Бесплатный фрагмент - Альфаголик

Пролог

Никодим Закваскин завершил телефонный разговор тем же движением, каким хирург заканчивает операцию на открытом сердце: точным, финальным и абсолютно лишенным эмоций. Платиновый смартфон бесшумно опустился на идеально пустую поверхность стола из эбенового дерева. Еще один VIP-клиент, еще один толстый кошелек, готовый заплатить за то, чтобы ему перепрошили душу по последней версии программного обеспечения «Альфа 2.0». Легко.

Он откинулся на спинку своего трона. Креслом это назвать было бы оскорблением. Это был именно трон, выкованный из черной кожи и холодного хрома, и стоил он дороже, чем вся мебель в квартире его родителей вместе с самими родителями. Отсюда, с пятидесятого этажа башни «Империя», ночная Москва казалась не городом, а россыпью бриллиантов на черном бархате — красивой, дорогой и абсолютно покорной. Его бриллиантов. На его бархате.

На экране ноутбука светились отзывы о сегодняшнем семинаре «Воронка соблазнения: от „привет“ до „да“ за 47 минут». «Гений!», «Бог!», «Моя жизнь разделилась на до и после Никодима!». Он пробежал их глазами с тем же выражением, с каким дегустатор пробует вино, качество которого ему и так известно. Приятно, предсказуемо, правильно. Он не улыбнулся. Улыбаются те, кто удивлен успеху. Он же видел в успехе лишь подтверждение своей безупречной методологии.

Дверь кабинета открылась с тихим шипением, словно вход в космический корабль. В проеме появилась Леночка, его ассистентка. Двадцать два года, глаза как у диснеевского олененка и святая, непоколебимая вера в то, что Никодим Закваскин — это помесь Аристотеля, Аполлона и Илона Маска.

— Никодим Игоревич, все ушли, — прошептала она, словно боясь нарушить священную тишину этого храма успеха. — Только… там остался один. По «платиновому тарифу». Особый случай.

Никодим лениво повел бровью. «Платиновый тариф» означал, что клиент готов выложить за час его времени сумму, на которую среднестатистическая семья могла бы слетать в Турцию. Два раза. С детьми и тещей.

— Кто там еще? — его голос был спокоен, как пульс анаконды после сытного обеда.

— Юноша… — замялась Леночка. — Очень… застенчивый. Сказал, что это его последний шанс.

Никодим едва заметно усмехнулся. «Последний шанс». «Особый случай». Он слышал это тысячу раз. Это были всего лишь разные названия для одного и того же — глубоко закомплексованного человека с туго набитым кошельком. Самая легкая добыча. Самая сладкая победа.

— Лена, впустите «последний шанс», — распорядился он. — И можете быть свободны. Закажите мне такси представительского класса через полчаса. И себе тоже. За мой счет. Вы сегодня хорошо поработали.

Глаза Леночки засияли так, словно ей только что подарили звезду с неба. Он знал, что этот жест — с такси — заставит ее думать о нем всю ночь. Это была одна из тех мелких, но безотказных техник из его книги, глава 12: «Микроинвестиции в лояльность». Дешево, эффективно и с гарантированным результатом.

Он смотрел, как она уходит, и думал о том, что Вселенная, в сущности, очень проста. Она была всего лишь набором механизмов и алгоритмов. И он, Никодим Закваскин, был тем, кто написал к ней инструкцию.

***

В кабинет, ступая с грацией напуганного пингвина на тонком льду, вошел «особый случай». Это был даже не юноша, а скорее заготовка под него. Существо неопределенного возраста, одетое в бесформенный серый свитер, который, казалось, состоял из чистой меланхолии и катышков. Джинсы висели так, словно их предыдущий владелец был значительно счастливее и, как следствие, толще. Взгляд был намертво приклеен к собственным кроссовкам, будто в их шнурках скрывались все ответы на главные вопросы мироздания.

Никодим не предложил ему сесть. Это было первое правило из главы «Установление доминантной рамки»: заставь клиента физически ощутить свое подчиненное положение. Он плавно, как пантера, поднялся из-за стола и начал медленный, оценочный обход. Он не просто шел. Он совершал ритуал. Каждый его шаг был выверен, каждое движение — полно скрытого смысла, понятного, впрочем, только ему самому.

Так, что тут у нас, — внутренний сканер Никодима заработал на полную мощность. — Плечи ссутулены — хроническая неуверенность. Взгляд в пол — избегание социальной конфронтации. Одежда — невербальный сигнал «не трогайте меня, я неопасен». Типичный «хороший парень». Уровень сложности: «учебник для начинающих».

— Э-э-э, здравствуйте, — промямлил «юноша», и его голос прозвучал так, будто он только что извинился перед микрофоном за то, что в него говорит. — Меня зовут…

— Тихо, — мягко, но властно прервал его Никодим. Он не хотел знать его имени. Имена создают ложное чувство близости. Клиент должен быть «объектом» — набором проблем, которые нужно решить за деньги. — Не говорите. Я должен сначала считать ваше поле.

«Юноша» послушно замолчал, втянув голову в плечи еще глубже.

Никодим завершил свой круг и остановился прямо перед ним, вторгаясь в его личное пространство ровно на десять сантиметров — достаточно, чтобы вызвать дискомфорт, но недостаточно для открытой агрессии.

— Ваша проблема не в женщинах, — начал он своим гипнотическим голосом диагноста. — Ваша проблема в том, что вы до сих пор не поняли правил игры. Вы выходите на поле для регби в балетных пуантах и удивляетесь, что вас топчут. У вас слабая рамка. Полное отсутствие внутреннего стержня. Вы транслируете в мир вибрации жертвы, и мир с удовольствием откликается, посылая вам хищников.

Он сделал паузу, давая своим словам впитаться. «Юноша» испуганно моргнул.

Никодим вернулся к своему столу, но не сел. Он оперся на него кончиками пальцев, принимая позу «мудрого наставника».

— Вам нужна не консультация. Вам нужна полная перепрошивка личности. Мы сломаем ваши старые, неэффективные нейронные связи и создадим новые. Мы вытравим из вас «хорошего парня» каленым железом и на его место установим программу «Альфа». Это займет три месяца интенсивной работы. И будет стоить…

Он с видом врача, выписывающего рецепт на единственное в мире лекарство, развернул к «юноше» монитор, на котором светилась цифра с таким количеством нулей, что она сама по себе могла бы вызвать сердечный приступ.

— Забудьте все, что вы знали о чувствах, — произнес он свою коронную фразу, глядя не на клиента, а куда-то сквозь него, в вечность. — Это просто химия и набор скриптов. Я дам вам рабочие формулы.

Он замолчал, ожидая предсказуемой реакции: шока от цены, за которым последует отчаянная готовность заплатить любые деньги за надежду. Но «юноша» молчал. Он просто стоял, и тишина в стерильном офисе вдруг стала густой и звенящей.

***

Тишина. Это было первое, что пошло не по скрипту. В сценарии Никодима на этом месте стояли либо лепет благодарности, либо испуганный торг. Но не эта плотная, вязкая, как патока, тишина. «Юноша» не ответил на его щедрое коммерческое предложение. Он просто стоял и молчал. А потом, очень медленно, он поднял голову.

Взгляд. Это было второе отклонение от программы. Испуганные, затравленные глаза, которые до этого изучали рисунок ламината, исчезли. На Никодима теперь смотрели два темных, спокойных озера, в глубине которых не было ни страха, ни заискивания. Только вековая, нечеловеческая усталость.

И потом «юноша» задал вопрос. Тихий, простой, абсолютно неуместный в этом храме коммерческого успеха. Вопрос, который выбил из-под ног Никодима весь его фундамент из хрома и эбенового дерева.

— Никодим, скажите честно. А вы сами… счастливы?

Слово повисло в воздухе. «Счастливы». Глупое, неэффективное, нематериальное слово из лексикона домохозяек и поэтов. Никодим на секунду потерялся, словно пилот, у которого на приборной панели вдруг загорелась лампочка с надписью «Душа». Его мозг лихорадочно просканировал всю библиотеку заготовленных ответов, но не нашел ни одного подходящего.

— Счастье — это всего лишь метрика, — выдал он наконец, но голос прозвучал неуверенно, как у робота, пытающегося объяснить, что такое любовь. — Это пиковый выброс дофамина, который…

— Не уходите от ответа, Никодим, — прервал его «юноша». Его голос тоже изменился. Он стал глубже, ровнее, в нем появилась тихая, но несокрушимая власть.

И в этот момент Никодим увидел третье, самое страшное отклонение от нормы. «Юноша» начал меняться. Он медленно выпрямлялся, и его жалкая, извиняющаяся сутулость исчезала, словно тающий воск. Позвонок за позвонком, он расправлял плечи, становясь выше, стройнее, увереннее. Бесформенный свитер вдруг начал облегать фигуру, в которой уже не было ничего мальчишеского.

Свет. Свет от панорамных окон за спиной гостя начал вести себя странно. Огни ночной Москвы, до этого бывшие просто фоном, вдруг стали ярче, они замерцали, запульсировали, словно мириады звезд, втянутых в гравитационную аномалию. Тени в кабинете загустели, углы комнаты поплыли.

Никодим стоял за своим столом, который больше не казался ему крепостью. Впервые за долгие, очень долгие годы он почувствовал не превосходство. Не контроль. Не скуку.

Он почувствовал холодный, липкий, первобытный страх.

***

Иллюзия рассыпалась. Не как бьющееся стекло, а как помехи на старом телевизоре, как нестабильный сигнал, теряющий связь с реальностью. Нескладная фигура «тщедушного юноши» замерцала, пошла рябью и растаяла в воздухе, словно мираж. На ее месте, в пульсирующем свете ночного города, возникла Она.

Это не была богиня в развевающемся хитоне с картин эпохи Возрождения. В ней не было ничего античного или мифологического. Она была воплощением самой идеи, абстракцией, одетой в форму неземной, строгой красоты. Ее облик постоянно менялся, словно зритель сам выбирал, какой образ ему ближе: то она казалась бизнес-леди в безупречном костюме, то художницей в испачканной краской робе, то простой девушкой в джинсах. Но глаза… глаза оставались неизменными. Две темные вселенные, полные не гнева, а бесконечной, вселенской скорби.

— Ты создал вирус цинизма, Никодим Закваскин, — ее голос не прозвучал из уст. Он родился прямо в голове Никодима, беззвучный, но оглушающий. — Ты взял величайшее из таинств и превратил его в набор дешевых фокусов. Ты учишь людей строить прекрасные, пустые декорации, за которыми — выжженная пустыня.

Никодим попытался открыть рот, чтобы возразить, применить хоть какую-то из своих техник — «разрыв шаблона», «смену фрейма», хоть что-нибудь. Но он был парализован. Его тело, его отточенный годами инструмент доминирования, отказалось подчиняться. Все его «формулы» и «скрипты», вся его выстроенная на цинизме империя обратилась в прах перед чем-то одним, настоящим.

— Каждый раз, когда один из твоих учеников заменяет искренний порыв «проверенным скриптом», где-то умирает настоящее чувство, — продолжал беззвучный голос, наполняя собой все пространство. — Вы, торговцы иллюзиями, вы породили Великое Угасание. И вера, которая питала миры, иссякает. Она уходит в место, созданное из пустоты и фальши. В Лакуну.

«Лакуна». Слово отозвалось в сознании Никодима могильным холодом.

— Ты — яд, — констатировала Она с печалью судьи, выносящего неизбежный приговор. — И по закону равновесия, ты должен отправиться туда, где этот яд скапливается. Ты отправишься в Лакуну. Может быть, глядя в лицо последствиям, ты найдешь противоядие. А если нет — ты угаснешь вместе с теми, кого вы предали забвению.

Она сделала шаг к нему. Расстояние между ними исчезло в одно мгновение. Она была рядом, и от ее близости воздух в комнате стал плотным, как ртуть. Она протянула свою тонкую, сияющую руку и коснулась его лба кончиками пальцев.

Мир треснул.

Его шикарный офис, его трон из кожи и хрома, панорамный вид на покорную Москву — все это начало рассыпаться на мириады светящихся пикселей, как битое цифровое стекло. Его собственное тело теряло плотность, превращаясь в облако данных. Последнее, что он видел перед тем, как окончательно раствориться, были ее глаза.

И в них не было гнева. Только безграничная, всепрощающая жалость.

А потом наступила темнота.

Второй пролог

Никодим Закваскин всегда считал, что у любого падения есть свой стиль. Акции падают с паническим грохотом биржевых сводок. Империи — с величественным скрежетом истории. Даже пьяница падает с определенной, почти балетной самоотверженностью. Его собственное падение, как он предполагал, должно было стать событием, достойным замедленной съемки и саундтрека от Ханса Циммера.

Реальность, как это часто бывает, имела на этот счет свое, крайне примитивное мнение.

