Я вешаю свои картины на Стену Истории.
Александр Дюма
В своих любимых песнях я тоже не все слова могу разобрать.
Стивен Кинг
Вымысел и есть предмет и цель романа и радость автора и наслаждение для ума и сердца читателя.
Стивен Кинг
Главное — действие. А не фактографическое описание.
Стивен Кинг
Часть первая
Глава 1
— Здесь есть Вины?
— Не думаю. И более того, я сомневаюсь, что они и на Марсе есть.
— Почему?
— А кто это видел?
— Марсиане говорят — есть!
— Здесь есть марсиане? не знал.
— А ты кто?
— Ты думал, я марсианин? Нет, с дальней Це.
— Не может быть. И знаешь почему? Там нет солнца.
— Но есть Вины, хотя их, как и здесь не видно. Более того, как здесь живут — я вообще не понимаю.
— Да, жарко, но ведь мы не выходим на улицу.
— Никогда?
— Ни-ког-да!
— Наверное, скучно?
— Почему? Нет поля, реки, леса? Вон, посмотри.
На стенах висели головы убитых животных. Медведей, кабанов, волков. В застекленных нишах вместо окон были замурованы утки, гуси, на сучках повыше окон сидели птицы, как-то:
— Пеночка Трещетка.
А пониже ползал Ранункулюнс Репенс.
— Значит, жизнь продолжается? — спросил Вра.
— Да, конечно, просто мы живем Под Куполом, — ответил Дэн.
— Земля тоже, говорят, живет Под Куполом?
— Да, есть и такие мнения. Но с их Куполом нет связи. Если что:
— Придется лететь Космическим Кораблем.
— Это долго?
— Конечно. Больше двух месяцев.
— Значит, будут хорошие фильмы?
— Нет, в этот раз нет.
— Почему? Возьмут законсервированных женщин?
— И знаете, вы правы, именно так. Да я и сам понимаю, что напрасно. Потом от них уже не удастся избавиться.
— Зачем тогда их отпускают, я хотел сказать:
— Реанимируют?
— Надеются, что на Земле все равно погибнут.
— Где же третий? — спросил Вра.
И тут они увидели в окно, что третий дерется на улице.
— Где это происходит? — спросил Вра, — если здесь нет окон.
— Обычно — это секретная информация, — ответил Дэн, — но сейчас я могу сказать, только что была надпись:
— Дел Риччи синего цвета.
— Где?
— Рядом, сейчас, наверное, придет.
— Может помочь ему?
— Просто так не получится.
— Нужно знать Код входа в пространство Дел Риччи.
— Как у нас! Если нет точного Кода обязательно заведут, как минимум, в какую-нибудь другую Риччи. А я так, например, Пасту не ем. Без шариков из мяса Больших Драконов не вкусно, а с ним…
— Дорого?
— Не в этом дело, у нас каждый может съесть два кило с большой скидкой, и еще кило почти бесплатно.
— У нас тоже, но от них же ж толстеют.
— Вот и я хотел это сказать.
Далее, им предлагают выйти, чтобы проверить их способности, в борьбе с террористами. Выйти на помощь третьему сотруднику, вместе с которым должны лететь на Землю для проведения антитеррористической операции.
Они расплатились Лингами.
— Мало, — сказала барменша Га.
— Большой Дракон добавит, — Вра.
— Нет, нет, это не у вас на Дальней Це, можно так шутить, здесь барменша может или сама избить, или выпустить Сторожевого Пса.
— Что выбираете? — невозмутимо, но с легкой улыбкой ответила Га.
— Да ладно, ладно, — Вра полез с свою темно-синюю, с замком из потухшего урана сумку, и протянул барменше еще пачку Лингов.
— Не пойдет, — ответила Га, едва взглянув на них.
— Почему?
— Самопал. — И добавила, включив прямо посередине зала большой экран: — Вот посмотрите, только прислали рассказ о Земле, куда вы летите, про посадку Травки прямо на своих участках.
— Их курят? — спросил Дэн.
— Я не вникала, по-моему, не только.
— Дело не в этом пьют его или курят, — сказал Дэн.
— А в чем?
— В том, мил Це, что ты сам сделал эти деньги, — рявкнула Га.
— Сам? Я не умею.
— Ты видел кино?
— Я не с Земли.
— Не важно. Если возможно во всем Мире, то в нашей э-э Альфе Центавра это делается тем более.
— Что более? Я ничего не понял, — сказал Вра.
— Ты сам вырастил эти деньги, — пояснил Дэн, и попросил пока сделать ему два двойных Хэнна.
— Хэннесси, вы имеете в виду?
— Что значит Хеннесси? — переспросил Дэн.
— Я уже поставила земные цены и земные названия вин, — сказала Га, — я тоже, надо думать, лечу…
— С нами? — удивился Вра, продолжая искать в сумке деньги.
— Не с вами, а сама по себе, у меня, между прочим, спецзадание.
— Пей Хени, друг, — сказал Дэн, и добавил: — Если денег нет эта кружка будет за мой счет.
Вра приподнял рюмку и посмотрел на свет:
— Двадцать пять грамм — не больше.
Вра выпил и тут же воскликнул:
— А! вспомнил, мне дали сдачу.
— С мороженого? — уже без улыбки спросила Га.
Вра сел за ближайший стол, и сказал:
— Я настаиваю, что не буду отвечать за эти Линги, как за подделку.
— Да?
— Да. Я вообще эти лютики только впервые у вас и увидел.
— Вот попался! — радостно воскликнула Га, и кстати налила себе немного итальянского вермута. — За вас счет, — она подняла фужер в направлении Вра.
— Если вы не верите, что у меня есть деньги, как можно пить за мой счет?
— Она верит, что они у вас есть, — сказал Дэн.
— Что значит, верю — не верю? Если я сам уверен:
— Других денег у меня нет.
— Что вы покупали на рынке?
— Я не был на рынке. Более того, я был уверен, что здесь, как и у нас никаких рынков давно нет. Мне эти Линги дали на Таможне.
— Вот сволочи, — сказал Дэн, — сами выращивают.
— Скорее всего, конфисковали у Альфов с левого берега.
— С правого.
— Почему с правого?
— Потому что мы на левом.
— Ну, это откуда еще посмотреть, — сказала Га, и добавила, требовательно взглянув на Вра: — Я еще налью?
— Да, конечно, — ответил он, — я люблю пьяных барменов.
— Я не бармен, а барменша.
— А разница? — и наклонившись к уху Дэна, спросил: — Ее можно трахнуть?
— Не знаю, если только за деньги. Твои Линги она не возьмет. Здесь строго наказывают не только тех, кто сам выращивает Лютик Длиннолистный, но и прикидывается, что не разбирается в фальшивках.
— Но я действительно не вижу разницы. — Вра положил перед собой пять Лингов, которые дал ему Дэн, и пять свои. — Одинаковые.
— Разные, — сказала, вышедшая из-за стойки Га.
— В настоящие добавляют изотоп?
— Нет, — ответила Га, — они просто по-другому пахнут.
— Выходит эти деньги можно использовать для определения: отсюда ли особь?
— Можно бы, — ответил Дэн, — но пока что это не требовалось.
— И вряд ли потребуется, — сказала Га, — Альфа Центавра недоступна для посторонних.
— Тогда откуда же эти деньги? — Вра потряс головой. — Ай доунт ноу.
— А это что за язык? Прошу вас не ругайтесь. И да:
— Лично я не верю.
— Что ты предлагаешь? — спросил Дэн.
— Пусть выйдет один и поможет третьему.
— Ладно, я согласен, но только при условии, что мои Линги будут сертифицированы.
— Конечно, — ответил Дэн.
— Я тоже За, но не понимаю, как это можно сделать. У меня таких прав нет, чтобы принимать листья Лютиков, как валюту.
— А это валютный бар, что ли?
— Нет.
— Тогда почему нельзя взять мои деньги, как простые Альфы?
— Хорошо, но я могу тебе предложить только себя за эти деньги, — рявкнула Га, и кстати добавила себе еще Итальянского Вермута.
— Себя? — повторил Вра, и приложил ко лбу пальцы.
— Ты пытаешься определить, стою ли я этих денег?
— Нет, я думал, что это мне должны заплатить, — сказал Вра.
— За что?
— За мои деньги.
— Он ничего не понял, — попытался успокоить Га Дэн.
— Я пойду, но при условии, что мне обменяют мои Линги на конвертируемую валюту один к одному. Как минимум, это, во-первых.
— Во-вторых?
— Эту ночь ты проведешь со мной. — Он всмотрелся в лицо Га.
— Скорее всего, да, — ответила она, — но это будет, я думаю, морг или больница.
— Третье? — спросил Дэн.
— Даже если я не смогу спасти этого парня, который там бьется с тремя Большими Драконами, ты, Дэн, останешься моим другом.
— Я согласен, ибо верю, что вы, Вра, честный Це. И не проиграете нарочно. Кстати, какое оружие вы выбираете, я должен сообщить эту информацию судье.
— Судье? — не понял Вра. — Я думал, это настоящая драка, а не бой гладиаторов.
— Дак нет, чтобы да, — сказала Га, показывая пальцем, что сама она понимает, о чем говорит.
— Она имеет в виду судью на Винах, — сказал Дэн. И добавил: — Ты понял, что это значит?
— Не совсем. Точнее, совсем не понял.
— Здесь нельзя убивать.
— Да? Впервые слышу, ибо эта добрая леди только что обещалась оплакивать меня в морге.
— Да, это так, но в данном случае не очень существенно, — сказал Дэн и потер переносицу.
— Ты сам-то хоть понял, что сказал?
— Да понял, понял, но боюсь, ты не поймешь.
— Ты считаешь меня глупее паровоза?
— Паровоза? А что это такое? — встряла Га.
— Ну-у, не знаю, так сравнение с движущейся стеной.
— У вас на дальней Це есть паровозы?
— Да отстань ты! — рявкнул Вра. — Или тебе так и хочется записать меня в шпионы-мионы.
— А что это за мионы? — без улыбки спросила Га.
— Так, если я погибну в этом бою, в морг ко мне не приходи.
— Почему?
— Не люблю, знаешь ли, гостей в это время. И вообще, я требую письменного соглашения.
— Зачем? — не понял Дэн, — ты не веришь моему слову.
— Не в этом дело, друг, но чё-то я уже боюсь оказаться в коме после этого неравного боя.
— Тем более, — сказала Га, — ты ничего не будешь помнить всё равно.
— Я его проглочу.
— Кого, рукопись?
— Флешку.
— Ф-ку? Я не поняла, что ты сказал.
— Мы запишем наш Договор на флешку, и…
— И ты ее проглотишь, — закончила Га. — У вас бумагу называют флешкой?
— А у вас?
— У нас просто бумагой, — сказал Дэн.
— Хорошо, тогда я положу эту Бумагу в Банк. Банки-то, надеюсь, здесь еще есть?
— Хорошее слово сказал, — Дэн даже хлопнул нового друга по плечу. — Еще!
— Ты прав, — резюмировала Га, — были, но Уже — нет.
— Почему?
— Не знаю, все брали там деньги, неверное, вот они в конце концов и кончились, я так думаю.
— Деньги кончились вместе банками, — повторил Вра, и добавил:
— Поэтому вы перешли на Лютики.
Вра вышел и упал на снег. Вся арена была усыпана лепестками белых роз. Зачем?
— Естественно за тем, чтобы была видна кровь, — констатировал для себя Вра. И даже забыл удивиться, что ее нет на этом белом ковре. Может быть забыл, что вышел на продолжение боя, а не для того, чтобы его начать?
Ему подвели коня.
— Вот из ит?
— Это лошадь, — был однозначный ответ.
— Как тебя понимать, амиго? — спросил Вра. — Будешь отбивать атаки слева, окей?
— А ты?
— Я справа.
— А по центру кто? Дядя Федя?
— Без центра, просто берем в клещи и давим.
— Как? Их трое, а нас двое. Более того, их уже четверо.
— Где, не вижу, ах, да, точно, но они объединились, может и мы так сделаем? — спросил Вра.
— Кто на ком, я на тебя, или ты на мне?
— Надо подумать.
— Нет времени думать друг, давай я на тебе, — сказал Пипи, как назвал его за минуту до этого Вра в честь той бутылки французского шампанского, которую Га дала ему с собой со словами:
— Выпьешь за нашу победу.
— Я не пью шампанского.
— Все равно возьми.
— Окей.
А этот слон, которого подвели ему на арене, от радостной встречи с Вра развернулся и так лягнул задней лапой, что попал именно по бутылке, от чего она и разбилась.
— Зачем ты это сделал, пришелец? — мягко спросил Вра.
— Прости, у меня еще мало опыта, и я не мог попасть точно по пробке.
— Ты хотел ногой открыть бутылку шампанского? — удивился Вра.
— Дак естественно.
— В там случае надо было бить по-гусарски: по горлышку.
— Отличная мысль, но, к сожалению, пришла опосля, — констатировал Пипи.
— Мей би, мне сесть на тебя, как сделала вон та Шкура? — Вра показал на мохнатого Казака в бараньей шапке, и такой же, похоже бурке.
— Та не, я знаю Дзюдо, как Жан-Клод Ван Дамм, поэтому позволь мне остаться просто рядовым бойцом.
— Ты хочешь быть спецназовцем?
— Да. Как Жан-Клод Ван Дамм в фильме про свою черную губастую любовницу.
— У вас здесь есть фильмы?
— А у вас?
— Пока нет.
— Откуда же ты знаешь про Жана-Клода Ван Дамма?
— Это ты знаешь, я — нет.
— Ну, теперь ты знаешь?
— Теперь — да.
— Ну, и окей, ты переместись на моё место, а я возьму на себя всадника.
Несмотря на стратегические разработки Вра, скоро все смешалось, хотя Пипи и успел два раза уложить своего главного противника по имени Буцефал с красивой Шкурой на спине. В том смысле, если кто правильно понял, так звали бойца по имени Шкура, красивого бойца. Он слез с коня и сказал:
— Хрен с вами, деритесь сами.
И Пипи провел два отличных приема Дзюдо. Сначала Переднюю подсечку в падении — хотя и не надеялся на удачу, так просто сделал, чтобы вывести Буцефала из равновесия, но этот мышастый парень улетел почти во вторые ряды Амфитеатра.
Ну, а потом был еще более рискованный прием. Нет, пока что не Мельница — тем более, она, возможно здесь запрещена — а Бросок через голову с упором стопы в живот.
— Тоже бы можно запретить, — сказал интеллигентный Журналист, каким был Дэн. Они с Га смотрели бой через Вины.
— Тогда уж это будет не бой, а детский сад, — ответила барменша.
— Не знаю, не знаю, такого коня и я бы взял себе.
— Ну вызовешь его на бой на пути к Земле.
— Кого? Коня?
— Обоих, я думаю. Этот красивый Шкура с ним не расстанется.
— Куплю всё равно, — сказал Дэн. И добавил: — Он подходит для моей комплекции. — И Буцефал как будто его услышал, сделал бросок Через бедро с захватом и перешел на удержание.
Глава 2
— Да-а, — ахнули трибуны, что могло означать и обратное. А именно:
— Задавит весом. — Хорошо, что подоспел Шкура, и попытался взять голову Буцефала в зацеп. Имеется в виду:
— Задушить за шею. — Не удалось, но задушить до конца Пипи он не смог. Тем более, что судья прокаркал конец первого раунда. И не удивительно:
— Если попугай может говорить, то каркать тем более.
— Скажи:
— Кар-р-р, — предложила кстати Га Дэну, но он ответил отказом:
— По крайней мере, не сейчас. — И более того:
— Пусть лучше каркает он, — Дэн показал на голографию Вра.
— Нет, я на всякий случай, если он будет травмирован. А все к тому идет, — сказала Га.
Но оказалось, что один из четырех мушкетеров даже не вышел на второй раунд. Некоторые даже не заметили — больше следили за конем — как Вра провел ему два болевых, хотя и не до конца. А под конец бросил с большой амплитудой через спину. И хотя этот парень Корень Большой Пальмы и упал на бок, но едва уполз с арены после гонга, в том смысле что кукареканья Попугая.
— Корень не выше… — Га не смогла завершить свою мысль. — И знаешь почему? Я не понимаю, что происходит. Честно.
— Что именно? — спросил Дэн.
— Этот Шкура начал душить своего коня, Буцефала, зачем?
— Чтобы не достался мне. Шутка. Думаю, он просто хотел оторвать его от Пипера, слишком разошелся.
— Что значит: разошелся? Я не понимаю.
— Ты думаешь, они должны драться двое против троих?
— Вообще-то, я думала, что так и будет. Ну, если вышли еще и лошади, то 4 — 2.
— Да, — сказал Дэн, и добавил: — Чтобы понять, могут ли бойцы достаточно хорошо ориентироваться не только здесь на Альфе Центавра, но и в околоземных, и даже более того:
— В Земных условиях, — на второй раунд изменили условия.
— Изменили, не поставив известность тех, кто уже дрался в первом раунде? — не поняла Га.
— Более того, тут даже непонятно, что считать первым раундом: то, что было до нашего дорогого гостя Вра, или первый раунд — это первый бой с его участием.
— Хренопасия какая-то, — выразилась Га.
— Почему?
— Тут народу даже не хватает. Если только коня считать за того, что был до выхода Вра на арену.
— Да, наверное, его и хотели запутать, введя нелогичные вводные, но ему, как оказалось, всё по барабану. Что с конем пить, что на нем ехать.
— Я бы так не смогла.
— Ты уже в него влюбилась?
— В кого, в Пипера, Пипи, — как назвал его Вра.
— Давай так: ты возьмешь себе Пипера, а я Буцефала, — сказал Дэн.
— Не путай меня, пожалуйста, я поеду не с конем, а с Вра.
— Не выйдет.
— Почему?
— Только что прислали вводную с Дальней Це.
— Он любит другую?
— Да, Ольгу.
— Кто такая, почему не знаю?
— А нет никого, просто Ольга.
— Тогда я пойду ретранслируюсь в Ольгу. А че? Они вот, что вытворяют, даже понять невозможно, кто с кем дерется. Сплошной реслинг.
— Вот из ит, Реслинг?
— Сплошные договорные матчи. До-договаривались до того, Корень заболел, и не вышел на второй раунд, а он и не должен был выходить вообще, Вра и пришел биться вместо него.
— Почему? — возразил Дэн, — по-моему, они должны были биться вместе, бок о бок, а уже во втором раунде, Корень не должен был выходить. Так написано в программе.
— Вот видишь, они даже нас запутали. Неужели такие условия нас ждут на Земле? Дай, я посмотрю программку, может ты меня обманываешь, или не понял чего-нибудь?
— Не дам, у тебя должна быть своя.
— Мне никто не присылал.
В это время на арене остались только Пипер и Буцефал. Вра пытался подняться, встал на одно колено, и махнув рукой, опять грохнулся, подняв тучу пыли.
— Ты посмотри, он как будто пьяный! — воскликнул Дэн.
— Не заговаривай мне зубы, дай программку, — Га протянула лапу.
— Иди, тебя зовут.
— Куда?
— Ты не знаешь?
— Нет.
— Ты уже Ольга, и должна знать, куда тебе сейчас надо.
— Ах, да, точно, в больницу, он ведь ранен.
— Не выдумывай, ты просто переволновалась — они в сауне.
Перед Космическим Кораблем проверяли билеты, и у одного парня билета не было.
— Я потерял билет.
— Чушь, — сказал хромой Корень. А билеты проверял именно он.
— Вы находите?
— Нахожу ли я? Да, нахожу, вы правы.
— Я прав?
— Да.
— Тогда проходите. Тем более, где-то я вас, кажется, видел! — крикнул Корень уже в спину этому парню. Больше расспрашивать не решился. И знаете почему? На спине, у прошедшего без билета, было написано:
— Иначе, — по крайней мере, он так прочитал, и решил, что это скорее всего тайный агент.
— Конкурент, — добавил Корень.
Но Ко — Конкурента не пустила стюардесса.
— Корень! — рявкнула она из двери Звездолета, — почему посторонний на борту.
— Если он посторонний — выбрось его, — решил не связываться хромой Корень. Впрочем, он даже не понимал, почему у него болит немного нога, почему хромает. Врач обследовал и сказал:
— Окэй, — пляшите.
— Я бессмертный — не могу, — пошутил парень. Хотя знал: по земным меркам каждый Альфацентавровец — практически:
— Бессмертен.
— Пусть докажет, что он на самом деле Ученый, — крикнула опять стюардесса из Звездолета.
А этот Ученый был уже внутри, сидел у игорного стола. Как принято в перелетах до Земли играли в Девятку. Этот Ученый или, если читать наоборот Иначе — что-то похожее на имя индейца в фильме Мела Гибсона Апокалипсис — неожиданно признался, что играть в Девятку:
— Я не умею.
— Точно, Иначе, — рявкнула Га. Она была стюардессой, и поэтому была очень злой. Дак, и естественно, потому что не стала Ольгой, в качестве которой должна была лететь на Землю вместе со своим будущим мужем Вра. Но Вра по принятому на Альфе обычаю не выбрал ее среди двенадцати других.
— А если бы их была тысяча, или даже две? — задала риторический вопрос несостоявшемуся мужу Га.
— Легче бы не было, — простодушно ответил Ученый.
Га хотела дать ему пощечину, но вперед выступила одна из тех двенадцати девушек, и перехватила руку барменши.
Га сразу провела Заднюю Подножку, но не удачно: девушка не расцепила захват, и бросила Га за ее барную стойку, приемом с упором стопы в живот.
Они решили биться до первого перелома руки или ноги, но Дэн решил этот спор за Ученого звездолетчика, прояснив ситуацию:
— Что? — спросила Га, — вас не поняла, прошу повторить.
— Этот не он, — опять растерянно ответил Дэн, хотя и сам направил Га к этому парню, когда он появился из Амфитеатра.
Рычаг коробки передач в ее головке с блондинчатыми волосами переключился в положение:
— Назад, — видимо, это был Автомат, и она поняла, точнее, наоборот, не поняла, как могла ошибиться. — Это все из-за тебя, Дэн. — И добавила:
— Нельзя быть таким безответственным.
— Обдернулся, прости, — и сам ужаснулся Дэн.
— Если что, ты возьмешь меня с собой. — Сами дамы не могли лететь, только с мужьями. Или по крайней мере, с большими поклонниками.
Дэн согласился, но не прошел Детектор Правды, который проверил, что как не муж, а большой поклонник Дэн сделал слишком мало подарков Га, как-то:
— Только сапоги из натуральной кожи, но не женские, а просто офицерские, да кольцо из Анаптаниума.
Сапоги не модные, а Анаптаниум на Земле:
— Ничего не стоит. — Хотя и сделал оговорку:
— Скорее всего.
Тем не менее, принял решение:
— Пустить, — но только, как стюардессу.
— А если Звездолет сломается? — спросила Га.
— В том смысле, что не сможет лететь назад? — спросил Детектор, и ответил: — Останешься там, командовать Женским Батальоном.
И вот теперь та дама, которую выбрал, точнее не выбрал, а это она заступилась в баре за Иначе, и которую тоже взяли в этот полет стюардессой предложила драться за:
— Него, — она показался пальцем на Иначе.
— Я сам бы мог постоять за себя, если бы играли в Покер, — сказал парень, но, прости, в Девятку не умею, не удосужился изучить. — И добавил: — Впрочем, могу, если разрешите научиться По Ходу Дела.
— Меня зовут Ан, если ты не забыл, — обратилась девушка к Иначе, и я выручу тебя во второй раз. И знаешь почему?
— Почему?
— Ты сделал мне протекцию в это Путешествие на Землю. — И не отрицай, пожалуйста, — добавила она, видя, что парень чё-то задумался.
И девушки тут же надели земные костюмы Дзюдо, одна розовый, другая желтый. Почему такие цвета? Не удалось более точно установить, какие они на Земле.
Но Хромой Корень, который проверял билеты, оказался и командиром этой Экспедиции:
— Только шашки или шахматы. — И все поняли:
— Пока хватит Дзюдо, можно играть только в Девятку. — А как пересечем Меридиан, то и в Покер. И знаете почему? Боюсь, не многие на Земле умеют играть в Девятку. Поэтому, не чтобы Они, а Мы сами будем учиться играть в Покер.
— Нет, но наверно, можно будет и в Девятку, — влез Вра, только что вышедший из буфета, — иногда.
— Когда, Иногда? — спросил опешивший Корень.
— Если до атаки осталось мало времени, минут пять-шесть, покер разыграть не успеть.
— Ах, если не успеть, тогда да, можно и в Девятку, почему нет, ведь так хочется вспомнить прошлое, как мы здесь хорошо жили на Альфе Центавра. Как говорится:
— У вас сколько, семь? а у меня, прощеньица просим, семь с половиной!
— Шучу — восемь, — закончил за него Вра.
Пока мужчины разговаривали дамы все равно раздрались. Да так, что даже сломали Подножку Звездолета, по которой взбирались пассажиры.
— Я виноват, — сказал Корень, залазьте так и отчаливаем.
— А я? — спросил Иначе.
— Лети, конечно, и знаешь почему? Подножка-то сломалась, этому должно быть какое-то оправдание, и это оправдание ты.
— А! вот билет, — воскликнул Иначе, — он записан у меня на руке.
— И это? — Корень приподнял рукав френча Ученого, — вер-на-а.
Было написано две единицы и две восьмерки.
Но это надо было еще додуматься составить из двух палочек и четырех кружков число. И это число было:
— Тысяча девятьсот восемнадцатый.
Далее, это ошибка Винов? И надо сто лет идти туда, в 1818 году.
Всю дорогу Га вертелась около Иначе, что многие этого не поняли, в частности и сама Ан, которая, как жена сидела рядом с Иначе и подсказывала, как ему лучше играть в Покер.
— Я сам специалист, — иногда мрачно высказывался Иначе, — но тут же получал ответ:
— Я пока еще замужем за одним тут, так что мои подсказки на тебя стопроцентно не действуют.
— А…
— А если поженимся, когда я разведусь, то всё равно ты можешь считать себя Почти свободным человеком.
— Почему? — спросил Иначе Почти?
— И кстати, — влезла Га, — я вспомнила, как звали того красивого индейца из племени Майя, которого он спас.
— Кто? — это рявкнула, слегка полуобернувшись Ан. — И да: что ты здесь вертишься? Сказано же:
— Занято!
— Кем, простите, тобой? — И Га добавила: — Это вообще комильфо сидеть женатой бабе с незамужним енералом.
— Корень! — позвала Ан, не пожелав обменяться любезностями с Га, — убери от меня и моего будущего мужа свою стюардессу.
— А то что? — задумчиво спросил Корень: он внимательно рассматривал два короля среди своих пяти карт, и пытался решить:
— Бросить их, или ждать третьего?
— Или я выброшу ее в иллюминатор.
— Бросай. Они небьющиеся.
— Я разобью.
— Более того, это и не иллюминаторы.
— А что?
— Так только видимость.
— Может, эт-та, — сказала Га, — тебе пересесть к тому Корешку? — она кивнула на командира десанта.
И они уже опять взяли захваты на своих сине-желтых куртках, неизвестно откуда появившихся. Оказывается, Дэн выдал. Где взял? Вез в подарок тем из Землян, кто ему первыми понравится, но решил две слишком мало, чтобы дарить, отдал этим дамам Га и Ан.
— По крайней мере, драться будут по правилам. — И добавил: — Тем более все равно лучше сначала постирать, прежде чем дарить. И знаете почему? Вдруг сядут, а потом жаловаться будут, что велики.
— Малы, — поправил его Вра.
— Да, точно, никак не могу запомнить, что больше: малы или велики.
— Ты в покер играть умеешь? — спросил Иначе.
— Дак, естественно, учусь.
— Больше — это четыре Короля, а меньше — четыре Дамы.
Как это ни удивительно — никто не возразил. Изображались, что все уже научились играть в Покер. По крайней мере, уже запомнили основные комбинации. Но никто еще, кроме Иначе, не знал, что главное в этой игре не какая комбинация карт, как называется, а:
— Какая она у кого в данный момент. — Казалось, что знать это Всегда — невозможно. Хотя и этого мало, важно понять, понимает ли противник, что вы поняли его комбинацию.
Неожиданно раздался крик ужаса:
— Из кабины пилотов вышел этот самый пилот, он едва волочил ногу, и упал через три шага.
— Наверное, тоже играл сам с собой в Это дело, — сказала Га, но ей не дали уточнить, в какое именно.
— Это не метеорит, — сказал Дро и потерял сознание.
Га тем не менее констатировала:
— Над ним не было начальника, а под ним — будильника.
— Тебе надо было там находиться, — рявкнул Корень.
— А здесь кто будет вам прислуживать, — без знака вопроса рявкнула Га.
— На Земле спишу в санитарки, — тем не менее резюмировал Кор.
— А хо-хо не хо-хо?
— Что? Ты еще здесь?
— А где мне быть.
— Бегом марш за штурвал Звездолета.
— Там нет штурвала, — хотела сказать Га, но вспомнила, что штурвал, как раз был зачем-то в кабине пилота. Правда, он был убран под панель приборов, но нажатием белой кнопки освобождался. Когда, зачем?
— А хрен его, точнее, ее знает.
Но тут неожиданно объявили:
— Надеть Земные костюмы.
Га юркнула в каюту пилотов и нажала Белую Кнопку. Это ей подсказала автоматическая память.
— А вот, что делать дальше? — спросила она у себя, — не знаю.
Обернувшись назад Га увидела белый костюм, встала, осмотрела его — ничего особенного:
— Нет никаких антигравитационных механизмов. Надела, опять села за приборную доску со штурвалом, и тут всё стало ясно:
— Земля уже рядом, пора включать форсунки для мягкой посадки. А точнее, просто автоматику.
И она включила. Но! автоматика была уже включена, а теперь отключилась. Загорелась надпись:
— Уверены ли вы в отключении Автоматики.
— Без знака вопроса, — констатировала Га, — значит, всё нормально. Почему? Ну-у, я уверена. — Она вытянула руку вперед. — Дрожат. — И она опять рванула штурвал на себя.
— Тебе где мозги вправляли? — спросил Кор, приоткрыв дверь. — Мы уже пролетели на двести лет вперед.
— А какая разница? — спросила Га, — нам все равно, сто туды-твою, сто…
— Прекрати, и быстро возвращайся, мы и так уже попали в Небытиё.
— Я могу, но самое большое только на сто лет назад.
— Почему?
— Дак, ниже плинтуса уже.
— Плинтуса, значит? Ну, возвращайся хоть на сто. Я тебе устрою, как приземлимся такое, что почувствуешь себя:
— Ниже плинтуса.
Глава 3
— Бел-ы-ы-е-е! — немного разочарованно сказала одна девушка другой.
У многих на одежде были вышиты имена, как предполагалось по протоколу. Но не у всех.
— Почему не у всех имена? — спросил Кор, как он сказал встретившего его:
— Парламентера.
— Нэ успели.
— Что значит, не успели? — возмутился Корень. — Мы вам послали Предупреждение о Прибытии сто лет назад. Мало?
— Дак, мы его получили только, практически на прошлой неделе.
— Что значит, Практически?
— Ну, я точно не считал, но примерно-то всё равно прав.
— Имя?
— Чья?
— Охренеть можно! — рявкнул Кор, — что значит:
— Чья? — У вас есть какие-нибудь прекрасные дамы, чтобы я мог с ними общаться с вдохновением?
— Есть. Да, есть, — повторил парень, но боюсь не про вашу честь. — И продолжил, не давая Кору еще раз возмутиться:
— Оне Красные.
