Бесплатный фрагмент - Алая Завеса

1 глава. (Не) справедливо осуждённый

В этом году в Грунндебайтене выдалась необычайно снежная зима. Сама Снежная Королева из сказок Андерсена так полюбила этот город, что придя сюда в конце ноября, осталась до конца зимы.

Белый и пушистый снег не переставал падать на дома, тротуары, магазины, улицы и прохожих. Это продолжалось с раннего утра и до самого позднего вечера — жители города недоумевали, почему же снежный покров ещё не похоронил под собой крыши всех зданий.

Но всякий раз снег таял, и его оставалось ровно столько, сколько требовалось — он мирно и непринуждённо лежал под ногами — в тёплые дни прилипал к ногам, а в холодные — приятно похрустывал под ними. И только некоторые люди ежедневно вытаскивали с утра лопату для того, чтобы расчистить себе дорогу к гаражу.

Однако в городе жил один человек, который был отнюдь не прочь, чтобы снега выпало так много, чтобы накрыло его с головой и не отпускало, оставив под своим покровом до грядущей весны.

Его звали Юлиан Мерлин, и подобные грустные мысли не отпускали его два или три последних месяца — он не помнил точно. Восемнадцатилетний юноша понуро и бесцельно каждый день прогуливался по заснеженному Грунндебайтену, не понимая, для чего он это делает и не находя более никакого смысла в жизни.

Он не считал, сколько дней прошло после его возвращения из злосчастного Свайзлаутерна. Они все были копиями друг друга — пустыми, мрачными и пугающими.

Во время каждой из прогулок, медленно блуждая безо всякого направления и не глядя вперёд, он видел перед глазами одну-единственную картину — красивое женское лицо, что улыбалось за секунду до смерти. Затем наступал взрыв, который Юлиану не повезло пережить. Взрыв, который всё уничтожил. Кто-то лишился жизни, кто-то — свободы, а Юлиан лишился своей личности и дальнейшей мотивации к существованию.

Снег всё падал и падал. На волосы, на пальто, на брюки, на ботинки. Казалось, даже касался какой-то своей частью души, но даже обращаясь в воду, не мог смыть хоть на немного разочарование, подавленность и апатию.

Ничто не помогало. Юлиан погряз в этом полностью и ничему его уже не радовался. Вернее говоря, он и не пытался искать того, что может помочь. Свайзлаутерн, являющийся олицетворением ярчайшего отрезка его жизни, он покинул, и, похоже, что навсегда, а в Грунндебайтен вернулся разве что телом, но не душой.

Он не желал никого видеть здесь. Он и не видел никого, кроме своей матери. И то, ему приходилось, ибо он жил в её доме. Других же встреч Юлиан всячески старался избегать. Сверстники, друзья и бывшие одноклассники давно остались в прошлом. Их набралось немало за предыдущие восемнадцать лет жизни, но они более не имели никакого значения. Наверняка, добрая их половина была бы рада увидеть Юлиана и пообщаться с ним, но он сам не мог ответить им тем же.

Он видел только одно лицо. Умирающее. Умирающее, но бросившее на прощание улыбку. Единственную, которая была настоящей и искренней за всё то время, что Юлиан знал Ривальду Скуэйн. Единственную, но Юлиану было достаточно и одной. В отличие от времени, что он провёл подле неё.

Она покинула его слишком рано. И оставила одного.

И она не была его девушкой или возлюбленной, как могло бы показаться. Их связывали иные отношения — нездоровые, в какой-то мере аморальные, но от того не менее крепкие. Ривальда Скуйэн была для Юлиана Мерлина учителем, наставником и работодателем. Однажды она обвинила его в убийстве и едва не посадила тюрьму, но всё вывернулось наизнанку, и она оказалась той, что спасла от смерти не только Юлиана, но и весь Свайзлаутерн.

Несмотря на холодную погоду, Юлиан не стал утруждать себя поисками тёплой одежды, что была бы сейчас куда уместней. Вместо этого на нём было лёгкое чёрное пальто, которое подарила ему Пенелопа Лютнер, и в котором он пережил большую часть осенних приключений в Свайзлутерне. Снизу Юлиана согревал тёплый и шерстяной свитер, который ему связала мама в честь недавно прошедшего Рождества.

Начали загораться первые фонари вдоль дороги, и Юлиан отметил, что начало вечереть. Это означало, что он блуждает уже несколько часов и давно должен был устать. Но этого не случилось.

Он бродил бы по городу и дальше, но проходя мимо кафе «Грета и Ганс», не смог удержаться и оставить его позади. С этим местом было связано очень много воспоминаний — тёплых и не совсем, произошедших с Юлианом ещё во время прошлой жизни, до той самой роковой поездки в Свайзлаутерн.

В этом заведении произошли сотни, а, возможно, и тысячи посиделок с прежними друзьями — бурные, неспокойные, но от того не менее весёлые. В этом месте у Юлиана было первое свидание (и не только первое), первый отказ и даже первый поцелуй.

Впервые за долгое время его меланхолия сменилась на лёгкую ностальгию.

Пнув на всякий случай застопорившийся снег под ногами, Юлиан открыл дверь и вошёл в помещение, вдохнув обжигающий глоток тёплого воздуха. Родной запах, родные ощущения — всё так же, как и раньше. Только вот не радовало совсем. Ностальгия проникала куда-то внутрь, но громким пинком её вышныривали обратно, заменяя всё тем же выражением лица, которое через секунду настигнет смерть.

— Кофе, пожалуйста, — сказал Юлиан симпатичной официантке, усевшись за самый дальний стол и уставившись в огромное прозрачное окно, открывающее вид на горящие фонари и вечерний Грунндебайтен.

— Какой? — спросила она, попытавшись заглянуть в его лицо, но Юлиан этого пересечения глаз избежал.

Он не хотел слышать никаких вопросов, ибо ему и впрямь было плевать, какой будет кофе и кофе ли это будет вообще.

— Любой, — недовольно огрызнулся он, так и не желая заглядывать ей в глаза.

— Ясно, — так же недовольно ответила она и оскорбительно отвернулась, словно Юлиан сейчас брызнул в её лицо кипятком из недопитой чашки.

Он мог и знать эту официантку, тем более, что она была лишь немногим старше его, а с такими девушками он всегда раньше старался наладить контакт. Но сейчас, если бы этот контакт и впрямь был, Юлиан с огромной радостью разорвал бы его ещё раз. Лишние разговоры ему были не нужны.

Когда Юлиан получил свою чашку чёрного сладкого кофе, он не осмелился сразу прикоснуться к ней, отдав предпочтение нелепому смотрению на неё и выискиванию чего-то интересного в её внешнем содержимом.

В голову сразу прокралось небольшое воспоминаньице, которое отнюдь не сразу оказалось вытеснено оттуда его душевными страданиями. Это было уже другое лицо, некогда тоже бывшее ему дорогим и улыбающимся при виде Юлиана — лицо Пенелопы Лютнер, его бывшей возлюбленной. Ещё недавно, когда не было снега, а Юлиан всё ещё находился в Свайзлаутерне, они неоднократно сидели вдвоём в кафе «Хартс» и тоже пили кофе.

Юлиан вспоминал и нелепый случай, когда у него совсем не было с собой денег, и приходилось импровизировать, чтобы угостить Пенелопу. Он и не помнил, как выкрутился из этой неприятности, но, наверняка, это была интересная история, потому что неинтересных историй с тем, прежним Юлианом, не происходило.

Было ли это приятным воспоминанием на фоне зимней депрессии? Возможно. Возможно, что и увидеть её Юлиан был бы не прочь. Останавливало только то, что никто так сильно, как Пенелопа, не будет напоминать ему о трагической гибели Ривальды Скуэйн.

Но его размышления оборвал отдалённо знакомый девичий голос, назвавший его по имени.

Юлиан со всем сидящим в нём недовольством поднял голову от невероятно интересного рисунка кофейной пены и увидел улыбающееся лицо Дороти Палмер.

— Юлиан? — ещё раз спросила девушка и, не спрашивая разрешения, уселась напротив. — Это и впрямь ты? Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть.

Юлиана очень опечалило то, что он всё же не смог избежать неприятных встреч сегодня.

— Да, это я, — равнодушно ответил он. — Ты чего-то хотела?

Девушка смутилась. Она явно ожидала не этого, потому улыбка на её лице сменилась на нахальную девичью обиду.