Он не появился во вспышке света или столпе пламени. Он просто вывалился из воздуха. Словно кто-то пытался скачать файл «Никодим Закваскин. zip», но на 99% загрузка оборвалась, и поврежденный архив с ошибкой выкинуло из системы. Один миг он был нематериальным потоком паники, несущимся сквозь калейдоскоп битых пикселей, а в следующий — он уже был вполне себе материальным мешком с костями, который с абсолютно негероическим «бумф!» приземлился на четыре кости.

Первой его реакцией был не страх. И не удивление. А глубочайшее, почти экзистенциальное раздражение. Он, автор тренинга «Как всегда оставаться на ногах», лежал на карачках в… нигде. Под ладонями была не земля, а нечто серое, мелкодисперсное и неприятно-теплое, похожее на остывший пепел сгоревших амбиций.

Он поднялся, сохраняя остатки достоинства. Отряхнул ладони, затем принялся методично чистить свой пиджак от серой пыли. Пиджак от Zegna, сшитый на заказ из шерсти каких-то уникальных высокогорных баранов, которые, вероятно, питались только эдельвейсами и чувствовали себя крайне униженными, оказавшись в такой компании.

Так. — Внутренний аналитик взял себя в руки. — Анализ ситуации.

Он медленно повернулся на 360 градусов. Ничего. Абсолютно. Бесконечная серая равнина, уходящая в плотный, молочный туман. Ни деревца, ни кустика, ни даже завалящего камушка, чтобы пнуть его от досады. Тишина стояла такая, что можно было услышать, как седеют твои волосы.

Вариант первый: похищение, — мозг начал перебирать папки. — Конкуренты? Завистники? Маловероятно. Мой уровень недосягаем. Вариант второй: розыгрыш. Какой-нибудь иммерсивный квест для миллиардеров, куда меня затащили без моего ведома. Возможно. Нужно найти камеры. Микрофоны.

Он начал всматриваться в туман, пытаясь разглядеть блик объектива. Ничего.

Его рука автоматически скользнула в карман. Пальцы нащупали холодный, гладкий корпус платинового смартфона. Он вытащил его. Экран был черен, как душа налогового инспектора. Он нажал на кнопку включения. Никакой реакции. Он нажал еще раз, подольше, с силой, словно пытаясь реанимировать умершего друга. Телефон был мертв.

Паника, холодная и липкая, впервые коснулась его позвоночника. Он быстро взглянул на левое запястье. Его часы от Patek Philippe, механизм которых был сложнее, чем женская логика, и стоил столько же, сколько хороший автомобиль, застыли. Секундная стрелка замерла на отметке «12», словно сдалась и отказалась отсчитывать время в месте, где его, очевидно, не существовало.

И вот это. Вот это вывело его из себя по-настоящему. Он мог смириться с похищением. Он мог пережить розыгрыш. Но мысль о том, что его статус, его атрибуты, его материализованный успех превратились в бесполезный хлам, была невыносима.

Он гневно сунул бесполезные железки обратно в карман и заставил себя сделать глубокий вдох. «Эмоции — враг стратегии», — гласила страница 8 его книги. Он — Никодим Закваскин. Он не бывает жертвой. Он — тот, кто анализирует ситуацию и находит из нее выход.

И тут он увидел. Прямо по курсу, в тумане, проступал темный, смутный силуэт. Что-то большое, массивное, похожее на валун. И от него, словно три морщины на лице старика, расходились три едва заметные тропы.

Цель.

Наконец-то.

Он расправил плечи, возвращая себе маску абсолютного контроля. Неважно, где он был. Неважно, что случилось. Правила всегда одни. Есть точка А, есть точка Б, и есть он — тот, кто проложит самый эффективный маршрут.

Он двинулся вперед, в туман, к камню. Его походка снова стала уверенной и неторопливой. Он шел так, словно это не он попал в этот мир, а этот мир имел честь быть посещенным им.

***

Чем ближе Никодим подходил к камню, тем сильнее росло его раздражение. Валун был самым бездарным объектом ландшафтного дизайна, какой он только мог себе представить. Огромный, замшелый, неуклюжий — он выглядел так, словно какой-то бог-троечник слепил его на уроке труда и с позором выкинул на задворки вселенной. Три тропы, расходившиеся от него, были не лучше: блеклые, едва примятые полоски в серой пыли. Никакого величия. Никакой интриги. Дешевка.

На поваленном, сером стволе дерева рядом с камнем сидел… абориген. Другого слова Никодим подобрать не мог. Существо, высохшее, как прошлогодний гриб, одетое в такие лохмотья, что они уже перестали быть одеждой и стали просто частью пейзажа. Старикашка был абсолютно поглощен важнейшим занятием: он сосредоточенно ковырял во рту длинной деревянной щепкой, извлекая оттуда остатки трапезы, которой, судя по его виду, у него не было уже лет сто.

Никодим подошел к камню, демонстративно игнорируя старика. Сначала — сбор данных. Он прочел надписи, высеченные на камне грубыми, кривыми буквами.

«НАПРАВО ПОЙДЕШЬ — ПУТЬ ВЛАСТИТЕЛЯ НАЙДЕШЬ»

«НАЛЕВО ПОЙДЕШЬ — ТРОПУ ТАЙНЫХ ЗНАНИЙ ОБРЕТЕШЬ»

«ПРЯМО ПОЙДЕШЬ — ДОРОГОЙ ПУТНИКА ПРОЙДЕШЬ»

Примитивно, — подумал Никодим. — Классический тест на психотип. Рассчитано на одноклеточных героев с мечами.

Он все-таки решил «отработать» и местного. Он повернулся к старикашке, готовясь применить технику «Быстрое считывание невербальных сигналов». Но считывать было нечего. Старик был чистым листом, на котором было написано одно слово: «Отвалите». Он не проявлял ни интереса, ни враждебности, ни любопытства. Он просто существовал, как камень или мох на нем.

Наконец, закончив свои гигиенические процедуры, старикашка с сочным «птьфу» выплюнул щепку. Не поворачивая головы, он произнес свою первую фразу. Голос у него был скрипучий, как несмазанная телега, и наполненный такой вселенской усталостью, словно он лично присутствовал при Большом Взрыве и был им крайне разочарован.

— Еще один…

Никодима это даже не задело. Он был слишком поглощен анализом.

Итак, — включился его внутренний стратег, — разберем кейс. «Путь Властителя». Слишком очевидно. Приманка для тщеславных дураков, падких на внешние атрибуты. Ловушка. «Тропа Тайных Знаний». Хитрее. Приманка для интеллектуалов, которые считают себя умнее других. Тоже ловушка, рассчитанная на таких, как я. Но я-то знаю, что это ловушка, что выводит меня на следующий уровень! И что у нас остается? «Дорога Путника». Самая невзрачная, самая скучная. Ничего не обещает. А это что значит? Правильно! Это и есть главный приз! Это проверка на смирение и отсутствие эго. И я, как истинный гений, понимаю это, а значит, я эту проверку прохожу, технично обходя систему!

Он почувствовал прилив умственного превосходства, который был ему приятнее любого физического удовольствия. Он разгадал их примитивную загадку.

С видом гроссмейстера, ставящего детский мат, он повернулся к старику и торжественно объявил:

— Я выбираю Дорогу Путника.

Старикашка впервые повернул к нему голову. Он посмотрел на Никодима. И в его выцветших, бесцветных глазах не было ни удивления, ни восхищения его гениальным выбором. В них была лишь глубокая, почти медицинская, безграничная жалость. Словно он смотрел на очень сложный и совершенно безнадежный случай.

— Господи, — проскрипел он, обращаясь не то к Никодиму, не то к серому небу. — Какой же ты душный…

***

Никодим сделал уверенный шаг на прямую тропу. Он остановился, выпрямил спину и замер в ожидании. Сейчас. Сейчас должно было что-то произойти. Он ожидал как минимум вспышки света. Возможно, появления из воздуха какого-нибудь полезного артефакта — меча, карты или хотя бы приличного эспрессо. В идеале — материализации невидимого хора, который воспел бы его мудрость и проницательность.

Ничего не произошло.

Тишина осталась такой же густой. Туман — таким же непроглядным. А чувство собственной гениальности начало слегка улетучиваться, уступая место неприятному холодку недоумения. Он стоял там, как актер на сцене, который произнес свою коронную реплику, а занавес не поднялся, и суфлер в будке умер от скуки.

Старикашка на поваленном стволе издал звук, похожий на скрип старой половицы. Это был вздох. Вздох человека, который видел эту сцену уже тысячу раз и каждый раз надеялся на что-то новое, но тщетно.

— По этой дороге один не дойдешь, — проскрипел он, поднимаясь на ноги. — Свихнешься от собственной важности. Тебе нужен… — он на секунду задумался, подбирая слово, — …санитар.

Не дожидаясь ответа, он лениво, без всякого энтузиазма, хлопнул в свои сухие, морщинистые ладоши. Хлопок прозвучал в мертвой тишине неожиданно громко и плоско, как выстрел из детского пистолета.

И тут из-за валуна показался он.

Сначала появилась полосатая рыжая спина. Потом — наглый, задранный трубой хвост с белой кисточкой. А затем и весь обладатель этого великолепия. Это был кот. Но это был не просто кот. Это был КОТ. Огромный, раза в полтора крупнее любого мейн-куна, мускулистый, с широкой грудью и тяжелыми лапами. Он двигался с ленивой, вальяжной грацией профессионального вышибалы, который только что проснулся и еще не решил, кому сегодня испортить вечер. Он сел посреди тропы, тщательно обернув хвостом лапы, и поднял на Никодима свою широкую морду.

Их взгляды встретились.

В зеленых, с вертикальными зрачками, глазах кота не было ничего животного. В них читался интеллект, сарказм и легкое, почти брезгливое любопытство. Он оглядел Никодима с головы до ног, задержав взгляд на его лакированных туфлях, и едва заметно скривил уголок рта. Этот безмолвный осмотр был унизительнее любой словесной критики.

— Это… кот? — выдавил из себя Никодим, чувствуя, как его тщательно выстроенная картина мира дает еще одну, самую глубокую трещину.

Кот сладко, с хрустом, потянулся и зевнул, продемонстрировав впечатляющий набор белоснежных клыков.

— Нет, блин, дракон в отпуске, — произнес он. Голос у него был низкий, бархатный, с легкой хрипотцой, как у старого джазового музыканта, который слишком много курил. — Ты что, говорящих котов никогда не видел? В вашем мире совсем одичали, что ли?

Никодим молча открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

— Меня Баюн зовут, — продолжил кот, начиная методично вылизывать плечо. — А тебя, я так понимаю, «ходячая проблема»?

Никодим наконец обрел дар речи.

— Что?! Какой еще кот?! Я прошел проверку! Где моя награда?! — он повернулся к старику, но тот уже сидел на своем месте и снова ковырял в зубах, полностью потеряв к сцене интерес.

Никодим повернулся обратно к коту, который прервал свой туалет и снова уставился на него.

— Ты, — Никодим ткнул в него пальцем, — будешь моим проводником? Ты должен мне подчиняться!

Баюн посмотрел на его палец, потом снова ему в глаза. И медленно, демонстративно моргнул.

— Угу, — сказал он. — Разбежался. Подчиняться я буду миске со сметаной. А ты, судя по запаху отчаяния, сметану мне не обеспечишь. Так что наши отношения будут чисто партнерскими. Ты создаешь проблемы. Я — ехидно их комментирую. Всех устраивает.

Не дожидаясь ответа, он развернулся и, задрав хвост, первым пошел по «Дороге Путника».

***

Никодим смотрел вслед удаляющемуся коту, чувствуя, как внутри закипает праведный гнев. Какая-то говорящая блохастая бестия смеет указывать ему, Никодиму Закваскину, что делать?! Он, который управлял эмоциями сотен людей, не может справиться с одним зарвавшимся представителем семейства кошачьих? Непорядок.

Он догнал кота в два шага и, нарушая все каноны личного пространства, навис над ним.

— Так, значит, ты теперь мой проводник? — бросил он ему через плечо, стараясь вложить в голос как можно больше металла и доминантности. — Уясни правила. Первое: я здесь главный. Второе: ты выполняешь мои…

Он не договорил.

Прямо перед его лицом, в сантиметре от носа, вспыхнуло полупрозрачное синее окно. Оно появилось из ниоткуда, беззвучно и мгновенно, перекрыв вид на наглую рыжую спину. Никодим отшатнулся, споткнувшись на ровном месте.

На окне светились идеально ровные, белые буквы:

[СИСТЕМА ПРИВЕТСТВУЕТ НОВОГО ПОЛЬЗОВАТЕЛЯ…]

[…И ВЫРАЖАЕТ ЕМУ СВОЕ ГЛУБОКОЕ СОЧУВСТВИЕ.]

Никодим замер, глядя на текст. Он моргнул. Окно не исчезло. Он потряс головой, как будто пытаясь вытряхнуть из нее галлюцинацию. Окно осталось на месте, невозмутимо вися в воздухе.

[ПРОВЕДЕН АНАЛИЗ ВАШИХ ДЕЙСТВИЙ…]

[Квест «Выбрать путь». Статус: ВЫПОЛНЕН.]