— Вот из ит, Красные?
— Ну, вы в белом, а мы-то: в красном.
— Что-то незаметно.
— Наденьте приборы ночного видения и заметите.
И Корень, командир экспедиции, надел.
— Действительно, — выдохнул он, и добавил: — А так незаметно.
И подошли к нему две прекрасные дамы:
— Татьяна.
— Александра.
— Могли бы и не говорить.
— Почему?
— У вас на… кстати вы откуда, с Марса или с самой Альфы Центавра?
— Дак, оттуда, естественно, — ответил Кор.
— Конспиратор, — хлопнула его по одному плечу девушка с надписью на груди Татьяна.
— Ночью расскажет всё без утайки! — ударила по другому дама, на груди которой было изображено длинное имя:
— Александра.
— Зат-трудняюсь прочесть, — сказал Кор.
— Да зови просто, как своих рабов, тамоди на небе:
— Танька да Сашка.
— Таня, значится, и Саша, отлично. Честно, я сам удивляюсь, что могу говорить на земном языке, как абориген.
— Еще раз нас так обзовешь — всё, так и будем тебя звать:
— Абрр.
— Вот из ит — Абрр.
— Ах-ха-ха. Ха-ха! — рассмеялись девушки.
— С Луны, а не знает, что такое Рыб-ба!
— Простите, что такое рыба я знаю, но рыба — это Абыр-р-р.
— Мы говорим скорописью, — ответила Щепкина-Куперник, Таня. И добавила: — Я буду писать о вас пьесу, али даже ромэн.
— А я буду вашей женой, — сказала Коллонтай, Саша.
— Нет, нет, нет, пока что никаких жен, мы все здесь, — он махнул рукой на приближающуюся делегацию с Альфы, — дали клятву не жениться на землянах, пока не свяжет электрический разряд.
— Что такое электрический разряд? — спросила Ще-Ка.
— А эта вот так, — ответила за командора подруга Кой.
Она зашла сзади и пощекотала Корика — как она произнесла уменьшительно-ласкательно — за ребрышки.
И так продолжала играть на нем, пока не допела до конца целый куплет песни:
Как ныне сбирается Вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам
И села и нивы за дерзкий набег
Обрек он мечам и пожарам.
(Стихи А. С. Пушкина)
А Танька вспомнила своего деда, актера Щепкина, и спела под эти же ребрышки:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Турецкий Вал
Белой Армии — Отва-а-л-л-л.
(Оригинал текста П. С. Парфенов)
— Чушь и бред, так не поют, — встряхнулся Корнилов — как его тут же прямо под аккомпанемент ребрышек обозвала Коллонтай — нужен оркестр. Или по крайней мере, магнитофон.
— Вот из ит, магнитофон? — спросила Таня Щепкина.
— Щас включат, — ответил Кор, и добавил: — Маг сюды-ы.
Далее, включают песню — какую? — и под эту песню Га и Ан дерутся с Кой и Ще-Ка. Песня Малежика — Провинциалка.
— Он обозвал нас Провинциалками, — со слезами на глазах сказал артистка Щепкина.
— Придется ответить, — тоже чуть не заплакала Алек.
И концерт, заготовленный для приветствия аборигенов Альфы и ее Центавры был заменен боем между двумя сладкими парочками:
— Га и Ан со стороны межпланетного сообщества и Артистка и Любовница Комиссара — моряка Черноморского флота Дыбенко — с другой.
Для справки: Дыбенко просил Коллонтай называть его моряком Черноморского флота:
— Для конспирации, — так как чаще бывал в районе Балтфлота.
Первый раунд Ар и Лю проиграли. Ан и Га провели каждой по два приема, и что характерно, оба из стойки и с большой амплитудой. Но земные дамы выдержали сильные удары, ибо были они о свою матушку-Землю. Но больно было, было. Тем не менее обе хором залаяли:
— Ничего не было. — А судья был с Альфы, Дэн. Ему было стыдно сразу отправлять таких красивых девушке в откат, и он признал их:
— Абсолютную правоту. — Чем, естественно, вызвал бурную реакцию своих Ан и особенно Га.
— Я тебе больше никогда не дам, так и запиши себе в Ноутбук.
Но Дэн ответил достойно:
— Ну-у, во-первых, сколько я ни просил, так, кажется, ничего и не было. — Ибо:
— Я бы знал.
— Во-вторых?
— Что? Ах, во-вторых, они наши гости, и мы не можем их обижать против их же воли.
— Ты хоть сам-то понял, чё сказал? — рявкнула Ан, правда негромко. Понимала и даже сказала:
— Им же хуже будет. — Но.
Но вышло по-другому:
— Коллонтай и Щепкина-Куперник предложили начать вторую серию с:
— Пятидесяти метров и постепенно сближаться.
— Нам по барабану, — ответили с Альфы Центавра, — начинайте хоть с конца, как говорится, футбольного поля.
И начали, хотя Дэн, хотел возразить:
— Бить только руками и ногами, — его девушки поняли, что хочет запретить бить головой.
— Пусть делают, что хотят, — сказала Га, — но одной из них я сёдня точно голову сверну.
Ан:
— Я сломаю ногу.
Но не смогли даже пересечь центральный круг, откуда начинаются все матчи.
Анна упала уже через десять метров, а Галя — как удлинили их имена до земных любознательные зрители — через двадцать метров.
Альфовцы ахнули:
— Как можно бить с такого расстояния?! — и уже готовы были на всё, лишь бы их не забрили в бараны с рабскими наклонностями.
— Почему никто не предупредил, что у местных жителей есть такие огнестрельные способности? — спросил Кор у Вра.
— Так никто и не знал, — Вра.
— Чего не знал? — Кор.
— Что мы попадем сюды.
— Да-а, мы летели в совсем другое место.
Пришел парень по имени Александр Пархоменко и предложил:
— Опять наладить отношения.
— Как? — спросил Кор.
— Мы подарим вам всем по Кольту Сорок Пятого калибра, — сказал другой, это как раз был Дыбенка, любовник одной из участвовавших в бою дам. А может и обеих.
И дали:
— Пять Анаконд, семь, Браунингов, и десять Кольтов Кобр.
От радости инопланетяне забыли все на свете, как-то:
— И про убитых Ан и Га, а также про количество патронов, необходимых для этих Кольтов, думали, по мешку на каждый хватит на всю жизнь.
Далее, Га и Ан оживают, как?
Решили похоронить с почестями в честь первого на памяти этого поколения контакта Людей и Альфов.
— Так мы даже лучше будем понимать, что такое огнестрельное оружие, — сказал Дро — водитель, как сказал Котовский при первом знакомстве:
— Кобылы, — и показал на космический корабль с Альфы Центавра, который действительно стоял на четырех ногах, как корова. Но можно было при желании и земном воображении признать за так любимую всеми, в том числе и этими ребятами, Пархоменко и Котовским:
— Лошадь. — Как говорится кратко: сие благородное животное и так далее. Как-нибудь при случае повторю.
А! вот как раз опять, эти ребята Пархоменко и Котовский посадили Ан и Га — убитых на дуэли, если кто не забыл — на лошадей и повезли.
— Куды?! — заорал Дрозд, как его уже прозвали на Земле:
— Водитель Кобылы. — ВК, не путать с КВВК. А это, впрочем, щас будет.
И Дро нагнал Кота и Птаху, как по альфовской аналогии назвал он Пархоменко. С Котом-то понятно: вороватые, лихие замашки. Но Пархоменко действительно:
— Летал на коне.
Альфовец догнал этих ребят только, этеньшен:
— В бане.
— Да вы что?!
— А что?
— Банкет еще не закончился, а вы тащите наших девок в баню, — рассказал Дро.
— Они же ж мертвы-е-е, — в свою очередь рассказал Котовский.
— Дак, тем более, наверно, нельзя так делать? — спросил Дрозд, так как точно не знал еще, можно ли так делать.
— Мы их не трахать сюда притащили, — сказал Пархоменко.
— А зачем? — не понял Дро.
— Будет откачивать, — ответил Кот.
— Это лечебное заведение? — Дро.
— Лечебно-профилактическое, — ответил Кот, и добавил: — Ибо. Ибо, если человек оживает, то уж потом обязательно пойдет трахаться только в баню.
— Вы мне зубы не заговаривайте, я в полете изучал земную историю: люди никогда, практически, не оживают.
— Да, оживают, — махнул рукой Птаха, — просто это не может быть известно.
— Почему?
— Они воскресают под другими именами.
— Е-рун-н-да-а! — рявкнул Дро, — попрошу отдать мне наших девушек взад.
— Пожалуйста, — сказал Котовский, — вы можете считать наших-ваших дам мертвым, от этого тебе будет легче?
— Более того, может быть, земляне и не воскресают из простых покойников, но на альфавцах никто ж ишшо не пробовал.
— Попробуем? — задал почти риторический вопрос Кот. А Дрозду уже налили. Он выпил, согласился, и только потом спросил:
— Что это было?
— Испанское коллекционное вино за пять тыщ, — сказал Котовский.
— За пять тыщ чего? — спросил еще не опьяневший Дро.
— Ты чего хочешь? Золота?
— Бриллиантов? — Кот.
— Со всеми еще выпью, потом скажу. — И сказал:
— Аники у вас есть?
— Вы имеете в виду Анаптаниум?
— О! молодес-с, — решил Дро, значит есть.
— Сколько надо? — спросил Кот, он услышал это слово только пятнадцать минут назад, когда они скакали в баню. Птаха ему сообщил, что есть на Альфе Центавра Камень Жизни и называется толи:
— Унобтаниум, — толи:
— Анобтаниум, — но по-нашему, по-Одесски будет:
— Анаптаниум. — Аник.
Еще по дороге Кот передал записку своему помощнику-ординарцу Махно — в смысле, чтобы первый встречный ему передал:
— Привези в баню рукавицу Ониксов.
И этот парень, пацан, решил сам заработать на этом деле. Он работал мастеровым по изготовлению шашек и шахмат, и других шкатулок именно из оникса и агата, мечтал стать хозяином этой мастерской. Несмотря на такое распространение этого камня, многие считали его очень дорогим, особенно в сочетании в перстне с червонным золотом.
— Ты кто? — сразу спросил его Котовский.
— Олух! — крикнул уже слегка, а может и даже более того запьяневший, Дро.
И действительно, парень был в онучах и в рваном треухе.
— Я лаптем щи не хлебаю, Альфовец, — достойно ответил пацан. — Кстати: Чапаев.
— Что нужно, я не подаю, — ответил Дро, — и знаешь почему? Не взял с собой.
— Я принес, что ты просил, — сказал Чапаев, и протянул Котовскому рукавицу.
— А где батька? — спросил Котовский.
— Какой батька?
— Махно.
— Он молодой, так-то и я батька.
— Ладно, разбер-ремся, давай Аники.
— Тока за небольшое вознаграждение, — Чапаев.
— Будет, не сумлевайся! — обнял его Пархоменко.
— Согласен! — рявкнул маленький Чапаев.
— Ну, давай.
— Давай уехал в Одессу — залог, пажалста.
— Дай ему что-нибудь, — сказал Котовский.
— А что я ему дам? Пулемет, может быть? Да вдобавок с тройкой вороных.
— Кольт хачу, — сказал Василий Иванович.
— Дай ему Анаконду, пусть согнется в три погибели от тяжести, — сказал Котовский.
— Да? А мне чего? — спросил Пархоменко.
— Еще достанем.
— Возьми-те меня на дело, — сказал Чапаев, — я сам выберу себе, какой Кольт мне больше нужен. Авось, понравится Браунинг. Или Смит-энд-Вессон.
— Давай, мил паренек, сюда Аники, я сам тебе подарю, может быть, даже Кобру.
— Давай сначала я посмотрю, вот из ит. — Чапаев.
Наконец вмешался Котовский:
— Ты чё в натуре, откати сюда камни.
— Э-э, так сказать, — начал Чапаев, — я должен знать, за что идет такой непримиримый торг.
— Хрен знает что, — ответил и Дро, — я уже и сам не помню. Может вы хотите карту местности?
— Какой местности? — Птаха.
— Нашей, Альфы, так сказать, Центавры, — Дро.
— Центавра, — поправил его Чапаев.
— Очень, очень вер-р-р-на-а-а, — высказался Дро, и покачнулся.
— Приляг, приляг, мил человек, на лавку-то, авось легче станет, еще выпьешь. Коньяк хороший, сам покупал, — Кот.
— Это очень дорогие Аники, — я просто так их не отдам, — сказал Чапаев.
Котовский разозлился, и хотел врезать Чапаеву, да прямо по жопе, как малолетке, но парень убежал на другой конец длинного стола из свежего дуба. Хотя скорее всего, это была сосна, или что-то другое, ибо дуб крепок и дорог, а денег пока еще мало.
— Ты откуда вообще взялся? — спросил Пархоменко, и посмотрел на Котовского.
— Я?!
— Да не ты, а он.
Пока они разговаривали Дрозд спустился под стол, и прополз на карачках до торца, у которого маячил Чапи. И как раз тут же положил тяжелую рукавицу с Аниками на пол. Ее и взял, быстро думающий, несмотря на почти уже систематическое пьянство Дро.
У Дро был с собой один камень Унобтаниума с самой Дальней Альфы, его подарил ему, точнее, дал на хранение-провоз на Землю Дэн:
— На всякий случай, как сказал он, — авось пригодится.
— Они не знают, что это такое, не будет иметь ценности, — сказал Дро Дэну.
— Авось проявятся какие-нибудь его новые способности, — ответил Дэн.
— Ладно, если только кого обмануть, но и то сомневаюсь, что это возможно: на Земле народ алчный, охочий до золота, как грится:
— Камень лучче в рот не клади.
Глава 4
— Ты откуда знаешь? — Дэн.
— Изучаю науку, генерал.
— Да вранье это все, одни придумывают, а другие верят. И кстати, почему: Генерал?
— Наука, пришла информация с Земли, что ты генерал, уж не знаю чего, но есть — значит есть.
— Ты хочешь сказать, Земля опережает нас во времени настолько, что это можно заметить?
— Да.
— Не верю. — Тем не менее, еще больше поверил Дро и отдал ему свой Уно с Дальней Центавры.
И.
И вот этот камень Дро, чтобы не потерять в бане положил в мешочек, а точнее, это была рукавица, где были простые ониксы. Хотя и голубые. А Анаптаниум, который был на Альфе серым, здесь стал, имеется в виду в компании с ониксами:
— Зелено-красным. — Может быть даже наоборот:
— Красно-зеленым.
— Хорошо, что не красно-белым, — разумно резюмировал пьяный Дро, заглянув в рукавицу, которую уже в зубах тащил к своему месту. Куда? И понял, что заблудился. Это под столом-то!
Если бы какая-нибудь дама увидела, непременно сказала бы:
— А еще космонавт!
Летает, а спрашивается:
— Ихгде? — Под столом? Так-то и я могу.
Вы, может, и можете, но вот будущие господа, точнее:
— Товарищи енералы, — поняли всё наоборот, и выбежали на улицу в поисках Дро.
— Более того, — сказал Василий Иванович, — этот Скотланд Ярд, утащил мою рукавицу.
— Я те куплю новые, — Кот.
— Кады?
— После победы мировой революции.
— Долго.
— Вот если такие, как ты, даже получив наградную Анаконду, будут рассуждать в таком отрицательном смысле, то да:
— Вообще никогда не наступит.
— Послушай, ты, э-э как тебя, Васька, что ли, а где мешок золота, который тебе дали на сохранение? — спросил Пархоменко.
Котовский даже остановился:
— То есть как, где?! — ужаснулся он. — Тем более это был не мешок, а рукавица, но с Ониксами.
— Да не парьтесь, — сказал Василий Иванович, — у меня еще есть. — И добавил: — Впрочем, сейчас, кажется, нет. И знаете почему? Только что изготовил большую партию шашек, шахмат и домино.
— Из ониксов? — удивился Пархоменко. И добавил: — Лучше бы из янтаря.
— У нас янтаря нет, или он дороже.
— Дороже Аников? — тоже удивился Котовский.
— Ну, тогда они еще не были Аниками, а так только:
— Простые Ониксы.
— Такие дешевые-е, даже удивительно, — сказал Котовский. И добавил: — Надо было их смешивать с золотом.
— Перстни делать? — Вася.
— Естественно.
— У меня нет знакомого в Нью-Йорке, как сказал один колумбиец одному американцу, когда они вместе дули брызги виски на огонь, чтобы он посильнее вспыхивал, чтобы было веселее в этом захолустье, и закусывали листьями коки.
— Теперь есть, — ответил Котовский. — Как и тогда Ричард Гир.
— У тебя есть золото? — удивился Василий.
— Дак будет. Скоро.
— Надо было предупреждать.
— Послушайте, парламентеры, а где, этот Залетный? — Пархоменко остановился посреди широкого перекрестка.
— Ни души, как в Мастере и Маргарите, — остановился и Котовский.
— Вот зараза, очень хитрый оказался, — ударил себя по лбу Василий Иванович. — Он в бане.
— Не может быть! — воскликнул Котовский.
— Я бы не остался, — согласился Пархоменко, — это глупо.
— Так он с Альфы.
— Вернемся?
— Я не уверен, так мы его вообще упустим.
— Да-а, альфовец, тем более пьяный, а обманул нас, настоящих аборигенов.
— Ну, что будем делать?
— Давайте разделимся, я останусь здесь, Птаха, пойдет дальше по проспекту, а ты, Вася, как грится:
— Иди в баню.
— Я в баню? Хорошо, там две телки, трахну их заодно, — ответил Василий Иванович.
— Не соблазнишь.
— И знаешь почему? Они же ж мер-р-т-т-в-ы-ы-е-е-е.
— Да пусть идет, — сказал Пархоменко.
— Да, Вася, иди, ты всё равно не в доле, — согласился Котовский. — Запарь там парку покрепче, авось оне оживут, да и трахнешь их заодно действительно.
— Ха-ха-ха, — добавил Пархоменко. — Ты туда? — обратился он к Котовскому. — Тогда я прямо.
— А ты иди назад, — обратился сам к себе Василий Иванович.
— Любишь? — спросил Котовский.
— Кого, в том смысле что, что? — сказал Вася, — трахаться?
— Командовать! — крикнул уже отошедший довольно далеко Пархоменко.
— Да, парень, у тебя природная склонность быть командиром ударной дивизии.
— Дак, да, согласен. — И Василий Иванович, понуря голову пошел в баню. Не очень, значится верил в реальность будущего.
Далее, что уже произошло в бане?
Трое сидели за длинным чистым столом и играли в карты.
— Ты эта чё бросил-а, или дальше пойдешь? — услышал Вася, а еще не вошел, а только взялся за ручку двери.
— Тихо!
— Что? Щас быстро послушаем, и продолжим. — И пошло, поехало:
— Северный чуть-чуть отвалил, но из Сибири уже идет сплошная стена, и что самое интересное, не идет даже, а летит, летит, практически:
— Как пух Эола, — то разовьется, то совьется, и бьет и бьет всех по ногам.
— А с Запада?
— С Запада, говоришь? А! с Запада. Так и прет, так и прет, можно сказать не частями, а Легионами целыми.
— Не отбиться.
— Однозначно. Все замерзнем.
— Почему?
— Так мертвые обычно замерзают.
— Это верно, но идет-то на нас силами неисчислимыми жара, а не холод.
— Что?
— И грю, если ты плохо слышал, идет:
— Красная жара.
— Да подождите вы, дайте послушать, — услышал Вася, резкий раздражительный пронзительный голос. — О! узас, точно идет. И сила эта непобедимая.
Волосы на голове у Василия Иванович встали дыбом, и он решил не входить, а:
— А неслышно, хотя и со скрипом приоткрыл дверь, и вполз в вестибюль шикарной сауны.
— Что это было? — услышал он добрый голос.
— Хе с ушами, — ответил злой. И добавил: — Ай, ай!
— Ты чё? — спросил Дро.
— Хорек какой-то пробежал.
— Даже не пробежал, а быстро прополз, — добавил добрый голос.
— Прекратите меня пугать, — сказал Дро, — я еще не совсем протрезвел.
И тут Василий Иванович поднялся во весь свой богатырский, впрочем, небольшой рост, и рявкнул:
— Ты справа, ты слева!
— А я? — вставил Дро.
— По центру.
— Что же вы будете делать? — задал Дро риторический вопрос.
— Я вас прикрою.
Люди встали, и против своей воли, как загипнотизированные, рванулись с трех сторон, но не к двери в парную, как думал по умолчанию Вася, а на улицу, и:
— Бежать, бежать и бежать, как можно дальше от этого места.
Потом, разумеется, вернулись. Вася сидел за столом и пил чай с Мишками на Севере, Красной Шапочкой и Верблюдом на Юге.
Одна девушка заглянула в приоткрытую дверь и посоветовала:
— Ты шоколад бери, бери не стесняйся.
— Заходите, — сказал Вася, держа блюдце у губ, и даже не дернувшись на этот приятый голосок.
— Зачем?
— Допрос будет.
— Зачем? — опять тоже.
— Зачем создали паническую ситуэйшэн в мирное время.
Они зашли и скоро-нескоро, но, наконец выяснилось, что Василий Иванович ошибся-то, а они только так:
— Погулять вышли.
— Дубина ты сие протяженная, — так прямо и сказала ему та, всех отношения симпатичная леди, которая ранее так была добра к нему.
— Да, осёл настоящий, только зря напугал нас, — рявкнула другая, и добавила:
— Это был прогноз погоды, — на коне да с шашкой хотел остановить наступающий ураган.
— Ураган — это откуда? — невозмутимо ответил Василий Иванович, с юга?
— С севера! — рявкнула опять эта же дама, и хотела даже дать Васе подзатыльника, но была вовремя перехвачена доброй леди по имени Коллонтай. Вторая — это, естественно:
— Щепкина-Куперник. — И.
И Василий спросил:
— Восток где?
— Так где-то есть, естественно, — влез Дро, и добавил: — Я предвижу, что ты прямо сейчас хочешь вопреки всякому здравому смыслу побежать с шашкой до Урала, но пойми правильно:
— Это очень далеко.
— Далеко — не близко.
— Да, ладно, ладно, успокойся, милый, — Коли погладила Васю по головке, — все ошибаются.
— Да, — без смеха ответил Василий Иванович, — только не все так быстро бегают, как вы. — И вот тут уж от души расхохотался.
— Значится так, — сказала Ще-Ка, — ты будешь во всем слушаться нас. Понял?
— Да. Но не буду. И знаете почему? Я умней.
— Я так и знала, что сморозит какую-нибудь глупость, — Куперник.
— Дурак, да дурак, так тоже нельзя, — сказала Коли, — пусть ответит на простой вопрос, и будет ясно, что мой Вася, — она хотела погладить его опять по головке, но он попросил оставить это на потом — очень даже умный.
— Извольте, — ответил появившийся с тремя кружками холодного пива, и сушеным лещем в зубах Дро, — пусть ответит, как я вас оживил, и будет ясно, умный, или просто так:
— Только шашкой вышел помахать.
— Ну, чё, герой, отвечать будем? — спросил Дро и его поддержали девушки, одна в надежде на то, что ответит, а другая наоборот, что, конечно:
— Завалит всё дело.
А дело было в том, чтобы узнать тайну этого оживления самим. Ибо. Ибо дамы прекрасно помнили, что их Кто-то убил.
А именно:
— Ан и Га — чокнутые инопланетянки с Альфы Центавры. — И более того:
— В неравном бою.
И Василий Иванович начал издалека:
— Я только одного не пойму:
— Вы кем себя позиционируете?
— Что значит кем? — рявкнула Щепкина-Куперник. А Коллонтай тоже:
— И я не понимаю, если честно, вашего нелогичного вопроса, дорогой.
— А именно? — встрял Дро.
— Что, именно? — не понял и Вася.
— Хватит умничать! — рявкнула Ще-Ка, — мы с Земли, и это, по-моему, абсолютно естественно.
— Я почти согласна, — сказала Коли.
Дро почесал затылок:
— Я не согласен.
— Почему? — повел свой первый в жизни допрос Василий Иванович.
— По кочану, если по-здешнему, — ответил еще не совсем протрезвевший Дро.
— А если по, — Вася кивнул на потолок бани, — вашему?
— Что значит: вашему? — спросил Дро, и добавил:
— Если по-нашему, то ясно:
— Мертвые не оживают!
— А мы, значит, по-вашему, мертвые? — спросил для уточнения Вася, и кстати выложил на дубово-сосновый стол свою наградную Анаконду. Которую, впрочем, украл у Пархоменко при расставании, ну, как и положено у всех магов и жуликов:
— В самый неподходящий момент. — Но без кобуры, и поэтому устал таскать ее, привязав к шее.
— Шею тянет? — спросила Куперник, — можно я посмотрю.
— Я первая об этом подумала, — ответила Коллонтай, и уже протянула руку к Анаконде.
— Брысь! я вам сказал, — Вас. Ив. поднял лапу.
— Нет, мы ее возьмем, пока ты не ответишь на вопрос.
— Я вам задал наводящий вопрос, — логично ответил будущий комдив, — вы тоже не ответили. Точнее, ответили, но! — он поднял вверх указательный палец:
— Ни-пр-ав-ил-ьн-а-а.
— Отсюда простой вывод, — продолжил он, — вы — Инопланетянки с Альфы Центавра. Только они могли ожить после полудюймовых снарядов здешних Кольтов, — и для наглядности провернул свой длинноствольный на большом пальце.
— Ни-пра-ви-ль-на-а крутишь, — сказала ЩеКа, — надо на указательном.
— Как это?
— Дай покажу. — И она… и она уронила Анаконду.
— Вот и видно, молодые леди, что вы нэ мэсные, — сказал, нет, не Василий Ив-ч, а Дро, а Щепкина-Куперник застыла с открытым ртом, как Малагант перед Ричардом Гиром, который выбил у него меч даже когда уже был два раза ранен в руку.
— Хорошо, пусть для убедительности выстрелит в меня, — сказал Вася, — я вижу, что дама еще не понимает, откуда дровишки.
Он думал, что Куперник поймет, что она не Куперник, тем более вместе со Щепкиной, а прилетела с Альфы Центавры вместе с Дро, так как:
— Стрелять-то из земного оружия не мо-зе-т-т. — Но Дро попросил Васю отменить эту идею на корню:
— Ибо, — как сказал он:
— Она мо-зет, как вы выразились, прямо тут и научиться. — Сказать-то сказал, но было уже поздно, дама научилась.
— К нашему счастию, не совсем! — радостно объявил Вася, так как пуля, практически с пушечное ядро, и как все кольтовские пули тупорылая просвистела далеко от его виска.
— Почти на полсантиметра не попала, — констатировал Дро.
Вася потрогал слегка поседевшие волосы, понюхал пальцы:
— Гарью пахнет, значит где-то ноль три — ноль четыре миллиметра было, — сказал он.
— Не милли, а санти, — поправила милого друга Коллонтай.
— А я сказал, было милли.
— Хорошо, ответь, сколько милли в санти? — влезла и Купи.
— В общем так, — Вася потер глаз мизинцем, точнее, другим, рядом с ним стоящим другом, скорее всего безымянным, — это Альфовцы, и я приказываю закрыть их в парной до особого распоряжения.
— За что?! — удивился Дро.
— Спрашивают, а сами не знают, что спрашивают, пусть попарятся еще, авось дурь-то и выйдет, а то:
— Скока, да скока, будет, да будет, а ведь я решил главную задачу Сфинкса:
— Это ино-пла-не-тян-ки-и-и-и.
Тем не менее, после непродолжительной потасовки Василий Ивановича скрутили и самого засунули в парную.
Далее, про участие в оживлении Акиков и одного настоящего Уно.
Они заказали еще по две кружки пива и большую тарелку креветок.
— Будем, — сказал Василий Иванович.
— Давай, — ответил Дро, и они сделали по глотку.
— Чё?
— Не лезет. И знаешь почему?
— Надо было взять в магазине бутылку сухого для перебития вкуса.
— Здесь есть такие магазины?
— Конечно.
— А ты откуда знаешь? Ты ведь, мил человек — тозе не чек, а…
— А?.. — переспросил Дро.
— А Альфовец, — констатировал Вася.
— Ах-ха-ха-ха-ха! Ах-ха…
— Достаточно, я понял, что вы притворяетесь.
— Нет, правда, я не знал, это они всё знали, а молчали нарочно, — Дро кивнул на парную.
— В каком смысле?
— Может зайдем?
— Да ты что! Я даже боюсь представить, что они на самом деле из себя представляют.
Глава 5
Дэн и Вра пригласили двух дам, прилетевших вместе с ними, а именно Га и Ан на берег моря, куда они уже прибыли на постоянное место жительства.
— Попросили местечко потеплее на Земле, — со смехом сказал Ленин, подписывая Декрет, разрешающий инопланетянам жить в Ялте на Черном море. Но не всем с постоянной пропиской. Например, Кок должен был только погостить у друзей с месяц — не больше — и отправляться восвояси, а именно в Иркутск.
И он, этот Кок, увязался с ними, хотя вроде бы:
— Чё делать впятером-то?
— Тут мне одна из них понравилась, — шепнул он Дэну.
— Я вообще-то сам хотел ее трахнуть.
— Да ты что! в первый день?
— Я уже давно ее знаю.
— Да? А я вот как увидел сразу влюбился, и что характерно, не помню ее по Альфе Центавре.
— Вы оттуда?
— Откуда? — не понял Кок.
— Ладно, — ответил Дэн, — не будем заморачиваться, я шучу.
— Понятно, но я говорю серьезно, если что:
— Извольте на дуэль.
— Да? Даже так? Вы купили Анаконду в Одессе на Барахолке? Вряд ли она будет стрелять.
— Я взял Браунинг, говорят, он надежней.
— Зачем?
— Что зачем? Я так и знал, что желающих здесь на Земле на всё хорошее будет много, готов постоять за себя.
— Простите, но почему сразу огнестрельное оружие? — спросил Дэн, — у нас есть Дзюдо.
— Ну, не знаю, может я перестарался, хотел быть:
— Как все. — Более того, я не хочу рекламировать наше фирменное Альфовское оружие — Дзю До. У нас нет на него, как это эмбарго?
— Ну-у, не знаю, не знаю, в любом случае…
— Вы правы: в любом случае ей выбирать, — перебил Кок. А Дэн не смог придумать возражения. Сразу не дуэль. Зачем? Она может и так его выбрать. Кто? Да любая!
Охотно верю.
Вообще, когда развели костер и появились шампура с осетриной, арбуз, помидоры и другие овощи и фрукты, даже шоколад во льду и конфеты, оказалось, что народу намного больше.
— Откуда?! — возмутился и Вра, который давно уже, еще на корабле, а может даже уже на Альфе, выбрал Ан.
Ладно бы еще сели на хвост Кок и Кор, но откуда-то взялась еще третья дама. Кто это?
— Ху а ю? — спросил Вра у девушки, пытавшей раздуть огонь погасших углей.
— Ай эм, точнее, я приглашена, — ответила она.
— Для кого? — спросил Вра.
— Да для какого-то Врангеля.
— Серьезно? Меня никто не предупредил, ибо я и есть Врангель. Точнее, просто Вра, но здесь просто Вра не могут понять и выговорить, поэтому, наверное, так тебе сказали. Не заморачивайся, зови, как хочешь.
— Можно, я буду звать тебя Пипер?
— Прошу прощенья?! Это шутка?
— Почему? Я не понимаю, почему такое приятное имя должно быть шуткой.
— Пипер — это май фрэнд.