— Ничего не хотела, — произнесла она. — Но встреча очень приятная. Напомни мне лучше — а сколько тебя не было? Если не ошибаюсь, тебя никто не видел в Грунндебайтене с августа.

— Я же говорил, что уезжаю к дедушке.

— Не прикидывайся дурачком, Мерлин, — сказала Дороти. — Ты не помнишь, что говорил мне в нашу последнюю встречу? Что вернёшься через месяц и вернёшься ко мне. Я же ждала тебя, ты забыл?

— Планы немного сменились, — Юлиан был не особо разговорчив.

Дороти казалась ему очень привлекательной ещё весной. Немного стыдно было признавать, что он бегал за ней, как влюблённый мальчишка. И отъезд к дедушке был в том числе нежелательным и из-за этого.

— Признайся честно, — она навострила глаза, словно полицейский, который собирается вывести преступника на чистую воду. — Ты поступил куда-то?

Юлиан молчал.

— Поступил! Не отнекивайся, дорогой! А говорил, что нужна тебе эта учёба, как собаке пятая нога? Дед заставил, да?

Юлиан совершенно не понимал, как эта болтливая и надоедливая девчушка могла ему когда-то нравиться. Мало того, что она постоянно несла чушь в духе Хелен Бергер, так ещё и присмотревшись получше, Юлиан не нашёл в ней никаких привлекательных черт. Он не был ни сторонником карих глаз, ни любителем чёрных волос, да и нос какой-то… Немного длинный. Пенелопа Лютнер всё же гораздо лучше.

— Можно сказать и так, — Юлиан предпочёл не придумывать ничего оригинального, а просто практически молча с ней согласился.

— Какой-то ты грустный… Я тоже кофе хочу. Не угостишь меня?

— Нет, — сказал Юлиан.

И не поверил своим ушам, потому что раньше он так дерзко не общался ни с девушками, ни с кем-то ещё. Но времена и нравы давно поменялись для него, потому и удивляться было уже нечему.

— Ну ладно, — обиделась Дороти, на что Юлиану было, мягко говоря, плевать. — Сварю дома сама. Наверное, ты кого-то уже нашёл себе там?

— Где там?

— Ну там, где ты был. Я не знаю, куда ты уехал учиться. А сейчас что? Каникулы, наверное? Приехал и не сказал нам ничего. Мы бы вечеринку устроили, может быть…

— Мне не до этого, — оборвал её Юлиан.

К кофе он до сих пор так и не притронулся.

— А долго ещё будешь в Грунндебайтене? Сходили бы куда-нибудь. Хочешь, собрали бы всех наших, а хочешь, вдвоём…

— Я ничего не хочу. Других дел полно. Скоро уеду обратно.

— Что изменилось, Юлиан? Ты бросил меня и даже не удосужился объясниться ни в чём. Ты сбежал. Я правильно тебя понимаю?

— Правильно, — кивнул Юлиан, надеясь, что такая честность отпугнёт её, и она наконец-то уйдёт, оставив его в покое.

Но не тут-то было.

— А ведь я ждала.

— Неделю? — съязвил Юлиан.

— Нет. За кого ты меня держишь? Гораздо дольше. До тех пор, пока полностью не отчаялась. Знаешь, ребятам тоже не понравилось то, как ты исчез, никому ничего не сказав. У нас почта бывает. Если уж меня не хочешь видеть, написал бы друзьям, куда поступил, что да как.

Она пыталась выбить из Юлиана какие-то оправдания, но этих оправданий нет и не было. Он и впрямь поступил не очень красиво, но, как ни странно, чувство вины его не терзало. Скорее, даже наоборот.

— Что ты хочешь от меня услышать? — резко и прямо спросил он.

— Ты изменился, — сухо констатировала факт Дороти, и этот факт явно не пришёлся ей по душе. — Раньше не был таким. Нравился меня. Нравился всем. Наверное, учёба делает людей такими. Неизвестно, что делают там с вами. Запирают в кабинетах и заставляют учить до тех пор, пока крыша не съедет?

Кафе, не смотря на ещё не поздний час, было пусто и на данный момент в нём находились только Юлиан, Дороти и официантка. Но официантка расположилась вдалеке от пары — за стойкой в ожидании посетителей, поэтому слышать их не могла. Этим Дороти и воспользовалась, начав говорить во весь голос, не скрывая эмоций.

— К счастью, больше не нравлюсь, — сказал Юлиан и изобразил подобие улыбки.

— Точно, кого-то нашёл. Надеюсь, что тебе повезло с этим, и ты не будешь, как раньше.

— Ты же говорила, что я был раньше лучше? — удивился Юлиан. Вернее говоря, сделал вид, что удивился, потому что апатия никуда не делась.

— Я не это имела в виду. А то, что не будешь пользоваться девушками и сбегать, — деловито сказала Дороти, словно обвиняя кого-то в государственной измене.

— Позволь узнать, а кем это я попользовался? — на этот раз Юлиану и впрямь стало немного интересно.

— Мной! — развела руками Дороти. — И это забыл?

— Но у нас же не было ничего. Почти.

— Но могло бы быть, если бы не сбежал.

Этими словам Дороти поставила Юлиана в ступор и неловкое положение. Она говорит несвязные и нелогичные вещи. Пусть она обвиняет Юлиана в чём то, но он хотя бы не такой глупый, как она!

— Ну так радуйся, что я сбежал прежде, чем… Кхм… Поиспользовал.

Лицо Дороти отнюдь не выразило радости, но Юлиан её и не ожидал.

— Крышу совсем тебе снесло, Юлиан, — жалобным голосом сказала Дороти. — Влюбился, наверное, только не взаимно. Вот и грустишь. Я же могу помочь, ты знаешь…

— Мне не надо помогать, — злостно оборвал её Юлиан. — Мы разошлись разными дорогами, разве что я забыл тебе удачи пожелать.

— Удачи? — недоумевающе спросила Дороти. — Ты так это называешь? Это я едва не впала в депрессию, когда ты исчез. Знаешь, кем я ощущала себя… А теперь ты вернулся, делая вид, что не знаешь меня и что ничего не было. Вернулся красивый такой. Стиль сменил. Волосы отрастил, пальтишко модное надел.

Юлиан приподнял глаза на спадающий со лба чёрный локон. Он и понятия не имел, насколько за эти пару месяцев выросли его волосы. Он даже не помнил, смотрелся ли за это время когда-нибудь в зеркало. Что-то внутри подсказывало, что если и смотрелся, то не более двух раз и то, будучи погружённым в свои думы, он сделал это скорее по инерции и не обратил внимания на то, как выглядит.

— А свитер-то всё так же — связанный мамой, — Юлиан расстегнул пальто и показал Дороти новый элемент своего гардероба.

— Мило, — улыбнулась Дороти, поняв, что разговор уходит не в то русло, поэтому сразу перевела его в обратное: — Приходи завтра на наше старое место. Можешь даже сегодня.

— Я никуда не пойду! — повысил голос Юлиан, и, не в силах больше терпеть её общество, резко встал со скамейки. — Хотела кофе? Вот, пей, он не тронут. Только холодный. Мне пора.

Не желая объясняться перед ней, Юлиан поспешно направился к выходу, застёгивая пальто и завязывая шарф прямо по пути. Кто знает — может Дороти что-то и кричала ему вслед, а может, и бежала за ним. Юлиан мастерски научился игнорировать такие действия.

Захлопнув за собой дверь, Юлиан наконец-то вдохнул запах блаженного, но холодного одиночества. Сквозь огромное окно он увидел всё ещё сидящую внутри Дороти, с глазами, наполненными безумной обидой, на которых наверняка наворачивались слёзы.

Несмотря на равнодушие по отношению к ней, Юлиану всё же стало немного не по себе и он решил поскорее покинуть это место, отправившись домой. Туда, где достать его может только один человек. И этому человеку, хоть порой и сильно раздражающему, это было дозволено. Потому что она была его матерью.

К сожалению, и дом не оказался пристанищем покоя для Юлиана Мерлина. Казалось бы, весь сегодняшний день сговорился против него и решил пройтись по нему катком, наполнившись неожиданными, но не самыми приятными встречами.

Едва открыв входную дверь уютного небольшого двухэтажного дома, находящегося напротив кондитерской лавки и магазина игрушек, Юлиан увидел сидящего за столом в гостиной своего второго по близости родственника.

