, облицованные бурым гранитом: та взвизгнула и обмякла на полу. Алекс пинком сбросил её с крыльца.

Пауль выпустил Лизу из и рук и встал с колен:

— Это горничная! Это она, тупая овца, выпустила Месси! Я уходил, когда она шла убираться! Я же предупредил о коте!

— Это ваш кот? Он пошёл искать вас? — размазывая влагу по лицу, спросила Лиза.

— Конечно, это мой кот Месси! В честь футболиста, между прочим…

Алекс смачно плюнул с крыльца на землю и пошел обратно в отель, но его чуть не сбила с ног темнокожая девушка в форме горничной.

— Тут лаяла собака! Вы слышали?

Алекс сделал жест рукой, означавший, что он не понимает о чём идет речь и двинулся дальше.

— Вон твоя собака, овца недоделанная. Он её убил! Пауль ткнул пальцем в Алекса. Потому что она чуть не сожрала моего кота и эту вот чудесную девочку, которая его спасла!

Горничная глянула вниз и смуглое личико её вмиг посерело:

— Вы убили мою собаку? Зачем? Она была добрая! Она не кусалась!

— Он сломал ей позвоночник, детка… Хрясь и пополам! — Пауль понимал, что у него истерика от всего случившегося. И лучше всего ещё кого-то довести до истерики, чтобы самому успокоится. И ему удалось…

Алекс уже поднимался по ступеням на второй этаж, как горничная догнала его, запрыгнула на спину как леопард, и принялась колотить его одной рукой по голове, а другой расцарапывать ему лицо.

Пауль взял на руки кота, который мыл лапы, как будто ничего не случилось, и тщательно обойдя хаотично барахтающуюся парочку, направился по лестнице в свой номер. Пауль не обманывался насчёт своего кота, он всегда мыл лапки, когда был страшно напуган… Надо было закопать его в подушках и одеялах, чтобы мейкун успокоился. Да и дверь, которая, почему-то не послужила преградой коту, его беспокоила. В какой-то момент он вспомнил о лыжах и палках и ещё больше расстроился, но возвращаться за ними не стал. А о Лизе он будто забыл вовсе.

Девочка осталась на крыльце одна. Закрыв ладонями лицо, она наклонилась, и в щель между пальцами, посмотрела на свою рану. От шока она пока не чувствовала боли, но понимала, что она очень скоро появиться, и придется кричать. Закричать, конечно, лучше всего: позвать маму; переложить на неё все страхи. Но пока она шептать даже не может, что-то ей мешает. Вот бы мама услышала её просто так. И не успела Лиза так подумать, как на крыльцо выбежала Патриша в одном халате…

— Лиза! Лиза! Что произошло?

Алекс уже сбросил с себя разгневанную фурию и удрал на свой этаж, а горничная тихонько плакала, присев на корточки у окна, и собираясь с силами, чтобы подойти к мертвой собаке.

— Собака на меня напала! — сказала Лиза.

— Если бы она не держала на руках кота, — собака её не тронула… — всхлипнула горничная.

— Ага, мне надо было стоять и смотреть, как ваша собака разгрызает пополам кота? Я о таком коте только мечтать могу! У меня бы крыша набок съехала, никакой психиатр бы не помог! Он бы мне снился! Постоянно! У нас была девочка, у неё на глазах…

— Детка, детка, Лиза, тебе надо к врачу! У тебя на брюках кровь!

Патриша почувстовала дурноту, которая от груди подкатила куда-то к голове… Она два месяца не видела дочку, на целые дни забывала о её существовании, занятая мыслями и действиями своего персонажа, и здрастьте-на, материнский инстинкт, грозится вырубить свет у неё в черепушке.

— У меня полный сапог крови натёк, хлюпает, — как ни в чём не бывало, сообщила Лиза…

— Я уже вызвал «скорую», — раздался голос из-за их спин.

Патриша обернулась… Очень бледный худой мужчина, которому приходилось слегка пригнуться, чтобы не задеть головой притолоку, стоял позади неё и теребил в руках влажную салфетку.

— Мисс Хэмсворт, я — управляющий, Франк Адессо. Лула заверила меня, что с собакой не будет никаких проблем, что она дрессированная, у неё был сертификат. И я сам общался с собакой, она была дружелюбна. Очень сожалею, что так получилось… Мы готовы компенсировать… Это наша вина…

— Мне жаль, что он её убил, но иначе было не оттащить, у неё смыкаются зубы, и она слишком глупая… ой…

Хозяин гостиницы подхватил падающую девочку на руки…

Патриша схватилась за голову:

— Я с ума сойду… Лиза! Лиза!

— Наверное, потеря крови: надо скорее в больницу. Меня заверили, что машина недалеко…

— Смотрите, кажется, едет…

Управляющий с Лизой на руках, спустился по лестнице, осторожно обошёл труп собаки и пошёл навстречу машине. Патриша двинулась за ними, косясь на собачий трупик. Из приоткрытой пасти бультерьера вылилось несколько капелек крови. Клыки обнажились, и одна мысль, что эти здоровые зубищи терзали тоненькую ножку её Лизы, Патришу переклинило. Она подошла и пнула собаку со всей силы два раза. Горничная, которая в тот момент решилась выйти на крыльцо, увидев это, закрыла лицо руками…

Глава 4. Макс Мейси

— Красота никогда не оставляла людей равнодушными. Всем кажется, что люди любят красивое, на самом деле они это ненавидят… Красота рождает зависть и злобу. Как говорили греки — боги позавидовали людям… Все самые жуткие чудовища — это падшие боги… Они мстят людям за их счастье. Как только человек доходит до высшей точки в своём счастье, его жизнь обрушивается, как карточный домик. И он принужден строить счастье заново, как муравей, у которого разрушили его муравейник. Мы цикличны в погоне за счастьем. Мы так созданы — отстраиваем свой муравейник снова и снова… Прошлое — наша душа, настоящее — наше тело. Нельзя жить ни без души, ни без тела…

Макс обычно так настраивался перед фильмом — произносил длинные медитативные монологи. Все уже привыкли к такой его привычке, и без неё уже как-то трудно было начать фильм.