— Как вас называть? Товарищ Маузер?
— Нет, я в другой армии.
— Жаль, а то бы я вам дала.
— Что, простите, дала?
— Понимаете, сэр, я тока простая служанка, и меня наняли, чтобы раздувать здесь угли под шашлыками.
— И всё?
— Ну, и жарить их, естественно. Впрочем, это только если у меня получится.
— А иначе, кто будет жарить, Дэн?
— Да.
— Я так и знал, что это он тебя пригласил.
— Почему?
— Конкурент.
— В каком смысле? Все время ищет вам девушек. Я так и думала.
— Вы думали обо мне.
— Дак, естественно. Больше мне не о чем думать, как только кому-то дать.
— Да я никак не пойму, что:
— Дать?
— А вот это и она приподняла широкую юбку.
Парень согнулся в три погибели от наслаждения.
— Что? Как? — спросила она.
— Я-я, — запинаясь ответил барон, — на тебя женюсь.
— Я не могу выйти замуж за инопланетянина.
— Почему?
— Потому что я знаю, что ты:
— Лошадь. — Или конь, в данном случае это не имеет значения. Ты:
— Пипи.
— Это не так.
— Да?
— Не совсем так.
— Вот этого Не-сов-сем я и боюсь.
Наверху появился Дэн. Прислонив ладонь ко лбу О — как она назвала себя — его увидела, и сказала:
— Во, мой наниматель приперся. Я пойду, принесу еще углей.
— Если что, запомни пароль, — крикнул ей вдогонку Вра.
— Какой?
— Фердинанд!
— Как?
— Впрочем, не заморачивайся, зови меня просто Федя.
— Куда она убежала? — спросил Дэн и предложил Вра сигару: — Будешь?
— Давай, — он взял сигару, нагнулся и прикурил от углей.
— Я просто так сказал, для приличия, а она, — Дэн кивнул на сигару, — была всего одна.
— Не переживай, друг, оставлю.
— Окей.
— Как ее звать?
— Ты не спросил?
— Спросил, но кажется, забыл из-за волнения. На Фэ вроде чё-то такое.
— Фекла?
— Точно.
— Это как переводится, Открытая?
— Любопытная.
— Любопытная — это Варвара.
— В общем, так на сегодня она твоя, я договорился, а к Га не лезь, — сказал Дэн.
— За грубость не оставлю, — Вра стряхнул с сигары пепел.
— Что ты ей пообещал?
— Что пообещал? Взять в обоз своей армии, если она соблазнит тебя на всю оставшуюся неделю. И да: зря проболтался, теперь, наверное, откажешься.
— Ты не это ей пообещал.
— А что, ты лучше меня знаешь, что я обычно обещаю?
— Спорим на коробку кубинских, которая у тебя в номере, что скажу, что ты обещал этой любопытной Фёкле.
— Ладно, — Дэн протянул руку, — а кто нас разобьет?
— Я и разобью, — сказала опять появляясь, как из-под земли Фёкла. Она притащила еще вязанку дров.
— Окей.
— Ты обещал взять ее с собой на Альфу Центавру.
— Вер-на-а, — удивленно посмотрела на Вра Фёкла.
— Но дело в том, — начал Вра, что мы туда…
Дэн перебил его:
— Одну минуточку. — И продолжил: — Это Тайна.
И Вра тоже вспомнил, что это Тайна, что они:
— Никогда не вернутся назад в Свою Систему Ценностей.
— Мне бы хотелось пригласить ее к общему столу, — сказал Вра.
— Я всё для тебя сделаю, друг, — обрадовался Дэн. — И добавил: — Тогда на Стюардессу Га будет меньше претендентов, только Кор, а Кок, по прозвищу:
— Иначе, — будет отстаивать свою Ан.
Далее, Ан — это Ар — Артистка — Щепкина-Куперник, а Га — Лю — Любовница Комиссара Дыбенко — Кали — Коллонтай.
И это скоро стало всем ясно. Дело в том, что на пригорке собралась большая толпа местных жителей, и наши дамы не выдержали, когда напились начали демонстрировать свои способности. Собственно, все этого и ждали:
— Щас увидите бросок Через Бедро с Захватом, — сказал один парень одной девушке, местной учительнице. — И да: — Я между прочим тоже хочу инопланетянку.
Ты не?
— Что, ты Не? — Нет, я инопланетянка. Как все. Агафья.
— Нестор Махно.
— Окей. После куда пойдешь?
— Дак, на сеновал, наверное. Али в баню.
— Хочешь вместе?
— Да бы так-то, но ведь не согласишься, только болтаешь больше.
— Нет, с тобой пойду, если выиграет тот, на которого…
— На которого я поставлю?
— Нет, на которую я поставлю, — засмеялась учительница.
Первой вышла Га, и ждала:
— Если лучше всего, Дэна, чтобы по обжиматься на ковре-то из соломы, да еще при всех.
Но понимала, что полезет подруга Ан. А вышла в длинном платье вот эта доярка-истопница, как назвал ее Корнилов, который, несмотря на то, что видел:
— Вра к ней клеится, — тоже навострил лыжи. А что делать, если сегодня у него больше никого нет. — Он обернулся на толпу, в надежде, что может какая махнет ему платком, да толку? Отсюда лица все равно не увидеть.
Однако, как назло, кто-то махнул, и более того:
— Он увидел его-ее лицо, — и чё-то даже отшатнулся:
— Непонятно, — пробурчал Кор, — толи баба, толи мужик. Наверное, мужик высунулся из-за бабы и показал ему кулачище.
Так-то бы не хотелось. Просто бы, чинно и благородно, тады да, будет, что вспомнить. А то сначала морду набьют, потом удовольствия будет мало. Ибо. Ибо было принято, как здесь было принято — решение, что в обычной жизни применять приемы Дзюдо:
— Нельзя. — Ну, не нельзя, а по крайней мере, не рекомендуется. А для человека благородного разницы-то нет никакой, ибо:
— Сказанное самому себе даже более важно, чем приказ по околотку:
— Никого не бить специально.
Далее, Корнилов встречается на сеновале с Марусей-Володей, а дамы не дерутся по системе Дзю До, а стреляются из наганов. Вра с Ольгой, которая пока не признается ему, что она баронесса.
— Прежде чем драться давайте в игру какую-нибудь сыграем, — сказал кто-то.
— В шашки, али в шахматы, что ли? — спросила Га. — Я не буду.
— Тогда можа в домино? — спросила для смеха Ан. Смешно, да. Но, к удивлению, некоторых, никто не предложил ничего более конкретного, все были заняты променажем по берегу реки, кушанием шашлыков, питиём вина, пива — нет, пива пока не подавали, предполагалось к рыбе и другим морепродуктам, а их еще не поймали — разговорами о погоде на сегодня, на завтра, на следующую неделю, и ждали игры на пианино, точнее:
— Здесь был рояль, — считалось он:
— Играет громче, — как сказала Фёкла, протирая его блестящую крышку. Она даже проверила, как играет рояль, исполнив сольно:
— Жили у бабуси две игривых гусыни.
— Где тебя учили музыке, — наконец нашел повод подойти к даме своего сердца Вра.
— А! — воскликнула она громко, как на базаре, — Дон Кихот э-э, прошу прощенья — забыла.
Их начинающийся любовный диалог был прерван голосом распорядителя Празднества Корниловым, он принес черный костюм из бостона, ботинки на каблуке с довольно острыми носами и белую рубашку с бантиком, с бабочкой, и попросил кого-нибудь объявить громко, что это приз победителю сегодняшних соревнований, и добавил:
— Скафандр черного космонавта.
— Носков не хватает! — крикнул кто-то так, что у Кора даже в одном ухе зазвенело.
— Вот он голос для объявлений наших побед, — сказал Дэн, — пусть сейчас и объявит:
— Первый раунд.
Под общий смех Фёкла опять влезла, и:
— Я про носки спросила! — и громкость ее голоса была не слабее, чем у предыдущего оратора, как констатировал Дэн. Он влез на самодельную трибуну, так как Кор пока числил уши.
— Что?
— Я говорю, спроси почему так громко орут? — сказал Кор.
— Убавь на ушах громкость, — услышал он, но ничего не сделал, так как думал, что это просто шутка. Он махнул рукой Дэну, чтобы сказал:
— Носки принесут к концу Передачи.
— О чем он говорит? Какой Передачи? — спросил Кок, и чуть-чуть приобнял, стоящую за ним даму, ну так, как будто и не знал, кто это. А она решила так и подумать, ибо это была Ан, которая не меньше самого Кока жаждала сегодня близости с ним. Да и в дальнейшем тоже. Да и Га потянула снизу Дэна за галифе:
— Че?
— Чё? А чё ты разорался.
— Нельзя?
— Нельзя, сегодня командует Кор.
— Ладно, пусть лезет на трибуну, — ответил Дэн, но спуститься не смог: предпоследняя ступенька сломалась. Га подала ему руку:
— Вставай, вставай, не придуривайся, что и у тебя нога сломана.
— А у кого еще-то? — спросил Дэн, у Кора?
— Дак, естественно.
— Думаю, он был бы не против уступить место мне.
— Может. Но нельзя.
— Почему?
— Субординация. Нет, нет, как-то по-другому, но приблизительно ты должен и так понять. Он назначен сегодня.
— Кто его назначил? — и сам, без подсказки посмотрел на почти безоблачное небо, где в принципе должна быть Альфа Центавра.
— Да, да, именно так. Тебе вообще лучше заниматься Журналистикой.
— Чем? Кем?
— Ты — прирожденный Журналист.
Но Дэн ничего не понял, и продолжил предыдущую мысль:
— Так нет же связи, — недоуменно резюмировал Дэн. А! информация уже заложена в наших мозгах, а подается к столу только постепенно.
Тут надо заметить, что Дэн сам отвечал на все свои вопросы, так как Га, ровно, как и Ан — ничего знать не могли. Если кто не знал или забыл:
— Это были Коллонтай и Щепкина Куперник, ибо настоящие инопланетянки остались в бане с Чапаевым и Дро — тоже, чтобы не забыли был:
— Не мэстным.
Га и Ан сразу вышли на поле боя, не давая мужчинам посостязаться за благородный костюм, тем более, как намекнул Корнилов, обладающий некоторыми необычными достоинствами.
А они согласились, понимая, или надеясь, что дамы будут драться ради них, чтобы потом презентовать костюм любимому.
Все расположились рядом, желая насладиться Дзю До с первого ряда. Как сказал Дэн:
— Люблю крупные планы.
Но дамы неожиданно для всех вынули Маузеры. Толпа отшатнулась.
А в толпе Простых зрителей Махно сказал с придыханием от волнения:
— Боло, — хачу такой.
— Автоматический? — спросила учительница Галина. — Я его тебе добуду.
— Это не автоматические, — сказала стоящая недалеко дама в мужском офицерском френче.
— Да, — сказал Махно, — на автоматический патронов не напасешься.
— Зато можно сразу: та-та-та-та-та, — рявкнула дама в этом длинном френче, и добавила: — И еще пятнадцать останется.
— Неужели бывают такие?! — очень удивился Нестор Махно, — с обоймами на 20 патронов.
— Тебе бы такой хотелось? — спросил дама и представилась:
— Никифор-ович.
— Никифор Ович? — переспросила учительница, и добавила:
— А меня тогда зови Агафья.
— Зачем?
— Ну, чтобы до кучи: все дак все ненормальные.
— Скажешь тоже. Ну, а кто первый-то из вас пойдет?
— Я.
— Я!
— Может нам сначала здесь проверить, кто лучше? — спросила Учительница Агафья.
— Зачем зря тратить энергию, — сказала Ника Ович.
— Давай тогда кинем жребий, кто пойдет первый.
— Да иди ты, я пока здесь пообнимаюсь с Нессестером.
— Каким еще Нессестером?! — возмутился парень, ты что плетешь-то.
— Хорошо, давай проще.
— Как проще-то, Нарцисс?
— Ты сказал.
— Только уточни, пожалуйста, какой? — спросила Учительница: — Белый с Желтым, или Желтый с Зеленым?
— Желтый с Красным, — не задумываясь ответил Нарцисс.
Глава 6
И первой пошла Учитель, как сокращенно попросила называть себя Галина-Агафья.
Завидуем, подумала, Ника Ович, моему мужскому имени. Она подумала, но Махно-Нарцисс тем не менее услышал, повернулся и внимательно посмотрел на новую подругу.
— Не торопись, ковбой, — сказала она, — авось она еще выиграет.
— И что?
— Дак, не подпустит тогда меня к тебе.
— Она не умеет стрелять.
— Совсем?
— Дак, только тетрадки учеников привыкла проверять.
— Тады, ой!
— В чем дело?
— Мне уже больно от того, как ты обращаешься со мной на сеновале.
— Дак, естественно.
Между тем произошло непредвиденное.
— Нет, нет, нет! — Корнилов вышел на площадку и попросил дам сдать пистолеты.
— Тем более это автоматика, — сказал Дэн.
— Да, друзья мои, — мы не на мясокомбинате.
— Тем более, мы скоро вообще не будем есть мяса, — подбавила его подруга, прижимая руку Кока сильнее к своему боку.
— А-а?! — Кор открыл рот, а за ним и Дэн.
Действительно:
— А кто там, на татами был тогда?
Узас-с!
— Прости, я задержалась, — сказала быстро Ан, — побегу назад, добуду для тебя сёный свитер.
— Ч-что-с? — решил спросить Кок.
— Прости, только один вопрос и пойду, зови себя как-то иначе, а то не солидно для командарма.
— Иначе, — подумал парень, — что зна-чи-т Иначе? Ах, Иначе!
Теперь понятно. Точнее, опять:
— Вспомнил.
Далее, Ан и Га сдают пистолеты, и бьются не между собой, а с подходящими по очереди противниками. Первая Учитель — выигрывает, так как оказалось владеет приемами Дзюдо на уровне мастера спорта. Она бросает Га.
Далее, дерутся Ан и Ника Ович — побеждает Ника Ович
И финал: Ника Ович и Учитель.
Ника Ович не успевает получить френч Черного Рыцаря, на тотами выходит Фёкла, Ольга Врангеля.
И Ольга побеждает, и дарит Костюм Чёрного Рыцаря Вра.
— На ринг вызываются былинные богатыри, — начал Дэн, — э-э…
— Олёша Попович и Илья Муромец, — перебил его кто-то. А это была, между прочим, Ольга, стоящая за Вра, и за платье которой держался он. Как? Так, протянул опять руку назад, и уцепился. А иногда нечаянно мизинчиком чирк-чирк по ляжке-то, а она толстая, аж в голове мутится.
— Дэни, меня вызывают, — сказала Га, — давай прощаться.
— Да брось ты, не убьёт чай, — сказал Дэн, и погладил любимую.
— Она нэ мэстная, — Га обернулась, может и убить.
— Откуда она?
— Не видишь? Из толпы народа пришла. Почему ты ленточку не протянул, чтобы они за нее не перелазили.
— Дак, демократия таперь.
— Ну, окей, тады пойду, проведу ей удушающий, авось здесь ишшо не изучали.
Но Учительница сразу начала с Подхвата под неопорную ногу. Но даже на этой необязательный прием Га попалась.
— Вот сука! — громко выругалась она, — чуть не оторвала мне ляжку.
Действительно, Учитель хотя и не потянула сильно вперед руками кимоно инопланетянки, но так резко толкнула ее вверх своей ляжкой, что Коли — а ведь эта была она, если кто не забыл — поняла:
— Сегодня на сеновале она не сможет играть роль активного партнера. А Дэн толстый, кто будет — непонятно.
Она попыталась провести бросок из русского вида Дзюдо, из Самбо, имеется в виду, авось инопланетяне его не знают. Ну, вы поняли, Га после неожиданного броска настолько запуталась, что уже приняла за инопланетянку Учительницу — бабу чисто из народа, можно сказать:
— Торфушку.
— О! — решили она, — так и буду ее звать, авось разозлится. — Открыла рот, и… и попала на Болевой из Стойки. — А! О! Мать твою! Сука! — и Учительница после этих ужасных воплей отпустила руку Га из болевого захвата уже в Партере. Но не потому, почему подумала Коли — Коллонтай, а просто судья, а он был — хотя и неизвестно, кто это — скрестил руку над головой, что означало отмену проведенного приема.
— Болевой из Стойки в Дзюдо запрещен, — сказал он. Но вместо Спасиба тут же получил Дэмет по пяткам от Га. Она встала, держась за локоть, провела этот смертельный удар по пяткам противника, и спросила мягко:
— Ты понял за что, как тебя не знаю звать? — А, между прочим, это был Кот — Котовский, шпион Красных. Точнее, тогда они еще назывались Зелеными. Уже пролез сюда, хотя боевые действия не только еще не были объявлены, но еще точно не было известно:
— Между кем и кем они будут. — Но вот некоторым по барабану, что будет дальше, они уже делают то, что любят.
Бой продолжился без судьи, которого умные люди не оставили без внимания, ибо:
— Так бывает, чтобы били судью? — Может. Но чтобы он еще и падал сразу, как повапленное дерево, а тем более:
— Гроб, — не бывает.
— Наоборот, бывает, — сказал Иначе, ибо это означает:
— Чек покрашенный, и более того: недавно, а, следовательно, и не может себя вести, как положено, как…
— Как неумелый актер, — закончил он свою речь.
— Назначаю тебя пока начальником Контрразведки, — сказало Корнилов, — тащи его в какую-нибудь клеть.
— Я? да вы что, я Иначе, я Ученый, — попятился назад Кок, а даму свою, между тем, так и не отпускал, а она смеясь так и следовала за ним:
— Как привязанная.
— Зря судью убрали, — сказала Ан, сама хватаясь за рукав Иначе.
— Почему? я скоро вернусь.
— Ты уже можешь не застать меня в живых. И знаешь почему?
— Нет.
— Труба зовет, меня вызывают на ринг, или этот, как его?
— Татами.
— Да, а ведь я имею только природные способности к бойбе и боксу, а так-то никогда не тренировалась, хотя меня и зовут некоторые:
— Кувырок.
— Кувырок? — переспросил Иначе, — где-то я это имя уже слышал.
— Может на встрече Пришельцев с Альфы Центавра?
— А точно, мы вместе их встречали, я имею в виду мэсных. Или… нет, нет, этого не может быть, — Ученый замахал рукой.
Впрочем, не беспокойся, я никому не скажу, что ты не она. Я ведь теперь начальник Контрразведки, как скажу — так и будет.
— Спасибо, любимый, — ответила Ан — она же Щепкина-Куперник по прозвищу Кувырок.
— Единственно чего я боюсь, — добавила она, — что проиграю тому монстру, — она указала миниатюрным пальчиком на Нику Ович в офицерском английском френче, который она так и не сняла пока.
— Наверное, боится, что все увидят:
— У нее титьки маленькие! — крикнул какой-то пацан. И тогда она сняла, осталась в одной белой рубахе с кружевами на рукавах и этих самых титьках.
— Ужас, — высказался и Ученый, — этот гигант какой-то по сравнению с тобой такой милой куколкой-балетницей.
— Добавь уж того:
— Воображалой-сплетницей.
— Изволь, — ответил он, — думаю так даже лучше, это тебя разозлит перед боем.
— Вряд ли, наоборот, я рада.
— Чему?
— Рада, что вижу тебя. Впрочем, наверно, в последний раз.
— Иди, считай, что я с тобой.
— Ты не будешь смотреть?
— Я должен идти пытать шпиона.
— Пытать?
— Да, ему будет больно. Больно призваться во всем, что он только делал до сих пор.
— Думаешь, не делал ничего хорошего?
— Скорее всего.
— Завербуй его.
— Если только ты вернешься живой и мне поможешь. Я не очень разбираюсь в том деле.
Ан — Кувырок сразу подвернулась и провела бросок Через Бедро с Захватом. Это не самый распространенный бросок, как некоторые думают, а просто, как элемент входит во многие другие броски. Всех новичков учат именно ему сначала. Почему об этом и говорил Владимир Высоцкий, мол:
— После обеда научусь, и сделаю. — Наверное, тогда он имел в виду не Корчного и тем более не — тем более — Фишера, а скорее всего, хотел сделать его своей любимой, так сказать:
— Марине Влади. — Но, скорее всего, побоялся, ибо она же ж:
— Владеет Махгией.
И захват взяла Ника Ович — имя, образовавшееся — последний раз напомню — сокращением имени, которым эта великолепная во многих отношениях дама представилась Махно — Нарциссу:
— Никифорович.
Кувырок дернулась,
попыталась разорвать эти цепкие объятья. Нэт.
— Вот щука, — печально подумала Куколка-Балетница-Воображала-Сплетница, — скорее всего, проглотит. — Она несколько раз ударила по ногам противника, изображая Переднюю Подсечку. Толку никакого — столб телеграфный.
Но тут ей, видимо, передалась часть той энергии Альфы Центавра, энергии Ан, роль которой она играла, и она поняла:
— Надо бросать через себя. — Точнее, не надо, а можно это сделать. И села на свой не такой уж тощий, а даже наоборот, зад.
Ника удивилась, но вынуждена была согнуться, можно сказать:
— В три погибели. — Так это, как поблевать вышла, перепив в ресторане. Но нохги, нохги! не слушались, ибо они уже чуть-чуть повисли на Землей. Ноги, висящие над Землей, это уже не наши ноги. Это ноги будущего поражения.
Кувырок выпрямила ногу, и Ника полетела. У улетела бы, возможно, очень далеко, но руки ее были прикованы цепями к скале, как руки Прометея. Какими бы могучими они ни были, они не могли оторваться от скалы, к которой приковал его Вулкан-Гефест.
Ника Ович попыталась потрясти ими, чтобы сбросить этот Кувырок-Мячик, но:
— Он же ж был связан с Землей. Как Илья Муромец. Тут — бесполезно. Ибо. Ибо никто еще тогда не имел рычага Архимеда, с помощью которого это можно бы сделать.
— Купить бы, — даже мелькнуло в голове Ники, — да откуда деньги, такой рычаг, наверно, стоит целое… впрочем, точно не меньше. И грохнулась на спину с другой стороны. Щепкина-Куперник по инерции на нее верхом. Но почувствовала что-то очень твердое в своем животе, и не то, что испугалась, а просто подумала:
— Убила! — Кто-то оставил здесь лом, а организаторы не проверили хорошенько площадку перед соревнованиями, так, не глядя постелили татами, а железный лом его проткнул во время соревнований, точнее, вот именно сейчас.
И она не стала переходить на болевой или на удержание Ники. Та воспользовалась замешательством и опять быстро встала в стойку. Только что спустила Кимоно пониже, чтобы не очень видно было воткнувшийся в нее лом.
Но Ще-Ка не собиралась драться дальше, она указала судье прямо, пальцем:
— Она ранена!
— Не смертельно, — сказал кто-то. — Кто? Да не важно, а важно, что судьи-то не было, не к кому было обратиться с протестом, или как сейчас, с простым указанием.
Бой был продолжен. Точнее:
— Начат и тут же закончен.
Ника Ович положила одну руку на плечо маленькой даме, а вторую просунула между ног. Посмотрела в глаза, мол:
— Прощайся с Победой! — и перевернула.
Но это был еще не бросок. Кувырок повисла между двумя планетами, как-то:
— Землей и Альфой Центавра. — И только, повисев немного, полетела, как пропеллер:
— Голова — ноги:
— Ноги — голова, — и так до тех пор, пока не приземлилась на татами. — Жесткий, но ведь аэродром. На нем гораздо лучше, чем вертеться в небе, как подбитая куропатка.
Некоторые так и кричали ей:
— Куропатка, зря мы на тебя ставили! — А кто, собственно, на нее ставил, если здесь еще не было тотализатора? Так только если:
— Между собой договорились. — Хотя… хотя охотники всегда находятся взять на себя инициативу в неподходящий момент.
И таким был Лева Задов по кличке Примус, который он всегда возил с собой, ибо ел только горячие блюда.
Он предложил Махно поставить на Нику Ович два поросенка. Нарцисс махнул рукой:
— Согласен? — спросил для точности Примус.
— Если проиграю, ты будешь этим поросенком, — логично ответил Махно.
— Окей, — согласился, немного подумал Лева Задов. Хотя мог бы сказать:
— Одним я, а другим тогда ты, — но не сказал.
Ибо. Ибо решил не ссорится с этим Нарциссом, а лучше подружиться. Зачем? Интуиция, точнее:
— Чутьё было у Лёвы Задова.
— Чистая победа! — крикнул Лева, и выбежал за голубую ленточку, отделяющую простой народ от другой, в данном случае, инопланетной публики, и занял место судьи. Никто не понял:
— Надо возражать или нет? — и он подвел Нику к Махно, так и держа поднятой вверх ее руку.
— Ей руку поднял рефери, которую я еще не целовал, — сказал Нарциисс. И добавил: — Ибо. Ибо — это ведь еще не вся победа, на так ли?
— Какой базар, — ответил Лева, — всё в наших руках.
А Кувырка бросили, как докуренный до фильтра окурок в стог сена, не сообразив, что не только от спички, но и от такого, казалось бы, бесполезного окурка, может разгореться большой огонь, а может даже:
— Пламя.
Утешением ей было только то, что подруга, Коллонтай, валялась здесь же.
— Мне оторвали руку, — сказала она.
— Это хорошо, — сказала Кувырок, потому что мне ничего не оторвали.
— Да?
— Да, остались внутри только одни консервы. Она провела мне какой-то Пропеллер.
— Бросок Переворотом с Захватом между ног, — сказала Коллонтай. — И добавила:
— Мы должны его отработать.
— На ком? — спросила ЩеКа, с трудом поворачиваясь к подруге.
— Так на тебе, ты уже тренированная.
— Знаешь, что, — ответила Кувырок, — можно я тебя укушу, так как для борьбы в Партере я еще не готова? — И не дожидаясь ответа сделала это.
— Ай! — воскликнула Коллонтай, — это похоже на китайский иглоукалывательный массаж, покусай меня еще.
— Хорошо, но с условием: потом ты полижешь мне жопу.
Далее. Точнее:
— Далее, — рявкнул во всё своё луженое горло Лёва Задов:
— Н-н-и-и-ка Ович и Учитель.
— Ее учитель?! — крикнул кто-то весело.
Кто всё время кричал? Это был Васька Чапаев. Он оставил двух инопланетянок и Дро заведовать Сандуновскими Банями в Москве, переданными ему по секретному декрету Ле-Ниным, в обмен на вербовку одного из инопланетян на сторону Зеленых.
Он так и сказал:
— Объясни ему по-человечески, что совершенно непонятно чем Зеленые хуже Желтых, а уж тем более просто Белых. Скажи этому Дро, что:
— Если он человек умный, то должен понять:
— Разницы-то никакой, так только чисто философские, научные некоторые расхождения, а так как инопланетяне в нашей науке ни бум-бум, то, я думаю, он должен согласиться.
— Из всего вами сказанного, дорогой Ле, я не понял только одного.
— Да, да, что именно?
— Именно: разве Дро человек?
— А кто он по-вашему?
— Так с этой, Альфы.
— Вот это ни-пра-виль-на-а. И знаешь почему? Если ты так думаешь, он тем более так же будет думать, а надо, чтобы он считал себя человеком.
— Вообще-то, я думаю, у этого Дро немного не хватает, — сказал Василий Иванович, — кажется он если не всё, то многое забыл.
— И?
— И, значит, думаю всё получится. Но.
— Говори, говори, пока я свободен. Моё время — твоё время.
— Мне кажется… Можно на ухо?
— На ухо? Вы думаете, что у меня здесь уже есть Прослушка?
Глава 7
— Тем не менее, я люблю Тет-а-Тет. Чтобы уж точно — никто ничего не знал.
Ле на всякий случай посмотрел на часы.
— Идут?
— Чё-то я точно уже не знаю, — Ле подошел и потрогал маятник. — Нет, — засмеялся он, — не стоят, в том смысле, что бегают, туды-сюды…
— И обратно, — завершил сентенцию Чапи.
И он рассказал, что сомневается.
— В чем и в чем? — прости я не понял, — сказал Ле-Нин.
— Что они инопланетянки.
— Да ты что! А кто они, по-твоему?
— Нет, так-то вроде инопланетянки, но…
— Но? — Ле поднял вверх указательный палец, — понимаю, много пьют и едят, как аристократки. Вы думаете шпионы? Вы думаете их надо брать? Нет, нет, рано, рано. Да и не могли шпионки-мионки ожить после того, как были убиты на дуэли.
— А если их подменили? — спросил Василий Иванович, и опять посмотрел на часы.
— Дро там один с ними?
— Нет, Пархоменко где-то поблизости пасется.
— Это нехорошо, пусть подключается вплотную. Впрочем… впрочем, пусть пока гуляет Вася, я сам схожу. Давно, знаете ли, не был в Сандунах. Как в цирке ведь, честное слово.
Далее, бой между Никой Ович и Учителем, а потом Ника и Фёкла.
Ле пошел в баню, благо конспирация была если не любимым его занятием, то частым. И в этот раз для конспирации он не стал надевать парик. Посылка:
— Никто не подумает, что это он, так как было распространено мнение:
— Члены Совнаркома без охраны в баню не ходят. — Вопрос:
— Почему?
— Дак потому что очень пристанут все, как банные листья с одним и тем же вопросом:
— Вы за инопланетян, али за инопланетян?
Вроде бы:
— Что за дурацкий вопрос? — А дело в следующем:
— Почти все, кто о чем-то хоть думал, считали:
— Ле-Нин, Тр-й, Эстелин и некоторые другие официальные лица — это те же инопланетяне, только прилетели раньше. Вот и всё? Единственно, чего не все могли понять:
— С той же оне Альфы, так сказать, Центавра, али ошивались до сих пор где-то поближе?
Следовательно, это то же, или всё-таки это совершен-но разные луды. — Ну, ладно.
А здесь начался новый бой.
— Принимаю ставки! — громко, но спокойно сказал Лева Задов, — есть желающие? Я так, например, ставлю, золотую пятерку.
— Врешь, чай, — сказала одна приличная девушка из-за синей ленточки, следовательно, из простонародья — хотя и с потенциалом перейти в раздел воинственного пролетариата, — дай попробую на зуб.
— Попробуешь после работы, в том смысле, после этого культурно-массового мероприятия, но только не мою пятерку, а…
— Нет, нет, вот этого я делать не буду, — сказала Соня, — тем более бесплатно.
— Нет, а я попробую твою, — ответил Лева Задов под аплодисменты близстоящей публики. Даже Корнилов, севший в подставленное ему кресло прямо у татами, как будто был боковым судьей, сказал:
— Браво. Но. Пора и начинать.
— Щас, щас, отец, не торопись, ишшо насладишься бойбой и боксом-то.
— Никакого бокса, — сказал Дэн с высокой, как в Большом теннисе трибуны. — Мы не Англии.
Тем не менее, Сонька сдала золотую пятерку, а Лева попросил публику ответить. Но таких денег ни у кого не нашлось. Тогда поставил сам Корнилов. Еще в Питербурхе он встретился с одним менялой по имени Тр-й, и обменял у него несколько небольших бриллиантов на горсть золотых червонцев и пятерок, которые этот денежный мешок, достал, между прочим, из каблука нового хромового сапога. Вот они, каки банки-то здесь, подумал тогда Кор, можно сказать:
— Уму непостижимо.
Много народу еще поставило деньги на бой, ибо Лева объяснил, что:
— Это теперь право любого человека, который считает себя свободным.
— Да, с прилетом инопланетян негоже оставаться всё в том же вековом скотообразном состоянии, — сказал Махно и тоже попросил у кого-то взаймы небольшую сумму.