[Дополнительное задание «Пройти проверку на смирение». Статус: ПРОВАЛЕН С ОГЛУШИТЕЛЬНЫМ ТРЕСКОМ.]

[Комментарий Системы: Поздравляем! Вы попытались обмануть тест на отсутствие эго при помощи своего эго. Это новый рекорд.]

— Что за… — прошептал Никодим.

[ШТРАФ ЗА ДУШНОСТЬ: НАЗНАЧЕН ОБЯЗАТЕЛЬНЫЙ СПУТНИК.]

> Объект: «Кот Баюн»

> Уровень:??

> Лояльность: 5/100 (и то, только потому, что вы теплый и на вас, теоретически, можно спать)

> Сарказм: 120/100 (значение превышает допустимые нормы, возможны сбои в логике реальности)

> Жажда наживы: 80/100

> Польза: Не определена.

Никодим в ужасе уставился на окно, потом перевел взгляд на кота, который остановился и теперь с любопытством смотрел на него. Потом снова на окно. Он инстинктивно попытался смахнуть его рукой, как назойливую рекламу на сайте. Его рука прошла сквозь синее свечение, не почувствовав ничего, кроме легкого холодка.

— Что это?! Что это такое?! — он почти взвизгнул, окончательно теряя свой «альфа-фрейм».

Баюн подошел ближе и сел, обернув хвостом лапы. Он посмотрел на то место, куда был устремлен безумный взгляд Никодима, склонил голову набок.

— Что, гений? Инструкцию по эксплуатации этого мира прислали? — в его голосе прозвучало неподдельное любопытство. — Ну-ка, зачитай, что там про мой обед написано. А то я уже начинаю на твой пиджак поглядывать. Выглядит не очень аппетитно, но белки, говорят, есть.

Никодим не слушал. Он смотрел на последнюю строчку, появившуюся в окне:

[ПОЛУЧЕН ПЕРВЫЙ КВЕСТ. ЗАДАЧА: ДОБЫТЬ ПРОВИЗИЮ.]

[Награда: Выживание (1 шт.), Очки Опыта (возможно).]

[Штраф за провал: Чувство голода (бессрочно).]

Он поднял затравленный взгляд от окна на кота. Тот сидел и ждал, слегка подергивая кончиком хвоста.

Путешествие началось. И Никодиму уже очень, очень не нравилось, кто здесь на самом деле главный.

Часть I: «Гуру в навозе»

«Теория без практики мертва. Практика без теории — путь дилетанта. И только мой метод гарантирует 100% результат в любой ситуации.»

— Из книги Никодима Закваскина «Гений Пикапа» (Москва, 2022, стр. 65).

Квест 1: «Бесплатный завтрак бывает только в мышеловке (или у дриад)»

Они шли в тишине. Ну, почти. Тишину нарушал тихий, едва слышный шелест — это нейроны в мозгу Никодима с лихорадочной скоростью носились по кругу, пытаясь построить хоть какую-то логическую модель происходящего. Синее окно интерфейса висело перед его глазами, как упрямое привидение, и он уже в сотый раз перечитывал характеристики своего спутника. «Сарказм: 120/100». Как что-то вообще может превышать сто процентов? Это нарушало законы не только математики, но и здравого смысла.

Он пытался найти уязвимость. Любую. Систему можно взломать, если понять ее правила. Нужно было лишь проанализировать код, найти баги, эксплойты…

— М-я-я-я-у-у-у…

Этот звук, жалобный и протяжный, как плач скрипки в руках пьяного уличного музыканта, вырвал его из раздумий. Никодим посмотрел на Баюна. Кот остановился и смотрел на него с таким укором, с каким мать смотрит на сына, забывшего купить хлеб.

— Эй, системный администратор! — перешел кот на человеческий. — Я, конечно, ценю твою глубокую внутреннюю работу, но мой желудок проводит несанкционированный митинг с требованием свержения пустоты. Квест «Добыть провизию» сам себя не выполнит.

И словно по заказу, реальность откликнулась. Серая, унылая пустошь, по которой они шли, внезапно закончилась, оборвавшись, как плохая кинопленка. Перед ними, в ярком контрасте, расстилалась сочная, зеленая поляна, залитая теплым, мягким светом. Воздух здесь пах медом, мятой и беззаботностью.

А в самом центре этого оазиса сидели они. Три юные девы, сотканные, казалось, из солнечных лучей и лепестков. Они беззаботно смеялись, и от их смеха по траве, казалось, пробегала легкая рябь. Они ели крупные, сочные ягоды, которые светились изнутри, как маленькие фонарики.

Глаза Никодима загорелись. Это был не голод. Это была жажда реванша. Вот он, его шанс. Шанс доказать этому наглому комку шерсти и этой издевательской «Системе», кто здесь на самом деле стратег, гуру и властитель дум.

— Видишь? — торжествующе произнес он, указывая на дриад. — Вселенная уже предоставляет мне ресурсы. Она признает мой потенциал.

Баюн посмотрел на дриад, потом на Никодима.

— Вселенная предоставляет нам потенциальный обед, — поправил он. — Или потенциальную взбучку, если этим обедом неправильно воспользоваться. Мое предложение: я подхожу, делаю милые глазки, мурлычу. Они умиляются, дают еды, все сыты, все довольны. Работает в девяти случаях из десяти.

Никодим издал звук, похожий на фырканье.

— Это… — он подыскивал слово, которое бы в полной мере описало всю низость предложения. — Это метод прислуги! Позиция просителя! Ты предлагаешь мне скатиться до уровня уличного попрошайки?

— Я предлагаю тебе поесть, — невозмутимо ответил Баюн. — А уж под каким соусом ты это съешь — твое дело.

— Нет! — отрезал Никодим, его глаза горели фанатичным огнем. — Ты ничего не понимаешь в тонких материях психологии влияния. Они не должны дать нам еду. Они должны захотеть ее нам отдать. Заслужить это право! Я не буду просить. Я их квалифицирую.

Баюн уставился на него.

— Квали… что? Ты их что, обругать хочешь?

— Не обругать, а проверить на соответствие, — терпеливо, как умственно отсталому, объяснил Никодим. — Я создам ситуацию, в которой они будут вынуждены доказывать мне, что их ягоды достойны моего внимания. Это перевернет фрейм, и из просителя я стану призом. Это высший пилотаж.

Кот молчал несколько секунд, обдумывая услышанное.

— Понятно, — наконец сказал он. — Значит, все-таки обругать. Ладно, иди, высший пилотаж. А я, пожалуй, отсюда посмотрю. С безопасного расстояния. И запомни: если они начнут превращать тебя в дерево, кричи громче. Мне будет интересно посмотреть.

***

Никодим шел к центру поляны с походкой человека, несущего миру истину в последней инстанции. Спина прямая, подбородок чуть приподнят, во взгляде — смесь отеческого снисхождения и легкой скуки гения, вынужденного иметь дело с дилетантами. Он заранее прокручивал в голове сценарий: сейчас он бросит им наживку, они, смущенные и заинтригованные, начнут оправдываться, предлагать ему самое лучшее, а он будет лениво выбирать, демонстрируя полное превосходство. Баюн на заднем плане будет посрамлен. Система, возможно, даже извинится.

Дриады заметили его и с любопытством замолчали. Их смех, похожий на перезвон колокольчиков, стих. Они смотрели на него своими большими, наивными глазами, в которых отражалось чистое небо Лакуны.

Он подошел и остановился в паре метров от них, принимая свою любимую позу «непринужденного контроля».

— Так, девочки, — начал он, и его бархатный коучерский голос разлился по поляне, как дорогой, но паленый коньяк. — Вижу, у вас тут пикник. Мило.

Он сделал паузу, давая им возможность насладиться его присутствием. Дриады молча переглянулись.

— Но скажите мне вот что… — он небрежно кивнул на их листья с ягодами. — А что вы можете предложить мужчине моего уровня, кроме… ну, вот этой травы?

Сказано. Наживка брошена. Сейчас начнется…

Ничего не началось. Точнее, началось, но совсем не то. В глазах дриад не появилось ни смущения, ни желания что-то доказывать. Наивность в их взглядах сменилась сначала недоумением, как будто они пытались понять, на каком языке говорит это странное существо. А затем — холодным, кристально чистым, как лед на утренней луже, раздражением.

Старшая из них, с волосами цвета мха и глазами, как два темных лесных озера, медленно, с грацией хищницы, поднялась на ноги.

— Странное говорящее животное, — произнесла она, и ее голос, до этого похожий на журчание ручья, теперь напоминал скрип гнилого дерева. — Нагловатое.

Она подняла тонкую, изящную руку. И тут же из-под земли, прямо у ног Никодима, с тихим шуршанием вырвалась толстая, упругая лиана. Она извивалась в воздухе, словно змея, и на ее конце медленно, но неотвратимо формировалась петля.

— Возможно, — продолжила дриада, задумчиво глядя на свое творение, — из него получится неплохое удобрение.

Мозг Никодима дал синий экран. Скрипт не сработал. Скрипт не просто не сработал — он выдал ошибку 404 и поджег системный блок.

— Эй! — в панике воскликнул он, отступая на шаг. Лиана тут же подалась за ним. — Вы что делаете?! Это же стандартный открывающий гамбит! Вы должны были начать оправдываться и предлагать мне свои лучшие ягоды! У меня в книге так написано!

Две другие дриады тоже поднялись. Одна вооружилась толстым комком земли с корнями, другая — острой, как кинжал, веткой.

— Он больной? — шепотом спросила дриада с васильковыми волосами у той, что была с одуванчиками.

— Похоже, — ответила та, угрожающе помахивая веткой. — И заразный, наверное. Надо его закопать. Подальше от наших ягод.

Никодим понял, что его мастер-класс по пикапу стремительно превращается в наглядное пособие по агрономии, где он должен был исполнить главную роль — удобрения. Лиана качнулась, готовясь к броску.

***

Баюн наблюдал за разворачивающейся драмой с безопасного расстояния, удобно устроившись на теплом камне. Он видел всё: гениальный «гамбит», ледяное недоумение на лицах дриад и зловещую лиану, которая сейчас исполняла медленный танец смерти перед носом его «партнера». Кот вздохнул. Он, конечно, предупреждал. Но слушать кота — это, очевидно, было ниже достоинства «Высшего Хищника».

Ну что ж, — подумал Баюн, — в принципе, можно и подождать. Удобрение из него, конечно, получится так себе — слишком много синтетики в одежде. Но, с другой стороны, это решит множество моих будущих проблем.

Лиана напряглась, готовясь к решающему броску. Никодим побледнел и начал бормотать что-то из своей книги про «техники экстренного выхода из конфронтации», которые почему-то не помогали.

Баюн вздохнул еще раз, но на этот раз — обреченно. Этот двуногий идиот был его ответственностью. Штрафом за душность. А штрафы, как и долги, нужно отрабатывать.

— Дилетанты, — пробормотал он себе под нос и спрыгнул с камня.

Он не побежал спасать Никодима. Это было бы слишком просто и не в его стиле. Вместо этого он совершил элегантный тактический маневр. Демонстративно обойдя поле несостоявшейся битвы, он направился прямиком к самой юной из дриад — той, с васильковыми волосами и еще не до конца заледеневшим взглядом.

Он остановился в метре от нее. Замер на секунду, давая ей возможность сфокусировать на себе внимание. А затем привел в действие План «Б».

Б — потому что Безотказный.

С тихим, жалобным «мяу» Баюн плюхнулся на спину прямо у ее ног. Движение было отточено тысячелетиями эволюции. Он выставил вверх свое роскошное, пушистое, абсолютно беззащитное рыжее пузо. Затем он начал громко, на всю поляну, тарахтеть, как старый, но надежный дизельный генератор. И в довершение всего он принялся извиваться, подергивать лапками и строить такие умилительные морды, что даже камень, на котором он сидел до этого, кажется, растроганно крякнул.

Эффект был подобен взрыву небольшой нейтронной бомбы, уничтожающей только агрессию.

Лицо юной дриады мгновенно преобразилось. Ледяная ярость растаяла, уступив место чистому, незамутненному восторгу.

— Ой, какая ки-и-и-и-иса! — пропищала она таким тоненьким голоском, что у Никодима заложило уши.

Все. Угроза была нейтрализована.

Дриада с васильковыми волосами, забыв про все на свете, опустилась на колени и начала самозабвенно чесать коту живот. Две другие, увидев это, тоже потеряли весь свой боевой пыл. Лиана-убийца безвольно шлепнулась на траву. Комок земли и острая ветка были отброшены в сторону. Через мгновение все три лесные девы уже сидели на корточках вокруг Баюна, соревнуясь в том, кто будет чесать его за ушком, а кто — гладить по спинке.

— Ой, а он мурлы-ы-ычет!

— А глазки какие зелененькие!

— А шерстка какая мягонькая!

Баюн принимал почести с видом фараона, которому делают массаж. Он лишь изредка приоткрывал один глаз, чтобы бросить на застывшего в ступоре Никодима взгляд, в котором читалось: «Смотри, профан. Учись, как надо работать с целевой аудиторией».