Алекс переоделся и умылся после происшествия с собакой, но ему всё равно казалось, что и он сам и его руки воняют псиной. Даже сквозь густой аромат Хьюго Босс прорывался запах мокрой шерсти и вонючего оскала.

В десять утра они снова собрались в захламлённом номере Макса: сам Макс Мейси, Хью Ирс, его сын и Пауль Хофнер. Макс спросил про Патришу, но Алекс решил не рассказывать пока про рану Лизы и убийство собаки. Сказал, что Патриша с дочерью ушли гулять, хотя видел в окно, как их увезла местная «скорая помощь». Ни к чему Максу, с его больным сердцем лишние переживания. Он разложил на столе стопку специальной плотной бумаги для скетчей, которую привёз из Лондона и свои готовые эскизы.

Пауль приготовил папку со старыми вырезками из газет, а Хью Ирс разложил на столе фотопробы актеров, которых недоставало для фильма, и которые могли бы приехать в Австрию в течении недели, двух.

— Эта и этот — точно нет, — ткнул Макс в фотографии.

— Почему? Хорошие лица, трендовые… — Заглянув в фото, спросил Макс-младший.

— Вот именно, трендовые, некрасивые. Гопники.

— Даже девушка?

— Девушка гопница в кубе.

Ирсы, отец и сын одинаково покачали головой. Макс был милейшим человеком, но как режиссер — сущая сволочь. Это им обоим было хорошо известно.

— Хорошо, Макс, найду тебе аборигенов, взвоешь. Давай, теперь моя очередь на плаху. Вот, набросал несколько сцен, которых у тебя не было на доске.

Алекс взял кнопки со стола и прицепил свои скетчи в промежутки, оставленные Максом.

— Будем снимать в трёх номерах. Номер Анны и её сестры Эммы — первый. Номер сына Джима Банкомета, Нолана — второй, и номер репера Доджи-Лоджи и его девушки Черри — третий. Самый лучший номер — номер Нолана, он похож на апартаменты для молодоженов и Эмма тоже живёт там. Анна приехала следом за сестрой, чтобы та не наделала глупостей. Семья боялась, что Эмма выскочит замуж за Нолана в Австрии. Как я понял, он был красивый парень — мать фотомодель…

— Вот, у меня на вырезке из журнала есть её фото, — Пауль раскрыл папку, где в прозрачных файлах были аккуратно разложены вырезки из газет и журналов. Чтобы папку было удобнее листать, между вырезками, изнутри, был проложен картон.

— Ого, — удивился Алекс, — Вы прямо фанат загадочных убийств. А фото самого Нолана есть?

— Вот, — Пауль перевернул страницу.

— Красивый парень. Он жив? Его наверняка подозревали в убийстве девушек?

— Нет, умер через два года после этих событий, как говорили в прессе, от передоза, хотя наркоманом он не был. У него было стопроцентное алиби, он и Доджи-Лоджи как раз разговаривали с организатором фестиваля и его помощником. Они приехали в отель на такси, и в тот же момент туда добралась девушка, которая сошла с ума. Они вошли в отель, почти одновременно с разных сторон. Они её заметили и подняли тревогу, но спасатели были на другом вызове.

— Потрясающе, — покачал головой Алекс, — но почему трупы нашли лишь через неделю?

— Начался снегопад, всё завалило снегом, а их бросили в небольшую расщелину, собаки просто не смогли взять след. Их нашли случайно, в оттепель снег подтаял, и кто-то заметил блик от объектива камеры на скале…

— Кто же всё-таки бросил? Были версии? Что писала пресса?

— Никаких версий у полиции не было, — ответил Мейси. — Прочесали все близлежащие отели, всех постояльцев, обслугу, — постояльцы сидели по номерам, накануне объявили сильный снегопад.

— Были подозрения насчёт одного лондонского фотографа, который был знаком с Анной и Эммой и тоже находился здесь, в Бад-Миттельсдорф, но в отеле «Савой» в то же время…

— Да вы фанат преступлений, — снова удивился Алекс.

— Он ещё и кулинарный блог ведет, — встрял Макс-младший.

— Не преступлений, а расследований. Тогда было много газет, много статей. Сейчас всё можно сохранить из интернета.

Алекс посмотрел на Пауля:

— Просто многогранник! Но секса на заре не будет.

— Что? — Пауль, наслышанный о пристрастиях Алекса, не на шутку смутился…

— Секса Эммы и Нолана, которые, вы Пауль, поставили на заставку, не будет. Предлагаю на заставке сделать лыжную прогулку на заре: Нолан и Эмма бегут на лыжах через лес, смеются и дурачатся. Можно там и Анну заснять. Она тоже счастлива, фотографирует пейзажи. Это же Австрия. Секс в отеле мы сможем снять в любой дыре мира. После прогулки можно и постель. Потом Доджи-Лоджи и Нолан уехали в Зальцбург договариваться насчёт участия в музыкальном фестивале, а девушки пошли в горы и встретили чудовище, которое их убило…

— К тому же, если вначале снимем прогулку в лесу, ребята попривыкнут друг к другу перед сексом, — одобрил Макс и посмотрел на Хью, который держал в руке банку энергетика. Тот кивнул.