— Так, — как сказал он в ответ на вопрос:
— Сколько вам? — рублей двадцать.
У Учительницы по прозвищу Учитель было всего два коронных приема, но исполняла она эти, как другие не могли сделать и все. Точнее, как раз наоборот. Но, не будем заморачиваться на и так всем понятном.
Один — это Подхват — удар, можно сказать между ног противника пяткой при одновременном повороте к нему задом. Тут от одного поворота задом можно задуматься:
— А дальше-то что? — а тут еще и удар пяткой. — Становится вообще мало что понятно. И как раз в это время вас отправляют в полет, и кажется, что:
— К Солнцу, — ибо в глазах только солнечные круги, и никаких мыслей о самозащите без оружия.
Второй — Задняя Подножка с переходом на Переднюю. Но это так думает противник, что его обманным путем хотят бросить вперед, изобразив обманный финт, как бросок назад, а она переводит его на диагональ. Вот если кто ничего не понял, то это и правильно:
— Вы побывали в этом броске.
Хотя Ника всё поняла, а полетела от этой Задне-Передней, а в итоге Боковой Подножки, как будто и не знала ничего никогда.
Судья, Лева Задов, поставил на Нику Ович, и поэтому не засчитал Чистую Победу, Иппон, а только так:
— Вазари. — Так и констатировал:
— Пол Победы.
Гул неодобрения напополам с недоразумением прокатился по рядам благородных зрителей. Да и всех остальных, кстати. Даже не взирая на то:
— Кто на кого ставил. — Природное чувство справедливости взяло верх над валютой. Тем более, не вся она была конвертируемой. Кстати, кто поставил небольшую корзинку с яйцами, а кто-то даже мешок овса.
— С другой стороны, всё это вкусно, друзья мои! — рявкнул со своего места Махно, несмотря на вроде бы недовольство судьи, что только он здесь решает, что хорошо ставить, а что лучше бы сразу выбросить.
Махно чтобы не оставаться в долгу перед выпадами Левы Задова сказал, что:
— Можно и по-другому выяснить, кто из нас луччий.
Лева был в два раза полнее, выше плечами, вообще саном осанистей, но пока что воздержался от борьбы за власть в ее местном, так сказать, масштабе.
Во втором подходе Ника бросила Учителя, да прямо на Корнилова, вальяжно развалившегося в кресле, как Карл Пятый у папского дворца.
— Да, ладно, — сказала она, — считай на сегодня я твоя.
Кор не нашелся, что достойно ответить. Так только махнул рукой:
— Ну, может быть, может быть, — без слов разумеется.
И воодушевленная этим неотразимым действием на мужчин своего боевого обаяния Ника пошла на болевой из стойки. Кто, собственно, здесь точно знает, что в Дзюдо такие приемы запрещены? Да никто. Ну и получи. Да, но только не в этот раз. Учитель по прозвищу Агафья, или наоборот, кто как запомнил, поймала ее на тот же прием, что и Ника Артистку Щепкину, Кувырка:
— Переворот с Захватом между ног. — Тем более, что переворачивать было не надо: Ника сама взлетела ногами в небо, как бы просясь туды-твою на Альфу Центавра, мол:
— Они сюды, а мы туды. — На самом же деле хотела упасть камнем вниз, но уже не одна, а с рукой Агафьи в своих цепких объятиях. А на татами уже оторвать эту руку для окончательного Иппона.
— Вообще, запрещенный прием, — сказал с вышки Дэн. — Судья на ковре, куда смотришь? — обратился он Леве.
— Не могу же я броситься на них третьим, — логично ответил Лвеа, и добавил: — Потом не засчитаю.
— Так потом будет суп с котом, поздно, ибо руку-то она уже оторвет Учительнице.
— Брось, брось, — протестуя против вмешательства в его права успел сказать Лева, а дальше уже открыл рот от удивления:
— Летела, постепенно приближаясь к ковру не Учительница, а Ника Ович, которой был проведен Контрприем, именно тот же, который сама Ника провела Артистке:
— Бросок Переворотом с Захватом Между Ног.
Правда и сама Агафья-Учительница летела вслед за ней, ибо, ибо…
— Чем-то зацепилась, — сказал Василий Иванович, высунув голову из толпы.
— Скорее всего, наоборот, — поправил его Дэн с верхатуры: — Что-то ее зацепило.
— Как вы думаете, что бы это могло быть? — спросил Кор, повернувшись назад к Дэну.
— Честно? Не знаю.
— Вот и я тоже: не знаю.
— А надо знать! — тявкнул Вася из толпы, и опять спрятался. И правильно, ибо одного, Кота, уже загребли в Контрразведку, и ты дождешься.
Хотели присудить Чистую Победу Учителю, но двумя голосами против одного — бой был продолжен.
— Я не понял, почему? — спросил спокойно Лева Дэна и Кора, которые проголосовали за отмену броска. Контрброска, точнее, ибо начинала Захват руки на Болевой из Стойки Ника, а потом они упали вместе, после Броска Переворотом, который провела Учительница.
Почему? — как говорится. А посчитали, что Учительница ненароком схватила уже брошенную ей Нику за… да, дорогие друзья, за наган, точнее тридцатидвухсантиметровый Маузер, который она украла у Махно. Потому и спрятала его куда подальше, так решили судьи.
— Я ничего не трогала, я ничего не трогала, — лепетала Агафья-Учительница-Галина.
— Три имени, — вздохнул Дэн печально, и добавил: так бывает?
— Действительно, — сказал, молчавший до сих пор Лева, — сказала бы просто…
— Ладно, ладно, не ругайся, мил человек, — махнул рукой Кор.
— Я вам, господа инопланетяне с Альфы и ее Центавры, не мил человек, а судья международной, даже межпланетной категории, — обиженно ответил Лева, и отошел на свое место, намереваясь продолжить судейство.
И Ника Ович уложила Агафью простым приемом: провела Переднюю Подножку. Пару раз дернула именно в этом направлении, и бросила. Расстроенная Учительница не успела оказать сопротивление. Она отошла к Махно, и он ее подбодрил:
— Я ставил на тебя двадцать рублей.
— Спасибо, но ты видел, как меня засудили?
— Конечно. Но неужели ты не знала, что она это…
— Что? Нет я ничего такого не знала. Она украла у тебя Маузер?
— Практически и то и другое.
Уже хотели отдать Нике Ович и ее продюсеру, которым вызвался быть сам Кор, приз триста рублей, три золотых пятерки, и еще пятьсот рублей со ставок. Некоторые засуетились, но Кор сказал, что был влюблен у нее:
— Намного, намного раньше.
Но вышла одна дама в длинном платье и сказала:
— Пока надо обожать.
— Что?! — рявкнул Кор, а Дэн, желавший уже покинуть свою вышку, его поддержал:
— Что значит, сударыня:
— Обожать? — Кого обожать? Меня7
— Вы задаете слишком много вопросов, сэр, — сказала дама, — я хотела сказать, что надо пока что:
— Обо…
— Обо ждать.
— Ах, подождать! — обрадовался Кор, и добавил: — А, простите: кого, чего или что? Всё, как говорится:
— Уже кончилось.
— Нет, нет, я хочу…
— Что? — не понял и Дэн.
— Выступать.
— Что-о?! Выступат-ть-ь? Ну. мать моя, ты не сюда попала, здесь татами, а не веранда в летнем парке, где выступают. А впрочем, ладно, спойте нам что-нибудь эдакое простонародное.
— Между прочим, это хорошая идея, — сказал Дэн, — петь после каждого раунда.
— Надо подумать, — ответил Кор, придерживая уже севшую ему на колени Нику. И добавил:
— Но в другой раз.
— Да, — поддержал его Дэн, — приходите завтра.
— Что значит Завтра, сэр, существует только сегодня.
— Да, давай я оторву ей руку или ногу, — сказала Ника. — Хотя… — она подумала: — Я устала, действительно:
— Приходи-те-те-е Завтра.
Но дама оказалась не так проста, как могло показаться. Она подошла поближе. Ребята думали, что будет просить че-нибудь, или соглашаться, но она взяла Нику за волосы и бросила на землю.
— Всё по-честному, всё по-честному! — закричал Лёза Задов.
— Почему? — спросили его Кор и Дэн.
— Приз еще не вручен, — и Лева показал золото, деньги и другие подношения народа, которые нес Нике Ович с двумя помощниками.
— Я соглашусь на бой с ней, если хоть кто-нибудь на нее поставит, — ответила Ника.
— Я.
— Кто?
— Я поставлю на нее столько же, сколько уже есть в банке, — ответил… ответил Вра. Он куда-то отходил и только что появился.
— У вас есть тысяча рублей? — скромно спросил Лева.
— Да, я ходил менять альфовские бриллианты на золото, а золото в свою очередь на рубли.
— Правильно сделал, сэр, — сказал Лева, — но больше так не делай, хорошо? Приходи прямо ко мне. И знаешь почему? Я очен-но люблю золото.
Ника несколько раз бросила Фёклу, как попросила ее представить новая девушка.
— Ясно, — сказал Дэн, — она впервые вышла на татами.
— Ужас, — поддержал его Кор, и посмотрел на Вра, который на нее поставил.
Но поставил не только он, поставил и Махно, он попросил у того же мужика:
— Еще можно?
— Сколько?
— Пятьдесят рублей.
— Ладно. Даю просто так, без процентов только из любви к искусству.
После этого многие начали совать деньги Леве, хотя он был только судьей, а не менеджером по ставкам. Вроде бы сунулся Василий Иванович, но ему сказали, чтобы скрылся с глаз:
— Тебя и так все ищут, амиго.
— Зачем?
— Прошла информация, что среди нас шпион, а если это не ты, то кто?
— А я знаю?
— Ну вот и скройся. Тут деньги большие, а ты лезешь, как на рожон.
Даже у Махно прошла мысль собирать это бабло, но он решил, что лучше купить самого Леву Задова.
— Из него бы вышел отличный контрразведчик. — Ибо Лева крикнул, когда собрал на бой Ники и Фёклы полторы тысячи рублей:
— Я думал, здесь полно Зеленых, у которых нет денег, а бабло-то так и лезет, так и лезет из щелей.
А сам Махно не видел ни одного Зеленого. Если только он сам.
— Наконец, она чему-то научилась, — сказал Дэн, когда Фё, или Фе, если короче, провела Переднюю Подсечку в Падении. Ника головой, как торпеда с миноносца прошла под Кором и сбила вышку Дэна. Он-то как раз слез, чтобы поднять упавшую сигару.
— Чистая Победа! — закричала Фе.
— Рано радуешься, — сказала Ника, заползая на татами.
Глава 8
— Давайте согласимся на ничью, — сказал Кор.
— Вы предчувствуете поражение? — спросил Дэн, и даже слез для этого со своей уже почти легендарной лестницы.
— А вы много поставили?
— Я?
— Нет, я.
— Вы тоже поставили? Сколько, пятьсот рублей?
— Хотите сразиться со мной лично?
— Всегда рад.
— Отлично, десять тысяч.
— Я должен сначала посчитать свои деньги, — сказал Дэн. — И, кстати, — добавил он, — кто у нас намечается командующим Армией.
— Какой Армией? Не понял.
— Так у нас уже организуется Армия, — ответил Дэн, — вы не знали?
— Зачем?
— То есть как, зачем?
— Вот именно:
— Зачем?
— Так воевать будем.
— Ничего не понимаю, с кем?
— Так с этими, с Зелеными. Говорят, без войны мы не поймем, кто здесь главный:
— Мы или вы?
— Мы или вы, — повторил Кор, — хорошо сказано. — А разве мы хотели быть главными?
— Я не знаю. Я вообще-то думал, мы летели сюда, как исследователи.
— А они говорят, что им всё равно, что вы думаете, а важно только, что думают они сами. А они чувствуют всё нарастающее и нарастающее давление инопланетян на массы народа.
— Лави, — Дэн назвал своего Тет-а-Тет по его детскому тайному, имени, я…
— Хочешь отдать мне добровольно командование Добровольческой Армией?
— Почему Добровольческой?
— Ну, ты же добровольно соглашаешься на мое командование тобой.
— Нет, да, я восхищен твоим предвидением, но, кажется, десять тысяч у меня есть. Честно, ты сможешь предвидеть и будучи начальном моего штаба.
— Я хочу сам командовать этот Желтой Армией.
— Белой, мой друг, Белой.
— Почему?
— Ну, мы же ж Белые, как прилетели с Альфы, нашей Центавра, так и представились в:
— Белом-м-м.
— Не знаю, не знаю, я подумаю.
— Подумаешь, если выиграешь.
— Я уже поставил свои десять тысяч, а у тебя сколько?
— Девять с половиной. Шучу: восемь двести.
— Э-э, столько тебе не найти! Тыща восемьсот — это очень много, в долг я не поверю.
— А я тем более, — влез Лева Задов.
— Это кто?
— Хрен его знает.
— Нет, я соглашусь обмануть народ, если вы возьмете меня в Добровольческую Аримю, э-э…
— Поваром?
— Квартирмейстером?
— Начальником Контрразведки, — высказал свои тайные планы Лева.
— Начальником Контрразведки, — повторил Корнилов.
— У нас уже есть, — напомнил Дэн.
— Кстати, — спросил Кор, — деньги у тебя есть?
— Зачем мне деньги? — удивился Лева. — В том смысле, что до того, если я иду туды-твою за деньгами.
— Нет, нет, — поддержал Дэн друга Кора, — у нас все складываются по десять штук.
— Ладно, — Лева отошел, — буду копить.
— Итак, ваше слово, товарищ, э-э Кольт 45-го калибра? — Кор кстати попросил у Дэн гаванскую сигару.
— Одну минуту, друг, я щас, — и Дэн направился к Вра.
— Привет, ты чё?
— Что вы имеете в виду?
— Дак это, денег у тебя нет?
— Сколько?
— Да так, рублей тысячу восемьсот.
— Увы, я обменял только тысячу.
— Спасибо и на этом, пойду еще у кого-нибудь займу восемьсот.
— Вы не поняли, генерал, — сказал Вра, — я уже поставил свою тысячу.
— Почему вы сразу не сказали?
— Я думал, вы, как международный судья этих соревнований, видели, кто здесь чем занимается.
— Нет, нет, мой друг, у меня своих мыслей хватает, зачем мне еще следить за чьими-то.
— Да, я знаю, вы прирожденный Журналист.
— Да, я знаю, но зря вы поставили свою тысячу, она утонет в моих десяти и десяти Кора.
— Да?
— Да, мы ставим один на одного и другой на другую. А ты надеялся на что? А! понял, понял, ты хотел получить в подарок от своей дамы костюм…
— От Кардена, — хотел отшутиться Вра.
— Нет, нет, мой друг, ты хотел получить костюм Черного Рыцаря! Ты думаешь, я о нем забыл? Да, забыл, его бы, наверное, даже не вручили победителю, если бы не вмешалась твоя Фёкла. Она твоя креатура, признавайся?
— Как в песне? — уклонился от ответа Вра.
Дэн пошел дальше, в надежде встретить богатого человека, а Вра понял, что костюм Черного Рыцаря может уплыть, и более того:
— Он им интересуется. — А раньше даже не думал.
Фёкла несколько раз вылетела за татами. Нико Ович лично сказала Кору, что больше никогда не залезет под него, а только всегда:
— На.
— Дак, да, да, я согласен.
И вот теперь она не давала Фёкле даже шанса повторить ее бросок. Но эта дама в длинном платье наконец додумалась:
— Надо делать то, чему она уже научилась. — Точнее:
— Только то, что уже известно. — И она начала снова и снова повторять свой прием:
— Переднюю Подсечку в Падении — Трип, что значит: Три П.
Ника только смеялась, и даже прямо сказала:
— Никогда тебе не бросить меня, тем более опять этим приемом Три П.
Ну, и когда уже решили, что хватит:
— Надо отдать всё Нике, был проведен этот почти легендарный бросок, не как прошлый раз, когда Ника стартовала с татами вбок под стул Кора, а прямо на себя, и в этот раз Ника пошла на взлет, как самолет, набирая высоту все выше и выше, и:
— Прямо в объятья Дэна. — А это была высота метра три. Может чуть меньше, два — два с половиной.
Кор был недоволен.
— А что вы хотите, сэр? — спросил Лева Задов. — Перебросить ее?
— Да, — ответил Кор, — пусть упадет на меня. Иначе я всю оставшуюся жизнь буду помнить этот случай, как измену.
— Действительно, — ответил Лева, — женщина, побывавшая в объятиях другого — это уже не ваша женщина, даже без несовсем.
— Тут только один выбор, — наконец этот парень, Махно, переступил черту, вышел за синюю ленточку, отделявшую простой народ от инопланетян, — или бросать еще раз, что не предусмотрено правилами, или…
— Или? — переспросил Дэн, уже поднявшись с земли, и отряхая свои бархатные одежды.
— Или вам самим решить это, — сказал Махно. Лева хотел возразить, что:
— Это я должен был сказать, а не ты Махно. — Но получил достойный ответ:
— Окей, тогда следующий бой будет между мной и тобой.
Лева подумал, и из двух ответов выбрал один:
— Я лучше буду судьей. — А первый был:
— У нас разные весовые катехгории, я задавлю тебя, малыш, весом, точнее, как он выразился по-современному:
— Массой. — Ну, как все поняли:
— Про себя.
Кор и Дэн решили отложить свой бой до следующего раза, тем более, как сказал Дэн:
— Я больше люблю отстаивать свою честь на Кольтах 45-го калибра. — К счастью, тоже негромко, почти про себя, так что Кор только переспросил:
— Что, что?
— Вручаем, я думаю, победу Фёкле.
Но самым ужасным было не это, а то, что и Махно проиграл десять тысяч рублей, ибо как оказалось, что и он, и оба инопланетянина поставили на прелестную Нику Ович. Хотя эти ребята и обещались поставить на разных дам. К счастью, для Махно Дэн остался ему должен тысячу восемьсот.
Дело в том, что у Махно вообще не было денег. Но дама рядом с ним — еще одна — телефонистка Тина, страдавшая по мнению некоторых клептоманией — сама-то она, естественно, не очень этим заморачивалась, вытащила из кармана мальчишки Василия Ивановича, бриллиант Сириус, который он взял, уходя из мешка Дро, как он сказал:
— Всё не беру, только один этот на счастье. — И оставил пьяному Дро ониксы. Так сказать:
— Пользуйся моей добротой. — Тем более, таскать с собой мешок камней по вражеской, да и по своей, тем более, территории, очень небезопасно.
Таким образом, Махно попросил Леву Задова оценить Сириус не в десять тысяч — максимально представимая для простых лудэй сумма — а в:
— Одиннадцать тысяч восемь сот.
Лева хотел сказать:
— Пусть будет двенадцать, как апостолов, для ровного счета, но передумал, так как Махно мог спросить:
— Кому эти двести. — И мог заподозрить его, Леву, в даче, точнее, во взятии взятки. А ведь он как раз об этом и думал. Жаль, вот если бы не думать, то можно было и взять, но кто предложит, если ему об этом как-то не намекнуть? Никто. Люди глупы в смысле отдачи кому-то денег.
И все деньги получила Фёкла в длинном платье, и Бриллиант Сириус, и костюм Черного Рыцаря.
Никто из простого народа, конечно, не подумал, что вот:
— Появилась Богатая Невеста, — ибо для него она была недоступна, но вот некоторые купцы, как:
— Слава Мамонт, — заинтересовался. Заинтересовался, пока не понял, что у нее есть костюм Черного Рыцаря. Что для него значило больше, чем Сириус, в магию которого он, как купец не верил.
Но другой купец уже вечером, на праздничном гулянии на берегу моря, предложил ему устроить турнир почти международного масштаба, в том смысле, пригласить какого-нибудь дзюдоиста из Европы, или даже из:
— Америки-и-и!
Это тоже был Слава, но имел другое имя, а именно:
— Мороз. — Они были знакомы на почве любви: оба хотели жениться на Соньке Золотой Ручке, которая могла безошибочно находить золотые россыпи, но не в Сибири, а прямо здесь, в том смысле, что могла безошибочно угадать:
— У кого есть бабло.
А Вра отказался взять Черного Рыцаря.
— Не достоин, простите, пока не могу.
— Что значит не могу, милый друг? Я это сделала для тебя. Бери, как грится:
— Пока дают.
— Та не, что подумают люди?
— Так женись, — сказала она еще разгоряченная после неравного боя.
— Так да, конечно, я согласен, но КЧР — Костюм Черного Рыцаря я приму только на поле боя.
— Милый друг, без него тебя грохнут.
— Да?
— Да. Он для того и нужен, чтобы защитить тебя от преждевременной смерти.
— Тогда я согласен. Но только если это действительно правда.
— А ты не знал?
— Нет.
— Правда?
— Ну-у, я еще не смотрел в Записную Книжку, может, оказаться, что и знал.
— Знал, да забыл?
— Нет, я инопланетянин с Альфы Центавра, у нас всё не так, как у вас.
— А именно?
— Я никогда ничего не вспоминаю.
— Почему?
— Потому что никогда ничего и не помню, окей?
— Сильно, между прочим. Неужели это правда. Надо вот только посмотреть в Записную Книжку, и ясно:
— Я — твоя жена.
— Щас посмотрю.
— Да не надо, я-то бы помнила. Надеюсь.
— Ты тоже уже сомневаешься?
— Кажется. Если существует такая возможность: знать, но не помнить, то я тоже начинаю думать, что могу знать то, чего пока не помню.
— Н-да, ты права. Так чё?
— Чё? Давай, как все, пойдем в сарай.
— Это не обязательно, зайдем в церковь, а потом прямо ко мне домой, дали, знаешь ли, домик на берегу.
— Это хорошо, это очень хорошо, а как же гости?
— Нам нужны свидетели?
— Конечно, ну, чтобы было, как у всех. И да: это ничего, что я не инопланетянка?
— Я полюбил Землян.
— А это ничего, что я простая крестьянка?
— Думаю-ю, это не совсем так.
— А как?
— Ты не из крестьян, а из рабочих. Революционер-ркка.
— Думаю, милый друг, тебе лучше посмотреть в записную книжку.
— А! точно, чуть не забыл. Так. так, так, а вот:
— Фрейлина, дочь каменотеса, — это, видимо, означает просто:
— Печника, — верна-а?
— Нет, кто только писал эти записки.
— Да, некоторые из них, наверное, просто устарели, пока мы летели. И да: можно, тем не менее, я буду звать тебя:
— Камергер.
— Ша.
— Что-с?
— Камергер-ша — лучше. Впрочем, не заморачивайся, милый друг, можешь и так:
— Авиньонская Девица.
— Нет, правда? Вам нравится?
— Безусловно.
— Тогда можешь звать утром просто Девица, а вечером просто:
— Косорылая.
— Нет, нет, вы обобщаете, вы очень, очень породистая лошадь.
— О! это действительно тоже очень хорошее имя, как говорил Пушкин:
— Почему не сказать просто — Лошадь.
— А вы хотите, чтобы я вас называл: сие благородное животное?
— Да, если можно после лэнча.
— Благородное животное, — повторил барон — он уже надел для примерки Черный Батистовый Костюм, в котором уже можно называться бароном, как все легендарные рыцари на Земле.
— Значит, у вас в Записной Книжке записано, что все животные на Земле делятся на просто животных и на благородных животных?
— Только как версия. Надо увидеть всё своими глазами.
Тем не менее, в доме Врангеля вечером было много народу. Как сказал один Слава — толи Мороз, толи Мамонт:
— Если не венчание, то помолвка.
Никому и в голову не пришло, что здесь может быть киллер.
А он был. И это был Дро. Кто послал?
— Его послал Ле-Нин, — было сказано. — Но вот в этом я сомневаюсь. Скорее всего, Тр-й.
Тр-й, Тро, в кругах близких товарищей, уже уехал в Америку, и основал там Союз Владельцев Мелких Кафе, как узнал о прилете Инопланетян в Россию.
— Надо всегда иметь Предсказателя, — принял он решение, — так как… так как могут и в какой-нибудь Мумбе-Юмбе найти золото и бриллианты, а знать об этом кто будет? Никто. Но не я, я буду знать, — и он сел на обратный корабль:
— На Восток. — Хотя непонятно, почему Восток — это направо, а Запад налево. Если посмотреть с обратной стороны, то будет наоборот. И, следовательно, возникает закономерный вопрос:
— Как посмотреть на Восток, чтобы это был Запад?
С предсказателем вышла неувязка. Уже в отрытом море он прыгнул за борт, и стилем Высоких Домов пошел в обратном направлении. Тро он крикнул, прежде, чем прыгнуть с борта:
— Без меня.
Тро сказал подошедшему капитану, что, вероятно, предсказатель получил предсказание:
— Плыть опять в Нью-Йорк. — Но про себя подумал, что предсказатель понял:
— Там нет денег. — Вот так чуть-чуть проплыл, и понял. Логика есть: к объекту надо всегда приблизиться, чтобы понять его сущность, хотя бы чуть-чуть.
Тро не стал возвращаться, а решил найти астролога-прорицателя там, где сидел в тюрьме, в России. Хотя была и мысль:
— А не лучше ли всё-таки вернуться вместе этим, американским поэтом-предсказателем. — Но он не увидел разрыва в последовательности событий.
Маг смог. А может просто свалился за борт от страха перед прозревшимся будущим России. Так подумал Тро.
И он нашел мага в России. Не зря судьба звала его сюда.
Глава 9
Более того. Их было двое. И где бы вы думали Тро нашел этого Двойного Предсказателя? А где его можно найти? Он так и понял:
— Только в бане. — Ну и зашел в одну забегаловку в Санкт-Питербурхе.
— Занято, — вяло ответил банщик — ведь ему хотелось пустить гостя, но там были дамы, вроде бы, так ему сказали, но сам он не верил, что такие стервы могут быть дамами, скорее колдуньи. Он так и сказал:
— Там две колдуньи. — А Тро машинально ответил:
— Так мне это и надо. — Хотя думал, что просто банщицы девушки. — Сейчас здесь это обычное дело:
— Если поэт, то это обязательно и поэтесса, как Зинаида Гиппус. А если критик или переводчик, то уж не кто иной, как Щепкина-Куперник. Любовница-комиссар — так Коллонтай.
И они так ему и представились:
— ЩеКа. — И:
— Кали.
— Вы меня уже шокировали тем, что действительно оказались здесь — я думал это шутка — не надо врать дальше, окей?
— Вы американец? — спросила Артистка — Щепкина.
— Надо было сразу так и сказать, — подошла Коллонтай.
— Выведете нас, пожалуйста, отсюда, — сказала Артистка.
— А вы мне что?
— Мы тебя попарим, — сказала Коллонтай.
— Этого недостаточно, — сказал Тро.
— Как тебя звать, кстати?
— Тро, да именно так для друзей.
Обе дамы шагнули назад и чуть не упали, споткнувшись о скамейку.
— Что такого я сказал? Вам не понравилось мое имя?
— Еще один предатель, — сказала Кали.
— Вы должны сменить имя, — сказала Арт.
— Здесь был уже один Дро, первое, что мы сделаем, когда выйдем отсюда, уничтожим этого предателя.
— Он бежал без нас.
Прежде, чем намылиться Тр-й подошел к банщику, сидящему за окошком в отдельной каморке, и спросил:
— Правда ли, что Кали и Арт не могут покинуть эту баню уже примерно месяц?
Точнее, он хотел так сделать, но решил еще подумать, прежде чем спрашивать такую чушь, поэтому да, вышел, но уже намыленный.
— Оденьтесь, оденьтесь, — банщик замахал руками, — я с абсолютно голыми клиентами не разговариваю.
— Почему?
— Некультурно. У нас в деревне так не делается. Если уж разговаривать по-человечески, то надо разговаривать всем.
— Разговаривать всем?
— Да, чтобы разговаривать по-человечески, надо раздеваться всем. — И да: вы что-то хотели спросить?
— Да. Да-а. Да-а-а.
— Что?
— Что-то хотел, но лучше спрошу потом, когда оденусь.
Он уже дошел до парной, когда вспомнил, что хотел спросить глупость:
— Можно ли покинуть эту баню, если уже всё — надоело париться? а.
И улыбнувшись поднялся по ступенькам парной. А как говорится:
— Тут уже были.
— Простите, леди, но после, после, я парюсь только в одиночестве.
— Здесь правила устанавливаем мы! — мягко рявкнула Арт.
— Да не парься ты? — Кали ударила его под коленки, и Тро присел немного. Она приставила ладони к его голове, и спросила ласково:
— На кого похож?
— Заяц, — сказала Артистка Щепкина.
— Кролик, может быть? — Кали заглянула сбоку.
— А дальше вы скажете, что кролик и заяц вместе образуют слово Коза.
— Неправда, неправда, — защебетала Арт.
— Да, — поддержала ее Кали, — а р-р-р где?
— Ры-ы-ы, — зарычал Тро, и встал не четыре ноги.
Одна леди села на него верхом, и слегка повернувшись, похлопала по заднице веником. Другая надела на шею веревку и потащила, как осла вперед.
— Ты понял? — спросила одна.
— Что я… в том смысле, что вы здесь главные? Да, конечно.
— Нет, что мы теперь вместе.
— Куда ты — туда и мы.
— Хочешь оставаться здесь навсегда?
— Нет. Думаю, что нет.
— Тогда пойми: выйти отсюда мы можем только вместе.
— Да, да, конечно, — ответил Банный Заяц, как предложили пока звать его дамы, — я попробую.
— Попробую, что?
— Ну-у, то, что вы просили, естественно.
— Ты что просила? — спросила одна у другой, а другая ответила
— А ты?
— Я ничего не просила, и знаешь почему?
— Я никогда ничего не прошу! — ответили они хором.
— Более того, добавила Кали, мы даже не будем тебе приказывать.
— Ты должен до всего додумываться сам, — сказала Арт.
— Но я не понимаю, как?
— Мы будем тебе это Предсказывать!
Ключевое слово прозвучало, и Тро согласился на все, кроме Банного Зайца.
— Может быть — Кро?
— А разница? Уж лучше я буду помнить своё родное имя.
В белых с розовым и голубым, простынях они сели у самовара у Улуном, тортом и конфетами.
— Я не люблю конфеты, — сказала ЩеКа, — кто это заказал?
— Ты не привозил с собой? — спросила Кали.
— Так нет, я тоже не люблю, — ответил Американец, как про себя он решил попросить их называть его.
— Да банщик, скотина, притащил, — констатировала Арт. И добавила: — Иди сюда Веник. Мы зовем его Веник, — обратилась она к Американцу.
— Это ты, может быть, зовешь его Веник, а я Тазик, — сказала Ками, и мило, точнее:
— Глупо, — улыбнулась.
— Веник-Тазик! — со смехом крикнул Тро, — подь сюды.
— А ты что здесь надзиратель, чтобы вот так запанибрата разговаривать с нашим банщиком? — спросила Артистка.
А Коллонтай добавила:
— Я буду звать его Надзиратель.
— Я согласен. Но по-американски.
— А как по-американски?
— Супер.
— Супер?
— Супер-Супер.
— Он хочет над нами возвыситься.
— Ты хочешь над нами возвыситься, котик?
— Точнее, Кролик?
— Супервайзер здесь я, — раздался голос, как будто с небес, так как люди не видят обслуживающий персонал в упор. И хотя все здесь были инопланетянами, не считая Американца и Пархоменко, а именно он был послан Вильямом Фреем, по партийному псевдониму:
— Ильинский, — сторожить инопланетянок.
Хотя никто не считал их инопланетянками, а наоборот.