Апофеозом этого театра абсурда стал момент, когда дриада с одуванчиками в волосах притащила самый большой лист лопуха, доверху набитый отборной, светящейся земляникой и самыми крупными лесными орехами, и поставила его прямо перед мордой кота. Баюн прекратил мурчать, сел и с деловитым видом приступил к трапезе.

Никодим стоял и молча смотрел на эту сцену, и его LitRPG-интерфейс, казалось, ехидно подмигивал ему издевательскими синими буквами.

***

Они уходили с поляны под звуки разочарованных вздохов. Дриады провожали Баюна такими взглядами, какими обычно провожают на войну национального героя. Никодима они не проводили взглядом вообще. Для них он снова превратился в странное, говорящее животное, недостойное внимания.

Баюн шел впереди, вразвалочку, с видом победителя. Его сытое урчание смешивалось с громким, аристократическим чавканьем. Периодически он останавливался, чтобы выплюнуть не понравившуюся ему веточку, и снова принимался за трофейные ягоды, которые нес в аккуратно свернутом листе лопуха.

Никодим плелся сзади. Его желудок исполнял сольную партию на трубе в оркестре «Голодная яма». К унижению от провала добавилось еще и острое, почти физическое оскорбление от вида жующего кота. Он молчал, но его мозг работал на предельных оборотах, проводя самую масштабную «работу над ошибками» в его жизни.

Нужно было найти причину. Логичное, системное объяснение. Его методология не могла быть неверной. Она была идеальна. Значит, проблема была в исходных данных.

— Я все проанализировал, — наконец произнес он в спину коту. Голос его был тверд, как у ученого, чью гипотезу только что опровергли, но он уже придумал новую.

Баюн остановился и повернул к нему свою сытую морду, на усах которой висели крошки от ореха.

— Да неужели? — прочавкал он. — И к какому гениальному выводу ты пришел, Эйнштейн? Что пытаться отобрать еду у лесных духов — плохая идея?

— Не примитивизируй, — отрезал Никодим. — Мой метод безупречен. Проблема была в объектах. Это была не моя целевая аудитория.

— То есть? — кот склонил голову набок.

— У них слишком низкий уровень запросов, — чеканя каждое слово, объяснил Никодим. — Они падки на примитивные, животные манипуляции. На рефлексы. На твое… — он поморщился, — …«пузико». Мой же метод рассчитан на более сложных, более развитых особей с высоким социальным статусом. Тех, кто понимает игру. А эти… эти просто дикарки. Я пытался играть с ними в шахматы, а они умеют только в «чапаева». Вот и все объяснение.

Он закончил свою речь и скрестил руки на груди, довольный своей логикой. Он не просто оправдался. Он научно обосновал свой провал, превратив его в доказательство сложности и элитарности своего подхода.

Баюн молча дожевал ягоду. Проглотил. Тщательно облизал усы. И только потом выдал свой вердикт.

— Короче, — сказал он, глядя Никодиму прямо в глаза. — Пока ты пытался взломать им мозг, используя коды от ядерного реактора, я просто нажал на большую красную кнопку с надписью «ДАЙТЕ ЕДЫ». Иногда, стратег, самая простая кнопка — самая правильная. Запиши. Это будет твой первый полезный урок.

И в этот самый момент, словно в подтверждение кошачьих слов, перед глазами Никодима вспыхнуло финальное уведомление от Системы. Оно было написано крупными, жирными, издевательскими буквами.

[Квест 1 «Добыть провизию» — ЗАВЕРШЕН.]

[Статус выполнения: ПРОВАЛЕН (вами).]

[Статус выполнения: УСПЕШЕН (вашим спутником).]

[Комментарий Системы: Поздравляем! Ваш спутник только что продемонстрировал более высокий уровень социальной адаптации, чем вы. Возможно, вам стоит купить его курс.]

[Очки опыта: 0]

[Награда: Вы получили бесценный опыт наблюдения за тем, как надо было делать. (Не сарказм. Или сарказм. Система еще не решила.)]

Никодим смотрел на эти строки, и его желудок издал особенно жалобный, тоскливый звук. Баюн, развернувшись, продолжил свой путь, оставив его наедине с унизительными выводами и запахом чужого обеда.

Квест 2: «Недвижимость с видом на вечность»

Сытый голодного не разумеет. Эту древнюю, как мир, истину Никодим сейчас ощущал на клеточном уровне. Он шел по каменистой тропе, и каждый шаг отдавался в его пустом желудке глухим, тоскливым гулом. А рядом, как живое воплощение вселенской несправедливости, шел Баюн. Сытый, довольный, полный энергии от переработанных в чистое самодовольство дриадских ягод.

Периодически кот останавливался, подходил к одному из редких, острых, как бритва, камней и с наслаждением начинал точить об него когти. «Дзынь-дзынь-дзынь,» — разносился по округе звук, словно кто-то пытался нарезать салат из металла.

— Поддерживаю инструменты в рабочем состоянии, — пояснил он, заметив мрачный взгляд Никодима. — В отличие от некоторых, чей главный инструмент, язык, только что с треском провалил производственные испытания.

Никодим промолчал. Он был не в настроении для препирательств. Тем более что к голоду добавилась еще одна проблема: холод. Солнце, и без того похожее на энергосберегающую лампочку, начало клониться к горизонту, окрашивая серый пейзаж в унылые, лиловые тона. Промозглый ветер начал забираться под тонкую ткань его пиджака.

— Так, стратег, — снова нарушил тишину Баюн. — Мои внутренние часы, откалиброванные по тысячелетним циклам сна и лени, сообщают, что скоро ночь. А ночью, — он понизил голос до заговорщицкого шепота, — здесь шастают всякие неприятные личности. С плохими намерениями и полным отсутствием чувства юмора. Нам нужна крыша над головой.

Словно в ответ на его слова, они увидели ее. Впереди, в серой массе скал, чернел зияющий провал — вход в пещеру. Большая, солидная, основательная пещера. Из нее доносился низкий, рокочущий звук, похожий на работу дизельного двигателя на холостых оборотах. Храп. А еще оттуда ощутимо тянуло. Пахло чем-то средним между очень старыми, мокрыми носками и большой, очень большой собакой, которая давно не была у грумера.

Никодим поморщился от запаха, но в глазах его загорелся огонь.

— Идеально, — вынес он вердикт.

Баюн с сомнением посмотрел на темный провал.

— «Идеально»? — переспросил он. — Ты слышишь этот храп? Там внутри кто-то размером с небольшой самосвал. И, судя по запаху, этот самосвал недавно перевозил скунсов. Мое предложение: тихо обходим и ищем какую-нибудь уютную щель по нашему размеру.

Никодим посмотрел на кота с тем же выражением, с каким смотрит на таракана.

— Щели ищут крысы, кот. Мышление жертвы. «Спрятаться, затаиться, переждать». Тьфу! — он картинно сплюнул. — Истинный альфа не ищет убежище. Он захватывает лучшую территорию. Эта пещера — самая большая. Значит, она будет нашей.

— Она уже чья-то, — резонно заметил Баюн.

— Это мы исправим, — глаза Никодима хищно блеснули. — Я не собираюсь вступать в конфронтацию. Я проведу переговоры. Разбужу хозяина, продемонстрирую ему свой высокий социальный статус и с помощью вербального доминирования докажу, что уступить нам пещеру — в его же интересах. Возможно, он даже будет охранять наш сон. Это называется «делегирование полномочий».

Баюн молча смотрел на него несколько секунд.

— Понятно, — наконец сказал он. — Делегирование… Ты собираешься разбудить неизвестное огромное нечто, которое воняет, и попытаться вынести ему мозг. Я правильно понял твой гениальный план?

— В общих чертах, да.

— Ну что ж, — кот сел и скрестил перед собой лапы. — Тогда я, пожалуй, останусь здесь. Буду твоей группой поддержки. И если что, запомни мой совет: когда он будет тебя есть, постарайся не слишком сильно кричать. Это невежливо по отношению к обедающему.

***

Никодим шагал вглубь пещеры, и каждый его шаг по усыпанному мелкими костями полу отдавался хрустом, который звучал как насмешка. Воздух здесь был густым и тяжелым, пропитанным вековой пылью и запахом чужой, очень большой и не слишком чистоплотной жизни. Но главным было не это. Главным было то, что он снова чувствовал себя в своей тарелке. Он шел на переговоры. А в переговорах он был богом.

В тусклом свете, пробивавшемся из входа, он наконец увидел его. Источник храпа, запаха и, по совместительству, его будущий актив.

Это был Циклоп. Огромный, как небольшой холм, он сидел, привалившись к дальней стене пещеры. Его кожа была толстой и бугристой, как кора старого дуба, а мышцы, даже в расслабленном состоянии, перекатывались под ней, словно валуны под одеялом. Его единственный, размером с суповую тарелку, глаз был закрыт, а гигантская грудная клетка вздымалась и опадала в такт рокочущему храпу, который, казалось, мог вызвать небольшое землетрясение.

Объект: крупный, низкоинтеллектуальный, находится в уязвимом состоянии, — мгновенно оценил ситуацию Никодим. — Идеальные условия для установления доминантной рамки.

Он решительно подошел к спящему гиганту. Он не стал кричать. Кричат те, кто не уверен в себе. Он просто, без всяких церемоний, начал толкать циклопа в массивный, поросший шерстью бок.

— Эй! — его голос был ровным и деловым. — Подъем! У вас гость. И, по совместительству, ваш новый арендодатель.

Циклоп недовольно замычал во сне и отмахнулся от него рукой размером с кресло. Никодим ловко увернулся.

— Повторяю, подъем, — настойчиво продолжил он, повысив голос. — У нас мало времени, а в моем графике на сегодня еще запланировано комфортное пребывание.

На этот раз Циклоп проснулся. Он с натужным скрипом, как поднимающийся мост, открыл свой единственный глаз. Огромный, мутный, налитый кровью зрачок несколько секунд бесцельно блуждал по потолку пещеры, а затем медленно сфокусировался на маленькой, наглой фигурке в дорогом костюме, стоящей у его колена.

Никодим не дал ему опомниться. Это был ключевой момент. Нужно было сразу захватить инициативу.

— Привет, Большой! — начал он свой заученный скрипт, его голос приобрел бархатные, гипнотические нотки. — Я — Никодим Закваскин, ведущий специалист по оптимизации личного пространства и эффективному менеджменту активов.

Циклоп смотрел на него и моргал. Очень медленно.

— Я провел экспресс-аудит вашей… — Никодим обвел пещеру рукой, — …недвижимости. И пришел к выводу, что вы используете ее крайне неэффективно. Слишком много неиспользуемого пространства, нулевая монетизация, плохая логистика. Я беру этот актив под свое управление на ближайшие двенадцать часов. В обмен на это я предоставлю вам бесценную консультацию по повышению вашей личной эффективности.

Циклоп перестал моргать. Он просто смотрел. В его огромном глазу не было ни страха, ни агрессии, ни уважения. Там было лишь тупое, сонное раздражение, какое испытывает человек, которого разбудил назойливый комар. Он не понимал примерно девяносто процентов слов, но отлично уловил интонацию — уверенную, жужжащую и крайне наглую. Он поднял свою руку, размером с небольшой экскаватор, и задумчиво почесал затылок.

А Никодим, приняв его молчание за знак внимания, уже вошел в раж. Это был его звездный час.

***

Никодим вошел в раж. Он был в своей стихии. Молчание огромного оппонента он трактовал единственно верным способом — как знак полного и безоговорочного восхищения. Циклоп был подавлен его интеллектом, раздавлен его харизмой. Победа была близка.

— …и это, пойми, стратегия win-win! — вещал Никодим, вышагивая перед гигантом, как лектор перед нерадивым студентом. — Ты получаешь бесплатный аудит своих жизненных установок, а я — временное право пользования твоей жилплощадью. Это синергия! Это дорожная карта к нашему взаимовыгодному партнерству!

Циклоп сонно моргнул. Кажется, слово «синергия» вызвало у него легкую изжогу.

Никодим этого не заметил. Он уже перешел к следующему пункту своей презентации.

— Более того! Я готов предложить тебе бонусный пакет! Три простых шага для повышения твоей самооценки! Шаг первый: перестань спать на полу. Это формирует психологию аутсайдера…

И тут Циклоп решил, что с него хватит.

Он не стал спорить. Он не стал угрожать. Он просто сделал одно медленное, простое и невероятно эффективное движение. Его рука, размером с крышку от канализационного люка, плавно поднялась в воздух. Она двигалась с неотвратимостью тектонической плиты, и тень от нее накрыла Никодима, как внезапное солнечное затмение.

Никодим осекся на полуслове.

— Что… что ты делаешь? Это неконструктивный подход к…

Два огромных, похожих на сардельки пальца, сомкнулись вокруг его талии. Он даже не почувствовал боли. Просто мир вдруг накренился, пол ушел из-под ног, а потолок пещеры приблизился с угрожающей скоростью. Его подняли в воздух, как куклу. Его дорогие лакированные туфли болтались где-то на уровне подбородка Циклопа.