— Хорошо, — кротко согласился Пауль. Про себя он решил, что уступит в мелочах, но в ключевых сценах на компромисс не пойдёт. Слишком много страдания было вложено в этот текст, он учёл каждую деталь, каждую улику из газетных хроник. Может, он и новичок в киноделе, но в своё время он прочувствовал эту историю, как свою собственную.

— Вот несколько набросков войлы, чудища, как ты просил…

Алекс прикрепил на стену несколько листов, изрисованных фигурой монстра. Где-то это были просто наброски, виды сзади, спереди и сбоку, на другом листе был изображен чертеж с размерами: длина рогов, шипов, состав костюма, список предполагаемых материалов.

— Я тут кое-что привёз из Лондона, толстую кожу, металлическую фурнитуру, короче, порылся в закромах. Думаю, у чудища что-то вроде снегоходов, как у алеутов, но выглядят они максимально жутко. За неделю твои декораторы смастерят костюм?

— Думаю, смогут быстрее, — кивнул Макс.

— Тогда отснимем всё на натуре, как у тебя по плану. Ещё месяц снег будет стабильный, погоду обещают без изменений.

— Со снегом здесь всё будет в порядке, это же Альпы! Надо пройтись здесь по другим отелям — подобрать натуру. Где ребята выпивали, болтали о любви, о страшных сказках… Алекс и Макс — вы займетесь?

Макс знал, что Алекс Квятковский и Хью Ирс недолюбливают друг друга. В былые времена их просто невозможно было оставить вдвоём на съемочной площадке — любое разногласие у них перерастало в драку. С возрастом Хью Ирс стал сдержаннее, а может просто ленивей, но Макс всё ещё опасался давать им одно поручение на двоих. Другое дело Макс Ирс, еще один его крестник: с ним никогда проблем не было. С пятнадцати лет, с тех пор как начал помогать отцу на съемках, мальчик держался как профессионал, такой же немногословный, как и его отец, но послушный и предсказуемый.

— Макс, так что в конечном итоге эти Войлы? Что это чудище, человек? Что мы снимаем? Ты сам что решил? Кого мы наказываем? Судьбу? Или человека? Сказочный персонаж? — Спросил Хью.

— Меня это не интересует, — отрезал Макс. — Меня интересует Анна. И Эмма. Они выпивают, занимаются любовью, разговаривают, катаются на лыжах, и мы любуемся ими. Всё остальное, дело Бога и сценариста.

Хью Ирс закатил глаза, словно подросток. Макс-младший осуждающе посмотрел на отца.

— Ты хочешь памятник, строй памятник на могиле! — Хью со стуком поставил банку энергетика на комод. — Где идея? Что это за дерьмо вообще?

— Иди, протрезвей, дорогой, тогда поговорим, — тихо сказал Макс.

Хью вскочил с места, и громко хлопнув дверью, вышел из комнаты.

— Он вчера не пил, — попытался оправдать отца Макс.

— Ничего. У нас каждый фильм с этого начинается. Ты разве, забыл?

Лиза пришла в себя ещё в машине. В приемном покое их приняли сразу: На девочке разрезали брюки вместе с колготками, осмотрели рану и попросили Патришу выйти. Но у неё кружилась голова и она не очень соображала, что ей говорят и куда надо идти. Одна из санитарок взяла её под руку, вывела в коридор и усадила на скамью. Она не сразу узнала человека, сидевшего рядом, с прямой спиной, будто в корсете. Оказалось, это управляющий. Ещё десять минут назад он, казалось, выглядел по-другому, как будто бы с волосами…

— Надо подождать, — он слегка тронул её руку. — Они обработают рану и сделают ей укол. Всё будет хорошо. Собака была домашняя, у нее не было бешенства.

Через минут десять из приемной вышла медсестра и сказала, что потребуется небольшая операция: рану надо зашить. Одновременно к дверям подкатили носилки. Увидев носилки, Патриша снова едва не потеряла сознание. Но Франк поддержал её под руку.

— В операционную всегда везут на каталке.

Обратно носилки выехали уже с Лизой. Она повернулась к матери.

— Мама, мне страшно… Немного… Но ничего. Сейчас всё зашьют, и всё будет в порядке. Мне сделают общий наркоз. Не бойся, мама!

Патриша бежала за каталкой почти до самой двери операционной, пока чьи-то мягкие, но сильные руки, не завернули её и не усадили на ближайшее кресло. Когда она подняла голову, испугавшись подступающей дурноты, управляющий Франк снова сидел с нею рядом и сочувственно на неё поглядывал.

— Господи, хорошо, что он убил эту собаку, — сказала Патриша, — а то пришлось бы мне…

— Вы бы не смогли. Она была очень милая. Собака. Её звали Пино.

Патриша в ужасе уставилась на управляющего.

— Она напала только из-за кота. Мистер Хофнер не предупредил меня о своем животном.

После ухода Хью Ирса обстановка в номере Макса стала другой. Пауль заметил, что даже лицо Алекса стало менее напряженным. Он удобно устроился на место Хью, обложился карандашами и бумагой и стал выдавать скетчи со скоростью — одна штука за десять-пятнадцать минут. Макс Ирс налил себе кофе из кофейника и углубился в план съемок: это была обязанность Линды, но поскольку она отказалась участвовать в этом фильме мужа, все её обязанности были поделены между друзьями Макса Мейси. Про Пауля будто забыли, хотя он сидел посреди комнаты, в самом удобном кресле, в котором накануне сидел хозяин апартаментов. А это были именно апартаменты — самый лучший номер в гостинице, двухкомнатный люкс, который даже среднему классу не по карману. Он ожидал, что команда режиссера и дальше будет обсуждать его сценарий, делать какие-то поправки, вносить изменения. Но вся шайка Макса, будто по умолчанию приняла его сценарий как должное, за исключением сцены на заставке. Прокручивая так и сяк идею Алекса поставить на начальные титры фильма лыжную прогулку, Пауль, всё больше приходил к выводу, что тот прав. Начинать фильм с секса, это конечно — вульгарщина. Как он мог до такого опуститься. Всё эти руководства по написанию сценариев, которые советовали начинать фильм с чего-то яркого и увлекательного. А что может более увлекательным, чем секс? Исполнительницу Эммы ещё не нашли, но уже приехала Патриша, которая должна была исполнять роль Анны, которая, конечно была старовата для роли Анны, но все ещё дико хороша как в реальности, как и на экране.