Но этот Старый пень уперся, что:
— Это должны быть Инопланетянки, и… и надо было проверить.
— Нет, вы послушайте, — сказал Супер, — он говорит, что он Супер.
— Так это само собой, — сказала Кали, — он и поставлен сюда за нами наблюдать.
— Вы знали? — спросил Пархоменко с тремя горшочками пельменей в сметанном соусе.
— Я буду с ним драться за право называться Супервайзером.
— Да? — попросила подтверждения Кали, а Арт добавила:
— Хорошо, мы посмотрим.
И американец Кро сказал, что знает один прием, который банщик супервайзер не ожидает.
— Давай, покажи, — сказала Кали и по забывчивости проглотила, взяв прямо ложкой, кусок торта граммов на триста.
От удивления Пархоменко рассмеялся. Почему? Ну чё-то делать надо, если такое удалось увидеть в первый раз.
Америкэн Бой удирал по подносу. Снизу ногой. Пельмени выскочили из своих горшочков — как сказала Кали:
— Видимо, тоже от радости, что стали, наконец, свободны.
— Ложись! — закричал Американец. И банщик лег.
Наконец дамы сжалились, и попросили его присоединиться к ним, предварительно также попросив:
— Приготовить всё заново.
— Я был контужен, — сказал Пархоменко, когда сел за стол вместе со всеми своими пельменями.
— Где?
— На поле боя.
— Ты уже показал, как умеешь сражаться, — сказала Арт.
— Да, видимо, я еще боюсь испуга, — сказал банщик.
— Хорошо сказано: боюсь испуга, — резюмировал Америэн Бой. Он взмахнул рукой, пытаясь опять напугать банщика, но Пархоменко неожиданно ее поймал.
— Итс май фиш, — сказал он, и повел руку на перелом. Кро закричал, и сбил головой самовар с кипятком.
Он упал прямо на Артистку.
Она успела сказать:
— Ты можешь испортить мне лицо, — и выпорхнула прямо из-под струи водопада.
Верхний — как прозвал себя сам Тр-й, — даже воскликнул от удивления:
— Это инопланетянка! — И добавил: — Для человека она слишком быстра.
— Он верит в инопланетян, — заржал банщик.
— Ты сам в них веришь больше, чем я, — сказал Американец, и провел банщику левый боковой.
Пархоменко перевернулся несколько раз по полу и затих.
— Полный бардак, — сказала Кали, и опять съела свои триста торта. Но, как говорится:
— Всем хватит — этот торт на три килограмма. Большой, большой!
— Этот банщик не зря учился на Подготовительных Курсах, — сказала Кали, — я приглашу его часа на полтора в парную, чтобы сахарно-шоколадно-масляные поросятки не успели сделать меня коровой. Окей?
— Нет, нет, — сказал Америкэн Бой. — Давайте сначала займемся Предсказанием, чтобы выйти отсюда.
Не успел Америка вынуть из черного с двумя замками, профессорского портфеля приспособление для Предсказания, как банщик, который едва успел уползти в свое потенциальное убежище — опять вернулся.
— Чё, еще дать? — нагло спросил Америкэн Бой, но дамы на него набросились, что, мол:
— Дай человеку слово сказать. — А другая:
— Я же ему обещалась дать в парной, может он за этим и пришел уже. — Без знака вопроса. Впрочем, я так его редко ставлю. А зачем заниматься тавтологией, если и так всё понятно. Вот если я и сам уже не понимаю:
— Вопрос это или ответ, тогда да:
— Ставлю наугад знак вопроса. — Ну, примерно, как Гегель предсказывает Историю:
— Может, Да, а вдруг и:
— Нет? — Только в виде исключения из правил.
— Кончили? — спросил Пархоменко, — разрешите ошарашить?
— Давай сюда, — что там?
— Я возьму, — сказала Артистка, — вы здесь второй и третий лишние. В том смысле, что ты только приехал — слово на букву х — знает откуда, а она щас пойдет с ним, — кивнула на Пархоменко, — в баню.
Бой хотел возразить, что:
— Мы и так в бане, — но решил, что возражение только еще больше осложнит то, что и так понять затруднительно.
— Ну, чего? — Точнее:
— Что ви хотель сказать? — по-немецки.
— По-немецки вот как раз вам послание, — сказал банщик, и, поклонившись, удалился.
— Что это с ним? — спросил Америка.
— Из-за тебя всё, — сказала Кали, — крыша, кажется, поехала.
Тем не менее письмо надо читать, а кто понимает по-немецки?
— Дак все, — сказала Артистка.
— Если ты понимаешь, это еще не значит: все! — сказал Амер.
— Ты хоть когда-нибудь изучал Пятый Постулат?
— Естественно, всякий мало-мальский, так сказать мужчина это делал в детстве.
— Дубина, — ударила его по голове Кали, впрочем, не сильно — тебя спрашивают про Пятый Постулат, а не про Мастурбацию.
— Никогда этим не занимался.
— Зачем тогда тебе голова?
— Чтобы думать.
— А при доказательстве Пятого Постулата, по-твоему, думать не надо?
— Дак, надо конечно.
— У тебя логика вообще работает? Если для Пятого Постулата надо, для мастурбации — тем более.
Действительно, как говорил Владимир Высоцкий, заметь:
— Вы не пьяны, не спросонья, вам не два по третьему, а-а-а, и часов нет.
— Где они?
— С-ня-я-л-л-л-и.
— И вот так у вас все разговаривают на Альфе Центавра? — спросил Американец. — Ничего же ж не понятно.
— Ни-пра-ви-ль-на-а, — сказала ЩеКа и хлопнула его по голове. — Ибо тебе непонятна логика перехода между событиями, а так-то, в принципе, всё ясно.
— Так-то да, — ответил Тро, усомнившись в своих способностях одному противостоять им двоим.
— Не надо мне уступать по каким-то неизвестным принципам, — сказала ЩеКа, наследственная Артистка, а просто пойми:
— Если я говорю, что все здесь изучали Пятый Постулат, то это и есть тоже Постулат, может не пятый, а уже Шестой. Понятно? Поясняю:
— Если бы вы, — она показала на подругу Кали и на Амера, — не знали решения Пятого Постулата, я бы находилась здесь с вами? Логичный ответ:
— Конечно, нет.
— Запиши, ты, инопланетянин из Соединенных Штатов, — сказала Кали, — это:
— Доказательство Шестого Постулата.
— Ладно, — он вынул Блокнот и Паркер, — как он называется?
— Так и называется, Третий… прошу прощенья, Пятый…
— Да что ты мелешь, — прервала ее подруга.
— Нет, Шестой, конечно, Альфа-Центавровский.
— Не говорите глупостей, — сказал Надзир — Надзиратель — я этого писать не буду.
— Хорошо, запиши правду, — сказала Артистка: — Постулат Неочевидности.
— Ладно, это запишу. — И добавил: — А теперь мы его проверим:
— Кто знает по-немецки.
— Я!
— Я!
— А Я — нет.
— Он говорит это нарочно, — сказала ЩеКа, — чтобы считать мой Шестой Постулат не постулатом, а Теоремой, требующей доказательства. Вот они Ферма замучили:
— Не доказал, не доказал, не доказал, а теперь меня хотят довести то того же состояния, — она замахнулась на Амера, и он согласил прочить послание какого-то немецкого Резидента.
— Хорошо, хорошо, может, я сам не знаю, что знаю, — как говорили Сократ и Ляо Цзы вместе взятые.
— Ну, что там написано на пакете? — спросила Кали, заглядываю в бумагу через плечо Американца, так как он повернулся спиной:
— Привык, знаете ли, скрывать от посторонних глаз то, что мне дают. — И выдал:
— Вильям э-э наш с Ляпами э-э Шекспир.
— Врет, — сказала Артистка, уже не в первый раз обращаясь к нему в Третьем Лице в его Личном присутствии, и удивляясь, что он до сих пор не вызвал ее на дуэль.
— Не всяко слово в строку пишется, — отвел он, откладывая до удобного случая месть, за обращение на Он в Присутствии.
— Ну, а дальше-то, дальше что, в самом письме? — спросила Кали.
Написано, что всякому, расшифровавшему Подпись в конце этого письма, будет… будет…
— Рожай! — ударила его ладонью по спине Кали.
— Действительно, не придуривайся, я не буду тебя бить, как она, — Артистка опять, уже свою подругу назвала на Она в Присутствии, — а просто проведу Удушающий прием, предварительно вызвав на бой:
— По-честному.
— Вот написано, что:
— В случае чего, нас приглашают в Кремль.
— Я не поеду в эту деревню.
— Я тоже.
— Впрочем, дай сюда письмо.
— Зачем? Хочешь посмотреть, что именно надо расшифровать? Я не говорил? Вот:
— Подпись под письмом.
— Виль… — начала Кали, а радостно воскликнула: — Я знаю, я знаю! Это Вилли Токарев.
— Сомневаюсь, — сказала Артистка, — впрочем, я сейчас подумаю.
Глава 10
Нази — Надзиратель уже сделал перевод, но боялся себе признаться в этом. А во-вторых:
— Обязательно же изобьют за правильный ответ. — Тем более, или даже, если он неправильный.
Кали посмотрела на надпись на конверте:
— Здесь написано, между прочим, тоже самое, что и в конце самого письма, — сказала она. — Ты чё придуривался, а?
— Что? — Арт тоже сравнила начало, то что было на обложке, так сказать, и внутри. — Он решил над нами посмеяться.
— Будем бить?
— Будем. — Только сначала пусть расскажет подробности.
— Действительно, может, он ничего и не понял.
— А вы поняли?
— Да.
— Да.
— Вот тогда и попляшите.
— Придется бить, — сказала Щепкина-Куперник.
— Да давайте, — развеселился вдохновленный успешным открытием Амер-Нази.
— Вильям — это Шекспир, естественно, — сказала Арт.
— Согласна.
— Фрей — Свободный.
— Естественно. — Это по-английски?
— По-американски, — сказал Тр-й.
— Ты — болван, Штюбинг, — сказала одна, а другая добавила:
— Совершенно точно, что ты ошибся.
— И на балу будешь носить за нами зонтик.
— Нарядишься негром. Не негром, точнее, а этим, как его?
— Афроамериканцем, в белой чалме с перьями.
— И опахалом.
— Простите, — разозлился пришелец из Американских Штатов, но ведь всё просто.
— Ну, хорошо, говори сначала ты.
— А именно? — подтолкнула его ЩеКа.
— Вильям Фрей — значит Вильям Шекспир — Человек Свободный, так как он Потрясает Копьём.
— Ты хоть сам-то понял, чё сказала? — спросила Артистка.
— Действительно, — сказала Кали, — если он потрясает копьем, то какой же он свободный? Так только, наоборот, умереть хочет, хотя и в бою. Если Вильям, то Не Фрей, если так только.
— Но для чего это шифровать — непонятно, — сказала ЩеКа, а она была очен-но сильна в литературе, правда, не только. А во всем остальном — тоже.
— Думаю, здесь совсем другой смысл, — сказала она, и почесала затылок, но не себе, а подруге, в том смысле, что:
— Согласна?
— Да, но, не совсем.
— Отлично, я сейчас вас просвещу. — Она задумалась и попросила сигару потолще и кофе покрепче. Нази крикнул банщику, но тот ответил, что подчиняться:
— Американцу не будет. — Бери сам.
Ну, и значится, она закурила, выпустила дым сначала кольцами, потом, как Лимонадный Джо — Восьмерками, потом дело дошло до Пятиконечных Звезд.
— Может быть, еще чашечку кофе? — участливо спросила Коллонтай.
— Да, думаю, надо еще выпить, хотя бы кофе.
— Это уже будет восьмая чашка.
— Действительно, ты можешь окончательно обалдеть, — сказал и Американец.
— Ладно, ладно, только не торопите, сейчас скажу всё. — И пожалуйста:
— Первая часть — это вовсе не Трясти, а…
— Танцевать, — сказала Кали, а Амер-Нази ее поддержал: — Твист.
— Давай твою сигару, мы ее сейчас замнем, а то тут не только Копьё уже можно вешать, а танк или аэроплан.
— А я больше кофе пить никогда не буду, и знаете почему? — спросила Кали. — Столько пить нельзя, как ты, и я буду тебя откачивать.
— Она не будет пить, и таким образом тебя откачает, — сказал Брони — случайно вырвалось.
— Теперь ты получаешь приказ: Слово и Дело, — сказала Кали, — ты обратился ко мне на Ты. Скажите банщику, чтобы записал.
— Запиши, я назвал ее на Она! — крикнул Нази Пархоменко.
— Точно, — сказала Кали, — на Ты — это запрещено говорить самому себе, чтобы не подумать раньше времени, что Нас двое, а на Она — это можно подумать, что меня здесь нет.
— Теперь послушайте меня, господа-товарищи. Первое — я буду руководителем нашей делегации, а не ты, и не ты, а тем более, не он, — Артистка махнула в сторону коридора, где должен был находиться Пархоменко.
— Теперь ты назвала его на Он, — сказала подруга.
— Его здесь нет.
— Я здесь, — банщик оказывается сидел на около-стенном малиновом кожаном диванчике.
— А что ты здесь делаешь, спрашивается?
— Курю.
— Что-то у тебя не видно сигареты.
— Зачем мне сигареты, даже Верблюд и Мальборо вне конкуренции, воздуха-то какие-е.
— А! ну ладно, спасибо и на этом, — Арт улыбнулась Пархоменко, и даже подумала — уже до этого — что возможно, он будет держать ее сумочку на балу.
Тогда как другие боялись потерять сознание от этих самых воздухов сигарного типа.
И в конце концов объяснила, что Шейк — это не танец, и не значит трясти случайного путника за ноги, как в фильме Берегись Автомобиля трясли великолепную даму, держа ее за ноги.
— Да и не копьё, — констатировала она, — а…
— А-а?
— Ко-ле-ба-ть-ся-я-я!
— Ну, ты додумалась, — разочаровалась даже Кали, а Броня так вообще только махнул рукой, мол:
— Так-то и я могу.
— А в чем дело? — спросила ЩеКа.
— Нет разницы, — ответила Кали, — что трясти, что колебаться.
— Вот и видно, мил человек, — обратилась она к Нази, предупреждая его жизнерадостную атаку, и не обращая внимания на банальное возражение Кали, — что есть.
Колебаться — это значит: переходить незаметно от слов автора к словам героя, как это делал более известный вам — а вам особенно, она кивнула на Пархоменко у стены, но он только поперхнулся дымом, а так ничего и не понял — Маркиз Де.
Он говорил:
— Давайте сначала расставим кровати, какая кому, а только потом займемся делом.
— Каким дело? — счел нужным вмешаться Банщик, раз на него обратили внимание.
— Этим, мой друг, Этим, — и дальше идет разговор.
— Разговор — это не дело.
— Помолчи, один раз тебя спросили, и это не значит, что теперь ты будешь тут постоянно махать веником, скройся с глаз моих.
— Случаюсь, эта, как ее, Джульетта.
— Я? Спасибо, тогда пока останься.
— Значит, не Трясти Копьё, а Колебаться между словами Автора и словами Героя, — сказала Кали, и добавила:
— А как же Спир — Копьё? — Оно ведь осталось.
— Это не копьё, а Труба, переходя незаметно от слов автора к словам героя, вы превращаетесь с Трубку. Два, казалось бы, два независимых, непересекающихся Листа свиваются вместе, образуя трубку. Понимаете:
— Трубу, а не копьё. — И Труба эта есть не что иное, как переход с Альфы нашей Центавры сюды-твою на Землю. Ну, или, как здесь считается:
— Это — Вифлеемская Звезда, Звезда Перехода Демаркационной стены.
— Что отделяет эта Стена? — спросил Амер.
— Так известно, что, — беспечно ответила ЩеКа.
— Мы не понимаем, — ответили ребята хором.
— Я знаю, — сказал опять появившийся Пархоменко. — Так скать, бывал. И да: вы меня возьмете с собой на бал, если я правильно отвечу?
— Какой смысл? — сказал Броня. — Она-то, — он кивнул на Арт, как на нового Моисея, — ответ, видимо, знает.
— Да, ладно, пусть говорит, я так и так ему обещала, что будет на балу носить мою сумочку с бриллиантами.
— Это Театр, а люди в нем актеры, — сказал Банщик, и добавил: — Более того, как сказал Пушкин, там есть:
— Партер и кресла, и не только:
— Раёк нетерпеливо плещет, и… этеньшен:
— Взвившись занавес шумит.
Это Труба — Переход между Сценой и Зрительным Залом. Вот это самое Шейк — Колебание и происходит именно благодаря этой Трубе. Поэтому не:
— Копьём Потрясающий, а:
— В Трубку Свивающийся, образующий:
— Вифлеемскую Звезду.
— Вы разработали здесь, друзья мои, — Нази поднялся, — целое доказательство Великой Теоремы Ферма, а Вильям Фрей — это всё-таки Свободный Вилли, а именно:
— Защищаясь Нападаю.
— Или наоборот, — сказала Кали, — Нападая Защищаюсь. Именно это и значит Вильям — Надежный Защитник, но! С копьём.
Вошел Банщик.
— Опять ты? — спросила ЩеКа. — Что?
— Эта-а, забыл добавить: ответ попросили нарисовать.
— Вот, — сказал Нази, а у вас получилось Доказательство на триста страниц.
Все печально задумались, но Артистка что-то нарисовала, а потом показала всем. И народ, как сказал Пушкин:
— Опять безмолвствовал.
Что это было?
Это были Ворота Кремля. Кажется, Спасские.
— Да, это кажется Спасские ворота? — спросила Кали, как особа, обладающая особенными качествами в отношении мужчин: при ней они сразу начинают раздеваться.
— Рипит ит, плиз! — рявкнул капитан, ибо с первого раза такого злого парня не взять.
— Я тебе говорю, скотино-образный осёл! — подошла и рявкнула ЩеКа: — Это Никольские или Спасские Ворота.
— Я не понял? — спросил парень, — почему Ворота с большой буквы? — Дамы обернулись, посмотрели на небо, и стало ясно, что про Ворота с большой буквы — Нигде Не написано.
— Это маг в каракулевой шапке, — улыбнулись девушки.
— И я узнаю его, — сказала Кали, — это мой Васька.
— Васька! друг! — закричала и Артистка, — как ты здесь?
А Амер-Нази и Пархоменко с веником стояли в пятидесяти метрах, так как боялись испортить всё дело. Сомневались, что по нарисованным на листке ватмана толи Спасскими, толи Никольским Воротами их пропустят в Кремль, а если и пропустят, то только в КПЗ.
— Кстати, спорим, — сказал Нази, повернувшись к Банщику лицом, к Кремлю задом, — что здесь есть КПЗ.
— Нет, не верю, просто отвезут в Районное отделение милиции.
— На что спорим?
— На Артистку.
— Да возьми ее так, бесплатно, предложи что-нибудь другое?
— Я больше ничего не хочу.
— Ты, дурак, Банщик, веришь, что она Инопланетянка, и по этом Воротам на бумаге нас пропустят в Кремль?
— Я не понимаю, почему бы нет?
— Как тебя зовут, ты говоришь, Пархоменко? Вот ты и порхаешь в небесах. И вообще, ты пива взял?
— Для бани? Естественно. Но думаю, нас не пустят в баню. Здесь не пустят, пойдем в Сандуны.
— Сандуны — это Кремлевская резиденция Под Прикрытием. Если пустят, то пойдем. Но нас не пустят, будем куковать в КПЗ.
— И да, — сказал Пархоменко, — если уж спорить, как вы настаиваете, то я согласен.
— На Артистку?
— На обеих.
— На обеих, — повторил Амер-Нази. — Зачем мне две?
— Мне надо, хочу обладать собственностью.
— Одной Артистки тебе мало?
— Она и так моя, по определению, — сказал Пархоменко, — хочу, чтобы была еще и Не-моя.
— У тебя замашки Персидского Шаха.
— В случае чего… — Но тут им замахали руками Кали и Арт.
— Чего?
— Двигайте сюда!
— Щас идем-м!
— Так на что мы спорили, — давай определимся окончательно, — сказал Нази.
— Кстати, — перебил его Пархоменко, — Нази — это араб?
— Араб? — Бро приложил кончики пальцев ко лбу. — Хорошо, пусть будет по-твоему, тогда зови меня с сегодняшнего дня:
— Ксеркс.
— Не поймут.
— Кто?
— Наши люди, будут ассоциировать это имя со словом — Срать.
— Вот так? Ну, я вообще-то не араб, а араб, изменивший своему племени. Читал академика Панченко?
— Где? В бане? Нет.
— Так вот там написано, что человек, вышедший в степь Донецкую, тот молодой парень, которого в шахтах ждали все девушки, на самом деле есть не кто иной, как…
— Навозный Жук, — сказал Пархоменко, — я в курсе. Жители деревни, которую он покинул, чтобы выйти в степь на работу тяжкую, остались в большой обиде.
— Да, бывает называют даже обезьяной и свиньей, — сказал Нази. И добавил: — Тогда давай пока замнем этот вопрос для ясности, и просто еще раз проинтонируем, на что мы спорим:
— На дивизию, — сказал Пархоменко.
— Ты хотел этих дам.
— Только как приложение к мой личной дивизии.
— Как приложение? Еще какое-нибудь приложение тебе надо? Может еще Золотой Запас России хочешь?
— Я за него и буду биться.
— Откуда что берется только! — воскликнул Бро-Нази-Амер, — надеюсь это все?
— Только имя моей дивизии.
— Как? Вторая Ударная? — говори, а то мы уже пришли.
— Нет, просто: Летучий Голландец. Вот теперь пришли.
А Кали и Артистка уже уговорили Каракулевого капитана.
— Пропустит? — сразу шепнул Нази.
— Да ты что?! Согласился только посмотреть пароль, не пароль, а как это у вас на Земле?
— Пригласительный билет.
— Точно. Где он?
— Так у вас, наверное, я знаю?
— Да у меня, у меня он, сказал Пархоменко. И развернул ватман.
Два охранника из будки бросились его отнимать.
— Брысь, брысь, — сказал Пархоменко, и устроил с ними драку, но проиграл, так как дрался только одной рукой, другая была занята футляром с ватманом.
А дамы знакомили каракулевого капитана с Бро. Они видели, что Пархоменко один дерется с двумя абармотами, как, между прочим, официально, хотя и только устно называли охранников Кремля, но думали:
— Еще успеется.
Далее, почему Броня считает, что может дать Пархоменко всё то, что он просит.
— Дайте нам пройти, — сказал Бро-Нази, — я только поговорю с Ле, и выйду, — обратился он к капитану.
— Его сейчас нет.
— Как нет? — не понял Нази, и посмотрел на часы на Спасской Башне, — рабочее время.
— Он в командировке, работает его заместитель.
— Кто?
— Волхи.
— Кто это?
— Неизвестно, Ле встретил его случайно, охотясь на своих семи, как у — впрочем об этом в другой раз — гектарах за Белыми.
— Грибами? Я так и знал, что он большой любитель Белых.
— И вот вышел из лесу Кудесник, любимец Некоторых древних богов, заветов, так сказать, Прошлого Вестник.
— И?
— И Ле после непродолжительной беседы взял его на работу Прорицателем.
— Нельзя ли полюбопытствовать: какой был контрольный вопрос, на который ответил Волхв?
— Итс… щас вспомню. Кажется… кажется, он спросил про Инопланетян, что-то… а! Он спросил:
— Где они?
— И всё?
— Почти, если не считать ответа. Вы представляете, этот Волхв заявил, что Инопланетяне, этеньшен! Щас, — он приложил палец ко лбу, — они моются в Сандунах. А раньше мылись в Питербурхе.
Ле очень удивился, сказал, что этого не может быть, потому что не может быть никогда.
— Почему?
— Нельзя всё время мыться, — был сакральный ответ. — Ибо:
— Неужели на Альфе Центавре, так грязно? — И сделал логичный вывод, что две инопланетянки — как минимум — застряли здесь, а не находятся на Югах.
— Что теперь? — спросил Нази.
— Будем искать, — ответил капитан, и добавил: — Точнее, ищем уже.
— У вас есть какие-нибудь контрольно-измерительные приборы для этого? — спросила подошедшая и запыхавшаяся Кали.
Глава 11
— Дак, естественно.
— Какие?
— А я знаю?
— Нет?
— Нет. Знает только Прорицатель, сейчас вас к нему проведут.
— Значит, вы уже прочитали наш Пропуск?
— Дак, естественно.
— Когда? Пархоменко, как дрался, так и дерется с двумя вашими ковбоями. И надо заметить: не в их пользу. — Как раз в это время Пархоменко ударил ногой — прием, между прочим, запрещенный в приличном обществе — и один охранник упал на другого, а вместе они сломали свою сторожевую будку.
— Ну, всё! — сказал Васька — каракулевый капитан, — можете идти.
— Зачем тогда они дрались? — удивился Нази, — если:
— Вход свободен? Для тренировки?
— Точно! — радостно ответил Васька, и хлопнул Нази рукавицей по плечу.
— Куда идти? — спросила, подходя и Артистка.
— Прямо сначала до Царь Пушки, потом завернете за ее яйца, а дальше увидите Царь Колокол, обойдете его кругом и постучите.
— Чем? — не удержалась Кали.
— Так лбом, чем еще.
Кали дали своему любимому Ваське пощечину.
— За что, леди?
— Было бы за что, получишь Переднюю Подсечку в Падении, — ответила она с небольшим инопланетным акцентом. И видя, что он не понял, или не совсем понял ее — провела.
Васька сбил бегущих к месту переговоров охранников. Они уже очухались, поднялись, и видимо, как сказал Пархоменко:
— Жаждали продолжения банкета.
А Васька их сбил, когда падал.
— Охрана нейтрализована, — сказала Артистка, и добавила: — Неужели нельзя было пройти по-человечески?
— Только не здесь, — засмеялась Кали. А Нази предположил:
— Авось они нас проверяли на что-то.
— На что?
— На инопланетность, точно! — сказала Кали.
— Почему это? — спросил Пархоменко.
— Ну-у, обычные люди удивились бы, что их не пускают в Кремль.
— А мы?
— А мы нет.
— Действительно, — сказал Пархоменко, — никто бы не стал здесь драться.
— Почему? — спросила Арт.
— Стен-н-ы-ы, — ответил Пархоменко, — очен-но большие.
— Так ты косишь под инопланетянина? — спросил его Нази.
— Нет. Я просто хотел помочь вам.
— А мы, по-твоему, инопланетяне?
— Выходит. Вы же ж ничему не удивляетесь. Вон, даже постучали лбом в Царь Колокол.
— А не надо было? — спросила Арт.
— Нет, как раз надо, — сказал Парик. — Если постучали — значит:
— Ждите, ответят.
И ответили: шесть плит, на которых они стояли, разошлись, и все полетели — иногда вверх ногами, как Алиса в Стране Чудес.
Их никто не встретил, ребята сами вскипятили чайник и заварили кофе из зерен, которые сначала смололи.
— Упали мягко, — сказал Нази.
— Как на Малой даче, — сказал Пар.
— Ты там был?
— Рассказывали.
— Кто?
— А я помню?
— Я не понимаю, почему ты ничего не помнишь? — спросила Артистка.
— Он влюблен в тебя — вот и всё забыл, — сказала Кали. Она приподняла чашечку с кофе, и посмотрела на нее снизу.
— Ты чего?
— Смотрю, нет ли под чашкой микрофона для прослушки.
— Нет, нет, — сказал вошедший Волхв, — они в стенах. Зачем? Чтобы не вытащили. Нет, правда, это просто нужно для отчетности СМК — служба местного контроля. Я-то и так всё слышу, если захочу, конечно.
— А ви хотеть? — спросила Кали.
— Сейчас? Нет. Потом, в бане. — И продолжил:
— Итак, вы Инопланетяне Ан и Га?
— Это вопрос? — спросила ЩеКа — Артистка.
— Чисто символический, я и так знаю, что Да.
— Нет, милейший, — ответила Кали, — не на все сто, как говорится, а пятьдесят на пятьдесят.
— Теперь уже на восемьдесят пять, — спокойно ответил Волхв. И добавил: — Вы можете иногда звать меня…
— Билл Джус! — рявкнула Кали.
— Нет, нет, нет, никаких Битлджусоф, просто Лин, или Лини.
— Как это связано с именем Волхв? — спросил, чтобы хоть что-то спросить и Нази.
— Охотно отвечу, перестановкой букву по шифру Цезаря.
— Но букв меньше, — высказался и Пархоменко.
— Так добавьте.
— Какие?
— Лин-ни? — Арт.
— Шерстяной? — Кали. — Нет, здесь больше.
— Линять? — Пар.
И представьте себе, никто не догадался добавить эти две буквы спереди.
— Вы будете работать на меня, — сказал Волхв. — И знаете почему?
— Почему?
— Вы не смогли разгадать тайну моего имени.
— Ну, окей, окей! — замахал руками Нази, — чё делать-то надо?
— Ну-у, всё просто в общем-то, — сказал Волхв, — воевать буд-д-дете. И кстати: зовите меня Про.
— А меня тогда Бро, — сказал Нази.
— Хорошо, будем друзьями, — сказал Про и обнял Бро. Но Бро неожиданно даже для самого себя отшатнулся. Это обидело Про. Он сказал:
— Ты чё, в натуре, брезгуешь, что ли?
— Целуй, целуй барину ноги, — сказала Кали в шутку.
Но Парик ее не понял, и сказал:
— Если надо, я сам вместо него поцелую, ну, если он боится.
На этот раз дело разрешилось, только Пар поцеловал ногу Про, и все облегченно вздохнули.
И дали банщику Дивизию, можно сказать, только за это.
— Мы поедем с ним, — сказала Кали.
— Я первая об этом подумала, — сказала Арт.
— Я не претендую на него. Так только если: сегодня.
— Ни за что! И более того:
— Только не сегодня.
— Почему?
— У тебя будет другая работа, — сказал. подходя Во.
— А именно?
— У нас сегодня будут гости, я сделаю на тебя ставку.
— Понятно, — ответила Кали, и добавила: — Но эти скоты стреляют из Кольтов 45-го калибра.
— Да, мы так не умеем, — поддержала подругу Арт.
Волхв подозвал пальцем одного парня, как раз прибывшего в Кремль с полуофициальным визитом.
— Как вас, простите, чуть не забыл, — сказал Волхв, приложив два пальца ко лбу, но не важно, просто скажите ваше любимое слово, я собственно, за этим вас сюда и позвал.
И это:
— Не верю.
— Во, точно, теперь вспомнил, — сказал Волхв, — нэт!
Амер-Нази наблюдал со стороны, и удивился сначала:
— Парень только что сказал, что может вспомнить, точнее, прочитать любую бывшую во времени ситуацию, а тут простое слово:
— Нэт, — и забыл.
Он просто не знал, что узнать, да, просто, но войти в этот банк данных Времени, требует приличной энергии. Она равна по системе Бальзака Девяти дням. Имеется в виду, девяти дням секса, не выходя ни разу из комнаты.
На турнир-дипломатическую встречу прибыли только две пары. И это:
— Колчак и его Щепкина-Куперник, а вторая пара Дэн и его Коллонтай. — Тут, конечно, можно иногда запутаться: здесь Коллонтай — там:
— Коллонтай. — Когда это будут инопланетяне, я подскажу, нет, нет, точнее — это будет и так заметно. Бродя по улицам городов, рынков, и других увеселительных учреждений мы их тоже не всегда замечаем. Так и здесь.