Сеньор Джампаоло Раньери сидел за столом, вальяжно покуривая сигару и попивая столетний виски из квадратного бокала. Свои солидарность и имидж он не скрывал и сейчас, будучи одетым в строгий чёрный смокинг, который стоил едва ли дешевле всего этого дома. Седые волосы были всё так же аккуратно уложены назад, а вся растительность на лице, кроме роскошных и всё так же седых усов, была гладко выбрита.

Юлиан опешил, и у него отпала всякая охота снимать пальто и вообще проходить в гостиную.

Но, к сожалению, от некоторых людей, словно от теней, сбежать было невозможно.

— Добрый вечер, дедушка, — натужно произнёс Юлиан.

— И тебе приятного дня, — ответил дед, приглашая жестом Юлиана за стол. — Проходи, не стой в дверях.

Надо сказать, что желания это делать у Юлиана совсем не было, но ослушаться дедушки он не мог. Поэтому, ещё секунду помявшись у входа, он скинул пальто и присел за стол, прямо напротив сеньора Раньери, словно его оппонент.

— А что ты здесь делаешь? — тихо спросил Юлиан, скорее выражая тем самым приличие, но совсем не интерес.

— А я по твою душу, дорогой внук.

— По мою? Ты по поводу… Того побега?

— Побега? — дед покрутил усы, словно вспоминая что-то очень давнее и порядком подзабытое. — Может быть, и поэтому, — ответил он, делая вид, что вспомнил. — Наверняка, ты ожидаешь сейчас длительную и поучительную лекцию по поводу того, что очень плохо сбегать из дома такого человека, как я. Тем более, без моего ведома. Не сомневайся, за это ты ещё будешь наказан и мало тебе не покажется.

— Мне жаль, — произнёс Юлиан, даже не пытаясь изобразить, что делает это искренне.

— Спасло тебя только то, что ты отправился в Свайзлаутерн, а не куда-то ещё. В противном случае я нашёл и вернул бы тебя уже к вечеру и посадил бы под домашний арест, из которого в лучшем случае ты вышел бы только сейчас.

— Тогда почему именно Свайзлаутерн? — поинтересовался юноша.

— Потому что там ты никогда не был один. За тобой присматривали. По моей просьбе.

— Да? — удивился Юлиан. — И кто же?

— Грао Дюкс и Ривальда Скуэйн. Разве ты не догадался?

День специально распорядил себя так, чтобы Юлиану напомнили ещё и про Ривальду Скуэйн?

— Знаешь ли, времени не было и это было довольно проблематично. Учитывая, что и мистер Дюкс и миссис… кхм… Ривальда погибли. Оба.

— И самое страшное, что оба погибли на твоих глазах. Врагу такого не пожелаешь, но мы можем найти здесь и свой плюс. Это однозначно сделает тебя сильнее. Не прямо сейчас, но, может быть, когда-то.

Слушая это, Юлиану до безумия хотелось сбежать ещё раз. Но на этот раз не в Свайзлаутерн, где у дедушки полно агентов, а намного дальше — туда, куда его длинным рукам с вязкой паутиной никогда не достать.

— Ты так это называешь? — смутился Юлиан. — Ты не знаешь и половины того, что было на самом деле. И не узнаешь, потому что я ничего не буду тебе рассказывать. Всё равно, ты так же, как и все эти Тёрнеры и Тейлоры, не поверишь мне.

— Тёрнер? Ты про Стюарта?

— Да. И, к твоему счастью, его убить не успели. Наверное, потому что я вовремя уехал из Свайзлаутерна и перестал притягивать неудачи.

Сеньор Раньери потушил сигару о позолоченную пепельницу и налил себе ещё виски. Само собой, Юлиану он выпить не предложил, хотя юноша сейчас явно не отказался бы, потом что тем самым он смог бы хоть как-то угомонить свой разыгравшийся пыл.

— В Свайзлаутерне всё хорошо, — возвестил дед и даже немного улыбнулся, после чего вытащил из-за пазухи газету, показав Юлиану заглавную страницу. — Центральные Часы начали отстраивать заново и, если всё пойдёт по плану, уже к следующему лету их сдадут в эксплуатацию и всё будет так же, как и прежде.

Внезапное появление матери Юлиана, Франциски Мерлин-Раньери, даже немного обрадовало его, потому что означало, что Юлиану больше не придётся оставаться наедине с дедушкой, ощущая треклятую неловкость и не менее неприятное раздражение.

В руках она несла огромный поднос, и Юлиан невольно удивился, как эта хрупкая женщина несёт его, нисколько не напрягаясь. Всё-таки, она несколько сильнее, чем это может показаться с первого взгляда.

— Юлиан, ты вовремя, — сказала Франциска, поставив поднос на стол. — Утка как раз готова. У вас ведь всё хорошо, да?

— У нас всё отлично, Франциска, — поправил дочь Джампаоло, сделав акцент на слове «отлично». — У нас с Юлианом очень увлекательный разговор по душам. Время летит незаметно.

Юлиана очень раздражала эта показушная лесть дедушки, но вида он никакого не подал. Не было ни сил, ни желания спорить по этому поводу.

Юлиан улыбнулся матери, подтверждая слова дедушки.

— В Академии новый ректор, — продолжил парад новостей сеньор Раньери. — Роза Даугдон, давненько метившая на это место. Порадуемся за неё и даже похлопаем в ладоши. Благо, я её почти не знаю и не могу по достоинству и беспристрастно оценивать её работу. Но никто ещё не жаловался, и мы жаловаться не будем.

— Это всё? — спросил Юлиан.

— Отнюдь нет, — произнёс дед, открывая другую страницу газеты. — Окружным прокурором на место Сорвенгера временно назначен Харвиус Маннингер, но, сам понимаешь, это ненадолго, и скоро Местоболь пришлёт своё, никому неизвестное, лицо на эту должность.

— И, само собой, это не Уэствуд, а какой-то Харвиус, — пожаловался Юлиан, закатив для пущей правдоподобности глаза.

— Уэствуд? Кто это?

Юлиан предпочёл не посвящать деда в подробности дел полицейского участка, тем более, что он знал, что это ни о чём не скажет сеньору Раньери.

— А дом миссис Скуэйн всё так же пустует. Обещанная Клаудия Бартон так и не заехала в него, но дом по-прежнему записан на неё. Поэтому полиция так и не может провести обыск.

— Обыск? Зачем в её доме проводить обыск?

— В свете последних событий её фигура не может считаться однозначно чистой, Юлиан, — непоколебимо произнёс Джампаоло Раньери и закрыл газету, будто бы внутри неё скрывалось что-то неприятное. — Спаситель она или сообщник — это ещё предстоит выяснить и, как и полагается, следствие стоит на месте.

— Это оскорбление её памяти, — решительно сказал Юлиан, когда его мама раскладывала перед ним столовые приборы. — Никто не может подозревать её в чём-то…

— Может, — остановил его дед и запихал в рот кусок сельдерея, после чего медленно прожевал его и продолжил. — В конце концов — ты — это один из немногих, кто знает всю правду и тебе предстоит её рассказать.

— Да, я знаю всю правду, потому что сам чуть не погиб на той крыше. И да, я чудом спасся. А знаешь, благодаря кому? Благодаря Ривальде Скуэйн, которой пришлось для этого даже пожертвовать собой…

— Остановись, — в который раз оборвал его дед и насмешливо-хитрыми глазами начал смотреть на него, не желая продолжать монолог сразу же.

Юлиан тем временем взял в руки вилку и нож, чтобы заполнить неловкую паузу, но так и не придумал, что ему взять поесть. Более того, аппетит вдруг как рукой сняло и Юлиану снова захотелось прыгнуть в первый попавшийся автобус и отправиться куда-нибудь дальше конца света.

— Это ты будешь рассказывать не мне, а лицам стоящим сверху, — произнёс сеньор Раньери и вытащил из внутреннего кармана смокинга маленький квадратный конверт. — Вот, — протянул он записку Юлиану. — Это для тебя.

Юлиан не испытывал интереса к содержимому конверта, но с дедушкой спорить не было никакого смысла, поэтому лучшим вариантом было раскрыть его и прочитать.

Немного покопавшись с плотно прилипшим сургучом, Юлиан вытащил квадратный жёлтый клок качественной бумаги, судя по всему, богемской. К слову, он забыл прочитать на лицевой стороне конверта, от кого всё-таки это письмо, но значения этому не придал.

Внутренне содержимое скажет об этом куда лучше.

— Уважаемый Юлиан Андерс Мерлин, — медленно и размеренно, всматриваясь в каждую букву, прочитал он. — 8 января 2011 года Вы в обязательном порядке приглашены в международный конституционный суд Лондона на последнее слушание по делу Якоба Вольфа Сорвенгера в качестве свидетеля.