— Тогда я перепишу сценарий заставки? — спросил Пауль у тишины.

Тишина ответила тремя кивками головы. Собственно переписывать было особо нечего. Вся переделка уложилась в двенадцать строк.

К вечеру голова и тело у Алекса гудели, словно работающий холодильник. Он начеркал около шестидесяти скетчей, большинство из которых Макс одобрил. Завтра предстояло сделать столько же. Но это уже были менее значительные эпизоды. Младший Ирс не поднимал головы от планов часа четыре. На обед они не отвлекались — Пауль принёс сэндвичи и чай из кухни прямо в номер. Он же распахнул окно, и стало ясно, какой в комнате был спертый воздух.

Конечно, Пауль изо всех сил хочет понравиться окружающим, это происходит с каждым новичком, попадающими на съемочную площадку, где царит корпоративный сленг и кастовая закрытость художественной элиты. Через пару фильмов это чувство у неофитов пропадает, и они сами делаются первостатейными снобами. Всё это Алекс прочувствал на своей шкуре, и спустя много лет, мог только посмеяться над собой. Пауль был занятен, как какой-нибудь редкий зимний сверчок, но не больше. Алекс решил, что поужинает и сразу ляжет спать.

Вечером стало известно, что на роль Эммы согласилась Натали Смитсон. У неё был перерыв в съемках, и она могла приехать на две-три недели. Пауль никогда не видел эту актрису в фильме, но Макс сказал, что это довольно известная английская исполнительница, снявшаяся в нескольких фильмах. Девушка на эту роль была важна потому, что ей единственной придется раздеваться в фильме. А не все актрисы на такое соглашаются в малобюджетном фильме. Макс уже снимал Натали, наверное, поэтому она согласилась: по старой дружбе. Макс не терял из вида молодых актеров, которым когда-то дал шанс. Удобно устроившись рядом с Месси, Пауль решил посмотреть какой-нибудь фильм с Натали и забил в поиск на ноутбуке её имя и фамилию. Сразу выпало несколько ссылок. Одна ссылка его удивила, это был порнохаб, на который он иногда ходил, коротая одинокие длинные вечера, в опустевшей после смерти мамы, квартире.

Порно оказалось слабеньким, почти любительским, ни изнасилования, ни прочей жести в нём не было. Это простенькое видео можно было без затей вставить в фильм с рейтингом 16+. Но сама Натали была хороша: совсем не такая худая, как Патриша, с красивыми пышными ягодицами и большой, натуральной грудью, она лицом хоть и была похожа на Патришу, но и чем-то отличалась. Настоящая сексуальная штучка, жена мафиози, или жена сына мафиози…

— Ох, Месси, не смотри на меня, — прошептал Пауль, закрывая ноутбук и отворачиваясь к стене.

Глава 5. Инфаркт

Алексу всю ночь снились акульи морды, почему-то покрытые белым коротким мехом и ошметки рыжего кота, разбросанные на песке, по кромке прибоя. Кот, раздерганный на куски, будто был ещё жив и мяукал.

Вчерашнее происшествие никак не отяготило его совесть, но внутренний замерщик совести думал иначе и решил Алекса наказать. Таких кошмаров он не видел уже лет шесть со смерти Питера. И вот снова после кошмара его кольнуло в сердце — зачем он дал деньги Питеру в тот день? Потому что устал от всего, от вечного беспамятства друга и любовника, от его безучастности ко всему, кроме наркотиков, от личности, с которой смывалось всё человеческое, обнажая непонятный оскал худшего на свете чудища. Ведь он пытался лечить друга, два раза устраивал в клинику, из которой Питер сбегал на следующий день, и приходил домой виноватый и грустный, с клятвами, что всё закончиться, что он больше не будет даже прикасаться к дряни. Но всё повторялось, как под копирку, из раза в раз. И всё равно, в Алексе не умирала надежда, что всё это прекратится, всё равно прекратится, рано или поздно, какая-нибудь язва желудка, или случайное падение на улице, отрезвит, напугает Питера, и он прекратит употреблять навсегда. Вернется к своим краскам, холстам, снова начнёт рисовать. Хоть что, что угодно, любую мазню, которую никто не купит, и ладно. Как он был наивен. Конец наступил жестоко и сразу. Питеру было всего сорок два года, на его голове с шикарной львиной гривой, не было ни одного седого волоска, а на лице ни одной крупной морщины, лишь в бороде, после сорока лет, появились два симметричных круглых пятнышка седины — знак породы семьи Истон. В гробу он выглядел словно восемнадцатилетний мальчишка, самодовольный и злой, говорящий всем своим видом: пришли холопы, кланяйтесь мне…

Алекс вытер влагу, скатившуюся из глаз, и посмотрел на часы. Была половина седьмого утра. Сон улетел бесследно, и он, накинув халат, поковылял на кухню, на первый этаж, на затекших от долгого сидения ногах. Сварил себе полчашки кофе, долил его молоком и сделал бутерброд с сыром, который нашёл в холодильнике. Тяжело вздохнул, сел за широкий кухонный стол и принялся завтракать. Когда со скромным перекусом было закончено, и Алекс собрался уходить, в кухню вошла Патриша, тоже едва одетая, с волосами, криво собранными в хвост.