Стол, как принято в лучших кабаках России поставили — нет, пока что не буквой Г, а П. Чтобы в это П был вход свободный разных культурных личностей, как-то: ученых на двухколесных велосипедах — специально разучивали этот политес для Кремля — плясунов на головах, руках и локтях, чтецов своих стихов — был к счастью только один Бродский, да и то после второго предложили прекратить здесь:
— Эту Венецианщину.
Но главным номером программы было Дзюдо, завезенное на Землю инопланетянами с Альфы Центавра. Нет, некоторые уже чё-то думали об этом, но так только, чисто для местного Дома Культуры, а здесь уже предполагалось развернуть его практически в элитном масштабе.
Вот как раз сейчас предполагалась доказать, что не только Маузер, но и Кольт 45 калибра не устоит против инопланетян, владеющих приемами Дзю До.
— Как грится:
— Мы будем Первыми.
После велосипедистов-ученых было проведено несколько боев и все увенчались Иппонами инопланетян.
— И знаете почему? — спросил Пархоменко, — нам не разрешают биться по-человечески.
— А именно? — спросил Волхв.
— Мне бы Маузер именной, я бы разобрался с этими инопланетянами.
— Ты, в натуре, рамсы попутал? — мягко спросила Арт. — Или забыл, что меня должен поддерживать? — И Парик не успел даже ответить, как она обвила его шею длинной рукой. Он хотел оправдаться, мол:
— Мне уже предложили на разграбление Царицын, — я возьму его одной конной дивизией. — Но Арт провела удушающий, и если бы не один из велосипедистов — Сперанский, имени которого не мог вспомнить Фокс, как известного э-э генетика-менетика — Парик вряд ли имел бы возможность взять Царицын конным штурмом.
Он наехал на Арт на двухколесном велосипеде.
— Да, — сказал Парик, прокашлявшись, — я вас перепутал с ней, — он показал на спутницу Колчака. — И добавил: — Но теперь уже ничего не поделаешь, я обещал Колдуну, — она даже прикрыл рот ладонью, как девушка, когда произнес это слово, и огляделся по сторонам, встретил взгляд Колдуна, и хотел уже последовать дальше, как тот подмигнул ему, так это:
— Сначала одним глазом, потом на одной второй паузы — другим. Даже на одной третьей, так это:
— Хлоп, хлоп, — и Пархоменко уже перепутал все стороны света. Назвал инопланетянку — неинопланетянкой.
И вдруг, когда, казалось бы, уже решенный вопрос был пере, так сказать, переименован, вышел Бро, и изобразил из себя Главнокомандующего.
— Сдаем всю аммуницию, — сказал он, и приподнял потной рукой, блестящий козырек белой фуражки. — Будем предпочитать только Мягкий Путь.
— Что это значит? — спросила Арт.
— Это значит, что огнестрельное оружие будет только…
— Только у тебя? — спросил Пархоменко. — Вот это ты не видел? — И показал вороненый Маузер на двадцать патронов.
— Да мне по барабану, что в нем обойма на двадцать патронов, — сказал Нази.
— А это? — и Пар показал на золотую пластинку на пистолете.
Бро подошел поближе и прочитал:
— Всегда.
— Что это значит? — спросил он. — Всегда имеешь право носить оружие?
— Да. И знаешь почему? Здесь нет других вариантов.
— Согласен, — ответил Нази, но, — он опять приподнял затылок, чтобы фуражка съехала на нос, почесал этот затылок, — о патронах там ничего не написано.
— Это имелось в виду, просто места не хватило.
— Так, командовать пародом буду я, — сказал Амер-Нази, по прозвищу Бро, можно, конечно, добавить еще Тро и Тр-й, но это было уже давно. Впрочем, многих людей, как начинают называть с детства Иванов, Петров или Сидоров — так это и продолжается всю оставшуюся жизнь.
— Так, а… а что будем делать теперь? — спросила ЩеКа у Кали.
— Думаю, хорошо бы устроить, как в Кино.
— А именно? — спросил Пахоменко, Маузер он не сдал этому Перевертышу Амер-Нази, только патроны. Сейчас он пытался научиться вертеть этот наган, как это делали ребята в Великолепной Семерке, но падал и падал на персидский зеленый с желтым ковер этой комнаты отдыха.
— Дай я, — сказала Куперник.
— Зачем?
— Я поняла, почему у тебя не получается.
— Почему?
— Потому что нет патронов, — ответила Кали.
— У меня есть патроны, дай, дай.
— Не верю, но на, — сказал Пархоменко, — ибо: откуда у нее патроны, но может быть украла. — Как он понял: эти бабы:
— Воровать горазды.
И точно, Куперник сказала:
— Инопланетная привычка, — и вынула из туфли обойму. Не настоящую, в том смысле, что не магазин, а десять, закрепленных на пластине патронов с пулями. Глядя на это продуманное годами, даже не годами, а десятилетиями, а скорее всего о таком автоматическом пистолете мечтали уже первобытные люди. Зачем, почему, спрашивается?
— Поняли, — как сказала Коллонтай, — что зло действительно существует.
— Я не отдам тебе Маузер, — сказала ЩеКа.
— Почему? — задал вопрос, растерявшийся Комдив, а он уже, кстати, получил, удостоверение и мандат. — Хочешь поехать со мной.
— Куда? — тяжело вздохнула Переводчица. Она мечтала:
— Хоть когда-нибудь стать переводчицей Шекспира. — И трахаться, и трахаться от души во время коротких отдыхов после вдохновенных трудов. — Я отдам его тебе в Царицыне.
— Перед началом конной атаки? — спросил Пархоменко.
— Да.
— К этому времени маузер мне уже не будет нужен. И знаешь почему?
— Почему?
— Дак потому что я напрочь разучусь стрелять. Ты читала хоть когда-нибудь Александра Пушкина?
— Пушкина? А кто это? — решила пошутить высококультурная дама.
— Так были и до вас люди, — ответил парень. — И сообщали, довели, так сказать, до нас, что если уж стрелять, то стрелять надо три раза в день. Как завтракать, обедать и ужинать.
— Говорят, диабетикам надо есть шесть раз. По-вашему получается, что и стрелять тогда надо шесть раз в день.
— Тут нет ничего противоестественного.
— Нет, возможно, но где взять столько патронов? Как говорится:
— Где деньги, Зин?
— Прошу прощенья, но скорей всего, нам не надо жениться.
— Хорошо, давай выйдем только замуж.
— А разница? Ты всегда будешь наверху?
— В этом нет ничего такого.
— Нет, нет, я думаю ни в женитьбе, ни тем более в замужестве нет никакого смысла. И знаешь почему?
— Почему?
— Кого-то из нас убьют во время атаки на Царицын.
— Ну, если ты так в этом уверен, то давай не поедем туда.
— У меня мандат.
— Кто его выдал?
— Так этот Амер-Нази. Хотя правильно, кто он такой? С нами вместе пришел, а уже, смотри, команд-у-у-ет.
— Да, стукач, это однозначно, но дело не в этом, а просто я никак толком не пойму, чего им от нас надо?
— Они думают, что мы Инопланетяне с Альфы Центавра, — подала свой голос Коллонтай, она пила чай уже с третьим пирожным. — Как их делают?
— Кого, шпионов-мионов?
— Да этот-то ясно, записался и все, а пирожные любой человек приготовить не может.
— Ты предлагаешь устроиться поварами в кремлевскую столовую? — удивился прозорливости Кали только что вошедший человек, и был он в каракулевой шапке капитана охраны кремлевских съездов и выездов.
— Вася?! Ты, мой закадычный друг-герой-любовник, — заорала Кали, как будто увидела во сне рецепт приготовления Французского Наполеона, или Итальянской Пиццы. Она никак не могла понять ее секрета:
— Гнуться, но только наполовину.
— У меня эта пицца обычно стоит, как у Васькиного жеребца член, — выразилась она фигурально. — А ведь это не обязательно, важно только, чтобы был:
— Всегда готов!
— Вот как эта Итальянская Пицца свисает вам прямо в рот. Но в то же время и стоит в своем дальнейшем протяжении, — поддержала ее Куперник.
— Французы, — решил хоть как-то не ударить лицом в торт Парик, и поцеловал с перепугу, или с дуру не ее, Артистку свою, Щекпину-Куперник, а Коллонтай. В самую оголенную на две с половиной трети грудь.
Глава 12
— Зачем ты это сделал? — спросила ЩеКа, не без оттенка ужаса.
Да и Васька спросил:
— Так я не понял, кто здесь меня ждет: ты или ты? — и он указал на потомственную артистку Щепкину.
Далее, Васька идет за одну штору с Щепкиной, а Парх ложится под стол с Кали.
Потом все дерутся. Кто с кем, именно?
Надеюсь, все поняли, что это были инопланетянки? Это не я сказал, а Кали:
— Не подумайте, ребята, что в этом есть что-то особенного, мы Инопланетянки Га и Ан.
После первой Васька предложил:
— Всё-таки надевать маски, иначе я так не могу, ну честно, не привык, хотя по неделе с одной, по неделе с другой, а так вот откровенно сразу — не могу, простите.
— Так из чего их сделать? — спросил Пархоменко.
— Здесь есть на книжной полке только газеты Вся Правда, — сказал Вася, и взял пару, сегодняшнюю уже и вчерашнюю. Кстати, он прочитал, что уже во вчерашней Всей Правде написано:
— Наступление на Царицын уже началось, — но никто не обратил на это внимания, ибо все они знали:
— Где говорят:
— Правда, Правда, — это значит идет сознательная дэзинформация.
— Конечно врут, — сказала Кали, — эти газеты кто читает, как вы думаете?
— Утром за чаем с кофием, вы имеете в виду? — спросил Пархоменко.
— Да ты-то помолчи, я не тебя спрашиваю.
— Нет, я хочу разобра-аться, — сказал Комдив. — Ты с кем была под столом?
— Кто, я?
— Или я? — поддержала подругу ЩеКа.
Понимая, что это Инопланетянки с Альфы, Пар не стал больше спорить, и сам сделал маски Кали и Куперник. И подал Кали маску Куперник, а этой Щепкиной-Куперник маску Кали.
Они замахали руками, изображая абсолютное непонимание, чем еще больше разозлили Пархоменко.
— Дуры, ну, натуральные же ж дуры! Скажи, Вася? — он повернулся туда, где должен быть каракулевый капитан, но он исчез.
— Исчез, как сон, как утренний туман, — куда?
— Он ничего не говорил?
— Тебя здесь не было, когда он уходил? — спросила сначала Кали. И не успел он ответить, как спросила Переводчица Шекспира, если конечно, она тоже хоть что-нибудь переводила. А с другой стороны такие прекрасные переводы делала конечно инопланетянка, а так как их очень много, то значит они делали их обе.
Сгоряча он начал искать свой Маузер, и разозлился еще больше:
— Кто украл?
— Что?
— Кого?
— Я спрашиваю земным, кажется, языком: кто взял поиграть мой именной Маузер.
— А мистер Хаузер схватил свой Маузер, и на пол грохнулся гигант француз, — запела Артистка.
— Я не француз! — рявкнул рассерженный комдив, и тут же пожалел об этом. А именно:
— Француз, Француз! — закричали они хором.
Поняв, что один он ничего не сможет сделать с этими дамами, парень упал на пол, чтобы принять, возможно, силу Земли, но они почти тут же набросились на него, как… не знаю, что даже придумать здесь, чтобы было похоже, пожалуй:
— Как английские танки на пехоту, никогда их не видевшую.
— Вы меня раздавите, — смог только мяукнуть он.
Очевидно, что этот Васька приходил только за тем, чтобы трахнуться, а потом опять уйти на пост.
Они уже готовились ехать брать Царицын, когда на следующий день сообщили, что:
— Соревнования между Ими и Инопланетянами будут продолжены. — И представляете:
— Один день Дзю До, а другой, как было написано в Пригласительном Билете:
— На Кольтах — для Белых, следовательно, инопланетян, или на Маузерах, естественно для Красных, тоже инопланетян, в общем-то, но прибывших на Землю гораздо, гораздо и даже намного:
— Раньше.
— Когда это было? — спросил Волхв у нового помощника Амер-Нази.
— А ты не знаешь? — сказал Нази — они заранее договорились быть просто на Ты — когда еще жили Драконы.
— Мы Драконы?
— А ты не знаешь?
— Я не знаю, кто такие Драконы, — сказал Волхв.
— Тоже самое, что Динозавры.
— Тоже, уверен?
— Да, а что, не получается превратиться?
— В Динозавра? Нет, как-то было один раз, но больше не выходит. Почему не знаешь? Знаешь, меня будешь заменять по понедельникам, пятницам, субботам, и может быть, даже воскресеньям. Я не люблю работать, больше развлекаться хочется, вспомнить юность, как мы…
— Вот, вот, давайте, не зацикливайтесь!
— Дальше?
— Глубже в прошлое, докатитесь хотя бы до обезьяны.
— Надеюсь, это не оскорбление? Нет?
— Да вы что?! Обезьяна была умнее человека, более того:
— Намного.
— Чем? Тем, что умела лазить и прыгать по деревьям?
— А вы думаете, это просто? Вот так взял и прыгнул?
— А что, думать надо?
— Обязательно! Перед прыжком у обезьян шарики начинают бегать за роликами наиболее интенсивно.
— Быстрее, чем при размышлении?
— Так это и требует наиболее повышенного уровня размышления.
— Так, так, так, так, как.
— Я понял, о чем вы думаете, хотите прыгнуть — прыгайте. Только человек прыгающий может…
— Превратиться в обезьяну?
— Зачем нам обезьяна, прыгайте сразу, как Тер-Ованесян сразу на 8—31 в длину и на 2—87 в высоту, как Брумель.
— Он столько взял?
— После работы, в пивной, в свободное от прыжков время.
И Волхв прыгнул, правда сначала только до люстры — но она была высоко, как пальма — потом до потолка, и пошел по нему, как динозавр:
— Вверх ногами.
Амер-Нази хотя и готов был к подобной эво… нет, нет, тут эво не обойдется, а именно настоящей, пролетарской:
— Революции, когда пусть не все, но некоторые обязательно могут превращаться в Драконов, или просто по-простому в:
— Дино-Завров.
— Уфф-ф! — Волхв вытер потный лоб, подошел к Амер-Нази и лизнул его в губы. — Да небось, небось, я просто хотел, точнее, хочу, сказать тебе спасибо, большой спасибо за совет.
— И?
— Что И? Ах. И! Будэшь заменять и по воскресениям. Работай, так сказать, на здоровье.
— А Вы?
— Никаких вы, тока так, точнее, не тока так, а тока ты. Я буду гулять по саду. Как Человек, а ты паши, как Трактор. Я буду звать тебя Трактор, Траки, ты не против?
— Возможно, это запомнится больше всего остального, зови.
— Ну, и договорились.
Далее, пока дерутся, как запланировано, Дзюдо, а второй раунд на пистолетах.
Васька тоже записался на дуэль. А когда его спросили:
— Зачем тебе это? — ответил:
— Я приехал сюда не для того, чтобы делать карьеру охранника, а…
— А?
— Дивизию хачу.
— Писарь, он же комиссар Нин, возразил:
— Здесь, что, медом намазано? Летят и летят, как мухи на мед. Смотри — прилипнешь.
Но записал. Василий же, видя такую разговорчивость писаря, понял:
— Нин. — Это Нин. Ходили слухи, что Нин часто приезжает сюда рейсом Москва-Питербурх — точнее наоборот — и бродит по залам Кремля, в разных мистификациях, на которые был большой мастер. Научился в тюрьмах и ссылках, а тем более по Заграницам, и как знаменитый Парижский сыщик Видок, шлялся где хотел, при этом будучи, абсолютно никем незамеченным. Не в том смысле, что бесплотным, а все однозначно думали:
— Это не он.
Но Василий догадался:
— Точно он, — и решил использовать по полному этот удачный моментум морэ. В том смысле, что этот замысел мог кончиться и самим моргом. А инопланетяне пока что никого не научили оживать после дуэли, как они:
— После парной в Сандунах.
— Я могу сделать на тебя ставку в предстоящих соревнованиях? — спросил писарь. И сразу продолжил: — Тогда я попытаюсь устроить тебе бой за Путевку в Жизнь. Хотя если честно, — продолжил он: — Чем тебе плохо здесь, в каракулевой шапке, командуешь входящими и отсюда выходящими, можешь иногда спать в Царь Пушке, играть, как кеглями ядрами ея. Если кто не даст, можно снять стресс, побившись лбом в Царь Колокол.
— Так-то так, — чуть не сказал: — друг Нин, — но успел спохватиться, — то бишь, как тебя звать-то-величать забыл или не помню?
— Вилли Фрай, — ответил писарь.
— Чё-то слышал, но не помню точно, что именно. Человек Свободный, кажется.
— Человек Свободный — это Дурак, — сказал писарь. — Кстати, ты играешь в карты?
— В Девятку?
— В Девятку пусть инопланетяне играют. В карты Тарот.
— Ну, давай.
И они сыграли десять партий. Но не как некоторые:
— В карты, домино и на бильярде, — а именно только в Таро.
И каждый раз Васька оставался с Дураком на руках. Его это опечалило, а писарь тоже, можно сказать тоже:
— Разозлился.
— Везет тебе, — сказал он, — Дурак опять у тебя.
— Что в этом хорошего? — спросил Василий.
— Дело в том, что Дурак — это Марди Грасс.
— В каком смысле?
— В том смысле, что может стать любой картой. Или, ты играешь в три листа? А не играешь, так все равно запомни:
— Идет ко всем мастям.
— Так, так, так.
— Вспомнил?
— Если и вспомнил, то только в исторической памяти, а так пока еще не пойму, какая в этом для меня выгода.
— В общем, так, ты запомнил мой, точнее моё имя?
— Вильям наш… дальше забыл.
— Хорошо, щас придумаем псевдоним, который тебе легко будет запомнить. Ты из рабочих или из крестьян?
— Я инопланетянин.
— Шутки пока не уместны, говори правду.
— Если бы я ее знал, сказал бы точно, тем более тебе, друг.
— Ты любишь шарикоподшипники?
— Не то, чтобы да, но больше…
— Хватит, хватит демагогий, скажи лучше просто:
— Кто тебе больше нравится в серпе и молоте вместе взятых, именно серп, или только молот?
— Молот.
— Чем?
— Он тяжелее.
— А чем это лучше?
— Тут опять компания начинается по сдаче металлолома, его сдам — сразу зачет, а так серпами таскай — не натаскаешься.
— Зачем ты эту хренопасию плетешь?
— Ладно, тогда: серп. Хотя нет, я больше не хочу на деревню к бабушке.
— Значит молот, да?
— Естественно.
— Вот. Если тебе это имя ближе, то и зови меня тогда: Шарико-Подшипник.
— Это слишком сложно, я не запомню. Может просто как-нибудь.
— Как?
— Ну, токарь, или слесарь.
— Пусть будет токарь.
— Пусть. И значится: Вилли Токарь.
— Не надо светиться, токарь-мокарь, могут подумать, что ты немец. Просто:
— Вилли Токарев.
— Хорошо, это я запомню. Как грится:
— Эх, хвост-чешуя! Не поймал я ничего.
— А при чем здесь это?
— Я имею в виду, если спросят, отвечу: я иво не знаю.
— Вот это правильно. Мистификация — главное оружие пролетариата.
И значит, повтори, как ты меня узнаешь?
— Эх, хвост-чешуя… щас-с. Токарев Вильям.
— Не надо никаких Вильямов, могут подумать — Шекспир, а их много — я:
— Один.
— Вот ты и прокололся, мил человек, — подумал Васька. — Значит это Нин.
Но когда он приготовился и пришел на бой, то нигде не увидел ни Нина, ни писаря.
— Одно слово — Фрай — Человек Невидимый, — подумал Василий, и как раз пригнулся, чтобы пролезть под канаты. Он даже не обратил на это внимания, мол: — По барабану, канаты — так канаты — то же татами только без мягкости.
И точно: обули в перчатки.
— Боишься? — спросил секундант. Васька хотел ответить:
— Сам ты боишься, — ну, как обычно, когда нет времени на долгие размышления. Тем более, он заподозрил, что секундант — это Нин, хотя и узнать было бы невозможно. Он и не стал пытаться.
— Смотрю, — говорит, — против меня баба, в том смысле, что точно не инопланетянка: уж больно здорова. Но первый раунд продержался: бегал от нее, как заяц от медведя. Секундант сказал в перерыве:
— Гости.
— Что-с?
— Батька Махно с подругами прибыл, ради него несколько боев проводятся по системе: Бокс — бритый бобрик.
— А…
— Настояла его любимая жена Ника Ович. Она бывшая парикмахерша.
— Боксерша?
— Не думаю, просто по ассоциации со своими бывшими парикмахерскими прическами.
— Надо было сразу сказать.
— Я на подмене, и, следовательно, никому ничего не обязана.
— Ана? Вот из е нэйм?
— А тебе бы как хотелось?
— А нельзя просто: назвать имя и всё?
— Зачем? Будешь звать на помощь?
— Вполне возможно, хотя думаю, теперь, зная ее слабости, уложу прямо сразу, во втором раунде.
— Сонька Золотая Ручка.
Василий Иванович уже отошел, уже стукнулся перчатками с Никой, когда только понял, что Сонька Золотая Ручка из той же банды, или может быть, правильнее, армии Батьки Махно.
Обложили. Да разве тут выиграешь. И точно, получил удар справа в челюсть. Попытался зацепиться за воздух — не получилось. Упал головой в свой угол, под склонившееся лицо Соньки.
— Небось, небось, я тебя откачаю, мы должны выиграть у этой-этого Двуликого Януса.
Я поднялся и провел ППП — Переднюю Подсечку в Падении. Ника вылетела за канаты. Точнее, под них. И прямо в лицо главному судье соревнования Амер-Нази.
Начался диспут. Предлагаю тему! — заорал один парень. А одна девушка его поддержала:
— Я первая ее предложила:
— Когда весна придет? — Не знаю!
Но тут поднялись гости столицы Колчак и Деникин с супругами, и хором ответили:
— Без нас. — И хотели даже удалиться. Тогда Амер-Нази, который сам толком не знал разницы между английским боксом и самообороной без оружия из Японы матери, крикнул:
— Пусть судит специалист!
— А ты? — спросила Коллонтай, которая уже была тут как тут около Председателя.
— Я теоретик, и в Этом деле ни бум-бум.
— Тогда какого — слово на букву х в его ослабленном значении — приперся? — и многие из клоаки начали молотить этого Первого зама по тылу, чем попало. Как-то:
— Не только руками, но и ногами, а некоторые так даже били вырванными прямо из пола креслами.
— Спасите, — наконец не выдержал и заорал Теоретик. Еще один. И ему помогли, но не безвоз-мез-д-но.
— Ну, а что мне дать вам? — спросил Амер.
— Потом отдашь, — сказал он. Кто? Это был Лева Задов. Он сопровождал Махно в этой экспедиции в Кремль, как зам по тылу. Все, хоть раз услышав это словосочетание, хотели быть замами Главного по тылу, в простонародии:
— Хотели обслуживать его зад.
Перешли в буфет для нормализации создавшего положения вещей. Первой высказалась жена Ко Артистка Щепкина-Куперник. Она ей и была, хотя все считали ее инопланетянкой. Белой. Она только сказала:
— Зря мы сюда приперлись.
— Здесь говорят: приехали, — поправил ее муж.
— Нет, дорогой, приехали — это когда уже всё проиграли и надо валить.
Часть вторая
Глава 13
Жена Дэна только спросила:
— Почему мы не выступаем?
— Мы и выступили, — сказал Майно. Некоторые считали, что Майно — это его настоящая фамилия, а не Махно. Но, как говорится:
— Пусть делает, что хочет, лишь бы был за нас.
— Нет, нет, — сказал Колчак, — ни в коем случае нельзя считать, что мы сюда приехали для того, чтобы и начать Гражданскую Войну прямо отсюда.
— Это только пере-диспозиция, — сказал Дэн.
— Да ты, что, Дэни, какая еще — слово на букву х в ослабленном значении — пере-диспозиция! Мы на переговорах, и собственно, максимум что решаем — это:
— Кто наступает, а кто обороняется.
— И всё? — спросила Коллонтай. И добавила: — Я не дипломат, и хочу сражаться прямо на поле боя.
— Оно здесь есть для тебя.
— Да, ты лучше здесь выиграй, май диэ, диэ чайлд, — сказал Дэн.
— Может быть, нам лучше сделать просто, — сказала Артистка Щепкина.
— А именно? — спросил ее Колчак.
— Очень просто, надо захватить власть прямо здесь и сейчас.
— Да? А дальше что?
— Действительно, — сказала Коллонтай, нам не будут подчиняться Красные. Это же простые рабочие и крестьяне.
— Как они подчиняются писарю Нину? Как они подчиняются Волхву, даже Амер-Нази?
— Как?
— Так врут — вот и подчиняются.
— А мы не можем?
— Разумеется, нет.
— Почему?
— Так просто: не умеем.
— Есть способ, — сказал незаметно подошедший Махно.
— Я сразу поняла, чего он хочет, — сказала Кали.
— Чего я хочу?
— Хочешь сыграть Нина.
— Верно. Мы должны поменяться с ними местами. Прямо сейчас, начиная с идущего уже боя, предложить им:
— Вы штурмуете Царицын, а мы в ём сидим.
— Как в Трое! — радостно воскликнула ЩеКа. И добавила: — Я переведу вам Трою, мы будем знать весь их стратегический план. Кстати, здесь нет шпионов? — И сама же махнула рукой: — В принципе это не имеет значения, потому в нашей роли они забудут о своей.
— Только Одиссей может прорвать блокаду своей роли, — сказал Махно, и сразу предложил себя на эту роль. — Кстати, я не знаю, кто будет режиссером этой трагедии? — добавил он, раскуривая очередную большую кубинскую длинную.
— Кинем жребий, — сказала Щепкина, — или хоть я могу.
— Я просто так не отдам эту роль, — сказала Коллонтай.
— Не думаю, что женщины будут участвовать в конкурсе на эту чисто мужскую роль, — сказал Колчак.
— Я согласен, — поддержал его Дэн.
— Да я буду, больше некому, — сказал Майно, и так пыхнул дымом, что сработала пожарная сигнализация. Да, но. Но если бы она была. К счастью, никто не додумался еще ее поставить, а то бы срабатывала очень часто: все смолили, как паровозы в фильме Край.
Наконец, все опять повалили на продолжение боя Ники Ович и Василия. Они уже чуть не стукнулись перчатками, но Махно поднял руку и сам пролез под канатами на ринг. Некоторые подумали, что он будет драться вместо Василия, ибо было очевидно, эта Ника не снимет перчатки пока не грохнет хоть кого-то. Но Нести — Нестор — объявил громовым голосом:
— Ставлю на Царицын! — и бросил прямо в лицо Амер-Наза, сидящему на месте главного судьи соревнования Бриллиант Сириус, который возвращает молодость — так считалось, ибо никто не верил, что не только молодость, но саму Жизнь.
Писарь было бросился проверять Бриллиант, как он сказал:
— На вшивость, — но быстро понял, что это неуместно, и встал на своё место за красным углом Василия Ивановича. Не то, чтобы Да или Нет, но он просто вспомнил, что Амер-Нази и сам был приличным специалистом по золотым пятеркам, десяткам и бриллиантам, не раз сам лично возил их туда-сюда в Америку и обратно:
— Никак не мог решить, где этим ценным вещам лучше — Здесь или:
— Там.
— Мотается, как говно в проруби, — сказал про него Волхв на одной из презентаций своей Трилогии:
— Банки, Тюрьма, Кремль, Снайперская Винтовка.
— Четыре. — Как говорится:
— Спасибо, что заметили, ибо только Многие пишут Трилогии, но есть Некоторые, кто считает, что и число Четыре не только число смерти, но и другой Вакханалии. Как-то:
— Дзен-Буддизм и Ананэрбе.
Первая мысль, которую передал Сириус Амер-Нази была:
— Бежать, пока никто ничего не понял. — Батьку Майно он не принимал в серьезный расчет. Считал, что в случае его:
— Возьму с собой в Америку.
Но двое из отряда Махно сели у него по бокам в качестве боковых судей. Одна — это Учительница, Агафья, как многие шептались:
— Иво первая жена. — Хотела сесть и Сонька Золотая Ручка:
— Иво вторая жена, — но не вышло, ибо она была секундантом.
Место это занял никому неизвестный парень, и совершенно беспрецедентно представился Главному Судье Соревнований:
— Одиссей.
— Шутка, — подумал Американец синайского производства, и ничего не ответил. Но кто-то щелкнул его по ушам, мол:
— Ты чё, мил человек, не отвечаешь на приветствие третьего судьи соревнований.
И он не понял, что это сделала Учительница Агафья, которая тоже могла бы показать Подхват под не опорную ногу, спровоцировав сначала опорную на отрыв от татами. Ну, если кто не помнит нашу историю, я напомнил.
Далее, кто бьется за ними?
Василий Иванович опять поймал Нику на прием, Боковую Подножку, и лег на нее так плотно, как будто они были только вдвоем в молодом сосновом лесу.
— Чё?
— Тижало.
— Дыши глубже.
— Не могу, ты меня придавил.
— И не просто так.
— А как?
— Это удержание.
— Ты тупой, как крутой берег реки Урал, — сказала, пытаясь пошевелить большими грудями, Ника Ович.
— Почему?
— Не почему, а потому, что это бокс, а не Дзю До.
— Ты уверена?
— Нет. Уже нет.
— Тогда буду держать тебя пока не встанет.
— Что? Что ты сказал?
— Прости, я оговорился. Пока судья не поставит в стойку.
Тут подошел судья — а это уже был Лева Задов — и сказал, что в боксе держать на полу никого не надо. — И, подождав немного, пока Василий Иванович поймет, что от него требуется, рявкнул:
— Вста-а-а-ть-ть-ь-ь!
— Встал, — правду ответил Василий Иванович.
— Встал? — Лева почесал затылок, и добавил: — Не вижу.
И тогда Васька показал. А Лёва не нашелся спросить что-нибудь другое, кроме:
— Сколько?
— Двенадцать и две.
— Ничего уже не понимаю, — сказал Лева, — это в дюймах, или в секундах, которые ты ее держал?
— Если ты так интересуешься цифрами, отвечу точно:
— Двенадцать и две десятых плюс девять в периоде, а также, если уж я кого держу, то не меньше, чем Бальзак, а он, как и ты должен бы знать, держал их от девяти дней или пока они не понимали, что он:
— Муж, и муж на Дэ, что значит: Благородный.
— Судью на мыло! — закричали с галерки, — он ни хрена не понимает в бойбе и боксе.
— Бардак! — крикнула со своего места в первом ряду Кали. Она и так-то была влюблена в Ваську, а теперь поняла: очень.
— Очень?
— Очень, очень.
К ней еще на Югах клеился один матрос под два метра ростом, Дыбенка, теперь поняла:
— Этот лучче. — Хотя и молод.
Она неутерпела и сама полезла на ринг, в падении ударила Задова по пяткам, что он чуть не проломил своей большой волосатой головой пол, потом полезла на Нику Ович, которая уже встала на колени, и поэтому смогла легко поднять Кали, как штангу:
— На вытянутые руки. — И… и бросила ее туда, через канаты в зрительный зал.
— Иди, сука, откуда пришла, — сказала Ника, и хотела еще что-то добавить, но поняла, что за что-то зацепилась волосами. И, так и не поняв, тоже полетела вслед за Кали, которая, как оказалось:
— И держала ее за волосы. — Крепко, крепко.