Сначала Юлиан даже не изменил выражения лица, ибо, несмотря на максимальную концентрацию при чтении, он многое упустил. Но, даже осознав, предпочёл сохранить саркастическое спокойствие, желая не выдавать весь тот гнев, что творился у него на душе.

— И это всё? — спросил он. — Странно ещё, что ты его принёс, а не сова. Вон, из камина, — он махнул рукой на горящий огонь в углу гостиной.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? — нахмурился дедушка.

— А то, что я не собираюсь никуда ехать. Ни в какой Лондон, или куда-то там ещё. Я с этим делом покончил и больше никуда не полезу!

— Не городи чепухи. Знаю, тебе плевать на то, что будет с тобой, но своей репутацией я рисковать не буду. Ты поедешь и точка.

— Для чего? Чтобы мне в своём вольном пересказе поведали то, что якобы случилось? Потрепали мои старые раны?

— Не тебе в свои восемнадцать говорить мне о старых ранах. Поживёшь с моё, там узнаешь, что это значит. Видите ли, сломался он и в депрессию впал! Сколько раз я от тебя это слышу, позорный мальчишка!

— Отец, не надо так, — робко встряла в разговор Франциска, которую явно огорчало то, что весь приготовленный её руками ужин оставался всё это время не тронут. Ей и самой кусок в горло не лез от витающего в воздухе напряжения.

— С ним по-другому нельзя! — ударил ладонью по столу дед. — Ты ему многое прощала, а я нет. Куда ты подался бы, если бы не я? В той же банде остался, где прозябал чуть ли не два года? Они утянули бы тебя на дно! И что тогда? Сел бы? И не видать тебе ни нормального будущего, ни нормальной семьи. Оставайся мне благодарен, бери, что дают и не перечь тому, кто старше и умнее.

Лицо Франциски побелело. Уютный семейный вечер катился в пропасть со скоростью, кратной её настроению. Однако больше слов она вставлять не осмеливалась, ибо не понаслышке знала, что представляет из себя её отец в плохом настроении.

— Справился в Свайзлаутерне сам. Без тебя. Справлюсь и дальше, — сказал Юлиан и, бросив вилку на стол, выскочил из-за стола и пошёл прочь к лестнице, ведущей наверх, в свою комнату.

Однако невидимая баррикада, выстроенная дедом, заставила его упереться в неё и не позволила пройти дальше.

— Так и знал, — сквозь зубы пробурчал Юлиан, чтобы дед не услышал.

Он знал все излюбленные приёмы деда, но это никогда не помогало избегать их.

— Меня твои принципы не волнуют, — произнёс сеньор Раньери. — А вот Сорвенгер должен пойти на эшафот, или, в худшем случае, сесть на несколько пожизненных. И твоё слово будет на суде едва ли не самым значимым. Поэтому у тебя нет выбора.

В любом другом случае Юлиана так заинтересовала бы поездка в Англию, в которой он никогда не был, что он уже сейчас собирал бы чемоданы. Но не сейчас, когда хотелось просто-напросто спокойной жизни и никакого выхода в свет. Тем более в такую даль, к куче незнакомых дядек в чёрных смокингах и не менее строгих пальто.

— Уедем завтра утром, — сухо произнёс сеньор Раньери и положил кусок сочной утки в рот. — И не вздумай выкинуть какую-то свою штучку вроде побега. Смело заверяю тебя — ничего не получится.

Хуже всего было то, что Юлиан снова прогнулся под дедом. В который раз.

Конечно, спалось Юлиану очень плохо. Он даже не был уверен, сомкнул ли глаза хоть на минуту перед тем, как с первыми лучами солнца в его дверь раздался громкий стук и ворвался дед, уже полностью одетый и готовый к путешествию.

Юлиан очень надеялся на то, что это сон, но дед, одетый в длинное и строгое клетчатое пальто, дополненное шляпой, из-под которой виднелись седые кудри, и держащий в руке железную трость, всем своим взглядом показывал, что это не так.

Юлиан был готов отказаться от завтрака, потому что кусок в горло совершенно не лез. Однако, сдавшись перед уговорами матери, всё же нашёл силы запихать в себя пару бутербродов. На большее его не хватило. К сожалению или к радости, сказать однозначно он не мог.

К семи утра они уже выехали на такси к вокзалу Грунндебайтена, откуда в восемь часов отправлялся экспресс до Парижа и, заказав билеты бизнес-класса, отправились в добрый (или не очень) путь.

Рельсы зашумели, и со скоростью ветра поезд отправился в неизведанную и таинственную для Юлиана даль.

Пейзажи зимней Европы мелькали за окном, меняясь чуть ли не со скоростью света, и Юлиан готов был погрузиться в них полностью, совершенно игнорируя существование сидящего напротив него деда, который попеременно то ел, то читал газету, то пил бренди.

Неплохо было бы соорудить занавес, отделивший Юлиана от стреляющих раз за разом в него глаз сеньора Джампаоло Раньери, но, скорее всего, своим взглядом прозорливый дед просверлил бы в нём дырку и всё так же продолжал бы смотреть на своего непутёвого внука.

Поочерёдно миновав Прагу, Мюнхен, Штутгарт, Франкфурт и Люксембург, дед наконец-то не выдержал и начал разговор:

— Ты так и будешь молчать? — спросил он.

Юлиан ответил не сразу, потому что всматривался в обильно идущий за окном снегопад, который почти полностью поглотил юношу.

— О чём мне говорить с тобой?

Деду явно не понравился ответ внука, потому что его лицо приобрело ещё более туманные краски.

— Мы не виделись с лета, а ты так и нашёл, что сказать родному деду?

— Только не надо играть со мной в силу родственных чувств. Что, к примеру, я должен тебе сказать?

— Не придумал слов извинений за свой бестактный побег? Или хотя бы слов сожаления? — дед нахмурил брови.

— Мне не за что извиняться, — сухо ответил Юлиан и снова уставился окошко.

— И всё? Не за что? Ты так отчитываешься за предательство семьи?

— Предательство? Я-то думал, что ты, напротив, будешь благодарен мне за то, что я освободил тебя от обузы в виде себя.

— Семья — это не обуза, — сказал дед явно заготовленную заранее фразу. — Семья — это всё, что у нас есть. Я уже восемнадцать лет пытаюсь донести тебя смысл того, что самое главное и, не побоюсь сказать, единственное, что имеет хоть какое-то значение — это семья.

Юлиану казалось, что дед читает отрывок из какой-то книги, ибо очень складно и красиво он всё это говорил. Однако повернуться и проверить, так ли это, желания не было никакого.

— Когда-то ты поймёшь, что это правда, Юлиан. Не сейчас, я знаю это но, не хотелось бы, чтобы это наступило слишком поздно. Не настолько поздно, как случилось у меня. Нас и так мало — только я, ты и Франциска, и мы должны цепляться друг за друга. Ибо это всё, что у нас есть.

Юлиан стиснул зубы, ибо он не хотел слушать эти бессмысленные лекции.

— Я всё это время хотел сказать тебе кое-что, — осмелился Юлиан и повернулся к деду, чтобы был возможность смотреть в его глаза, произнося эти слова. — Когда я жил в Свайзлаутерне, у меня наконец-то появилась настоящая семья. И ей была Ривальда Скуэйн.

Сеньор Раньери не сразу осознал смысл слов внука, однако Юлиан рассчитывал, что его реакция будет куда хуже.

— Ты не понимаешь, что говоришь, Юлиан, — отмахнулся дед. — Чем таким она запудрила твои мозги? Почему ты поклоняешься ей, как иконе?

— Она многому меня научила. Она показала мне дорогу в жизнь и изменила меня. Я стал взрослее. Я научился побеждать и научился с честью проигрывать. А что дал мне ты?

— Я пытался научить тебя осознавать важность семьи!

— Я бы понял это, но только если бы ты мне не внушал это раз за разом! Меня начинает тошнить от слова «семья». От какого-то невидимого долга друг другу… Рад теперь, что её с нами не стало? Снова можешь держать меня в клетке и при себе…

Сеньор Раньери опрокинул бокал бренди залпом. Юлиан не знал, какие чувства сейчас испытывает дед, но сейчас наблюдал один из тех редких случаев, когда в его глаза прокралась грусть.

Юлиан понимал, чем эта грусть была вызвана, но извиняться не собирался, ибо своей неправоты и близко не осознавал.