— Доброе утро!

Алекс только кивнул.

«Ну, какой медведь», — подумала Патриша.

— Как ваша дочь? — неожиданно спросил Алекс.

— Зашили ногу и оставили в больнице. Сегодня заберу её. Не дождусь уже.

Алекс кивнул и поплелся в свой номер. Макс был совой, вставал поздно, не раньше десяти, можно было поработать, пока он не проснётся. Ему лучше всего работалось в постели: после московских квартир с огненными, раскаленными батареями, он постоянно зяб в британских и европейских апартаментах, где всегда царила едва комфортная прохлада, и постель была самым теплым и уютным местом.

Проходя мимо номера Пауля, он заметил приоткрытую дверь и невольно заглянул в неё. Пауль проветривал помещение и делал зарядку, смешно подкидывая колени к локтям. Судя по упражнению, Пауль очень переживал за свой пресс. Алекс усмехнулся и почему-то подумал, что Пауль уж точно не похож на его Питера, хотя рост и телосложение у них было примерно одинаковое.

Алекс любил приступать к фильму, когда вся раскадровка разрисована чуть ли не мульфильмом. В процессе съемок, конечно, все летело к чертовой бабушке, как это обычно бывает у русских, в ход шли импровизации и озарения, свою роль играла погода и нерадивые или наоборот, слишком старательные актеры, но начинать он любил минимум с сотни рисунков. Утром можно было порисовать неспешно, в собственное удовольствие. Он посмотрел в интернете как выглядит птица, за которой охотилась Анна, и нарисовал птаху, сидящую на скале. Подумал немного, вылез из постели, достал из чемодана цветные карандаши и раскрасил рисунок. Потом нарисовал Анну с фотоаппаратом, с большим цейсовским объективом, нацеленным на птицу. Читая сценарий, он представлял её немного другой, но теперь у него перед глазами была Патриша, и не надо было придумывать образ: шапочка, аккуратный нос, красная варежка на одной руке. Этот рисунок он оставил черно-белым, раскрасил только варежку. Теперь Мейси, маньяк деталей, пошлёт в Зальцбург экспедицию за красными варежками. После этого Алекс решил отрисовать финальную сцену: одна девушка, это Вера, она лежит на снегу, за тремя другими несется чудовище с рогами и алеутских снегоступах, сделанных как минимум, из человеческой кожи. Что-то у него есть в руках, чему не могут противостоять три безоружные женщины. У Пауля в сценарии это пика и примитивный нож. Может, у него в руках была ещё веревка или сеть, предмет, несущий угрозу не безусловно, а косвенно, а оттого ещё более пугающий…

Несколько минут Алекс стирал и снова рисовал сеть и веревку, пока его размышления не прервал стук в дверь. Он машинально глянул на часы. Было почти без пятнадцати десять. Он потратил на три рисунка — три часа!

— Открыто, — крикнул он.

В дверь просунулась голова Патриши:

— Я никого не могу найти, а дядя не открывает дверь.

— Как не открывает? — сердце Алекса подскочило и будто на секунду остановилось.

Он быстро натянул штаны, свитер и кинулся в коридор.

— Может, он крепко спит? — спросил он у Патриши, бежавшей впереди.

— Встает он в половину десятого. Я хотела сказать, что поеду в больницу, к Лизе. Принесла ему чай, а он не открывает. Алекс увидел перед дверью Мейси поднос с завтраком. Патриша повертела ручку:

— Закрыто.

— Постучите ещё!

Патриша постучала. Алекс прислушался к тишине. И вдруг не говоря не слова, долбанул в дверь ногой. Белая дверь с треском растворилась.

Макс лежал возле стола, в халате и пижамных брюках, свернувшись на боку, а на лбу у него блестела кровь.

Патриша бросилась к дяде:

— Он ещё дышит! Совсем тихо. Звоните в скорую!

— Чёрт! Я не знаю как!

— Найдите управляющего, он в третьем номере на первом этаже.

Управляющего в номере не было, но на кухне работал повар-австриец, он и вызвал «Скорую помощь». Всё время до прибытия помощи, Патриша и Алекс пытались привести Макса в чувство. Рана на лбу была небольшой, скорее всего, он поцарапался при падении, когда его свалил инфаркт.

— Это уже второй инфаркт. Линда сказала, от третьего он просто умрет!

Медики быстро загрузили Макса в машину, позволив Патрише сесть рядом с дядей. За это время Алекс успел переодется, надеть уличную обувь и взять ключи от арендованной машины. Едва «скорая помощь» вывернула с небольшой стоянки отеля, как он включил зажигание и последовал за ними.

Патриша, почти не спавшая ночь, переживающая гнетущее беспокойство за дочь, теперь снова сидела на том же месте перед приемным покоем. Алекс зашёл почти следом за нею и сел рядом. Минут десять они провели в молчании.

Потом Патриша наконец, сказала:

— Наверное, фильма не будет. Такое плохое начало. Сначала Лизу покусала собака, теперь — Макс.

Алекс ничего не ответил, только вздохнул. Потом, спустя пять минут тишины, ответил:

— Макс позвал меня не просто так, он напомнил мне, что я его должник. Он просил приехать, будто это вопрос жизни и смерти. Хотя, я, если честно, не понимаю…

— Чего не понимаете?

— Почему этот дурацкий фильм так важен для него.

— А-а, вы про это… Я и сама не понимаю. Наверное, надо вызвать Линду.