Вот так, неверное, и Барон Мюнхгаузен не сам себя вытащил из болота, а его кто-то вырвал оттуда, крепко взявшись предварительно за его густые вьющиеся еще волосы. По сути Ника была пушкой, а Кали ее ядром, за которое уцепилась Ника. В данном случае, наоборот.
Василий запрыгал на ринге, как победитель с высокоподнятыми руками. Амер-Нази предложил судьям подумать:
— Присуждать ли ему на самом деле победу?
— Нет.
— Да.
— Нет, потому что больше никого нет на ринге, — сказала Агафья Учительница.
— Нет, — тоже сказал второй справа судья, — потому что никого нет на ринге.
— У вас нет своего мнения? — спросил Нази.
— Я высказал противоположное мнение, — сказал этот парень, представившийся Одиссем. — Или я оговорился? Да, да, конечно, я имел в виду, нет, по отношению к ее нет, что Василий не является победителем, и следовательно:
— Нет, но да.
— Понятно, — просто ответил Нази. — Но теперь мне нечего сказать.
— Так и не надо, — сказала Училка, — усё идет своим чередом.
— Я согласен, — сказал второй, — скоро всё прояснится, ибо не может продолжаться вечно. Почему? Потому что: ничто не вечно.
— Да, но. Да, но народ требует зрелищ.
— Может отпустить пока всех в буфет? — сказала Агафья.
— Только оттуда, — сказал Нази.
— Тогда, давайте, я выйду, — сказал Одиссей.
— Вы судья — нельзя, — сказала Агафья, — лучше уж тогда я выйду. У меня и форма есть.
— А вы не судья?
— Ну-у, я так, я могу найти себе подмену. Кстати, я не спросила: сколько приз за первое место?
— Ну-у, — тоже сказал Нази, — до первого места еще далеко, можно сказать, как раком до неба.
Между тем, Ника Ович и Кали продолжили бой за рингом, прямо в проходе между креслами.
— Только дайте мне кто-нибудь перчатки! — крикнула Кали.
И дали, сама Ника, сняла правую отдала ей, предварительно, предложив одному зрителю помочь ей, как она выразилась:
— Развязать шнурки. — И тут же провела левый боковой.
Кали хотела ответить, но не смогла — промазала, так как получила правую перчатку, а была левшой, как Ника Ович.
— Давайте будем считать, что бой ведется в Свободном Стиле, — сказал главный судья Амер-Нази, — тогда не придется останавливать бой, у нас э-э…
— Где? — усмехнувшись спросила Агафья Учительница.
Одиссей промолчал, думал, что так дольше никто не поймет, кто он такой. Хотя и так все уже предполагали, что из разведки Белых. Но сомневались, а сомневающийся — считай уже и не знает ничего. Почему? Потому что думали:
— Зачем Белым шпион, если здесь и так, как сказал Лева Задов, сопровождавший Нику Ович:
— Их есть у меня. — В переводе на Русский Обычный:
— А разве другие Белые не шпионы, разве война еще не объявлена? — Но в том-то и дело, что многие считали, что, да, еще неизвестно, будет ли война Между Белыми и Зелеными. И, следовательно, думали, что ставки:
— На Царицын, — или:
— Оборона Царицына, — это только предварительная договоренность в случае начала войны.
Но! Но не Некоторые знали, что война была объявлена еще на Альфе Центавра, и она, значит, не только будет, а уже идет.
И еще одна война, междоусобная, уже шла, а некоторые считали, что она только должна еще начаться, точнее:
— Может начаться.
Хотя тоже было известно, что она идет. Это война между Майно и Волхвом. Вильям Фрей пока что был в тени, а именно:
— Стоял за спиной Василия Ивановича в качестве секунданта.
Амер-Нази не считал себя человеком Волхва, он решил воевать самостоятельно, но воевать. Вопрос, что поставить против Бриллианта Сириус, брошенного ему в лицо Майно. Сибирь? Далеко, да и так уже некоторые считают ее своей. Говорят, Волхв продал ее Инопланетянам за право жить честно и благородно, имеется в виду:
— Без неизбежной войны с пришельцами Альфы.
Что собственно у меня есть?
Между тем бой начался снова. Хотя, как Продолжение, потому что Василию было засчитано полпобеды, Вазари. Ибо было принято решение:
— Дзюдо, — но в боксерских перчатках.
— По настоятельной просьбе зеленой, в том смысле, что красной стороны.
— Странно, — сказал Василий Иванович, — ведь я люблю Дзюдо.
— А тоже, — ответила Ника Ович. — Но, — она постучала перчаткой по канату, — им не объяснишь.
— Хорошо, что пока не разрешают бить ногами, — сказала со смехом Агафья за судейским столом, и хлопнула по спине Амер-Нази. Он только подумал:
— Она, чё, в натуре, клеится? — Он уже успел собрать о ней информацию, сидя за столом.
Хотя, возможно, она недовольна его поведением. Надо узнать:
— Рада, что из жен перешла в отряд телохранительниц, или наоборот?
Он повторил вслух слово Телохранительница:
— Может она решила грохнуть его за измену в решающий момент? — Что-то мне знакомое, так-так. Где это было, Ромео и Джульетта? Тристан и Изольда? Король Артур и Гвиневера? Надо подумать. И кстати, есть ли у меня заместитель, хотя бы по культуре. Надо найти.
— Первый раунд! — гаркнула красивая и очень сексуальная девушка, появившись, как Deus es machine на ринге.
— Мы заказывали? — спросил он у Одиссея, но тот только что-то промычал. — Тоже, скорее всего, засланный казачок, — подумал Нази, ибо нормальные местные люди должны разговаривать.
— У нас за это заплачено? — спросила и Агафья, как будто не слышала, что Амер-Нази сам ничего не знает. Но он ответил:
— Наверно, если она вышла, так бы, кто полез в одном купальнике на всеобщее обозрение, тем более мне показалось, — он поправил пенсне, хотя оно было с обычными стеклами: для понта, — кажется она была без лифчика, нет?
Все промолчали, так как, да, видели, но почему-то — сами не знают почему — посчитали это нормальным явлением, как на нудистском пляже.
— Здесь еще хуже, — как сказал один нудист из зала, там хоть не дерутся, а здесь сплошь и рядом тока этим и занимаются.
Василий по запарке, в том смысле, что только что говорили об этом, ударил Нику ногой в ляжку, да так удачно, что чуть не сломал ей ногу.
— Пардон, — подтвердил он свое намерение, — тока говорили об этом, а я сделал наоборот. Просто засела в голове мысль:
— Нохги, нохги! это в бильярде, если кто забыл нельзя отрывать их от земли, и… и неконтролируемая информация автоматически перешла на удар ногой. Но ведь не в лицо, правда?
— Я не против, — ответила Ника, — но учти: один удар за мной.
— Хорошо, в любое время.
— Вот именно, даже не жди, я все равно ударю, когда ты не будешь ожидать.
А судьи посовещавшись решили не вмешиваться.
— Только еще хуже будет, — сказал Амер.
— Согласна.
Но Одиссей на этот раз промычал:
— Надо бы снять с него хотя бы пол Вазари.
— Пол Вазари? — переспросила Агафья, бывшая фаворитка Майно. И добавила: — Это сколько?
— Оставим ей Кока.
— Кока-колу я люблю, — сказал Амер-Нази, — пробовал в Америке.
— Это японская.
— Тем не менее, надо оставить Юко, — сказала Агафья Учительница.
Одиссей промолчал, видимо, чтобы сойти за умного, как решил Нази, а сам он даже неожиданно для самого себя ляпнул:
— Как главный судья соревнований, я оставлю ему, — он кивнул на Ваську, — иво Вазари.
Агафья развела руки в стороны, но ничего не сказала, только тяжело вздохнула, мол:
— Ни-че-го-о не понимаю!
Глава 14
— Это хорошо, — сказала Ника Ович, — что тебе ничего не сняли за удар по мне ногой.
— Почему?
— Ко кочану. Ты, что, не понял? Когда я ударю по тебе мне тоже ничего не будет.
— Это не очевидно, — ответил Василий Иванович.
— Думаешь — это не аксиома?
— Уверен — это тока теорема. Ее надо доказывать.
— Так ты, что, не деревенский?
— С Альфы, как все.
— С такой рожей с Альфы не приезжают, ибо… — она провела двойку: правой по корпусу, левой джеб, — ибо там все аристократы или демократы. А ты кто?
— Я — Граф.
— Граф, в каком смысле? — спросила Ника, и опять ударила, и разбила Ваське нос из-за того, что он задумался.
— У меня будет дивизия, если я выиграю этот турнир. Фактически вся Царицынская область будет моей.
— Как она будет называться?
На этот раз Васька прикинулся, что опять задумался, и Ника, попытавшаяся провести Подхват под Неопорную ногу — промахнулась, ее правая нога просвистела мимо, но не настолько быстро, чтобы Василий Иванович не успел просунуть вслед за ней свою лапу. И таким образом, повисшая на этой мощной волосатой руке Ника, была перевернута вниз головой и брошена через канаты прямо на судейский стол, а буквально в предводителя Нази.
— Точно в середину, — сказал Василий.
Он снял перчатки — с помощью своего Углового Вильяма Фрея — кинул одну в зал, прямо в жену, любовницу — или, как ее там — Дэна Коллонтай — Кали. Ей сразу предложили — нет, не деньги, а:
— Будем с тобой драться за эту перчатку, или так отдашь? — сказала одна леди, одетая, впрочем, просто. Нет, это была не Щепка, сидевшая почти рядом, через Дэна, рядом с Колчаком. Она наоборот, не стала спорить за эту перчатку, так как знала:
— Васька, который сейчас был на ринге:
— Он ее любит. — Да и просто не успела бы схватиться за эту перчатку, ибо Неизвестная оказалась быстрее. Очень быстрой. Что и заставило ее открыть от изумления рот.
— Эни-боди! — между тем раздался крик. — Принесите, пли-и-з, пожалуйста, Эни-син, а лучше всего шашлык по-Царицынски.
— Никто не знает, дорогой, вот из ит.
— Кто это сказал? — спросил Василий. — Рипит ит, плииз. Нет, честно, я не понял, прошу повторить.
— Я! — крикнула Кали, и добавила, обернувшись к мужу — первому любовнику Дэну, — это я пошутила. Но в том смысле, что хотела сказать:
— Цыпленок Табака дорогой, а так вышло, что многие могли подумать, он, этот Васька дорогой.
— Хорошо, закажи ему Цыпленка Табака, — ответил Дэн, впрочем, довольно хмуро. — Чё-то здесь не так, подумал он. — И стал вспоминать:
— С ней ли он летел с Альфы, с ней ли там крутил шуры-муры, или это произошло только здесь?
— И вообще: ты Инопланетянка?
— Что? Кто? Да как смел ты сколько раз клянчил у меня в долг на Альфе?
Тут Дэн вспомнил, что Коллонтай здесь, а на Альфе Центавра она работала барменшей Га в Колизее, где был, естественно, не только кабак, но и на арене выступали гладиаторы.
Из буфета принесли только что зажаренного ЦТ — Цыпленка Табака, и Кали хотела выпросить у Дэна разрешение отнести его Ваське, но не успела, как поется:
— Даже слова сказать, — ЦТ понесла новенькая. Так-то она была не новенькая, но ее никто не узнал. Вообще у Инопланетян слабо развито чувство узнавания людей. Также, как у людей слабо развито узнавание обезьян или тигров, даже тайванцев, например:
— Все на одно лицо. — Хотя многие до сих пор пытаются прочитать на чайниках или приборах для измерения давления:
— Это Сингапур или опять Китай. — Более того, если ничего не написано — так это еще хуже:
— Значит сделали не на самой фабрике, а в соседнем сарае. — Хотя продавщицы радостно-изумленно резюмируют:
— Настоящая Япония, — а недорого.
А на чайниках, естественно, Германия.
— Я ничего не поняла, — сказала Щепка, — так она немка, или японка?
— Я думаю, немка, смотрите: желтые волосы, голубые глаза, довольно симпатичная, в общем — сексодром. Могла бы быть Инопланетянкой, если бы не родилась здесь.
Это сказал Колчак.
— Ты зачем это сказал, мин херц? — Хочешь, чтобы я вышла и набила ей морду? — Щепкина-Куперник положила на стул, с которого встала, толстый том Шекспира, который пока предварительно переводила в уме. Может: для ума. Чтобы натренировать его в шекспировском свободном стиле.
— Прости, — извинился Ко, — я думал, ты про меня забыла. И кстати, ты не просила, но я тебя записал на бой именно с ней.
— Да? Я тебя не просила.
— Помню, но если ты не захочешь, я сам выйду вместо тебя.
— Разве на рисепшен не записывали рост, вес, пол? Впрочем, пол, конечно, никогда не записывают, ибо это была бы дискриминация:
— Если одному можно — почему другому нельзя? ОК?
— ОК. — Но не спрашивали.
И когда Васька нажрался, съел всего цыпленка одной рукой, на ринг вышел Ко. Колчак. Он не мог допустить, чтобы Кали, сблизилась с Чапаевым. Она была подругой его подруги Артистки Щепкиной, и, как говорится:
— Если одна делает Это, то другая и подавно.
Одиссей из судейского корпуса предложил надеть по две перчатки:
— Каждому, — уточнил он.
— Это не обязательно, — возразил главный судья Амер-Нази. Его поддержала Агафья:
— Так даже лучше, — сказала она, — одной рукой можно бить, а другой держать при проведении броска.
— Только одна проблема! — крикнул с ринга Василий: я правша, а он, как все инопланетяне левша, нам нужны разные перчатки.
— Так у вас и должны быть разные, — сказала Агафья, ибо это твои перчатки.
— Ну и что, что мои? — возразил Василий, попрыгав на ринге. — Как раз из-за этого ничего и не получается.
— Почему?
— Потому что, естественно, моя левая для него, также естественно, будет правой, а она не подходит.
— Почему? — теперь спросил уже Нази.
— Ну, во-первых, он инопланетянин, вы согласны?
— ОК. — А во-вторых?
— Во-вторых, инопланетяне отличаются от нас тем, что являются Не нами, а:
— Отражением нас в зеркале.
— Всё?
— Всё.
— Давайте посовещаемся, прежде чем ответить, — сказал Одиссей.
— Да?
— Да.
— Хорошо, я считаю, что инопланетяне такие же правосторонние, как мы, — сказала Агафья.
— Я не уверен, — ответил Нази, — ибо: как проверишь? Лезть под платье?
— Нет, получишь по мордам, — согласилась Агафья. И тут кто-то крикнул из зала, опять похоже тот же нудист:
— Никаких перчаток не должно быть! — И добавил:
— И знаете почему? — Мы не в Ландоне. У нас тока Дзю До.
И Амер-Нази принял решение пойти на компромисс. А именно:
— Оставить всё как есть:
— Каждому по одной доставшейся перчатке!
Васька в пылу спора, или нарочно, чтобы выиграть побольше времени для отдыха после боя с Никой Ович, которая до сих пор валялась за судейским столом, куда ее сбросили, крикнул:
— Как мы можем надеть разные перчатки на одну и ту же руку?
— Наденьте на разные, — ответил благоразумный Одиссей.
Это произвело впечатление, Василий задумался, но только на несколько секунд, потом… Потом забрал обе боксерские перчатки себе.
— Извиняюсь, как говорится, и перед тобой, прости не узнал еще, кто ты такой, и перед добродушной в отношении меня публикой, что у нее отняли перчатку, брошенную мной для ее домашней коллекции. Для домашнего Культа, так сказать, моей Личности. Спасибо.
— Пожалуйста! — ответила со своего места Кали, и добавила: — Изменщик коварный.
Василий пожал плечами, и пробурчал, чтобы она не слышала:
— Не совсем понимаю ваши благородные претензии.
Далее, бьются.
— Охотно поясню, — встрял Одиссей, — он, — Оди толкнул плечом Нази, — просто на-просто знал, что мало дали тогда.
— А-а, — протянула Агафья, — вы договорились между собой. Ладно, я буду в оппе. В оппозиции, в смысле.
— Бесполезно, — сказал главный судья, а Оди только махнул рукой, мол:
— По барабану.
Между тем, в зале Коллонтай готовилась ко второй попытке, несмотря на то, что говорила после удушающего то хрипло, то шепотом.
— Что? — переспросила ЩеКа. — Ты вообще зачем это делаешь?
— Подраться хочется, — сказал ее бойфренд Дэн. А Ко добавил:
— Ты записалась на бой?
— Я? — прохрипела Кали.
— Ну, а кто же.
— Ну-у, я думаю тебе лучше спрашивать о чем-нибудь свою Щепку, — и она дала легкий подзатыльник подруге. Та хотела сказать так это в шутку:
— Убью, тварь, — но передумала и улыбнулась.
— Почему ты улыбаешься?
— Хочу увидеть, что будет, когда за меня заступится мой Колчак. — И добавила: — Ты записался, май диэ чайлд?
Далее, кто выходит на ринг, Колчак и Деникин, или кто-то еще со стороны Зеленых, например, сам судья Нази?
И вот Колчак вышел. Пришлось драться без перчаток, а Дзю До, как назло, абсолютно не шло в голову. Так бывает, вы очень любите шампанское Брют, а вот именно сегодня оно не идет. Только лезет. А это не та роль для шампанского. Так можно докатиться и до Кока-колы. И после двух прямых в голову, Ко понял:
— Надо выставить вместо себя своего коня, — хотя и берег этот вариант до более серьезного случая. Но и кони должны гулять, а тем более тренироваться.
И после окончания второго раунда решился, только спросил:
— Это еще не конец? — За судейским столом засмеялись, а секундант только спросила:
— Ты почему их спрашиваешь? — Меня всегда зови.
— Ты кто? Секундант? Я не заказывал, у меня есть своя. Здесь нет своих да наших — выкидывают по жребию, — пошутила Сонька Золотая Ручка. Ко поверил, так как не хотел замешивать в это тесто свою любимую АН — Щепку. Она ведь такая фраерная, от слова фрей — свобода творчества.
А Вильям Фрей — секундант Васьки предупредил его, что:
— Надо ждать неприятностей в третьем раунде.
— Каких? — спросил Василий Иванович, и по своему обыкновению добавил с самым серьезным видом: — Кусаться будет?
— Скорее всего: лягаться?
— Ля — что? — переспросил Василий, но прозвучал голос Агафьи из судейской коллегии:
— Кончайте политсовет, третий раунд!
— Вот точно вам говорю, — сказал Василий, — что скоро она переменит стол судейской коллегии по боксу и дзюдо на стол президиума в Своем Колхозе.
— Что ты сказал? — рявкнула, правда негромко от удивления Агафья, бывшая жена Махно. И добавила: — Если да, то только в Высшем Политсовете.
И Василий пошел к центру ринга, но все-таки обернулся — ох, зря, зря, зря.
— Ты чего? — спросил Вилли — хотя, скорее всего это не одно и то же имя с Вильямом Фреем, но… но слово — не пуля, вылетевшая из Кольта 45 калибра:
— Вылетит — поймать можно. — И Василий Иванович вытянул вперед руку, схватил перчаткой слово, и бросил его назад Вилли, сказав:
— Держать надо, чего ты его выпускаешь?
И секундант понял, что Василий решил:
— Слово отразилось от мощного лба Вильяма Фрея, ударилось о лоб приближающего Ко, и могло отлететь к Фрею, а могло и нет, поэтому Василий его поймал для верности, и бросил сам назад.
— Это чтобы не сглазить, — сказал Василий. Но поздно, поздно, ибо Ко послал вперед своего Коня Кинга. Удар — гол.
— Гол? — спросил Амер-Нази, и поправился: — В том смысле, что нокаут?
— Это была великолепная Семерка, — сказал Одиссей, — но не Девятка, а значит, может быть и нокдаун, давайте посмотрим дальше.
— Если удар копытом в лоб он называет Семеркой, то какова же будет Девятка, — только подумал, но не стал говорить секундант Василия Фрей.
Лева Задов, бывший судьей на ринге начал считать:
— Три, четыре, пять.
— Почему он начал с трех? — спросила Кали свою подругу Артистку.
— Может мы пропустили всё самое интересное? — ответил за нее Дэн.
К счастью, прозвучал гонг. Василия Иванович увезли в реанимацию. Начался спор, кто виноват? Впрочем, наоборот:
— Кто виноват и так было ясно, сам Василий Иванович и его секундант-тренер Вильям Фрей, вот:
— Что будет дальше — неизвестность.
— Так ничего не надо, — сказала Агафья — давайте я выйду за него.
— Неплохая идея, — сказал Одиссей, и добавил: — А именно:
— Пусть выйдет тот, кто хочет на нем жениться.
— Да, я согласен, — сказал Амер-Нази, — но имею в виду, что лучше бы выйти замуж.
— Я, — Кали встала со своего места, — и хотела крикнуть во все горло: — Их либе дих! — Но вовремя вспомнила, что рядом Дэн, а. А его она тоже любила. — Такой толстый Хоббит. И говорят, будет командовать Добровольческой Армией. Так сказать:
— Зеленая Армия — Белые вперед!
Космический Корабль ушел без нас в полет. — Имеется в виду, что будем искать другую планету, в каком-нибудь другом созвездии, может быть даже, Рыб, ибо, ибо: проигравших назад не пустят.
— Сядь! я тебе сказал.
Кто это сказал? А это сказал Дэни, и Кали окончательно поверила, что именно он будет командовать Белыми на Южном направлении. Ничего удивительно, если иметь в виду две вещи:
— Она будет с ним, плюс всегда надо возить за собой ванну. — А что здесь удивительного? Известно, что в будущем так будут делать многие, но начнется с Великобритании, с местного Ч. Дальше имя никак пока не расшифровывается. Не всё будущее известно в любой момент.
— Кто?
— Что?
— Оно шевелится, ай! Ая-яй! — Закричал, как маленький Одиссей. А имя-то геройское.
— Чего ты испугался, малыш, — сказала ласково Агафья, и погладила Одиссея по спине, обняв при этом Амера, так как он сидел посередине, как главный судья соревнований.
Тут задумаешься, кого она любила, его или его, а может быть, даже кого-то четверного. Третьим был, как известно самый первый — это:
— Майно.
Но действительно, бояться было чего, потому что это была незабвенная Ника Ович.
— Думали умерла, — нашел в себе силы пошутить, испугавшийся Одиссей, чтобы оправдаться, добавил, имеется в виду:
— В детстве боялся Сирен, и просил привязывает его к кроватке, чтобы не убежать вслед за ними играть в футбол. Девушки, оказывается, любят футбол больше мужчин, но, как говорится, кто ж их пустит. На Поле-то. Думают, мужской футбол тогда потеряет, нет не интерес, а всякий смысл. Ибо:
— Дамы и так хороши, — а уж тем более Играющие. Отсюда вывод:
— Хомо Сапиенс — это мужчина, а женщина будет называться
— Homo Ludens.
Что можно перевести на русский, как:
— Мужчина — это машина, сексодром просто, а вот женщина — это есть:
— Человек разумно играющий. — Хомо Сапиенс-Луденс.
Когда Одиссею об этом сказали, он ответил согласием с небольшой поправкой:
— Хомо играюще-разумный. — Что заставило многих задуматься, ибо что бы это значило не совсем понятно, толи:
— Пусть они играют в футбол, а мы будем смотреть, толи допустить их пока только до Бойбы и Бокса.
Проверить, какая перчатка была у Колчака: левая или правая? Не надо.
Глава 15
Ника Ович никому ничего не сказала, как будто на самом деле была мертвой, а как заведенная сразу полезла на ринг. Тем не менее было определено:
— Разум у нее существовал, ибо она спросила, обернувшись в зал:
— Это бокс или дзюдо? я должна знать, прежде чем начать это мочилово. — И добавила: — Ихкто первый, ты? — она указала на Колчака, лениво раскинувшего в своем кресле в Белом углу ринга.
— Этот, этот, — закивали некоторые, потому что многие были не видны в полутьме, с ярко-освещенной Сцены. И выкинула Ко со сцены вместе с его стулом. И тут же поклонилась благодарным зрителям.
— Совершенно очевидно, — сказал на это Оди, — она дзюдоистка, потому что боксеры после победы не кланяются, а прыгают с поднятыми вверх перчатками. — У Ники, кстати, была только левая перчатка. Несмотря на то, что она никогда не была на Альфе Центавре. Где теперь правая, наверное, никто уже не знает.
Ко то ли из-за испуга, то ли от того, что сильно ударился о судейский стол пополз по нему, но как-то всё-таки догадался, что это не то место, где можно ползать, и почапал на карачках в зрительный зал.
— Вот вам и Штурм Зимнего, — сказал ему вслед опять тот же, пока не определившийся нудист, — он даже не знает, где сей находится.
— Проиграл! — схватилась за сердце Щепка, и отложив своё вязание — в том смысле, что большученный том Копьенетрясова — смотри выше разъяснение почему — встала. — Но не как Давид перед Голиафом, а даже не как благородный Одиссей с Гигантом, а как просто:
— Лист перед Травой. — Она направилась к рингу, а по пути спросила у чапающего Ко, приостановив его на некоторое время:
— Где наша лошадь?
— Дак, а я знаю? — только и ответил Колчак, и пошел дальше. Печальное это было, я вам скажу, зрелище. Сравнимое, пожалуй, только с Апостолом Павлом, когда его выбросили За Город, и оставили, посчитав мертвым. И действительно:
— В городе человек бы постеснялся ползать по улице, у всех на виду на четырех лапах. — Впрочем из неопределенного будущего известно, что такие были, правда делали это в более усовершенствованном по сравнению с прошлым виде, а именно:
— С использованием шарикоподшипников. — Но скорее всего, это были инвалиды, без ног, как минимум, точнее, они настолько были уверены, что у них нет ног, что не могли даже себе представить обратного, и потрудились заказать подшипники под себя. Это вместо ног-то. И оказалось… нет, хуже, хуже. Ноги бог придумал человеку не зря.
— Эх, как побежал! — крикнул кто-то, а скорее всего всё тот же нудист, увидев, что Колчак узнал то место, где сидел до боя, с… теперь он уж не помнил с кем именно. Как Менелай — царь Спарты очень обрадовался, что спит рядом с Еленой Прекрасной, это после похода-то на Трою, где его грохнул Парис на поединке, а точнее, его брат Гектор — по предсказанию Голливуда — аналог древних Мойр. Не зря же Аль Пачино сказал:
— Дайте мне Роль Дурака, и я переверну мир, — наверное это ошибка, скорее всего он сказал просто:
— Получу Оскара, — но в принципе это одно и то же. Удивляет здесь только то обстоятельство, что Мойр было три, а Голливуд в будущем почему-то только один. Почему не удается размножить? Вопрос.
Щепка подняла, брошенное ее будущим мужем Знамя Победы, в том смысле, что правую перчатку, и двинулась дальше, к сияющему, как солнце рингу на сцене.
Далее Кинг Джордж, конь Колчака ее не слушается, не хочет выходить из потустороннего пространства. Тогда она выходит во двор и берет этого коня там, соблазнив, как обычно:
— Яблоком. — В том смысле, что пообещала взять его с собой в Нью-Йорк.
Это не совсем верно, было по-другому.
Во-первых, пресловутый нудист составил ей конкуренцию, но так как ни за что не хотел говорить судейской коллегии своё настоящее имя, запрос его был оставлен без внимания.
— Зовите меня Мяу. — Зал покатывался со смеху, но парень был вполне серьезен, можно было даже подумать, что он вообще лишен улыбки, как древний демон.
— Говорят, бывает и у демонов улыбка, — сказал Амер-Нази своим смеющимся друзьям-партнерам по бизнесу. Имеется в виду, Агафье и Оди. Почему? Была надежда, что после турнира будут премии. А для судей, само собой разумеется:
— Больше, чем у других. — Как фигурально выразился Оди:
— Участников кордебалета.
Итак, ЩеКа сразу бросила ненадеванную перчатку прямо в лицо Нике Ович, и ударила в падении по пяткам. Как выразился нудист Мяу, оставшийся стоять рядом с секундантшей Белого угла Сонькой Золотой Ручкой, и пискнувшей после падения Ники:
— Не встанет:
— Культурологический шок.
— Думаешь? — спросила Сонька.
— Дак естественно, она думала.
— Думала о чем? Что Щепка будет ее сначала приветствовать, прежде чем бить?
— Нет, в последний — перед ударом — моментум Ника Ович увидела будущее, этот Дэмет — удар ее ногой по своим пяткам, и очень удивилась:
— Борьба и Бокс — это я знаю, разрешено, но каратэ — нет. — Тем более это запрещено на нашей территории, да и вообще неизвестно многим.
— Вы Эйнштейн? — спросила Сонька Золотая Ручка.
— Нет, — просто ответил нудист, и по настоятельному требования Агафьи, которая даже привстала из-за стола, сел на свое место в партере.
Ника встала, но Щепка опять ее обманула, бросила в шатающуюся противницу боксерскую перчатку, доставшуюся ей в наследство от будущего мужа, провела Переднюю Подсечку, и перешла на удержание, сказав, между прочим:
— Небось, небось, я тебя отпущу, но только для того, чтобы провести тебе мой любимый прием — Болевой из Стойки.
— В Дзюдо запрещены болевые из стойки, — провякала Ника, но даже не пыталась вырваться из удушающего захвата.
— Умерла! — крикнул, даже поднявшись со своего ложа Одиссей, — кричите: Брэйк.
— Щас! — выразилась Агафья. — Это должен кричать бобик на ринге.
— Где он, кстати? — спросил главный судья. — Опять в буфете?
— Да спит на раскладушке с той стороны ринга, — сказал услышавший их разговор Фрай — секундант…
— А чей, действительно он секундант? — спросил со своего места нудист. И добавил: — Слишком просто все устроено: кто бы ни дрался, а секундант всегда один и тот же. Может он мне нарочно клофелина подольет на полотенце, и я засну как раз в тот моментум, когда девушка придет ко мне в душ благодарить за победу.
— Для того, чтобы, — сказал парень рядом с ним, — надо сначала выпить.
— У тебя есть?
— Да. Будешь?
— Здесь можно? Вроде спорт.
— Можно, ибо это не спорт, а смертельный спорт.
— У тебя что, как обычно: Хеннесси?
— Ты меня с кем-то спутал, друг, я не пью Хени, и знаешь почему? Дорого.
— Тебе дать денег?
— Сейчас, за глоток Хеннесси?
— Я по глотку не пью, за бутылку на двоих.
— Без закуски? Я без закуски даже пиво не пью, — сказал Пархоменко, — а это он сидел рядом… рядом с Котовским, который замаскировался на этом собрании благородных непьющих спортсменов нудистом. — Зачем ты это сделал? — спросил после второго глотка Пархоменко.
— А что заметно?
— Наоборот, нет, хорошо, я бы тебя ни за что не узнал, если ты сам не сказал, что нудист.
— Я ничего такого не говорил.
— Ты сказал Мяу.
— Я? Нет. Если, кто и сказал Мяу, то это только ты Парик.
— Хорошо, хорошо, ты хочешь записаться на следующий бой?
— Да.
— Запишись, грохнешь ее — я выйду.
— Как ты выйдешь, ты уже сейчас заговариваешься, тебе нельзя пить, а ты носишь в кармане целую бутылку Хени. Дай ее мне.
— Нет.
— Почему? Не могу, понимаешь.
— Почему?
— Ты сам заговариваешься.
— Мы уже договорились, чтобы я тебя грохнул во втором раунде? Ты должен, должен продержаться до второго раунда, ты понял?