— О какой клетке ты говоришь? — спросил сеньор Раньери.

— О той, в которой я находился до осени. И той, в которой нахожусь сейчас.

— Свободы захотелось, дорогой внук? Хочешь ступить по намеченной дорожке своего отца? Того, который в поисках свободы бежал из дома, делал, что хотел и погиб в двадцать три года?

— Не смей так говорить о моём отце! — воскликнул Юлиан.- Ты не знал его и не знал, что он сделал!

— Поверь мне, я знал его куда лучше, чем ты, несмотря на то, что и впрямь ненавидел его и старался избегать с ним встреч. Худшее, что я мог пожелать своей дочери и, надо сказать, ожидания он оправдал. Полез на рожон, чтобы преставиться, когда тебе и трёх лет не было. Оставить Франциску и тебя одних! Это называется настоящим предательством семьи!

Внутри Юлиана проснулся долгое время дремавший демон, которого он боялся больше всего. Сейчас у него было только два пожелания — либо выпрыгнуть в окно самому, либо, что было более предпочтительно, выкинуть туда деда и раз и навсегда избавиться от той проблемы.

— В «Алой Завесе» моего отца почитают за героя и не напрасно!

— Ты пропитан духом бунтарства не меньше, чем он, и закончишь так же, если я не помогу тебе…

— Мне не нужна твоя помощь! Я со всем справлюсь сам! И я буду рад пойти по стопам своего отца и ещё раз, пусть и ценой своей жизни, спасти Союз от террористической группировки Молтембера…

— Мы бы справились с ними и без него! — скорчил презрительное лицо дед. — У нас было больше людей, больше финансов и атакующего потенциала. Не говоря уже о харизматичности их лидеров и наших…

— Ты сам-то в той войне участие принимал? Сидел в своём поместье и попивал вино, пока другие умирают за тебя! Так ведь всё было, да? Мой отец сорвался, чтобы не оставаться в стороне от всего этого кошмара, чтобы не узнавать все новости только из газет и светских приёмов, чтобы иметь возможность самому повлиять на ход войны…

— Я помогал Союзу финансированием, пока кто-то исполнял роль пушечного мяса.

— Никому не нужны твои деньги! Победы приносят не деньги, а настоящие герои, которым чистое небо над головой важнее кейса с бумагами…

— Как заговорил… Создается ощущение, что хоть что-то понимаешь в этой жизни. По факту же — не понимаешь совершенно ничего. Такие, как ты, как правило, умирают первыми. Неудачники, которых ты гордо именуешь героями, не выигрывают войны. Прямо говоря, неудачники никогда не побеждают вообще.

— Ты прикрываешь этими словами свою трусость! — не унимался Юлиан. — Пока люди, а в том числе и мой отец, умирали на войне, ты отсиживался в Италии, на юге, докуда война не дошла…

— Ты смеешь обвинять меня в трусости? — понизил тон сеньор Раньери. — Я обладаю банками во Флоренции, Генуе и Палермо. И то, что война те места не затронула — в том числе и моя заслуга, ибо финансирование…

— Ты снова говоришь про деньги! Трус…

Юлиан не смог договорить, потому что неожиданно начал задыхаться. Чем сильнее дед сжимал стакан с бренди, тем больнее сдавливалось несчастное горло Юлиана. Пока он не понял, что дышать уже нечем.

Дед редко пускал в ход невербальное колдовство, но тех редких случаев Юлиан боялся ещё с самого раннего детства, и сейчас кошмар вернулся.

Не дав внуку умереть, сеньор Раньери отпустил стакан и позволил Юлиану жадно вдохнуть снова появившийся драгоценный воздух.

— Не смей обвинять меня в трусости, — тихо и сурово произнёс дед, словно намекая, что это последняя фраза от него на сегодня.

Продышавшись, Юлиан снова не нашел, что ответить. Тело его переполняла жажда к бунтарству и стремлению идти наперекор всему. На какое-то время ему даже показалось, что столь затянувшаяся депрессия отошла на второй план.

— Ты никогда не ценил заботы в свой адрес, — нарушил молчание сеньор Джампаоло. — Юнец с подростковым максимализмом, разбавленным комплексом бога. Сразу после возвращения в Грунндебайтен я подключу все свои связи, чтобы определить тебя в такое место, где из тебя смогут сделать человека.

— Отправишь меня работать? — с долей иронии процедил Юлиан.

— Может быть да, может быть нет. В любом случае, для тебя это будет сюрпризом.

Юлиан всячески пытался пропускать полученную информацию мимо ушей, но, складывалось ощущения, что слова из уст деда насильно капали в его уши.

— Я спать хочу, — сказал Юлиан, хотя спать ему совершенно не хотелось.

Сеньор Раньери опрокинул стопку бренди, выражая на лице нестерпимую боль, которую принесло ему безразличие Юлиана.

Он не стал препятствовать желанию внука откинуться на полку и закрыть глаза, потому что всё, что он пытался сказать, уже сказал.

Юлиан отвернулся и, едва прикрыв веки, снова увидел ужасающую картину, написанную смертью. Сорвенгер снова вырывал сердце из груди Ривальды Скуэйн, и юноша, ровно так же как и тогда, ничего не мог с этим поделать.

А рельсы всё стучали и стучали, напевая свою монотонную, унылую и безвкусную колыбельную.

Уже ближе к полуночи, совершив пересадку в Париже, а затем и миновав Ла-Манш, дед и внук наконец-то закончили своё путешествие. Они высадились в известном каждой собаке лондонском вокзале «Кингс-Кросс», и Юлиан, до этого даже не представлявший себе как он выглядит, сразу понял, где он.

Уже возле выхода из здания их поджидал чёрный «Бентли», из которого, едва парочке стоило появиться на виду, выскочил высокий и худой джентльмен лет сорока, одетый в строгое клетчатое пальто и такую же шляпу, которая явно была не по погоде.

— Сеньор Раньери! — радостно воскликнул джентльмен, протянув деду руку.

У этого человека был слишком длинный нос (в прямом смысле), а такие личности уже на подсознательном уровне никогда не вызывали у Юлиана доверия.

— Прости, что так поздно, — извинился сеньор Раньери, как только отпустил руку встречающего. — Рейс в Париже немного задержался.

— Ничего страшного, сеньор Раньери, ничего страшного. А это, должно быть, мистер Юлиан Мерлин? — поинтересовался джентльмен, нагло уставившись на юношу.

Вопрос был, скорее, риторический.

— Да, это мой внук, — подтвердил сеньор Раньери. — Он не в особом расположении духа, да и сам по себе не очень разговорчив, так что нет смысла пытаться поговорить с ним.

Как точно было подмечено. Признаться, Юлиан был бы очень признателен, если бы с ним и впрямь никто не разговаривал, но джентльмена в шляпе было не остановить.

— Очень приятно познакомиться, мистер Мерлин! — протянул ему руку джентльмен. — Меня зовут Гарри Уинслоу, я представляю интересы сеньора Раньери в Лондоне.

«А ещё сеньор Раньери главный источник твоих доходов» — подумал Юлиан, пожимая руку своему новому знакомому. «Наверное, поэтому ты столь усиленно…».

Вслух он этого говорить не стал, и не стоит лишний раз объяснять, почему.

— Как вам Лондон? — поинтересовался Уинслоу у Юлиана.

— Довольно мерзко, — сказал юноша, сам не поняв, говорит он это серьезно или нет.

Дед окинул его презрительным взглядом, да и сам Уинслоу явно ожидал другого ответа.

Зависнув на пару секунд, джентльмен широко улыбнулся и выпалил:

— Признаться, я и сам не в восторге. Весь Лондон — это десятки оттенков серого, даже, несмотря на то, что сейчас зимняя ночь.

Снегопад, судя по всему, начался ещё с вечера, потому что всё вокруг было покрыто тонким снежным покровом.

Аллеи и дороги были ярко освещены фонарями, но даже так город вдвое уступал по насыщенности красок Свайзлаутерну или тому же Грунндебайтену.

— Я провожу вас до гостиницы, — сказал Уинслоу, любезно открывая заднюю дверь машины для сеньора Раньери и Юлиана. — Номер уже ждёт вас.

Нет смысла рассказывать о том, насколько Юлиану было неприятно провести ещё одну ночь в одних стенах со своим дедом. Оставалось надеяться, что завтра всё закончится и останется пережить лишь обратную дорогу (что, в свою очередь, тоже своеобразное испытание), после чего жизнь наконец-то вернётся в привычное русло.