В тот же миг Макса на каталке вывезли из палаты и повезли по направлению к лечебному блоку. Они заметили, что он пришел в сознание. Даже слабо помахал им ладонью. В душе Патриши затеплилась надежда, что дядя ещё оклемается.

В палату их не пустили, велели подождать.

— Я уже должна была забрать Лизу, — прошептала Патриша.

— Так идете к ней, я побуду здесь.

Патриша убежала в детский блок, по пути, три раза оглянувшись на дверь палаты. Едва Патриша скрылась за поворотом, как из палаты вышла медсестра и сказала:

— Он хочет видеть вас.

— Меня? — изумился Алекс.

— Вы — Алекс?

Алекс кивнул и пошёл вслед за женщиной.

Макс был укрыт белой простыней до самого подбородка.

— Разговор не более пяти минут, — изрекла медсестра сухим бесстрастным тоном.

— Иди к черту, — хрипло прошептал Макс ей вслед.

Алекс слегка по-детски боялся, что за полчаса с лицом его друга произошли неприятные и необратимые изменения, и с облегчением вздохнул, увидев почти того же Макса, что и вчера вечером. Только карие глаза не сияли так, как раньше.

— Алекс, Алекс, — позвал его Макс.

— Я здесь, Макс, мой хороший, я здесь, — ответил он максимально ласково.

— Слушай меня внимательно. Я любил Анну. Анну Вудкросс.

— Анну, нашу героиню?

— Да. Мы были любовниками. Я хотел развестись с Линдой и женится на Анне. Я хотел сделать её мировой звездой. В одиннадцатом я приехал сюда вслед за нею. Она приехала сторожить сестру, Эмму, я прилетел за ней. Мы встречались. Я хотел её снимать. Только её. Хотел сделать её мировой звездой.

— Она любила тебя?

— Я не знаю. Я до сих пор не знаю. Мы встретились ночью, в моем отеле накануне её гибели, и я больше ее не видел. Даже мертвой. Я не пришёл на похороны. Я потерял всё, Алекс. С нею я потерял свою жизнь. У меня вырвали сердце, оторвали руки. Я ходить разучился.

— Боже! Я не знал. Но если она не любила тебя?

— Мне всё равно. Я любил её, это последняя любовь в моей жизни. Я утратил все краски, хотя мне ещё не было сорока. Сделай этот фильм. Сделай красиво, как ты можешь, умоляю тебя. И пусть будет на титрах: «Посвящается Анне Вудкросс». И всё.

— А Линда? Она знала?

— Не знаю. Может, знала, а может и нет… Она не говорила…

— Она не позволит сделать такое посвящение.

— Линда, Линда, хорошая моя, не мог я её бросить. Надо было, но не мог. А потом Анна умерла. Из-за меня. Я слишком медлил. Надо было жениться на Анне. Ты сделаешь, Алекс? Ты мне всем обязан! — глаза Макса горели как у помешанного, Алекс испугался, что его снова схватит удар.

— Я не отказываюсь. Сказал — сделаю, значит, сделаю. Ты ещё, может, сам сможешь.

— Нет. Нет, мне конец. Я иду к Анне, наконец. Я виноват, так виноват… А может, там ничего и нет.

Макс прикрыл глаза.

— Макс, Макс!

— Уходите, ему стало хуже…

Алекс вышел в коридор и на подгибающихся ногах добрел до кресла в холле. Несколько минут он сидел словно оглушенный, пытаясь переварить информацию. Сколько же лет было Максу в одиннадцатом году? Сорок один. Он сказал, не было сорока. Но это неважно. А ей было около двадцати. Конечно, он сходил по ней с ума. А когда она погибла, стал почему-то, винить себя. Но это же не он её убил? Может, надо было спросить? Это бы добило его.

Задумавшись, он не заметил, как подошла Патриша:

— Он жив? — спросила она ничего не выражающим голосом, и он понял, как страшиться она его ответа. Видимо, выглядел он очень растерянным и испуганным. Надо было собраться с мыслями.

— Ему стало хуже. Меня выгнали.

Патриша направилась было к палате, но войти не смогла, дорогу ей перегородил мужчина в белом халате. Патриша вернулась и села на кресло рядом с Алексом.

— Он впал в кому…

— Это всё?

— Не знаю. У него европейская страховка, его должны лечить…

— Смерть не лечится.

— Не говорите так…

— Он сам мне сказал. Я с ним успел поговорить. Вам надо позвонить Линде. Если хотите, я сам позвоню, у меня есть её номер.

— Не надо. Я уже позвонила.

— Она приедет?

— Не знаю. У неё там тоже умирающая тетка на руках…

— Понятно. А где ваша дочь?

— Её оставили на второй день. Поднялась температура.

Алекс машинально уставился на неё, продолжая думать о своём, даже во время разговора с Патришей.

— Не смотрите на меня, будто я кукушка какая-то, так бывает, от стресса поднялась температура.

— Может, так даже лучше. Давайте вернемся в отель, надо отправить по имейлу документы Макса. Вы — родственница, вам удобнее порыться в его вещах.

Едва Лендровер Алекса вывернул из-за последнего поворота перед отелем, они заметили, по крайней мере, три полицейские машины, возле крыльца «Габриэль-хаус».

— Не понимаю, если дядя уже умер в больнице, то смерть не криминальная? Да и нам должны были вначале позвонить…

— Не похоже, что это из-за Макса.

Полицейские машины, бело-синие, со сверкающими мигалками, смотрелись очень тревожно возле мирного на вид шале, и к тому же они перегораживали вход в здание. Патриша и Алекс попытались обогнуть машины, но их вежливо попросили отойти. Возле отеля было выставлено оцепление. Никого из постояльцев или обслуги не наблюдалось на крыльце или возле входа.