— Нарушение личных границ! — взвизгнул он, инстинктивно дрыгая ногами. — Я буду жаловаться! У меня есть юристы!

Циклоп поднес его ближе к своему лицу. Он не смотрел на него со злобой. Он смотрел на него с тем же выражением, с каким человек смотрит на назойливо жужжащую муху, которую он только что поймал. Проблема локализована. Теперь нужно было найти решение.

И он его нашел.

С той же деловитостью, с какой человек вставляет в ухо наушник, чтобы отгородиться от шума, Циклоп поднес орущего Никодима к своему ушному отверстию. Оно было огромным, темным и поросшим густой шерстью — настоящая пещера в пещере.

— Нет! Не смей! Я элитный коуч! Мои консультации стоят…

Последнее слово утонуло в мягкой, теплой и пахнущей серой темноте. Циклоп аккуратно, но плотно вставил его в ушной канал. Идеально. Жужжание прекратилось.

Наступила блаженная тишина.

Циклоп с глубоким, довольным вздохом опустил руку. Он снова привалился к стене, уютно устраиваясь. Он закрыл свой единственный глаз, и через мгновение пещеру снова наполнил его могучий, ровный храп. Возможно, теперь он звучал чуть глуше, чем раньше. Более качественно.

А из его огромного уха, как два сюрреалистичных флажка, торчали кончики туфель от «Gucci» и отчаянно, но уже совершенно беззвучно, подергивались.

***

Баюн сидел снаружи, на холодном камне, и медитировал. Он размышлял о вечном: о природе глупости, о бренности бытия и о том, почему мыши, даже магические, такие вкусные. Его медитацию прервала внезапная тишина. Пронзительные, полные возмущенного эго вопли Никодима резко оборвались. А через мгновение могучий храп Циклопа возобновился, возможно, даже с новой, удвоенной силой.

Кот открыл один глаз.

— Переговоры зашли в тупик, — констатировал он в пустоту. — Или, наоборот, в ухо.

Любопытство пересилило лень. Он бесшумно, как тень, соскользнул с камня и прокрался ко входу в пещеру. Заглянул внутрь. Картина, открывшаяся его взору, была настолько абсурдной, что заслуживала кисти самого Босха.

Огромный Циклоп спал с выражением глубокого удовлетворения на своей единственной брови. А из его гигантского уха, словно два нелепых восклицательных знака, торчали лакированные туфли Никодима. И они отчаянно, панически дрыгались.

Баюн вздохнул. Вздох получился тяжелым, полным вселенской скорби за судьбу всех умных котов, вынужденных иметь дело с идиотами.

— И как мне это прикажешь вносить в мемуары? — пробормотал он. — «Глава пятая: спасение моего двуногого недоразумения из слухового прохода гиганта». Звучит несолидно.

Он проскользнул в пещеру. Его план был прост, как и все гениальное. Он не стал пытаться вытащить Никодима. Он подобрался к огромной, грязной пятке Циклопа, которая была размером с небольшой журнальный столик.

Он прищурился, выпустил один, самый острый коготь, и начал свою работу. Он не царапал. О, нет. Он щекотал. Методично, профессионально, с глубоким знанием всех нервных окончаний. Его хвост, как дирижерская палочка, выписывал в воздухе сложные пируэты.

Эффект не заставил себя ждать.

Циклоп во сне недовольно замычал. Он заворочался, отчего пещеру слегка тряхнуло. Он дернул ногой. Щекотка не прекратилась. Тогда его огромная рука поднялась и с недовольным ворчанием направилась к источнику раздражения — к уху.

Пальцы размером с батон колбасы вошли в ушной проход и с тем же будничным движением, каким выковыривают серную пробку, извлекли оттуда инородный объект.

Никодим вылетел из уха, как пробка из бутылки шампанского, пролетел пару метров и с глухим шлепком приземлился на пол. Он был покрыт липкой ушной серой, его пиджак был безнадежно измят, а в глазах стояло выражение человека, заглянувшего в бездну и обнаружившего, что она пахнет.

Баюн, увидев, что его миссия выполнена, уже был у выхода.

— Подъем, беруши, — шепнул он. — Делегируем отсюда свои полномочия, пока он не решил заткнуть нами второе ухо.

Они на цыпочках, стараясь не дышать, выбрались из пещеры. Только на безопасном расстоянии, когда храп Циклопа снова стал далеким гулом, Никодим смог перевести дух.

И в этот момент перед его глазами, как всегда не вовремя, вспыхнуло синее окно Системы.

[Квест 2 «Найти ночлег» — ПРОВАЛЕН.]

[Применен навык «Демонстрация статуса». ]

[Результат: Цель «Циклоп» не распознала ваш статус, но нашла вам крайне практическое применение.]

[Комментарий Системы: Поздравляем! Вы только что доказали, что даже самый бесполезный консультант может принести пользу. Если правильно его приложить.]

[Получено достижение: «Человек-затычка». ]

[Вам присвоен временный статус: «Предмет: Звукоизоляция живая, многоразовая, 1 шт.»]

Никодим смотрел на эти строки, чувствуя, как его эго, и без того потрепанное, скукоживается до размеров изюминки. Баюн подошел и брезгливо обнюхал его пиджак.

— М-да, — вынес он вердикт. — Теперь я понимаю, почему он тебя в ухо засунул. Чтобы не слышать, как от тебя пахнет. Пойдем, найдем ручей. Иначе со мной рядом не пойдешь.

***

Они брели в сгущающихся сумерках. Никодим — молча, пытаясь отчистить остатки ушной серы Циклопа с лацкана своего многострадального пиджака. Баюн — тоже молча, но его тишина была другой. Она была сытой, довольной и слегка осуждающей.

— Итак, — нарушил молчание кот, когда стало уже совсем темно. — План «А», «Захват элитной недвижимости», провалился. Есть идеи, что мы будем делать дальше, о великий стратег? Или перейдем сразу к плану «Б», «Свернуться калачиком и тихо плакать»?

Никодим остановился и смерил его ледяным взглядом.

— Я анализирую ситуацию и ищу альтернативные варианты, — процедил он.

— Пока ты анализируешь, нас могут сожрать, — заметил Баюн, нервно дернув ухом. Из темноты донеслись какие-то недружелюбные шорохи. — И заметь, сожрут в первую очередь тебя. Ты крупнее и пахнешь… интереснее.

Именно в этот момент Никодим увидел его. Небольшой, едва заметный грот у подножия скалы. Не пещера. Не логово. А просто дыра в камне. Унизительно маленькая, тесная, но, судя по всему, пустая.

— Вот, — с преувеличенной бодростью заявил он. — Временный тактический штаб.

Баюн заглянул внутрь.

— «Штаб»? Это каменный мешок размером с мою лежанку. Сюда даже эхо не поместится.

— Это называется «минимализм», — отрезал Никодим, залезая внутрь первым, чтобы продемонстрировать, кто тут главный. — Мы не прячемся. Мы… занимаем выгодную оборонительную позицию.

Ночь они провели именно там.

Это был, без сомнения, худший «отель» в жизни Никодима. Он сидел, прижавшись спиной к холодному, мокрому камню, обхватив колени руками. Баюн, как существо более практичное, тут же свернулся у него на коленях, превратив его в живую, теплую грелку, и моментально заснул, громко и самозабвенно мурлыча.

Никодим не спал. Он слушал. Слушал, как снаружи, в темноте, кто-то шуршит, кто-то ухает, кто-то скребется. Он слушал мурчание кота, которое вибрировало сквозь его тело, и думал. Он думал о своем офисе с панорамными окнами. О кожаном троне. О Леночке, которая, наверное, уже вызвала полицию. О том, что его безупречная методология, работавшая как швейцарские часы в мире людей, здесь, в этом мире абсурда, давала сбой за сбоем.

Это была долгая, холодная и крайне унизительная ночь. Ночь, которая никак не вписывалась в его книгу «Гений Пикапа», но которая, несомненно, стала бы хитом в сборнике «Дневник неудачника».

К утру, когда первый блеклый луч света пробился в их «штаб», он принял решение. Проблема была не в его методах. Проблема была в масштабе. Он пытался решать мелкие, тактические задачи вроде еды и ночлега. А нужно было мыслить глобально. Ему нужен был не ночлег. Ему нужен был путь. Карта. Проводник. Что-то, что вернет ему контроль над ситуацией.

Он аккуратно, чтобы не разбудить кота, приподнялся, разминая затекшие конечности. Он вышел из грота. И именно тогда, на унылом, туманном плато, он увидел их. Семь одинаковых троп, расходящихся в никуда. И далекий, величественный силуэт на краю пропасти.

Задача была поставлена.

Квест 3: «Психоанализ для каменной бабы»

Утро встретило их не ласковым рассветом, а серой, промозглой взвесью, которую здесь, видимо, называли туманом. Оно было густым и липким, как остывший кисель, и пахло разочарованием. Они стояли на краю унылого плато, и перед ними разворачивалась картина, способная вогнать в депрессию даже самого оптимистичного топографа. Единственная тропа, по которой они брели, с издевательской симметрией расходилась на семь абсолютно, до последнего камушка, одинаковых тропинок.

Никодим вперился в эту гидру дорог с видом человека, пытающегося силой мысли собрать разобранный на детали двигатель. Логика. Ему нужна была логика.

Он посмотрел наверх, пытаясь определить положение несуществующего солнца. Небо было равномерно серым, как брюхо дохлой мыши. Он наклонился к ближайшему камню в поисках мха. Мох рос везде. Со всех сторон. С одинаковым, наглым энтузиазмом. Он вытянул палец, пытаясь определить направление ветра. Ветер дул отовсюду сразу, словно мир страдал от сквозняка.

Все его навыки выживания, почерпнутые из дорогих тренингов по «лидерству в дикой природе», оказались здесь так же полезны, как зонтик во время цунами.

Баюн, который всю дорогу молчал, нарушил тишину.

— Ну что, Сусанин? — поинтересовался он, садясь и начиная вылизывать лапу. — Есть гениальный план, или мы будем тут стоять, пока не станем частью пейзажа?

— Я анализирую переменные, — процедил Никодим.

— Пока ты их анализируешь, мы официально заблудились, — констатировал кот. — Предлагаю свой, проверенный веками метод. Он называется «забить и лечь спать». Ложимся прямо здесь. Спим. Авось, к утру одна из этих тропинок станет правильнее других. Или нас кто-нибудь съест, что тоже, в общем-то, решение проблемы.

Никодим посмотрел на кота с таким выражением, словно тот предложил ему инвестировать все деньги в производство пейджеров.

— Это не «метод»! Это стратегия прокрастинации и капитуляции! — взорвался он. — Нам нужен не сон, нам нужен навигационный актив! Карта! Проводник! Источник достоверной информации!

И как будто в ответ на его требование, туман впереди на мгновение рассеялся. Вдалеке, на самом краю плато, там, где земля обрывалась в бездну, проступил величественный силуэт. Кто-то огромный и неподвижный сидел на скале, глядя в пустоту.

Баюн прищурился, вглядываясь.

— Ох, — сказал он тоном человека, который увидел в меню своего любимого ресторана блюдо «жареный кот». — Это Сфинкс.

— Сфинкс? — переспросил Никодим. — Отлично. Это существо, обладающее информацией.

— Ага, — подтвердил Баюн. — А еще у него есть дурная привычка. Эти ребята задают загадки. Ответишь неправильно — он тебя ужинает. Ответишь правильно — может, из вежливости, и пропустит. Шансы, прямо скажем, так себе.

Но Никодим его уже не слушал. В его глазах загорелся тот самый, нездоровый огонь гения, который Баюн уже научился распознавать и опасаться.

— Загадки? — он усмехнулся. — Это для плебса. Для героев с IQ как у табуретки. Я не буду играть в его игры, кот. Я сыграю в свою.

Он повернулся к Баюну, и его лицо озарила улыбка человека, только что придумавшего, как продать снег эскимосам.

— Я не буду отвечать на его вопросы. Я буду задавать свои. Он сидит там один, тысячи лет, ему же скучно! У него явно накопились нерешенные внутренние проблемы. Я проведу ему экспресс-сеанс психоанализа. Вскрою его истинные потребности, выведу на катарсис. И после этого он не просто покажет нам дорогу. Он еще и денег нам заплатит за консультацию!

Баюн молча смотрел на него. Потом медленно, очень медленно, поднял лапу и покрутил ей у виска.

***

Пропасть была внушительной. Она разверзлась перед ними, как гигантская пасть, выдыхая холод и вечность. На противоположном краю, на троне, который казался естественным продолжением скалы, восседал Сфинкс.

Он был именно таким, каким его описывали в дешевых книжках по мифологии, и одновременно совсем другим. Тело льва, мощное и мускулистое. Крылья орла, сложенные за спиной, каждое перо острое, как кинжал. И лицо. Лицо прекрасной женщины, высеченное из слоновой кости, с глазами, в которых плескалась скука всех эпох. Сфинкс не смотрел на них. Он смотрел сквозь них, в пустоту, с выражением кассирши супермаркета в конце двенадцатичасовой смены.