Радость принесло лишь то, что по приезду дед практически сразу отправился спать, и Юлиан наконец-то получил столь вожделенные минуты одиночества.

Отоспался он в поезде на несколько суток вперёд, поэтому ночью около четырёх часов кряду занимался тем, что листал находившиеся в номере премиум-класса книги, которые помогли ему немного отвлечься.

К сожалению, в стеллаже не было развлекательной или приключенческой литературы, поэтому довольствоваться приходилось бессмысленным перелистыванием наискучнейшей классики, а так же справочниками по истории Союза. Был здесь и путеводитель по самому Лондону с зарисовками его главных достопримечательностей, но как выглядят Тауэр и Биг-Бэн, Юлиан и до этого знал.

Между строк ему удалось наткнуться и на некоторые записи о Молтембере и бушующих около пятнадцати лет назад террористических атаках, но описано всё это было слишком поверхностно и в целом неинтересно.

И ни единого слова о таких людях, как Уильям Монроук, Ривальда Скуэйн, Якоб Сорвенгер и Агнус Иллиций.

Да что они там знают о настоящей войне, на этих страницах истории?

Была идея выкрасть у деда немного бренди, но Юлиан понимал, каким скандалом это обернется с утра, поэтому решил не проверять судьбу на благосклонность.

Во внутреннем кармане жилета Юлиан нашёл письмо от Пенелопы, которое неизменно носил с собой. Для чего? Оно грело ему душу и не давало забывать о том, кто он есть на самом деле?

Тогда почему он до сих пор не решился его прочесть? Что за боязнь останавливала его?

Задав себе несколько вопросов, ни на один из них юноша так и не нашёл ответа.

Он даже начинал немного ненавидеть себя за трусость и нерешимость. Когда, если не сейчас, тот самый момент, чтобы открыть его? Не пора ли возвращаться в привычный ритм жизни и двигаться дальше?

«Нет!» — сказал голос внутри Юлиана, и это был не глас рассудка.

Он неловко запихал его обратно в карман и отправился спать.

Близилось утро, и уже через пару часов дед безо всяких прелюдий разбудит его и заберёт на слушание.

Так оно и случилось. Едва начало светать, громко прозвенел будильник, который услышал не только сеньор Раньери, но и сам Юлиан.

Снова, как и в прошлый раз, он понадеялся, что это сон, но верилось в этот раз в это куда меньше. Судя по всему, Юлиан уже начинал привыкать к тому, что всё теперь идёт не так, как хотелось ему.

Едва он натянул на себя брюки и рубашку, как в дверь постучали и худощавый работник отеля принёс классический английский завтрак — яичницу с беконом, колбаску и чай с молоком.

Сеньор Раньери с видом утончённого итальянского аристократа принялся эстетично и медленно поглощать пищу, тогда как Юлиан принципиально всё это ел вилкой, даже не используя ножа.

— Ты не должен опозорить меня, — сказал дед, недоверчиво глядя на своего внука.

— Я не собираюсь никого позорить, я просто расскажу им то, что видел и всё, — ответил Юлиан.

— Всё это может перерасти в кошмар, и его последствия мне долго придётся разгребать. Подтверди то, что Сорвенгер причастен к тройному убийству, взрыву часов и побегу Агнуса Иллиция, и все будут довольны.

Кусок колбаски застрял у Юлиана в горле. Худо-бедно проглотив его, он заявил:

— У тебя не получится говорить за меня.

— Если надо, я смогу, — медленно проговорил дед, но на Юлиана это не произвело никакого впечатления.

— Ты так же, как и все остальные, не хочешь слышать правду.

— Я знаю правду, и ты подтвердишь её! Якоб Сорвенгер, жадный до власти и амбиций мерзавец, попался в ловушку и ничто не должно помешать ему уйти от правосудия. Молтембер умер пятнадцать лет назад, и он не может быть причастен ко всем этим преступлениям. Ты понимаешь это?

— Да, люди умирают и, как правило, не возвращаются обратно. Но я своими глазами видел его, слышал его голос и да, я присутствовал в момент смерти Ривальды Скуэйн, и это не могло мне показаться…

— Могло, — перебил его сеньор Раньери. — Тебя посчитают сумасшедшим, если ты в присутствии всех сливок общества откроешь рот насчёт всех этих сказок. Это изрядно подпортит мою репутацию, а это мне нужно меньше всего.

— Да плевать я хотел на твою репутацию! — воскликнул Юлиан и бросил вилку на стол.

— Ты заигрался, Юлиан, — бросил ему дед, однако в этот раз в его голосе была слышна не привычная агрессия, а мольба о выполнении просьбы. — Нам всем нелегко из-за напряженной обстановки в семье, но это не повод столь резво рубить с плеча.

Юлиан вышел из стола, не желая слышать эти бредни.

— Я не рублю, — сказал Юлиан, надевая пиджак. — Я лишь хочу сделать как можно лучше для всех. Сорвенгер убил Ривальду, но сделал он это по чужому приказу. Он был лишь пешкой в большой игре. Чтобы победить, нам нужно срубить голову их организации, а не отсекать руки.

— Красиво говоришь. Скуэйн научила тебя таким метафорам? Можешь не отвечать. Я скажу тебе лишь то, что правда, такая, какая она есть, рано или поздно всплывёт наружу. Сейчас же ты можешь лишь усугубить ситуацию.

— Лучше раньше, чем дожидаться новых смертей и ужасов. Жаль, вам не понять этого. Вы думаете только о своих кошельках и своей репутации.

Сеньор Раньери как раз собирался засунуть кусок бекона себе в рот, но, услышав новые обвинения в своей продажности, остановился.

— Честь семьи, — сухо сказал он.

Это словосочетание уже давно начало выводить Юлиана из себя, потому что никакой нормальной семьи у них и в помине не было.

От продолжения неприятного разговора Юлиана спас очередной стук в дверь.

— Такси уже ожидает вас, мистер, — пробурчал работник отеля и захлопнул за собой дверь.

— Я сеньор, а не мистер, — проворчал дед, после чего поспешно встал из-за стола. — Насколько же предусмотрителен и услужлив Гарри, я просто поражаюсь. Отчего же все не могут быть такими же? — посетовал он.

Конечно, Юлиан понял, что это был камень в его огород, но какого-либо внимания он проявлять не стал, несмотря на то, что фитиль внутри уже загорелся.

Центральный конституционный суд Лондона и всего Сообщества Шмельцера ничем не выделялся на фоне других зданий центра этого города. Классический фасад с застекленными стенами, дизайн в духе самых банальных традиций эпохи Возрождения и безликая, однообразная сухость серых камней. Таких же серых, как и сам Лондон.

Консьерж на входе поклонился сеньору Раньери словно какому-то лорду и кинул многозначительный взгляд в сторону Юлиана, предварительно сунув в руки деда какую-то жёлтую бумажку, вероятно, являющуюся чем-то вроде пропуска в это место.

Здание суда вряд ли когда-то пустовало, но в этот особенный день там было не протолкнуться. Куча джентльменов в однообразных чёрных костюмах и шляпах, и чуть меньшая компания всё столь же однообразно одетых дам сновали туда-сюда, отвешивая приветствия сеньору Раньери. Имело ли какой то смысл их нахождение здесь? Юлиан не мог представить.

Здесь было настолько серо, безлико и однообразно, что Юлиану хотелось едва ли не вздёрнуться, лишь бы закончить всё это побыстрее. Хуже всего в своей жизни он относился к такой скуке и полнейшему отсутствию красок. Он лучше бы был беглым преступником вроде почившего Агнуса Иллиция, чем когда-то устроился на похожую работу.

— Очень рад вас видеть, сеньор Раньери, — прервал размышления Юлиана один знакомый голос.

Дед остановился, уперевшись глазами в Стюарта Тёрнера.

— О да, взаимно, — произнёс он. — Мистер… Свон?

— Тёрнер, — поправил его тот.

— Сердечно прошу простить меня. Я многое слышал о вас, но вот лично видеться нам доселе не приходилось.

— Всё бывает впервые, — улыбнулся Тёрнер. — Заседание вот-вот начнётся, вы как раз едва не опоздали. — Стюарт сделал долгую паузу, прежде чем обратился к самому Юлиану: — Вас я тоже очень рад видеть, герр Мерлин. Я пытался убедить судей не вызывать вас сюда, но они были непоколебимы.

— Не стоит, — вмешался сеньор Раньери. — Ведь он у нас уже взрослый мальчик.