— Зачем? Ибо… ибо я уложу тебя в первом, скажи только:
— В начале, в конце, или в середине раунда?
— Нет, это ты мне скажи в каком углу тебя положить, в Сонькином, или у этого Фрайера?
— Я агент Фрайера, — признался Пар.
— Нет, точно, или ты просто так думаешь? — спросил Катовский.
— Нет, просто уверен.
— Ну, откуда?!
— Знаю и всё. А откуда не знаю. Ну, ты видел, что сейчас он мне подмигнул?
— Сомневаюсь, с такого расстояния это может быть просто аберрация точки зрения. Цвета глаз даже не различить? Он кто вообще?
— А я помню? Тайный агент вроде из Хермании.
— Что говорит?
— Говорит, что всё в его огромных лапах. Ты видел, какие у него лапастые лапы?
— Он, что пингвин?
— Почему? Он как раз наоборот: пишет книги, а на ринге не дерется.
— Тогда думаю, как раз это ему и придется делать, — сказал Кат.
— Почему? — спросил Пар.
— Так, а здесь всё делается через жопу.
— Это да, но может обойдется. У меня же ж здесь больше абсолютно нет покровителей, отнимут ведь всё, что было нажито непосильным трудом, — он заплакал, уронив лицо своё на опустившиеся руки.
— Выпей еще, — сказал Кат-Мяу, и протянул другу, задержавшуюся в его лапах бутыль Хени. — И да: много у тебя было? Завод, фабрика, али может ты был кулаком на деревне у дедушки? Признавайся, фермер, что ли? — и он заржал, как лошадь, которую к счастью сегодня не повели на мясокомбинат. Впрочем, чему тут радоваться, до завтра всё равно не убежать. Дали бы хоть побольше времени на адаптацию к переходу в мир иной:
— Авось Там действительно лучче.
— Да — нет, че-то неохота, страшно, муторно даже как-то. Так бы и жили здеся, если бы побольше везло.
— Это ошибка: нам везет, — сказал Котовский. — Вот сам подумай, что бы было, если бы не сидел здесь, со мной, не рассказывал сказки про золото и бриллианты — лучше друзья тех, кто их умеет хранить, а валялся на ринге в нокауте? Голова — болит, руки-ноги — парализованы, и за всё это не предполагается никаких премий, нет даже выходного пособия.
— Нет, бывают случаи, когда договариваются. Если ты выиграешь, то мне все равно сорок-то процентов отдадут за это избиение, — сказал Пархоменко.
— А мне тогда чего?
— Чего тебе, мало?
— Дак, естественно. В случае проигрыша скажешь, куда дел мол большой Бриллиант Сириус.
— Я не брал.
— Брал, брал, ибо сказано: если не ты, то кто? Больше некому.
— Тогда другая альтернатива, — сказал Парик: — Это наоборот был мой брилик, а ты, да, я теперь вспомнил, ты его у меня и украл.
— Да ты уже перепил, парень, пора, брат, пора тебя лезть на ринг. Как хговорится: пахать подано — ваша очередь трахаться. Иди, иди, она тебя трахнет, — и Котовский подтолкнул падающего уже с ног друга вперед:
— К славе.
Кто был на ринге они и не видели, так только по логике рассудили:
— Кто-то должен быть.
Щепка как раз пошла на Болевой из Стойки. Но какой-то дурак крикнул из зала:
— Болевые из Стойки запрещены, ибо не русский беспредел, а японское дзюдо, возможно, как плюс еще английский бокс, но не мешать же с первым и вторым еще и третье. Я бы этого не понял, — добавил он. Это был Махно, но по своему обыкновению в женском платье, как лучшем способе маскировки, если позволяет личность. Он не мог допустить, чтобы какая-то Питербурхская Актриска переиграла его любовницу и шпионку Нику Ович. А она ее действительно переигрывала. Более того, некоторые даже кричали иногда из зала:
— Играет, как кошка с собакой. — И даже:
— Как хитрая кошка с глупой собакой. — Более того:
— Как хитрая и злая кошка с тупой и добродушной собакой, не понимающей своей огромной силы.
— Разбудите, наконец, судью, — рявкнул Амер-Нази, она сломает ей руку.
— Наконец ты додумался сказать своё слово, — сказала Агафья.
— Это было надо сказать пять минут назад, — добавил и Оди.
— Так давно? — даже удивился Нази.
Но Лева Задов сам уже это понял, и стоял с чашкой горячего дымящегося кофе, но пока что не на ринге, а рядом, и поглядывал, чуть пригнувшись из-под нижнего каната, как бывало делал Георгий Вицин, пытаясь выполнить сразу две задачи:
— И спрятаться, и показать себя, прикрывшись веточкой. — В том смысле, что предъявлял претензию не только на первое место, но и на второе, а именно:
— Я не только Адам, о чем все знают, но и Ева, напрасно претендующая на личность. — Душу. А какая у нее душа? Так только:
— Футбол, борьба да бокс, — а больше-то ничего нет — Трахаться? И то надо уговаривать.
— А нам это надо? — спросил Котовский Пархоменко, забыв, что друг уже ушел в поход к рингу.
— Стоп, стоп! — сказал громко Лева Задов, — так долго нельзя ломать ей руку, — и полез под канатом на ринг. Но сделать это оказалось не так просто.
— Че, пузо мешает! — крикнула одна приятная девушка из зала. Некоторые, пожалуй, даже многие засмеялись.
Из-за этих аплодисментов Лева слишком наклонил чашку, и кофе пролилось на ринг. Он допил последний глоток, и рявкнул:
— Меня никто не подсадит?
Агафья хотела ему помочь, как забытая уже Майно жена, но Амер-Нази не разрешил:
— Ты что?!
— А что?
— Ничего да… да… да я лучше сам тобой займусь вплотную.
— Оди, ты свидетель, он сказал, — и Агафья так хлопнула Амера по спине, что даже дым пошел, хотя все понимали: это просто пыль.
— Откуда столько пыли? — удивился главный судья, — я иво только что купил.
— Не думаю, — сказал мудрый Одиссей, — подарили, скорее всего.
— А разница? — удивился Нази. — Или вы считаете, что могли подарить старый фрак. — И даже не поставил знак вопроса. — Ну, я встречу того духа!
— Забыл, кто подарил?
— Ты что ли?
— Я барахло не дарю.
— Хорошо, подаришь мне…
— Сына или дочь, или обоих вместе?
— Подаришь мне Бриллиант Сириус — женюсь.
Одиссей схватился за сердце, а Агафья прямо-таки упала со стула.
— Вы что испугались, я не понял?
— Так он же ж был у тебя, — сказала Агафья, — как сказал бы незабвенный Василий Аксенов, обратившись к Чехову по поводу пропавшей во время секса с Дамой собачки.
— Он шутил, — наконец со вздохом сказал Одиссей.
— Нет, я с собой никогда не шучу.
Но Нази не стал пока заострять ситуацию, понадеявшись от страха, что:
— Конечно найдется.
Пархоменко вылез на ринг, столкнулся с Левой Задовым и провел ему Подхват. Зачем, спрашивается? И что удивительно, он ответил:
— Я хотел размяться перед боем.
Лева хотел сказать, что больше никого судить не будет, и добавил, что наконец нашелся повод жить по Библии. Но тут же передумал, ибо:
— А на что жить? — Пахать и сеять уже не удастся, ибо, ибо:
— Инопланетяне прилетели — каки тут сеялки-веялки? — И так всё будет хорошо. Или — что тоже самое — никогда все равно уже не будет.
Лева полез на Пархоменко, а Нику и Щепку секунданты пока откачивали в углу.
— Она мне сломала руку, — пожаловалась Ника Фраю. На что он ответил:
— Че-то я забыл: ты у меня стажировалась?
Она ответила устало:
— Прости, но теперь я уже ничего не помню.
— Тебе делали болевой на что, на голову?
— Нет, на руку, она же ж как-то связана с памятью. И знаешь почему? У меня руки и ноги думают сами. И, между прочим, не только.
— Что не только?
— Не только руки и ноги, но и вот это, — она приставила локоть к животу.
— Тебе на эту руку делали болевой?
— Да.
— Значит прошла уже?
— Та не, болит и очень. Это сука, скорее всего Инопланетянка с Альфы. Другую я бы давно уложила сама.
— Хочешь, я выйду вместо тебя и уложу ее? — спросил секундант.
— Давай, если разрешат, а я пока посужу.
— Како посужу? Я был секундантом.
— Ну, хорошо по… по… посмотрю просто.
И в итоге вышел Вильям Фрей и Пархоменко. Они узнали друг друга, как только бросили друг друга по два раза.
— Это ты?
— Нет. И знаешь почему?
Глава 16
Но пока что место было занято. Какая-то девушка уже не в первый, кажется, раз вмешалась в ход непрерывного действия. Она разнимала Леву Задова и Парика, который хотя и был пьяным, но раз за разом бросал и бросал толстопузого судью, а Щепка сидела в кресле и читала своего Шекспира, которого принес ей Дэн, а секундант этого Белого угла Сонька пыталась ей мешать, дождалась:
— Шекспир пошел по назначению. — И именно в голову Соньке. Именно В, имеется в виду, торцом толстого тома.
Наблюдавший эту схватку литературы и приставания в надежде неизвестно на что Одиссей предсказал:
— Это может быть очередной схваткой.
— Вряд ли, — сказал Нази. — Там, видите, и так уже очередь.
— Я и говорю, что эти на очереди, — ответил остроумный Оди.
А Сонька, между прочим, подошла к судейскому столу и сказала с заплаканными глазами:
— Так можно делать?
— Как? — спросила Агафья.
— Ну, она же ж избила меня Шекспиром.
— Если без мата, то у нас нет такой статьи, чтобы ее снимать с соревнований.
— А это очень хорошо, потому что я прошу записать меня в очередь на эту неблагодарную Инопланетянку.
— Вы уверены, что она с Альфы?
— Вот и проверим, — ответила Сонька, и пошла назад, на свое место у ринга, но Щепки там уже не было.
Пархоменко избил Леву Задова и принялся за Нина по кличке Фрей. Секундантом у Фрея была Ника с недоломанной рукой, а у Пахоменко избитый до полусмерти Задов. И Сонька сказала:
— Тогда я буду судьей.
Амер-Нази посмотрел на своих судей, и они кивнули. Хотя разве так можно делать? И эту мысль как раз подтвердила девушка, которая до этого разнимала Леву и Парика.
— Я буду судьей, — сказала она, или пожалуйста, бой.
— Это не чемпионат самой Альфы Центавра, — сказал один из судей за столом, — у нас только один ринг.
— Я могу и без ринга.
Соньке показалось, что она где-то видела эту торфушку.
Она не стала даже просить перчатки, а так, как раньше в городе Ландоне:
— Намотав на костяшки пальцев манжет спортивного свитера, ударила ее в лоб. — Но лоб, как известно, самая твердая часть тела, если бить в него практически голой лапой. — Фекла, как звали эту достойную леди, была уже женой одного из присутствующих здесь джентльменов.
Сонька Золотая Ручка открыла рот, но после удара — нет, не забыла, что хотела сказать, а просто на-просто вообще всё забыла. Кроме одного:
— Так не делается. — Но поздно ее положили рядом с другими выбывшими из соревнований бойцами. Как-то:
— Колчак, Василий Иванович, Лева Задов, Ника Ович, Щепка, которую я даже не видел, кто бил, и били ли вообще, но она тоже сидела на полу, и пила переваренный, как она сказала, кофе, с тремя пирожными сразу, а именно:
— Откусила понемножку от каждого, чтобы никто не украл. — Ибо, если уж бьют просто так ни за что, то съесть пирожные им не принадлежащие для них вообще ничего не стоит.
— Как угорели, — добавила она вслух, впрочем, без эмоций, ибо не на кого было злится: она не помнила, кого так и не добила, и более того, против кого выходила на ринг. Надо бы спросить у подруги Кали, но та была где-то далеко в зале.
— А если я не помню ряд и номер места, где мы сидели, то значит кто-то меня ударил. — Вспомнить бы кто.
Фрай и Пархоменко запротестовали, что их будет судить какая-то Фекла. А она уже дала отмашку:
— Дзю До.
— А мы умеем? — спросил Парик.
— Я да, а ты — не знаю, — ответил Фрай, и тут же провел бросок Через Бедро с Захватом, ну, прием простой, если вам разрешают повернуться к избе, так сказать, задом.
— Нет, я против, чтобы обыкновенная баба меня судила, — сказал Пархоменко, — ибо я пришел не только того, а для другого, а именно, для бокса.
— Ну, тогда получи, — сказала Фекла, и хотела опять ударить в лоб, но рука дала знать:
— Очень больно. — Фекла, которую на самом деле звали О — Ольга, пожалела свою вторую руку, и провела Пархоменко Дэмет — удар в падении ногой по пяткам противника.
— Судья, — сказала, подползая поближе с кофе и пирожными Щепка, — почему судьи бьют подозреваемых?
— В чем подозреваемых? — не понял Нази.
— Подозреваемых в стремлении к правде, естественно.
— Дай попробовать пирожного, — попросил Нази, — а то у меня мало глюкозы осталось в мозгу, не могу понять ваших претензий.
— Иди сюда.
— Боюсь.
— Почему?
— Такая, как ты может и ударить ни за что.
— Да ладно.
— Точно.
Амер-Нази встал и прикоснулся к одному, последнему оставшемуся, но все равно откушенном уже пирожному.
— Бери, бери, — и когда он съел иво, улыбнулась.
— Что?
— Ничего, кофе, пожалуйста.
— Это последнее?
— Ничего, ничего страшного, я заварю еще, у меня собой китайский кипятильник. Как говорится:
— На неделю хватит.
— Я бы с вами поспорил, китайские фабричные хорошие.
— Фабричные? вы уверены.
— Уверен ли я? Да.
— На что спорим, что вы ошибаетесь?
— На нашу победу.
— Вы сразу ставите на кон всё, что у вас есть?
— Так вы Инопланетянка? Как я сразу не догадался.
— Я не знаю, думаю, что нет. Как проверить?
— Пойдем, проверим.
— У меня здесь жених в реанимации.
— Кто?
— Не скажу, вы можете использовать эту информацию в своих интересах.
— Может у нас общие интересы?
— Да?
— Да.
— Тем не менее, я прошу на этот раз решить инцидент проще.
— Ясно, но я судья, мне не положено выходить на ринг.
— Я могу грохнуть тебя и здесь.
— Хорошо, можешь считать, что ты меня разозлила. — Амер снял свою тужурку, и попросил дать ему что-нибудь покрепче.
— Да ладно, не заморачивайся. — И она его бросила Задней Подножкой, да так сильно, что Нази, хотя и не упал на свой стол, но сбил его, а его сотрудники Оди и Аги, попытавшись выбраться из-за стульев, наоборот, вылетели из них, как с катапультой.
Далее, Нази не встает, а Агафья дерется с Артисткой Щепкой.
Пархоменко и Фрай продолжили бой в стиле По Очереди:
— Сначала один проводит прием из Бокса, потом другой из Дзюдо. И так до тех пор, пока не поняли, что надо всё-таки защищаться, а то так быстро кто-то из них больше не встанет после проведенного приема. А это значит, Пархоменко проводил Двойку, и пытался третьим ударом, в подбородок, отправить Фрая хотя бы в нокдаун, а лучше, конечно, в нокаут, а Фрай проводил Подхват, и пытался задушить Парика окончательно.
— Зачем ты меня душишь, амиго? — говорил ему Пархоменко.
— У меня не хватает веса провести Удержание.
— Нет, я имею в виду: ты не узнал меня.
— Если я тебя узнаю, нас заподозрят в связи, и ты будешь раскрыт, как секретный агент Коминтерна.
— Да?
— Да. Бейся по-честному.
— Да?
— Да.
Пар вырвался, и ударил Фрая в лоб. Правда Парик не знал, что лоб этого парня защищен капитально, Фрай невероятным образом успел пригнуться, и взял Парика на Мельницу.
Оди за столом судей спросил:
— А… это можно? — За столом в том смысле, что Оди с Агафьей сели за отдельный журнальный столик, пока Низи лежал без успеха подняться, и ему вызвали врача, а столяр пытался сделать, как он сказал:
— Будет, как новый, — старый судейский стол древнего производства, и принадлежал раньше одной из английских принцесс, занимавшейся, между прочим Садо Мазо, и надо сказать не без успеха.
— Прости, прости, — сказала Агафья Учительница, — совсем забыла: мне надо идти, надо отомстить за нашего Главного судью, который не может подняться после того, что она с ним сделала, — и Аги показала на Щепку, опять принимавшую тарелку, и опять с тремя пирожными, только вместо кофе был зеленый чай с жасмином. — Ты теперь будешь Главный здесь, пока мы все ушли на фронт.
— Я не разрешаю этот бросок, — сказал Оди, — не по правилам.
— Я назначаю тебя моим заместителем, — сказал Фрай, продолжая держать, как коршун в когтях Пархоменко над головой.
— Ты спутал, батя, — ответил Оди, — его назначь. — И указал на все-таки шевелящегося Амер-Нази.
— Он может не выжить.
— Тем не менее, я настаиваю.
— К сожалению, я тогда не знаю, что делать.
— Хорошо кто-то может его подержать, — сказал Оди.
— Кто все заняты, — ответил Фрай, и в подтверждение его слов, пролетела тарелка.
— Летающая тарелка! — закричал из зала нудист Катовский. А Дэн:
— Вот как надо! — Он имел в виду, что летающая тарелка с пирожными попадет в Агафью Училку, которая пошла учить Щепку за бросок Главного судьи Нази и поломку стола, за которым, мы, судьи, можно сказать:
— Мирно жили.
Но в следующий момент Артистка Щепка и Агафья Училка, бывшая жена Батьки Махно, так сцепились, что обе упали на статую, можно сказать:
— Рабочий и Колхозница в исполнении Фрая и Пархоменко:
— Колхозник и Рабочий, поднявшиеся на дыбы.
И… и они сбили эту Статую.
Всё так, единственно, что не очень понятно, как Фрай и Парик оказались вне ринга, на площадке рядом, где отдыхали раненые в предыдущих боях участники соревнований, как например, Щепка с кофе, зеленым чаем и шесть пирожными, и то это были те пирожные, которые мы видели, возможно, их было еще больше. Не может быть? Бывает. С голодухи столько, разумеется, не съешь, только от чрезмерного нервного перенапряжения.
Остались только два неповрежденных участника соревнований, а именно:
— Фекла и Оди, хотя он был судьей, а Фекла, имела одну сильно поврежденную руку, и хотела остаться только судьей, точнее:
— Тоже судьей, но на самом ринге.
И тогда вышел Катовский, и запрыгал на ринге в шикарном зеленом халате, что должно было означать:
— На самом деле я красный.
— Кто выйдет против этого Геракла? — спросил Оди, — найдется ли тот Одиссей, который сможет его укротить, точнее, укоротить?
Кто вышел? Дэн? Или кто-то другой? Может быть, Махно?
А вышел сам Одиссей. Зачем? Он хотел проверить:
— Та ли эта дама, за которую выдает себя. — А если точнее, то как раз наоборот.
— Я с ней, — сказал Одиссей, — и показал на Феклу.
— Како с ней, я уже здесь прыгаю, хочешь с ней, пожалуйста, но только через мой э-э, ну, не труп, а хотя бы просто бездыханное тело.
— Я буду с ним драться, — сказала Фекла и зажала рукавом раненую руку.
— Ты больна, пожалуйста, не лезь, дорогая, — сказал Оди.
— Что значит: больна?
— И тем более, что значит: дорогая? — влез Катовский. — Вы знакомы? Не думаю, и поэтому предлагаю не церемониться:
— Будем биться за нее.
— С тобой, — добавил Кот.
— Я согласен, — сказал Оди, — если, разумеется, дама, не против.
— Я против, я сама хочу набить ему морду.
Мордашку, знаете ли, вот эту, — она взяла Катовского за подбородок, потрепала слегка, и сделала саечку. Он схватился за щеку, и ошарашенно посмотрел на даму, в том смысле, что понял:
— Если это не любовь, то что же это?
Примерно тоже самое понял и Одиссей, он даже обиделся:
— Ты почему меня не обняла при встрече, как…
— Как Клеопатра Александра Македонского, — решил не падать духом Котовский. Тем более, что никто не знает точно, кто кого любил в детстве.
Фекла задумалась.
— Так это ты, что ли?
— Кто? — решил просто так не сдаваться Одиссей. Тем более, они не помнили имени его первой жены: Пенелопы. Даже если ее никогда и не было, все равно надо было для приличия запомнить ее легендарное имя.
Катовский, как хитрый нудист понял, что Одиссей его переигрывает в любовной интриге, поэтому схватил Феклу, и потащил к канатам, чтобы в дальнейшем преодолеть их, как заградительную колючую проволоку на подступе к позициям Белых на Турецкому Валу. Почему так страшно? Ему казалось, что взять их будет затруднительно.
И точно, Одиссей не придумал на этот раз ничего хорошего, остроумно-заумного, а просто подставил ему Подножку.
Ребята упали, и что самое замечательное:
— Преодолели заграждение, пролетели под-над канатами — между вторым и третьим, а не по полу, как думали получится, большинство зрителей.
Тогда Одиссей подумал, как их остановить теперь? Ну, чтобы это было не только умно, но и возможно. И он бросил в затылок наглому нудисту Бриллиант Сириус, который по пути к рингу забрал в корчащегося в муках Нази.
Все упали.
— Только бы попал не в нее! — крикнул из зала Дэн, который даже забыл, где теперь находится его невеста. А она была рядом. — Прости, я даже не заметил, когда ты вернулась.
— Ладно, ладно, пока не отвлекайся, смотрим кино, это же ж очень интересно, почти, а точнее даже без почти:
— Великолепная Семерка.
Далее, Катовский утаскивает Феклу-Ольгу.
Да, Катовский смог утащить упитанную Феклу. Как? Сейчас посмотрим.
Он бросил Одиссея, также неожиданно, как Щепка главного судью Нази: прижал к себе, потом оттолкнул на подставленную уже ногу — Задняя Подножка.
Дама посмотрела на него разочарованно.
— Ты не Одиссей, — сказала она.
— Нет, нет, подожди, ты просто меня не узнала.
Он нарочно упал — почти нарочно — чтобы она получше узнала его, а вышло наоборот:
— Одиссей никогда не должен проигрывать.
— Но это неправильно, — сказал он, — ибо я слушаю, — он хотел сказать:
— Богов, — но решил сказать правду:
— Я слушаю Альфу Центавра.
— С Альфы не могли приказать тебе падать от такого Гераклито, — она почти ласково потрепала Ката за ухо, и он полез с ней через канаты, точнее: через-под. Как обычно, ибо иначе с ринга не выйдешь, так сказать:
— Заколдованный Квадрат.
— Почему, непонятно? — сказал Оди.
— Чего тебе еще не ясно? — сказал Кати, и добавил: — А то ведь я могу подойти.
— С того света не возвращаются. И знаете, почему? У нас на Альфе Центавра был Круг.
— Да ладно.
— Точно.
— Ничего особливого, — ответила Фекла, — у нас тоже был, и более того, даже сейчас есть, — и добавила: — В деревне.
— Ах, так ты из деревни, что ли? — даже улыбнулся Катовский. — Я думал, ты здесь на продуктовой бале подъедался. — И добавил обидное:
— Водила с Нижнего Тагила.
— Пусть сыграет что-нибудь в подтверждение своих слов, — сказала Фекла, можно сказать, уже лежа между канатами.
— Прости, но на роялях, даже на домашних пианинах я не умею, — сказал Оди.
— А чего же тебе, трубу, что ли, дать большую? — заржал Кат.
— Тока на баяне.
— Да, пусть, — сказала Фекла, — думаю и на баяне ничего не получится.
— Ладно, играй, эй! эни боди, подайте ему фисгармонию.
И он спел, так сказать, что многие заплакали:
— А поезд уходит в далека-а, скажем друг другу:
— Прощай-й! — Если не встретимся — Вспомни!
— Если приеду — Встречай!
Одиссей уже хотел сложить инструмент, но многие не только из зала, но и раненые за рингом закричали:
— Ишшо! Пажалста.
— Помню тебя перед боем, в дыме разрывов грана-а-т-т.
— Платье твое голубое-е, голос, улыбочку, взгляд.
— Ишшо! — опять заорали не только некоторые, но и многие.
— Много улыбок на свете, много чарующих гла-а-а-з-з.
— Только такие, как эти в жизни встречаются — Раз!
Он надеялся, что на этот Раз Фёкла, как смелая щука, сможет выбраться из сетей Ката, но она, как крикнула любовница Дэна Коллонтай:
— Не смахгла! — Смех сменил минорную ситуацию на жестко мажорную, в том смысле, что:
— Смело мы в бой пойдем, а потом умрем. — А конкретно:
— Бой, бой, бой!
Глава 17
— Если Одиссей не хочет драться за свою любовь, можно я выйду? — спросила Коллонтай своего Дэна.
— Так, естественно. Только зачем? — ответил генерал.
— Знаешь, открою тебе тайну:
— Мне всё равно: любить иль наслаждаться.
— Вот так, значит?
— Нет, я тебя спрашиваю:
— Ты не против, если что?
— Что?
— Ну, если я ее выиграю, то мы можем потом продать ее Одиссею, как наш общий трофей.
— Ничего не понял! — рявкнул Дэн.
— Ответь просто:
— Ты в доле?
— Хорошо, да.
— Тогда давай залог.
— Сколько? Рублей двести хватит?
— Лучше триста, и да: нет ли в долларах?
— Прости, с собой нет.
— Это плохо. И знаешь почему? Если нам придется отчаливать с острова Крым, то в Туркистане лучше иметь доллары или фунты их стерлингов.
— Почему?
— Рубли могут не взять на Тараканьих Бегах.
— Мы будем играть на Тараканьих Бегах?
— А почему нет?
— Я думаю, это… э-э… бесчеловечно.
— Тем не менее, это делается. И более того, не только в Турции, но и повсеместно.
— Повсеместно, — повторил Дэн.
— А ты, что таракан, что ли, что так заморачиваешься по этому поводу? — Кали удивленно посмотрела ему в лицо.
— Нет, это только одна из моих Эманаций, — ответил Дэн. — Ты, кстати, в курсе, что такое Эманация?
— Ну-у, это, собственно, и есть то, что мы видим.
Он удивленно посмотрел на подругу:
— Откуда ты знаешь? Ты с оттуда, с Альфы?
— А ты забыл? Ты все забыл, осленок ты не оседланный, а ведь, как я тебя любила тогда. Ты помнишь, какой бар у меня был, какой бар, фантастика! Хеннесси, пожалуйста, Итальянский Вермут тоже был. Помнишь ты иногда давал мне на чай, заказывая для меня сто писят Мартини с маслиной? Вкус-сно, здесь так не делают.
— Так ты на самом деле инопланетянка?
— А ты думал?
— Я всегда, нет, не всегда, но часто считал, что ты только прикидываешься Инопланетянкой, а так-то…
— А так-то, приставлена ко мне шпионом.
— Я тебе этого недоверия, наверное, уже не прощу никогда.
— Да?
— Да.
— Тогда ответь все-таки на контрольный вопрос.
— Я вас слушаю.
— Назови мне Эманацию картины Ван Гога Лес Роулоттес.
— Извольте, но… но есть, как здесь иногда говорят, одно но. Заплати сначала. И знаешь, почему? А потому, что ты может сам не знать ответа.
— Сколько?
— Сириус.
— Во-первых, это слишком много, а во-вторых, у меня его нет.
— Где он?
— Бриллиант Сириус часто воруют, и я не знаю, где он сейчас.
— Ты считаешь меня не достойной быть Доктором Зорге?
— Он был…
— Ты имеешь в виду, что он мужчина? Где это написано? Хорошо, считай меня тогда Абелем. Да ладно, не мучайся, для тебя я буду Элен Ромеч.
— По забывчивости я могу приказать тебя расстрелять.
— Это моя забота, а ты лучше помни, что моя ночь, а иногда даже час стоят пять тыщ баксов.
— Я верю, что ты на это способна, но способен ли я, вот в чем вопрос. Хотя, понял, понял, за это и платят такие деньги некоторые американские президенты, что за ночь, и иногда даже за час, узнают о себе то, что никогда бы не смогли узнать самостоятельно.
Наконец, Кали удалось выяснить, что у Дэна действительно есть Радар, настроенный на поиск Сириуса, но он:
— Не переносной.
— Как это? Танк, что ли?
— Нет.
— А что?
— Не скажу, сначала ты.
— Что я? Ах, я должна назвать имя того, чей Портрет находится на картине Ван Гога Лес Роулоттес.
— Не совсем так.
— Да, сама Картина — это портрет…
— Ну!
— Не могу. И знаешь почему? Это большая тайна.
— Хочешь посмотреть мой пупок?
— Пожалуй.
Далее, это портрет Монтесумы, или Кецалькоатля?
— Одно из двух можно?
— Хотелось бы узнать точно.
— Прости, но ты слишком много хочешь. Тебе все мне — ничего.
— Говори, что ты хочешь?
— Обвенчаться. И знаешь почему?
— Почему?
— Я всегда должна носить тебя с собой.
— Хорошо, я согласен, изволь.
— Никаких — изволь, а встань на колени, и целуй мне колени, и проси стать твоей женой. Я спрошу:
— А кто-ты, юноша?
— И я скажу, что?
— Ты скажешь, ведь я же ж:
— Монтесума.
— Ай! Ая-яй!
— Что?
— Хотел тебя спросить второе имя, но пупок запищал.
— Это значит, что сигнал принят. Тут других вариантов нет.
Далее, продолжение боя на ринге, где находятся Одиссей, Котовский и Ольга-Фёкла.
— Мы уходим, — сказала Фекла.
— Нет, нет, пажался, не уходи, я умоляю, — сказал Оди.
— Не видно, что ты умоляешь, — повернулся Кат.
Оди встал на колени, и изобразил лицо вампира, понимающего, что пил кровь, а не надо было.
— Что, больше не будешь? — спросила Фе.
— Так естественно.
— Я, между прочим, спрашивала не просто так, а про любовь. Более того, про большую, большую любовь ко мне, — с ужасом ответила она, понимая, что Оди нечаянно, не нарочно, но отказался от нее в пользу конкурента Котовского. А ведь тому по барабану, кого иметь. Лишь бы наслаждаться. Хотя, может быть, и не в этом случае. Может быть, Катовский и хотел ее, но в тайне от себя, потому что не знал еще, как подобраться поближе к:
— Дочке Камергера. — Да, вот так бывает:
— Вроде телятница только, но уже по походке и по лицу видно:
— А не стукачок ли ты, мил человек. — Прошу прощенья, это из последующих материалов, а пока, что:
— Дама из царской прислуги. — Пусть и не нашей, а только Украинской. Дак ведь, как говорят многие, хотя пока еще только некоторые:
— Всё наше. — Извольте, извольте, но мы сдаваться не будем, ибо, ибо:
— Не для того сюда прилетели. — Считайте нас Варягами.
— А вот это не хотите? — как раз спросил Оди, и хлопнул одной рукой по сгибу локтя другой.
— Мама! — крикнули не только из зала, но и раненые бойцы за рингом. В том смысле:
— Неужели это не мешает в бойбе и боксе, а тем более думать?
Кали как раз сказала Дэну:
— Они не понимают, что делу час, а потехе время.
— Наоборот.
— Почему?
Но тут Оди всё-таки начал драться с Катиком, а Фекла со вздохом согласилась их судить.
Оди несколько раз упал, на что Фекла сказала:
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.