Они подошли к самому краю. Баюн предусмотрительно сел чуть поодаль, всем своим видом показывая, что он «не с этим».

Сфинкс лениво, с грацией геологического сдвига, повернул голову. Его взгляд, тяжелый, как надгробная плита, опустился на Никодима.

И тогда он заговорил. Голос его был не громким, но он, казалось, рождался из самого камня, из ветра, из вечности. Он шуршал, как песок, пересыпаемый в часах времени.

— Смертный. Прежде чем ты сможешь пройти, ответь на мою загадку…

Это был тот самый момент. Классический, пафосный, выверенный тысячелетиями. И именно в этот момент Никодим нанес свой удар.

Он резко, но плавно поднял руку в останавливающем жесте, какой используют регулировщики на перекрестках апокалипсиса.

— Стоп, — сказал он. Не громко, но так уверенно, что Сфинкс осекся на полуслове.

Никодим принял свою фирменную позу «активного слушания» из главы 7 «Гения Пикапа». Спина идеально прямая, голова слегка наклонена набок, во взгляде — океан сочувствия, смешанный с профессиональным интересом хирурга, разглядывающего особенно любопытную опухоль.

— Это прекрасное начало, — произнес он своим бархатным коучерским тембром. — Я слышу ваш запрос. Но давайте на секунду остановимся и подумаем. Вы задаете эту загадку… почему?

Сфинкс молчал. В его древних глазах впервые за последнюю тысячу лет промелькнуло что-то похожее на удивление.

— Какую внутреннюю пустоту вы пытаетесь заполнить ответами случайных незнакомцев? — продолжил Никодим, входя в раж. — Не кажется ли вам, что это лишь сублимация вашей истинной, глубинной потребности в живом общении? Давайте поговорим о вас. Что вы чувствуете, когда сидите здесь… в одиночестве… день за днем, год за годом, век за веком?

Он сделал паузу, давая Сфинксу возможность «раскрыться».

Тишина повисла над пропастью. Баюн, сидящий в стороне, кажется, перестал дышать. Сфинкс продолжал молча смотреть на Никодима. Его каменное лицо было непроницаемо, но в воздухе повисло ощущение, что где-то глубоко внутри этого мифического существа сейчас с тихим скрежетом пытаются провернуться ржавые, давно не используемые шестеренки.

Впервые за три тысячи лет кто-то пришел к нему не за ответом, а с вопросом. И это был самый странный, самый идиотский и самый неожиданный вопрос из всех, что он когда-либо слышал.

***

Сфинкс кашлянул. Звук получился таким, словно где-то в горах случился небольшой камнепад. Он решил проигнорировать странного смертного и вернуться к утвержденному протоколу. Тысячелетиями работало — и сейчас сработает.

— Загадка, — повторил он, вкладывая в голос как можно больше древней мощи. — Что утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?

Он откинулся на спинку своего каменного трона, ожидая либо неправильного ответа, за которым последует легкий обед, либо правильного, за которым последует тяжелый вздох и необходимость пропустить очередного умника.

Но Никодим и не думал отвечать. Он слушал с таким вниманием, с каким психиатр слушает пациента, рассказывающего о своих беседах с Наполеоном. Он сочувственно кивал.

— Я слышу вас, — сказал он, когда Сфинкс закончил. — Я принимаю вашу потребность говорить о ногах. Это очень интересно. Ноги — это опора. Движение вперед. Символ жизненного пути. Вы чувствуете, что застряли на месте, не так ли? Что ваша жизнь — это бег по кругу, от одного путника к другому, без всякого личностного роста?

Сфинкс замер. Его мозг, привыкший к простым бинарным ответам «да» или «нет», «человек» или «сожрать», отчаянно пытался обработать этот поток вербальной психотерапевтической патоки. Он почувствовал, как его мифическое спокойствие, отточенное веками медитации, начинает давать микротрещины.

Баюн, наблюдавший за этим из партера, медленно, чтобы не привлекать внимания, закрыл морду лапами.

— Он пытается продать пирамиде психотерапию… — пробормотал кот себе под нос. — Он точно бессмертный. Или просто еще не понял, что уже умер.

Сфинкс решил предпринять еще одну попытку.

— Это… человек, — выдавил он сквозь зубы. — Правильный ответ — человек. А теперь моя следующая загадка…

— Потрясающе! — восторженно воскликнул Никодим, не дав ему закончить. — Вы сами ответили на свой вопрос! Вы видите, какой у вас огромный внутренний потенциал?! Вам не нужны другие, чтобы найти ответы, они все уже есть внутри вас! Вы просто боитесь заглянуть в себя!

Тут самообладание Сфинкса кончилось.

— ПРОСТО! ОТВЕТЬ! НА! ВОПРОС!!! — взревел он. Голос его уже не шуршал, а гремел, как тысяча громов, и от этого рёва по скалам пробежала мелкая дрожь, а с края пропасти посыпались камушки.

Никодим воспринял это не как угрозу, а как прорыв в терапии.

— Вот! — он торжествующе вскинул палец. — Вот они, настоящие эмоции! Гнев! Ярость! Это прекрасно! Это энергия, которую вы подавляли веками! Давайте не будем ее сдерживать, давайте дадим ей выйти! Подышите глубже! Можете даже ударить по скале, если вам так будет легче!

Сфинкс посмотрел на свою массивную львиную лапу с когтями, способными вскрыть гранит, потом на воодушевленное лицо Никодима, и в его древних глазах впервые за много веков промелькнула растерянность. Он пришел сюда работать — задавать загадки и есть дураков. Он не подписывался на групповую терапию с выплеском негативных эмоций.

***

Сфинкс издал звук. Это не был рев или рык. Это был тихий, жалобный, почти человеческий стон. Стон существа, которое достигло предела своего экзистенциального терпения. Он посмотрел на Никодима, который уже готовился предложить ему дыхательные упражнения для управления гневом, и понял, что больше не может. Еще пять минут этого «сеанса», и он сам начнет задавать себе вопросы о смысле бытия, а это уже прямой путь к профессиональному выгоранию.

— Все. Хватит, — сказал Сфинкс. Его голос был тихим, усталым и совершенно лишенным мифического пафоса. Он звучал как голос бухгалтера, сдающего годовой отчет. — Иди.

Никодим на секунду замер.

— То есть, я… прошел? — уточнил он.

— Да, — выдохнул Сфинкс. — Прошел. Ты прошел все. Все круги моего ада. Просто иди. Куда хочешь. Направо, налево, хоть в пропасть прыгай. Ты меня утомил. Я официально беру отпуск на ближайшие сто лет. Мне нужно будет восстановиться. Возможно, в санатории.

Никодим развернулся к Баюну, и его лицо озарила улыбка триумфатора.

— Видишь, кот?! — победно воскликнул он, разводя руками. — Я же говорил! Я взломал систему! Я не играл по его правилам, я навязал ему свои! Я довел его до катарсиса, и он признал мое ментальное превосходство!

Пока он произносил свою победную речь, Баюн, который все это время сидел с невозмутимым видом, спокойно поднялся. Он подошел к самому краю пропасти, на который Никодим до сих пор опасался даже смотреть. И сделал шаг вперед.

Никодим осекся на полуслове, ожидая услышать предсмертный кошачий вопль. Но вместо этого он увидел, как Баюн спокойно ступил на невидимую, едва мерцающую поверхность. Прямо в воздухе, над бездной, проявился мост из чистого, сотканного света. Кот, не оборачиваясь, пошел по нему на другую сторону.

Никодим ошарашенно перевел взгляд со светящегося моста на Сфинкса.

Сфинкс смотрел на него с бесконечной, вселенской усталостью.

— Мост, — пояснил он, видя немой вопрос в глазах Никодима. — Он всегда здесь. Для тех, кто не пытается лечить мне мозги. Загадка — это просто фильтр от скучных идиотов. Но ты… ты оказался не просто скучным. Ты оказался… утомительным. Поздравляю, за три тысячи лет ты первый, кто довел меня до того, что я готов пропустить тебя бесплатно, лишь бы ты свалил.

Никодим стоял и молчал. Он чувствовал, как краска стыда заливает его щеки. Это был не триумф. Это было самое унизительное поражение в его жизни. Его не победили силой. Его не переиграли умом. От него просто… избавились. Как от назойливой мухи.

Красный, как вареный рак, он, не глядя на Сфинкса, ступил на сияющий мост. И, конечно же, в этот самый момент перед его глазами вспыхнуло синее окно, чтобы задокументировать его позор для вечности.

[Квест 3 «Перебраться через ущелье» — ЗАВЕРШЕН.]

[Статус выполнения: ПРОВАЛЕН.]

[Комментарий Системы: Вы не решили задачу. Вы так достали задачу, что она решила сама себя, лишь бы вы ушли. Это уникальный случай применения деструктивной психотерапии. Результат засчитан как техническое поражение.]

[Получено достижение: «Худший психотерапевт в истории мифов». ]

[Вам присвоен временный титул: «Душнила 80-го уровня». ]

Квест 4: «Мастер-класс по тверку для сатиров»

Они шли сквозь рощу, которая выглядела так, словно ее создавал дизайнер с тяжелым алкогольным прошлым. Деревья росли под немыслимыми углами, стволы их были обвиты толстым, маслянистым плющом, а в воздухе висел густой, пряный аромат, состоящий из трех основных нот: перезревший виноград, жареное мясо и отчетливый, ни с чем не сравнимый дух мокрой козлятины.

Никодим пытался сохранить лицо. Он шел, заложив руки за спину, и вещал Баюну свою версию недавних событий.

— …и пойми, кот, это не было поражением. Это был стресс-тест. Я намеренно довел Сфинкса до эмоционального пика, чтобы вскрыть уязвимость в его системе обороны. И я ее нашел. Его слабость — в отсутствии гибкости. Он действует по скрипту. Я же — импровизатор. Гений импровизации. По сути, я выиграл, потому что заставил его сломать собственные правила. Это мышление на уровень выше.

Баюн, который трусил рядом, молча слушал эту словесную эквилибристику, изредка подергивая ухом. Он уже понял, что эго его спутника обладает плотностью черной дыры и способно искажать реальность в радиусе нескольких метров. Спорить было бесполезно.

И тут они услышали их. Звуки.

Сначала — пронзительную, дикую, абсолютно лишенную гармонии, но полную необузданной энергии мелодию флейты. Потом — взрывы грубого, гортанного хохота. И наконец — частый, дробный топот копыт по утоптанной земле, сопровождаемый пьяными, радостными криками.

Они осторожно, стараясь не шуметь, пробрались сквозь особенно густые заросли дикого винограда и выглянули на поляну.

Зрелище было… колоритным.

В самом центре, на высоком пне, который служил ему одновременно и троном, и сценой, сидело козлоногое существо. Оно было мускулистым, заросшим шерстью, с маленькими рожками на голове и абсолютно безумными, горящими весельем глазами. Это был Пан. Он самозабвенно терзал свою флейту, извлекая из нее мелодию, под которую хотелось либо пуститься в пляс, либо немедленно вызвать экзорциста.

Вокруг него, в вихре дикого, хаотичного танца, кружился добрый десяток сатиров. Они были похожи на своего предводителя, только рангом пониже. Они пили темное вино прямо из козьих бурдюков, периодически останавливаясь, чтобы отвесить друг другу дружеского тумака, и орали песни, текст которых, к счастью, был неразборчив.

Баюн присвистнул.

— Ого. Корпоратив у лесного отдела. Предлагаю тихо обойти, пока они не начали вызывать на ковер финансового директора. А потом, когда самый буйный уснет лицом в салате, подойдем к этому, с дудкой, и вежливо спросим дорогу.

Никодим посмотрел на кота с жалостью. С той самой отеческой жалостью, с какой профессор смотрит на первокурсника, который пытается доказать теорему Ферма с помощью сложения столбиком.

— Ты не понимаешь природу власти, кот, — мягко сказал он. — Власть — это не когда ты просишь. Власть — это когда просят у тебя. Чтобы получить что-то от вожака, — он кивнул на Пана, — ты должен сначала доказать его стае, что ты круче. Что ты — новый центр силы.

Он расправил плечи, и в его глазах зажегся тот самый огонь, который Баюн уже начал классифицировать как «предвестник феерического провала».

— Я не буду просить, — продолжил Никодим. — Я войду туда. Я стану центром их вселенной. Я покажу им, что такое настоящий, структурированный отрыв. И тогда этот козлоногий сам придет ко мне, чтобы спросить, как у меня это получается.

***

Пан взял последнюю, оглушительную, визгливую ноту, которая, казалось, могла бы согнать с веток всех окрестных птиц, и замер. Дикая мелодия оборвалась.

Сатиры взорвались восторгом. Они стучали копытами по земле, били себя в волосатую грудь, орали что-то одобрительное на своем козлином диалекте и обливали друг друга остатками вина. Это был триумф. Аплодисменты, переходящие в овацию.