Юлиан предпочёл не отвечать ни тому, ни другому.

В зале заседания было безумно душно. Мало того, что здесь собрались представители всех одиннадцати коммун Союза Шмельцера в общем количестве не менее чем двух сотен человек, так ещё здесь было до того тесно, что это место более походило на суд Свайзлаутерна, если не Грунндебайтена.

Трибуны расположились здесь двумя полуокружностями — чем трибуна была дальше, тем выше она находилось. Промеж этих полуокружностей, противоположно входу, располагалась трибуна для трёх судей, главой которых былл бородатый и седой старик, то и дело хлюпающий носом и водивший своей нижней челюстью то вправо, то влево.

Юлиану досталось место справа, на самом первом ряду.

— Препочтенный Бенджамин Ноттингемский, кавалер ордена Пульмана и почётный рыцарь бывшей Британской Империи, — прокомментировал сеньор Раньери. — Руководит слушаниями уже более сорока лет, и никто прежде не подозревал его в предвзятости.

Выглядел этот Бенджамин так, словно руководит слушаниями лет сто, не меньше.

Лишь спустя пару десятков минут непрекращающегося шума несколько верзил затащили в зал огромную клетку с толстенными чугунными решётками, сквозь которые Юлиан наконец увидел того, ради кого здесь все собрались.

Некогда аккуратно зачёсанные назад волосы Якоба Сорвенгерра стали куда длиннее, растрепаннее и грязнее, аккуратно выбритый подбородок оброс длинной и густой бородой, а взгляд из строгого, но справедливого стал схож со взглядом настоящего безумца.

— Добро пожаловать, герр Сорвенгер, — ухмыльнулся сеньор Раньери.

Юлиан на секунду перекинул взгляд на деда, но тут же бросил его обратно на узника. Узника, повинного в смерти Ривальды Скуэйн.

Бенджамин Ноттингемский немощно, но уверенно стукнул своим молотком, и гам наконец-то затих.

— Всем встать, — возвестил он. — Суд идёт.

Зал мгновенно поднялся, затем так же единовременно опустился на свои места.

— На сегодняшнем слушании рассматривается дело Якоба Вольфа Сорвенгера, обвиняемого в террористическом акте на территории Свайзлаутерна, повлекшего за собой гибель Ривальды Скуэйн и Яна Поборского, а так же в тройном убийстве Люция Карнигана, Ровены Спаркс и Грао Дюкса.

Судья немного прокашлялся, после чего перелистнул страницу дела.

— На основании Кодекса Шмельцера герр Якоб Сорвенгер может считаться особо опасным преступником в случае, если его вина будет доказана. В качестве защитника подозреваемого выступает фрау Хлоя Гесснер, в качестве обвинителей представители всех одиннадцати коммун Союза Шмельцера.

— Нечестно — одна против одиннадцати, — перебил судью из своей клетки Якоб Сорвенгерр, после чего получил немедленный разряд тока прямо из прутьев решетки, за которые держался.

Хлоя Гесснер представляла из себя довольно молодую и милую девушку с невысоким ростом, яркими зелёными глазами и чёрными волосами, убранными назад в тугой пучок. Она был немного похожа на Сорвенгерра, и, не будь тот бездетен, Юлиан спокойно посчитал бы её за его дочь.

Главный судья, очевидно, не обратил на это никакого внимания, поэтому без доли смущения продолжил:

— Господа Стюарт Тёрнер и Лиам Тейлор, представляющие на сем слушании Свайзлаутерн и всю Немецкую Коммуну, предоставили нам необходимые и неоспоримые доказательства вины подсудимого.

Эти господа мгновенно привстали, и у Юлиана кольнуло что-то в сердце, когда он увидел мистера Тейлора. Как же он раньше мог его не заметить? Единственного человека, после Ривальды и Уэствуда, кто более-менее хорошо к нему относился. Он непременно найдёт Тейлора после того, как слушание закончится, и поздоровается с ним, если к тому времени его настроение не испортится окончательно.

— Сегодня же мы собрались здесь, чтобы выслушать слова последнего свидетеля по этому делу и вынести окончательный приговор, — сухо произнёс судья, и у Юлиана снова легонько кольнуло в сердце, потому что речь шла про него.

Сотни взглядов мгновенно переметнулись в его сторону, и Юлиана охватила паранойя. Следовало что-то сделать, но он понятия не имел, что.

— Герр Юлиан Андерс Мерлин, встаньте.

Прежде чем Юлиан успел что-то сообразить, сеньор Раньери ткнул его тростью в бок и тот непроизвольно вскочил.

— Да, господин судья, — сказал он, не поднимая головы.

— Пройдите к трибуне, — вежливо попросил Бенджамин Ноттингемский.

Стараясь игнорировать все взгляды, идущие в его сторону, он медленно приблизился к трибуне, что была в непосредственной близости от самого Сорвенгерра. Теперь он ощущал на себе и его навязчивый взгляд, а он был куда острее сотен других, вместе взятых.

— Согласно показаниям других свидетелей, вы тоже находились на крыше часовой башни в ту роковую ночь, — сказал судья.

Юлиан ничего не ответил, и в воздухе повисло жуткое ощущение всеобщей неловкости.

Выждав паузу и поняв, что Юлиан её так и не нарушит, Бенджамин Ноттингемский взял управление ситуацией в свои руки:

— Так что же произошло там?

Молчать дальше было уже нельзя, и Юлиан, на пару сантиметров приподняв подбородок, но все ещё не рискнув встретиться взглядами с судьёй, начал говорить:

— В ту ночь на той самой крыше погибли люди. Одной из них была Ривальда Скуэйн, а вторым Ян Поборский, но я его не знал.

— Якоб Сорвенгер убил их? — спросил судья, и весь зал замер в ожидании ответа.

Скажи сейчас Юлиан «да», и всё бы закончилось. Абсолютно всех устроил бы такой ответ, и Юлиан отправился бы в Грунндебайтен, а Сорвенгерр на эшафот. Но что-то помешало произнести ложь, пусть та и не сильно отличалась от правды.

— Якоб Сорвенгерр активно способствовал этим убийствам, — сказал Юлиан. — И сердце из груди Ривальды Скуэйн вырвал он. Но приказ был отдан графом Акруром Молтембером.

Он услышал громкий вздох, который, казалось бы, одновременно издал весь зал.

— Акрур Эодред Молтембер погиб почти пятнадцать лет назад, — парировал судья. — Все это знают. Значит ли это, что вы подвергаете сомнению правдивость источников, сообщивших о его смерти?

— Не подвергаю, господин судья. Вполне возможно, что Молтемберу удалось убедить всех в этом, но я видел своими глазами то, что видел.

— Ян Поборский поразительно похож на Акрура Молтембера, — сообщил судья. — Вы вполне могли принять именно его за почившего злодея.

— И уже потом вследствие пережитого шока ваш мозг додумал историю в виде самого ужасающего варианта, — неожиданно вставила своё слово Хлоя Гесснер, и весь зал буквально опешил от её небывалой дерзости.

Однако, вопреки всем ожиданиям, судья не сделал ей никакого замечания, а лишь дополнил её слова:

— Не столь категорично, фрау Гесснер, но доля логики в ваших словах имеется. В стрессовых ситуациях наш мозг составляет просто невероятные картины событий, лишь бы оградить себя от ужасающих воспоминаний.

— По-вашему, я сумасшедший? — обратился Юлиан не то к судье, не то к защитнице Сорвенгера. — В ясном состоянии ума я сообщаю, что в 1996 году Молтембер не погиб, а отправился в Эрхару, откуда при помощи Сорвенгера практически вернулся, если бы не своевременное вмешательство Ривальды Скуэйн.

— Смею сообщить, господин судья, что не существует ни одного задокументированного доказательства существования Эрхары, кроме ветхих оккультных томов и детских сказок, — вновь влезла в дело фрау Гесснер, и на этот раз уже никто не удивился.

Юлиан понял, что начал болтать лишнее, и уже было пожалел, что вообще решился на этот рассказ, но отступать назад уже было бессмысленно.

— И всё же, — сказал судья, прикусив губу, — мне бы очень хотелось выслушать рассказ герра Мерлина полностью. Вы же готовы? — обратился он к Юлиану, и у того затряслась нижняя губа.