— Да что случилось? — спросила Патриша одного из полицейских по-немецки.

— Вы здесь живете? Найдена мертвой горничная отеля. Пройдите вовнутрь, все постояльцы должны пройти в столовую.

— Что он сказал? Убили кого-то?

— Да, горничную. Не убили. Обнаружили мертвую.

По лицу Алекса пробежала тень, и почти сразу исчезла. Почему-то Патриша была уверена, что это была та самая горничная, собаку которой убил Алекс. Всего девушек было три, две основные и одна на подмену, как ей успел рассказать управляющий, но Патриша видела только одну из них, вероятно, ту, что убили.

В столовой сидели Пауль Хофнер, Хью Ирс с сыном, управляющий и повар. Были ещё незнакомые Алексу, мужчина и женщина, в странной, клетчатой одежде, с которыми Патриша коротко поздоровалась, и ещё одна, незнакомая, ни Патрише, ни Алексу, горничная.

— Это наши реквизиторы — декораторы, и по совместительству, гримеры. Кажется, они приехали поздно вечером, — шепнула она Алексу.

— Это все постояльцы? — спросил полицейский у управляющего по-немецки.

— Все.

— А почему так мало людей, у вас ведь обычно забито под завязку?

— Отель арендован съемочной группой. Ещё не все сотрудники приехали.

— Сейчас у постояльцев и обслуги возьмут показания…

— Здесь не все владеют немецким, нам понадобится переводчик с английского.

— Нет проблем. Переводчик уже едет.

Всех присутствующих попросили выйти в холл, а в столовой организовали допросную. Первыми дали показания управляющий, повар и вторая горничная.

Глава 6. Линда Мейси

Алекс имел дело с полицией не в первый раз. Его вообще трудно было назвать законопослушным гражданином. Своими похождениями он гордился, как только может чистенький отличник гордиться дракой с настоящим хулиганом. Однако с австрийской полицией он дела не имел. Белобрысый полицейский говорил только на официальном языке кантона — немецком. Алекс знал французский, а по-немецки лишь немного понимал. Макс отлично знал немецкий, ведь его дед был австрийцем…

После полутора часов ожидания, видимо, связанными с поиском переводчика, у всей команды Макса взяли письменные показания, и попросили в течении трёх недель не покидать Австрию. Никто не расспрашивал Алекса про стычку с горничной после убийства собаки. Видно, никто толком об этом не знал, кроме Патриши, Лизы и самой горничной. Патриша не сочла нужным рассказывать полиции об инциденте, и он мог это понять — она тоже заинтересованное лицо — собака горничной покусала её дочь. А вот то, что про убийство собаки промолчал Пауль Хофнер, стало для него неожиданность. Казалось, сценарист не отличается сдержанностью, и готов рассказывать всё и всем, направо и налево, лишь бы были слушатели.

Тело горничной с трудом вынесли из её комнатки на мансарде по узкой лесенке, и погрузили в спецмашину. Алекс подумал, что слишком многих людей в последнее время увозят из «Габриэль-Хауза» не на том транспорте, который они заказали бы сами. Когда полиция и криминальная команда наконец уехали, управляющий рассказал, как нашёл тело горничной. Она — повесилась.

— Такая молодая, всего девятнадцать лет. Никакой предсмертной записки в комнате он не заметил. Однако, она могла по телефону разослать сообщения родным. Телефон увезла полиция. Судя по разговору криминалистов, который он подслушал, это случилось около трех часов ночи, или чуть раньше или позже.

Затруднительно определить точно: «Мансарда чуть хуже отапливается», — добавил он, и Алекс подумал, что если у него в комнате прохладно, то на мансарде у обслуги и вовсе полный дубак. И значит, тело остыло гораздо быстрее, чем это бы произошло при комнатной температуре.

После допроса в столовой быстро навели порядок и накрыли столы к обеду. У Алекса не было аппетита, он хотел подняться к себе и позвонить в больницу, чтобы узнать о самочувствии Макса, но вспомнил, что, там, вероятно, ответят по-немецки, а он не очень хорошо знал язык. Он вернулся в столовую: Патриша обедала за столом с отцом и сыном Ирсами. Он собрался устроиться в дальнем углу столовой, как его окликнул сценарист:

— Алексей!

И кивком головы пригласил его за свой столик. Парень был реально наглец.

— Не стоит называть меня Алексеем. Иначе я буду звать вас — Паша.

— О, как мило звучит по-русски. Словно имя для кота.

— В детстве, в России, я слышал о выдающейся женщине-ткачихе, её тоже звали — Паша. Паша Ангелина. Так что у русских это может быть и женским именем.

— Апостол Павел был бы горд такой гражданкой.

— И даже шутки у вас католические.

— Я не католик. Я — протестант.

— Ого. И дед ваш был баронетом…

— Как вы угадали? — как будто искренне удивился Пауль. — Мой дед был бароном, правда, из обедневшей семьи. Мой отец был третьим сыном… у своего отца.

— Макс представил вас как Пауля.

— Макс по-происхождению — австриец. Он часто имена произносит на немецкий манер. Что с ним вообще, какие прогнозы?

— Он впал в кому.

— Очень жаль. Я столько времени убил на этот сценарий.

— А могли бы потратить это время на кулинарный блог?

— Это был кулинарный блог моей мамы. Я только снимал и выкладывал. Она не желала разбираться в технике и интернете. Я люблю готовить, понимаю толк в хорошей пище, но до мамы мне далеко, она была просто богиня на кухне. Кстати, эта запеканка с картофелем и сыром, отвратительная. Только кормить голодных рабов.

— Слава Богу, я не гурман… Редкость для аристократки разбираться в хлебе насущном.

— Она не была аристократкой. У русских ведь в почете рабочий класс?