Именно в этот момент, в идеальную паузу между финальным аккордом и началом следующего безумия, Никодим решил сделать свой ход.

Он не просто вышел из кустов. Он явил себя поляне. Он вышел в центр круга, неся свое тело так, словно оно было редчайшим экспонатом, который на пять минут вынесли из хранилища на обозрение простолюдинам. На его лице играла легкая, снисходительная улыбка заезжей столичной знаменитости, которая случайно забрела на огонек в провинциальный Дом Культуры.

— Неплохо, неплохо, — сказал он громко, его хорошо поставленный голос коуча легко перекрыл затихающий шум. — Хороший разогрев, ребята. Чувствуется энергия.

Он сделал паузу, обводя сатиров взглядом, который как бы говорил: «Я вас заметил, и это уже само по себе награда».

— Но сейчас, — продолжил он, повышая тон, — я покажу вам, что такое настоящий, качественный отрыв. Я научу вас, как правильно управлять энергией толпы и конвертировать ее в чистый кайф!

Музыка и смех не просто стихли. Они умерли. Мгновенно. Словно кто-то дернул рубильник, и во всей роще отключили электричество.

Пан, который уже поднес флейту к губам, замер с надутыми щеками. Сатиры, которые секунду назад были готовы снова пуститься в пляс, застыли в самых нелепых позах: кто-то — с поднятым копытом, кто-то — с задранным к небу бурдюком. Все, как один, они уставились на Никодима. На их грубых, заросших шерстью лицах было написано одно-единственное, всеобъемлющее чувство: недоумение.

Повисла такая звенящая, такая оглушительная тишина, что стало слышно, как где-то в лесу одинокий сверчок начал свою песню, тут же споткнулся, испуганно пискнул и замолчал.

Никодим, однако, был мастером интерпретаций. Он не видел недоумения. Он видел благоговейный трепет. Он не слышал тишины. Он слышал затаенное дыхание толпы, жаждущей чуда. Он был в своей тарелке. Он был в центре внимания. Он был готов.

Он принял это ошарашенное молчание за приглашение. За карт-бланш. За мольбу: «О, великий незнакомец, яви нам свою мудрость!».

И он решил, что пора. Пора явить.

***

Никодим втянул носом воздух, полный запахов вина и козлятины, и прикрыл глаза, как маэстро перед началом увертюры. Он щелкнул пальцами. Щелчок получился громким, сочным, профессиональным. Таким щелчком обычно подзывают официантов в ресторанах, где нет цен в меню. Он должен был послужить сигналом для невидимого диджея вселенной.

И он начал танцевать.

Это не был танец в привычном понимании этого слова. Это была катастрофа. Визуальная, хореографическая и, возможно, даже экзистенциальная. Это была адская, несмотрибельная смесь движений, которые он, очевидно, подсмотрел на закрытых вечеринках в элитных московских клубах, и пафосных, заученных поз из его собственной книги.

Вот он делает резкое, рубленое движение рукой — «жест отсечения конкурентов». Вот он плавно проводит ладонью по своему пиджаку — «поглаживание собственного статуса». А вот он пытается исполнить что-то вроде модной проходки, но на неровной лесной почве это больше похоже на движения человека, которому в ботинок засыпали муравьев. Вершиной этого перфоманса стала его коронная поза «Хищник, вышедший на охоту»: полуприсед, руки слегка согнуты в локтях, взгляд исподлобья. Со стороны это выглядело так, будто прилично одетого мужчину внезапно скрутил жесточайший приступ радикулита.

Сначала сатиры просто смотрели. Они стояли, разинув рты, и их примитивный, но честный разум отчаянно пытался обработать увиденное. Они видели танцы битвы, танцы веселья, танцы ритуалов. Но такого они не видели никогда.

Первым не выдержал самый молодой сатир с еще не до конца отросшими рожками. Он зажал рот рукой, его плечи затряслись. Он издал сдавленный, хрюкающий звук. Этот звук, как искра в пороховой бочке, поджег остальных. Его сосед фыркнул. Третий прыснул. А через десять секунд вся поляна сотрясалась от такого гомерического, безудержного, чистого козлиного хохота, что с деревьев посыпались листья.

Пан, будучи божеством не только музыки, но и хаотичного веселья, нашел это зрелище вершиной комедийного искусства. Он хохотал так, что упал со своего пня. Он катался по траве, дрыгая копытами, колотил кулаками по земле и вытирал слезы, ручьем текущие по его заросшим щекам.

Никодим, красный, как перезрелый помидор, остановился. Его «поток» прервали. Его «энергию» не приняли. Он терял контроль над аудиторией. Нужно было срочно менять тактику. Вербальное доминирование! Он решил блеснуть столичным остроумием и рассказать свой любимый «статусный» анекдот.

— Приходит, значит, олигарх к налоговому инспектору… — начал он, пытаясь перекричать хохот.

Сатиры, конечно, не поняли ни слова про «офшоры», «НДС» и «оптимизацию налогов», но отчаянное и предельно серьезное лицо Никодима, рассказывающего им эту чушь, в сочетании с его недавними конвульсиями, довело их до последней стадии истерики. Они выли. Они икали. Они показывали на него пальцами и копытами.

Никодим понял. Это был провал. Полный. Абсолютный. И, что хуже всего, — задокументированный десятком пар насмешливых, пьяных глаз.

***

Отчаяние — мощный мотиватор. Оно заставляет людей совершать глупости, которые в спокойном состоянии им бы и в голову не пришли. Никодим, видя, как его авторитет рассыпается в прах под аккомпанемент козлиного хохота, решил пойти ва-банк. Он решил воззвать к их разуму. К разуму пьяных сатиров.

— Вы все делаете неправильно! — закричал он, и в его голосе звенели нотки обиженного пророка. — Ваше веселье — оно… оно хаотично! Оно непродуктивно! У него нет структуры! Где ваше целеполагание?! Где тайм-менеджмент отдыха?! Вы просто тратите энергию впустую, вместо того чтобы аккумулировать ее для достижения синергетического эффекта!

Эта попытка «задушить» их первобытный кайф душным канцелярским языком стала последней каплей. Смех сатиров, до этого бывший просто веселым, мгновенно сменился на откровенно издевательский и даже враждебный. Они поняли. Этот странный тип не просто смешной. Он еще и зануда.

Один из сатиров, самый крупный, который до этого хохотал громче всех, утер слезы, выступившие на глазах. Он перестал смеяться. Он посмотрел на Никодима. Потом посмотрел себе под ноги. Он неторопливо, с задумчивым видом, нагнулся. Его рука сгребла с земли горсть маленьких, сухих, круглых шариков, бывших когда-то травой, а теперь прошедших сложный путь через пищеварительную систему козлоногого.

Он выпрямился. Прищурил один глаз, целясь. И с меткостью опытного снайпера запустил один «снаряд» в Никодима.

Сухой козий катышек пролетел по идеальной баллистической траектории и с тихим, но очень отчетливым щелчком «цок!» попал Никодиму точно в середину лба.

Это был гонг. Это был сигнал к атаке.

То, что началось дальше, Никодим позже опишет в своих (пока еще не написанных) мемуарах как «арт-обстрел органическими боеприпасами». На него обрушился целый град козьих катышков. Они стучали по его дорогому пиджаку, путались в волосах, отскакивали от лакированных туфель.

— Эй! Прекратите! Это неконструктивно! — вопил он, прикрывая голову руками.

Но было поздно. Он совершил худшее преступление, какое только можно было совершить на этой поляне, — он попытался испортить вечеринку. И теперь вечеринка мстила ему.

Он развернулся и совершил позорное, абсолютно не тактическое отступление, улепетывая в кусты под улюлюканье, свист и новый взрыв хохота.

Баюн, наблюдавший всю эту феерию с безопасной ветки, спрыгнул на землю, как только последний «снаряд» пролетел мимо. Он догнал своего униженного партнера уже в глубине рощи.

— Ну что, центр вселенной? — поинтересовался он, деловито отряхивая с плеча Никодима прилипший катышек. — Судя по «аплодисментам», твой мастер-класс прошел с оглушительным успехом.

Никодим молча вытряхивал из волос остатки «критики». И в этот момент перед его глазами, как всегда вовремя, появился финальный вердикт.

[Квест 4 «Раздобыть информацию» — ПРОВАЛЕН.]

[Применен навык «Перехват лидерства». ]

[Результат: Вы успешно перехватили на себя роль главного посмешища. Задача выполнена на 120%.]

[Получено достижение: «Душа компании (на выброс)». ]

[Вам присвоен временный дебафф: «Пахнет как козёл». Харизма -5.]

Квест 5: «Комплимент со смертельным исходом»

Ущелье встретило их могильным холодом и тишиной, которая бывает только в музеях после закрытия. Оно было узким, извилистым, а высокие скалы с обеих сторон нависали так сильно, что почти смыкались вверху, оставляя лишь тонкую, блеклую полоску неба. Но странным было не это. Странными были статуи.

Они стояли повсюду. Невероятно, до дрожи, реалистичные каменные изваяния. Вот волк, застывший в середине яростного прыжка, с оскаленной пастью и безумием в высеченных глазах. Вот медведь, поднявшийся на дыбы, его каменная шерсть, казалось, все еще топорщится от ужаса. А вот — целая группа сатиров, замерших в разгар какой-то пьяной вакханалии, их лица — вечная маска предсмертного удивления. Вершиной этой коллекции был особенно неудачливый циклоп, который, видимо, забрел сюда по ошибке. Он застыл в трогательной позе, пытаясь прикрыть свой единственный глаз огромной, но уже окаменевшей ладонью.

— Любопытно, — произнес Никодим, подходя к статуе сатира и с профессиональным интересом постукивая по ней костяшкой пальца. — Местная художественная инсталляция. Гиперреализм. Весьма экспрессивно, хотя композиция и страдает от излишней хаотичности.

Баюн, который с самого входа в ущелье двигался короткими, нервными перебежками от одного укрытия к другому, посмотрел на него как на сумасшедшего. Его шерсть стояла дыбом, а хвост распушился и напоминал ершик для мытья бутылок.

— Это не статуи, гений, — прошипел он, его голос был едва слышен. — Это бывшие туристы. Аудитория. Благодарные зрители. Здесь живет Горгона.

В тот самый момент, словно в подтверждение его слов, из глубины ущелья донесся странный, приглушенный звук. Это было шипение. Не змеиное, а скорее похожее на звук, с которым медленно спускает старая шина. А поверх этого шипения слышалось женское бормотание, полное чисто бытового, человеческого раздражения.

— …ну куда ты лезешь, идиотка! Я же сказала, правее! Нет, не в ухо ему, а правее! И ты тоже, перестань ее кусать! Бездари!

Они, затаив дыхание, осторожно заглянули за большой выступ скалы.

Картина, открывшаяся им, была достойна пера Овидия, если бы тот писал бытовые комедии.

На большом плоском камне, спиной к ним, сидела ОНА. Медуза Горгона. Но в ее позе не было ничего от мифического монстра. Она выглядела как любая женщина, опаздывающая на свидание и отчаявшаяся справиться с собственной прической. Ее волосы, которые на самом деле были клубком из сотен маленьких, вечно извивающихся, сварливых змеек, жили своей жизнью. Они шипели, кусали друг друга, лезли ей в глаза и категорически отказывались укладываться в элегантный пучок. В руках она держала большой, отполированный до зеркального блеска бронзовый щит и, глядя в него, как в зеркало, пыталась придать этому хаосу хоть какую-то форму.

Баюн медленно, очень медленно, попятился назад, в тень.

— Тихо, — прошептал он. — Очень, очень тихо. Ползем назад и ищем обход. Даже если этот обход в сто километров и лежит через вулкан.

Но Никодим его не слушал. В его глазах горел знакомый огонь аналитика, нашедшего «точку входа».

— «Обход — это для слабаков», — презрительно фыркнул он, тоже шепотом. — Я вижу ее уязвимость. Она не уверена в себе. Она переживает из-за своей внешности. Ее сила — в ее взгляде. Ее взгляд питается ее уверенностью. Подорви уверенность — и вся ее магия рассыплется, как карточный домик. Я не буду прятаться.

Он посмотрел на кота, и в его глазах блеснул безумный азарт.

— Я ее… занегхитю.

Баюн посмотрел на него. В его зеленых глазах отразился весь ужас мироздания. Он видел много глупостей на своем веку. Он видел, как герои пытались сразиться с богами. Он видел, как титаны пытались обмануть судьбу. Но он никогда не видел никого, кто собирался бы победить Медузу Горгону с помощью пассивной агрессии.

***

— Ты спятил, — прошипел Баюн, вжимаясь в скалу так сильно, что, казалось, пытался слиться с ней в единое целое. — Ее основная функция — превращать в камень! Она не расстроится, она тебя убьет! Это как пытаться занегхитить работающую гильотину!

— Тихо, кот. Не мешай профессионалу работать, — так же шепотом ответил Никодим, уже входя в образ. — Сила — это для варваров. Настоящий мастер работает с подсознанием. Я не буду смотреть на нее. Я не буду говорить с ней. Я создам информационное поле, которое само сделает всю работу.