— Когда-то рабочий класс был в почёте в Советском Союзе. Значит, ваш отец, сын барона женился на кухарке? Прямо как у Вудхауза.

— Он обожал Вудхауза. За год так зачитывал книгу его рассказов, что приходилось покупать новую. Ржал пьяный, над дебильными похождениями Вустера, как конь.

— Так вот откуда у вас страсть к литературе.

— Про вашу страсть к кинематографу тоже говорят, что она пованивает дерьмецом.

По-хорошему, надо бы врезать ублюдку по носу. Но Алекс чувствовал в себе столько горя и злости, что боялся убить субтильного сценариста. Поэтому он просто — ухмыльнулся.

— Один — один. Что скажете о десерте?

— Вам сойдёт.

Алекс фыркнул:

— Отвратительный. Дерьмовый вкус.

Алекс вытер рот салфеткой, встал из-за стола и подошёл к столику, где обедали Ирсы и Патриша.

— Жду вас в номере Макса. Ключи сейчас возьму у управляющего.

Все молча кивнули.

Дверь в номер Макса уже успели починить. Знаменитая немецкая аккуратность и пунктуальность. Даже смерть горничной, не выбила управляющего из седла: Алекс даже немного ему позавидовал. Он изначально был настроен взять режиссерское бремя на себя, отведя Максу лишь художественное ведение. Но стремительно изменившиеся обстоятельства и вся команда Макса, Ирсы, племянница Патриша, даже Пауль, которого Макс выдернул из его кулинарного мира, были ему если не враждебными, то чужими. Ещё неизвестно как к продолжению проекта без её мужа, отнесется Линда. Формально она выступала как сопродюсер Макса, который самолично взялся вести финансово свой последний проект.

На этот раз в номере стало ещё теснее: декораторы, муж и жена, сменили свои клетчатые портпледы на вельветовые расклешённые штаны, песочные у него, и розовые у нее, и одинаковые молочно-белые водолазки. Заметил он и новую актрису, присевшую на краешек дивана рядом с Хью Ирсом, которую Макс выбрал на роль Эммы, очень хорошенькую, похожую на Патришу, но попроще, пониже ростом и более пухленькую. Натали Смитсон, так, кажется, её звали.

— Перед тем как наступила кома, Макс Мейси просил меня сделать этот фильм. Он очень важен для него в личном плане. Это дань памяти молодым девушкам, которых он знал ещё детьми, Анне и Эмме, чья жизнь так трагично и загадочно оборвалась здесь. Макс был мне не только другом, но и главным учителем в кинематографе, да и в жизни…

— А если Линда, как сопродюсер заблокирует бюджет? — ворчливо спросил Хью Ирс. — Я могу и бесплатно поработать, а вот чем ты будешь платить этим пташкам? — Хью махнул банкой с лимонной минералкой в сторону молодой актрисы.

— Я не вижу причин Линде блокировать бюджет. Солидные деньги уже вложены, работа начата. Фильм принесёт ей прибыль.

Хью Ирс усмехнулся так, что Алекс мгновенно понял его мысли — зачем старушке деньги, если муж мертв, или при смерти, другого не будет, и не нужен, и молодость кончилась давно. Ему самому в последнее время часто приходило в голову: зачем суетиться, творить, что-то придумывать, зарабатывать деньги, если ты уже не в состоянии их потратить с удовольствием. Если самая модная, самая брендовая одежда уже не украшает твоё сморщенное лицо, если дорогая машина, не повышает рейтинг у девушек, а просто вызывает у них алчность, да и морщинистые руки, унизанные кольцами с бриллиантами, навевают мысли о костлявых руках самой смерти… К тому же Линда не была честолюбивой. Честолюбцем был Макс, и этой его нескромной страсти с лихвой хватало на двоих. А у Линды вся жизнь держалась на любви к Максу.

У Алекса на это всё было лишь одно оправдание:

— Мы же люди. Мы не рациональны. Мы умеем любить, и поступать так, как считаем нужным, а не правильным. Я любил Макса. Не так как подумали некоторые. В какой-то момент он заменил мне отца. Он всегда готов был со мною говорить и дать дельный совет. Если надо будет, я вложу в этот проект свои личные средства.

Патриша при этом кивнула.

— Если понадобятся деньги, я тоже готова… вложиться. Мы же родственники.

— Понятно. Значит, работаем бесплатно, сын.

— Но ведь Линда ещё не закрыла проект, — возразила декораторша, и Алекс вдруг вспомнил её по сочному и немного резкому, голосу: лет восемь назад она выглядела совсем как девушка, но теперь возрастные изменения сотворили из неё худенькую морщинистую старушку. Даже её муж выглядел моложе. Хотя они все, вместе с Максом Мейси и Хью Ирсом были ровесниками, с одного курса колледжа искусств.

Внезапно у кого-то зазвонил телефон.

Алекс неодобрительно глянул на коллег.

— Это у меня, прости… Это Линда. Патриша выскользнула за дверь, а Алекса словно ведром холодной воды окатили.

— Натали, здесь на столе у Макса распечатки ролей, найдите свою, и своего партнера, Нолана, там подписано.

Девушка покачала головой, предлагая подождать, что скажет Патриша после звонка.

— Возьмите! — уже приказал он. Девушка повиновалась. Потом обратился к декораторам:

— Костюм чудища сделаете на меня. Я также сыграю управляющего, он тут и на ресепшен сидит. У меня есть свой черный костюм.

— А борода вам не помешает? — Музыкальным голосом спросила декораторша-костюмерша.

— Я её сбрею.

В этот момент в комнату заглянула Патриша и поманила Алекса за дверь.

— Что? Она хочет поговорить?

Патриша помотала головой.