Он откашлялся, принял непринужденную позу, прислонившись к скале, и громко, чтобы Медуза точно услышала, но с интонацией, будто он просто делится случайным наблюдением с котом, произнес свою «убийственную» фразу.

— Слышь, кот… — начал он, и его голос эхом разнесся по ущелью. — …интересная прическа у дамы. Оригинально.

Там, за выступом, женское бормотание и шипение прекратились.

— Наверное, очень удобно… — продолжил Никодим, делая драматическую паузу. — …блох вычесывать.

Тишина.

Это была не просто тишина. Это была абсолютная, вакуумная, оглушающая тишина. Все звуки в ущелье, от шороха ветра до капающей с потолка воды, мгновенно умерли. Шипение сотен маленьких змеек на голове Медузы слилось в единый, низкий, угрожающий гул, похожий на звук высоковольтной линии электропередач перед грозой.

Баюн медленно, очень медленно, закрыл глаза. Он понял, что это конец. Приятно было познакомиться. Он прожил долгую и, в общем-то, неплохую кошачью жизнь.

— Ты, — прошипел он одними губами, не издавая ни звука, — кон-чен-ный идиот.

Никодим же, наоборот, воспринял тишину как знак успеха. Он попал в цель. Он дестабилизировал ее. Нужно было ковать железо, пока горячо. Он решил нанести второй, контрольный удар, чтобы окончательно разрушить ее самооценку.

— А эти секущиеся кончики… — продолжил он так же громко и «невзначай», — …просто кошмар! И никакого прикорневого объема! Я бы посоветовал ей хорошего стилиста, но тут, боюсь, уже ничем не поможешь.

Тишина стала еще плотнее. Теперь она, казалось, давила на барабанные перепонки. Гул змей на голове Медузы стал выше и пронзительнее. Было слышно, как она с тихим скрежетом опустила бронзовый щит на камни.

А потом раздался ее голос. Он не был громким. Он был тихим, ядовитым, и в каждом слоге клокотала такая ярость, что, казалось, от него могут треснуть скалы.

— Кто. Здесь.

Баюн почувствовал, как его шерсть встала дыбом абсолютно на всем теле, включая кончик хвоста. Он понял, что у них есть примерно десять секунд, прежде чем их обоих превратят в изящную, но абсолютно безжизненную каменную композицию под названием «Идиот и его кот».

***

«Кто. Здесь.»

Эти два слова, полные змеиного яда, заставили даже Никодима почувствовать, как по его спине пробежал холодок размером с анаконду. Его план, такой стройный и логичный в теории, на практике начал давать сбои. Он ожидал неуверенности, смущения, возможно, даже слез. Но он никак не ожидал этой концентрированной, ледяной ярости.

Медуза медленно, с грацией разъяренной кобры, встала со своего камня. Ее шагов не было слышно. Она плыла над землей, и за ней тянулся шлейф тихого, угрожающего шипения. Она шла прямо к их укрытию.

— Она идет, — пискнул Баюн, пытаясь вжаться в скалу еще сильнее. — Гений, твой «негхит» сработал как кнопка самоуничтожения. У тебя есть план «Б»?

Никодим лихорадочно соображал. План «Б» был. Он всегда был. В его книге этому была посвящена целая глава: «Как превратить агрессию объекта в сексуальное влечение».

— Не паникуй, — прошипел он в ответ. — Это стандартная защитная реакция. Она проявляет агрессию, чтобы скрыть свою уязвимость. Сейчас я нанесу финальный удар, который сломает ее фрейм…

— Какой еще фрейм?! — взвыл Баюн шепотом. — Она сейчас из нас рамку для своего зеркала сделает!

Но было поздно. Никодим не мог остановиться. Он был игроком, который поставил на кон все и уже не мог выйти из-за стола. Ему нужно было увидеть. Увидеть результат своей работы. Увидеть ее лицо, искаженное не гневом, а неуверенностью.

Он совершил фатальную, непростительную ошибку.

Он выглянул.

Всего на долю секунды. Один быстрый взгляд из-за выступа скалы. Этого хватило. Он не успел рассмотреть черты ее лица. Он успел увидеть только глаза. Два горящих, как зеленые угли, средоточия чистой, незамутненной ненависти.

Он тут же отшатнулся назад, его сердце ухнуло куда-то в район пяток. Он прижался спиной к холодному камню, тяжело дыша. Получилось! Он не окаменел! Его гениальная тактика «краткосрочного визуального контакта» сработала!

А потом он почувствовал это.

Сначала легкое онемение в пальцах ног. Потом оно начало быстро, как чернила по промокашке, подниматься вверх. Холод. Не обычный холод камня, а мертвый, абсолютный холод небытия. Он с ужасом посмотрел вниз.

Его дорогие, отполированные до блеска туфли от Gucci теряли свой глянцевый лоск. Они становились серыми, матовыми, шершавыми. Процесс был виден невооруженным глазом. Идеально отглаженные брючины из тонкой шерсти грубели, превращаясь в камень, и сковывали его лодыжки.

— О нет, — прошептал он. — Нет, нет, нет…

Он попытался пошевелить ногой. Никакого результата. Его ступни и лодыжки превратились в единый, неподвижный каменный монолит, намертво прикованный к полу ущелья. Он стал собственной, персональной статуей. Точнее, ее нижней, наименее интересной частью.

— Она идет! — в его голосе теперь не было ни капли самоуверенности. Только чистый, животный ужас. — Кот, она идет! А я не могу сдвинуться!

Из-за угла показалась тень ее головы, увенчанной извивающимся венцом из змей. Медуза двигалась медленно, с садистским удовольствием, предвкушая момент, когда она сможет в полной мере насладиться видом нового экспоната в своей коллекции ужасов.

***

«Она идет!»

Этот жалкий, полный ужаса писк вырвал Баюна из оцепенения. Он посмотрел на своего «партнера». Картина была одновременно трагической и уморительной. Никодим, гуру самообладания, стоял, прижавшись к скале, с глазами размером с блюдца, и отчаянно пытался сбежать, но его нижняя половина уже предпочла карьеру в области геологии. Его окаменевшие ноги делали его похожим на неудачный садовый декор.

Баюн понял, что слова тут бессильны. В книге Никодима не было главы «Что делать, если твой коуч превращается в известняк». Нужны были действия. Быстрые. Решительные. И, желательно, унизительные для противника.

Его взгляд метнулся по сторонам, сканируя поле боя. Среди трофеев Медузы — щитов, мечей и окаменевших героев — он заметил кучу разного бытового хлама. Видимо, остатки обозов тех, кто потерпел неудачу. И среди этого хлама было оно. Старое, ржавое, помятое, но абсолютно гениальное в своей простоте — железное ведро.

План родился в его кошачьем мозгу мгновенно. Дерзкий, рискованный и очень, очень громкий.

Медуза уже обходила выступ скалы. Она двигалась медленно, смакуя момент. Она хотела увидеть лицо своей жертвы, увидеть ужас, застывающий на нем навечно. Ее змеи-волосы шипели в предвкушении.

— Ну что, критик? — прошипела она, заглядывая за скалу. — Готов к финальной фотосессии? Скажи «сы-ы-ыр»…

Но Баюн был быстрее.

Как рыжая молния, он метнулся к куче хлама, вскочил на какой-то окаменевший сундук, а с него — на высокий выступ скалы прямо над тропой. Он подбежал к ржавому ведру, которое кто-то когда-то, видимо, использовал как шлем.

Пока Медуза делала последний шаг, чтобы насладиться триумфом, Баюн, упершись задними лапами, с боевым, истошным «МЯУ!», которое эхом прокатилось по ущелью, столкнул ведро вниз.

Ведро летело недолго. Но очень точно.

Раздался оглушительный, сочный, вибрирующий «БДЫНННННЬ!!!».

Звук был таким, словно кто-то ударил в церковный колокол гигантским молотом. Ведро идеально, как корона, село на голову Горгоны, полностью скрыв ее лицо и смертоносный взгляд.

Эффект был мгновенным. Процесс окаменения Никодима прекратился. Он почувствовал, как в его икрах снова появляется чувствительность, хотя ноги все еще были тяжелыми и непослушными.

Медуза, ослепленная, оглушенная и абсолютно дезориентированная, замерла на секунду. А потом начала в ярости метаться по ущелью, как гигантский слепой робот. Она размахивала руками, врезалась в скалы («БДЫННЬ!»), спотыкалась о статуи («БДЫННЬ!») и издавала приглушенные ведром проклятия, которые звучали как «Бу-бу-бу-бу!».

Баюн спрыгнул со скалы и приземлился рядом с Никодимом.

— Шевелись, статуя! — прошипел он. — Второй раз фокус с ведром может не сработать!

Он начал изо всех сил толкать своего полукаменного партнера в спину. Никодим, спотыкаясь и волоча отяжелевшие, как будто залитые бетоном, ноги, ковылял прочь из ущелья. Они улепетывали под аккомпанемент яростного «БДЫННЬ!», доносящегося им вслед.

Только когда они выбрались на открытое пространство, Никодим смог остановиться и перевести дух. Его ноги все еще были тяжелыми, а туфли — серыми и шершавыми.

И, разумеется, Система не упустила случая подвести итог.

[Квест 5 «Избежать опасности» — ЗАВЕРШЕН.]

[Статус выполнения: ПРОВАЛЕН (вами). СПАСЕН (вашим спутником).]

[Комментарий Системы: Попытка применить психологическое давление на существо, чья основная функция — превращать в камень, признана субоптимальной. Рекомендуем обновить вашу прошивку.]

[Получено достижение: «Каменные ботинки». ]

[Вам присвоен временный дебафф: «Несгибаемые суставы». Скорость передвижения -20% (24 часа).]

Квест 6: «Консалтинг в кузнице»

Никодим шел, прихрамывая. Это была не та элегантная, едва заметная хромота светского льва, уставшего от бесконечных побед, которую он иногда имитировал на вечеринках. О нет. Это была самая настоящая, унизительная, скрипучая хромота человека, чьи ноги недавно побывали в статусе неорганического соединения. Его дорогие туфли все еще сохраняли неприятный серый оттенок, а суставы в лодыжках двигались с грацией ржавого робота.

Он пытался это игнорировать. Он пытался идти своей обычной, уверенной походкой. Но реальность, в лице его собственных несгибаемых ног, постоянно напоминала ему о позорном фиаско.

Чтобы отвлечься, он делал то, что умел лучше всего — говорил. Он проводил для Баюна, который трусил рядом, бесплатный и не заказанный им семинар на тему «Анализ кризисных ситуаций».

— И пойми, кот, это не был провал, — вещал он, морщась от очередного резкого шага. — Это был ценнейший сбор эмпирических данных. Теперь мы точно знаем, что тактика «негативной мотивации», она же «негхит», неэффективна на объектах с высоким уровнем агрессии и низким уровнем рефлексии. Мы сузили круг рабочих гипотез. По сути, это успех.

Баюн, который уже научился фильтровать девяносто процентов словесного потока своего спутника, язвительно заметил:

— Угу. Особенно успешной была та часть, где твои ноги превращались в гранит. И та, где я спасал твою незанегхиченную задницу при помощи ведра. Если бы не мое ведро, единственное, что ты бы сейчас собирал — это пыль и птичий помет.

Никодим собирался выдать тираду о разнице между тактической победой и стратегическим преимуществом, но в этот момент они услышали его.

Далекий, ритмичный, тяжелый стук. «Бум… Цок… Бум… Цок…". Словно у мира прорезалось гигантское, металлическое сердце. Он посмотрел вперед. Впереди, на горизонте, высилась одинокая, дымящаяся гора, похожая на гигантский угольный террикон. С каждым ударом из ее вершины вырывалось маленькое, аккуратное облачко черного дыма.

— Кузница Гефеста, — констатировал Баюн, прищурившись. — Бог-кузнец. Хромой, вечно злой и очень не любит, когда его отвлекают. Нам туда.

— Зачем? — удивился Никодим.

— Затем, что за этой горой, — кот махнул лапой, — начинаются Ледяные Пустоши. Без Огненного Цветка, который растет только в его хозяйской теплице, мы там превратимся в два симпатичных ледяных изваяния. Ты, кстати, уже почти натренировался.

В голове Никодима мгновенно начал формироваться новый план. План, который учтет все ошибки прошлого. План, который будет тонок, как лезвие, и эффективен, как швейцарский банк.

— Значит так, — сказал он, останавливаясь и поворачиваясь к коту. — У меня есть новая, безупречная стратегия.

Баюн сел и с видом человека, которому сейчас будут в десятый раз рассказывать один и тот же несмешной анекдот, приготовился слушать.

— Я проанализировал свои предыдущие… инциденты, — продолжил Никодим. — Моя ошибка была в том, что я пытался доминировать. Давить. Это вызывает отторжение у примитивных личностей. На этот раз я пойду другим путем. Я применю «постройку под эксперта снизу».

— «Постройку» чего? — не понял Баюн.