— Да, я готов, — собрал волю в кулак Юлиан и начал: — Почти пятнадцать лет назад Молтембер был побеждён, однако по каким-то причинам был не убит, а отправлен в Поднебесную Эрхару. Для того, чтобы заключить договор, требовалось семь человек. Я не смогу сейчас вспомнить имена всех семерых, но в списке однозначно присутствовали Люций Карниган, Грао Дюкс, Ровена Спаркс и… И Ривальда Скуэйн.

— Что были убиты в течение пары месяцев?

Неизвестно, являлось ли следствием хорошего такта перебивать свидетеля по ходу его показаний, но судья последовал примеру Хлои Гесснер и сделал ровно то же самое.

— Именно так, — кивнул головой Юлиан. — Их смерть была нужна для того, чтобы расторгнуть договор и вырваться наружу.

— Полагаю, остальные трое тоже были убиты?

— Да, они умерли гораздо раньше по разным причинам. Якоб Сорвенгер ещё с момента войны являлся последователем Молтембера и вместе с Яном Поборским и Агнусом Иллицием все эти годы вынашивал план по вызволению своего господина из Эрхары. Благодаря Агнусу Иллицию им удалось найти Роковые Часы, которые могут убивать на расстоянии ровно в назначенный час.

Бенджамин Ноттингемский поднял вверх указательный палец, приказывая тем самым Юлиану остановиться, после чего вытащил из-за стола серебряные карманные часы на толстой цепочке.

— Вы про них? — спросил он.

— Да, только сейчас это просто безделушка, не имеющая никакой мощи.

— Нам удалось установить, что убийства Спаркс, Карнигана и Дюкса были совершены и впрямь при помощи этих часов. Знаете, это наичернейшая магия из всех возможных, корни которой уходят глубоко в историю. Но не дальше изобретения самого механизма часов, — дополнил судья и убрал часы обратно. — Когда-то подобные артефакты повсеместно уничтожались, и мы думали, что с этим навсегда покончено, однако теперь мы знаем, что у тёмных искусств ещё остались последователи.

В этот момент в разговор снова вмешалась бравая защитница Сорвенгера Хлоя Гесснер:

— Правильно ли я понимаю, герр Мерлин, что все семеро на данный момент мертвы? Отчего же тогда наш великий и ужасный Молтембер не вернулся и границы Союза Шмельцера всё ещё в безопасности?

— Его якорем на земле оставалась Ривальда Скуйэн, — ответил Юлиан, несмотря на то, что понимал, что весь зал его считает тем ещё чудаком. — Он оставил в ней часть свой души, и именно это позволяло ему контактировать со своими союзниками. Убив её, он оборвал эту связь и теперь оказался отрезан от реальности навсегда.

Юлиан бросил взгляд на сидящего неподалёку сеньора Раньери и увидел его ужасный, просто вопиюще ужасный взгляд. Именно так выглядят люди, готовые убить. Уж кому, если не Юлиану, знать это?

— Выходит, он устроил ловушку самому же себе? — спросил судья.

— Сам об этом и не подозревая.

Судья, Юлиан и Хлоя Гесснер молчали, обдумывая, кому же из них сделать первый шаг. В то же время присутствующие в зале ждать ничего не хотели и потому активно перешёптывались между собой.

— Это очень грамотно разработанная версия, герр Мерлин, — сказала фрау Гесснер. — Уверена, что в самых популярных нынче книжках злодеи возвращаются именно так. Однако я не могу понять — по чьему слушанию мы здесь находимся? Уже ставшего полумифическим Молтембера или же Якоба Сорвенгера, который начинает скучать? Считаете ли вы его виновным?

— Да, считаю, — ответил Юлиан. — Считаю виновным более, чем кто либо. Ибо если бы не он, Молтембер ни за что не смог бы найти часы и тем более распоряжаться ими.

Судья замолчал, явно придумывая новые каверзные вопросы. Можно сказать, что тем же самым занималась и фрау Гёсснер, однако она, ко всему прочему, ещё и ожидала новую почву для дискуссий.

— Тогда как вы прокомментируете взрыв часов? К чему всё это было, и кто в этом виновен? — созрели наконец-то вопросы у судьи.

Юлиан сомневался, стоит ли рассказывать или нет. Он ощущал, как весь зал смотрел на него как на чудака, и более всего на свете желал прямо сейчас сбежать отсюда и никогда не возвращаться. Провернуть, так сказать трюк, который исполнил почти полгода назад, бежав из усадьбы своего деда.

Однако люди должны знать правду. И если не сейчас, то потом они всё равно в неё поверят.

— Разрушив договор семерых, Молтембер планировал и сам заключить договор с Эрхарой, — начал Юлиан. — Ему были нужны рыцари Эрхары, заточённые туда много сотен лет назад. С их помощью он хотел усилить свою армию и после возвращения нанести сокрушительный удар. Хозяева Эрхары запросили взамен новые души. Сто тысяч душ.

— Но вы говорили обо всём населении Свайзлаутерна, а это триста тысяч — усмехнулась Хлоя Гёсснер.

— Достаточно было и ста тысяч, — ответил Юлиан и продолжил. — Убить их всех при помощи карманных часов Молтембер не смог бы. Вернее, смог бы, но на это ушло бы много времени, а ждать он не хотел. Поэтому он переместил мощь карманных часов в Центральные Часы города, а это позволяло уничтожить всех, кого он хотел, единым разом.

— Но разве это так работает? — спросила Хлоя Гесснер, вновь не дожидаясь окончания монолога Юлиана. — Какая разница, какого размера часы, если сила в них одна и та же?

— Если бы это было так, Молтембер знал бы об этом. Всё, что я сейчас говорю, я слышал от него самого, и не мне судить, правда это или нет. Суть в том, что часы убивают ровно в полночь, но полночь они так и не пробили, потому что за секунду до этого пошли в другую сторону и взорвались. Наличие взрыва вы тоже будете отрицать? — обратился Юлиан то ли к судье, то ли к Фрау Гесснер, то ли ко всему залу, то ли вообще к самому себе.

Он ощущал себя вруном и фантазёром, потому что ему однозначно никто не верил. Если бы они пригласили на слушание ещё и Пенелопу Лютнер — человека, который тоже присутствовал в ту роковую ночь на крыше часов и знал ровно то же самое, что и Юлиан, всё могло бы быть иначе. Два голоса смогли бы достучаться до них, но этого не было. Словно нарочно никто не хотел в это верить, потому никто и не позвал второго свидетеля, чтобы он не портил им нарисованную ими же картинку. А уж Пенелопе хватило бы смелости сказать правду, как и самому Юлиану. В своей красавице он был более чем уверен.

— Кто же заложил взрывчатку? — спросила Хлоя Гесснер, словно наконец-то нашла несостыковку в деле и теперь сможет давить на неё до победного конца.

К несчастью, на это и впрямь ответить было нечего.

— Полагаю, это был тоже план миссис Скуэйн, — сказал он. — Однако, я не знаю точно.

— Выходит, вы посмертно обвиняете её в преступлении? — спросила настырная защитница.

— Она спасла нас всех. Треть жителей целого города, сто тысяч невинных людей. Разве какое-то сооружение дороже человеческих жизней?

— Довольно, — прервал его судья. — Довольно, герр Мерлин. Мы достаточно наслушались от вас на сегодня, теперь же позвольте нам отдохнуть и перейти к более насущему.

Всё, как Юлиан и думал. Он ни до кого не достучался.

Хлоя Гесснер и вовсе смотрела на него как на сумасшедшего. Якоб Сорвенгер ухмылялся, чем напомнил ему погибшего Агнуса Иллиция. Разве что, всему этому великолепию недоставало пары золотых зубов.

— Можете вернуться на своё место, — проговорил Бенджамин Ноттингемский после недолгой, но очень неловкой паузы.

— Вы не верите мне? — спросил Юлиан.

— Мы примем во внимание ваши показания, — ответил судья, но Юлиан воспринял этот ответ совершенно иначе. — А теперь присядьте.

Юлиан послушно повиновался и направился в сторону деда. Теперь он выглядел словно цепной пёс и приближаться в нему было опасно, но, увы, другого выхода не было.

Однако Раньери промолчал. Не было даже недовольного взгляда в сторону Юлиана. Всё самое интересное он приберёг на потом, и фантазии Юлиана не хватало для того, чтобы представить, что он с ним сделает.

— Якоб Сорвенгер, — обратился судья к подсудимому. — Теперь мне хотелось бы выслушать вас. Каково ваше мнение на этот счёт?

Сорвенгер ещё раз улыбнулся, словно ему была оказана невиданная честь. Перекинувшись взглядами со своей защитницей, Якоб сказал:

— Должен признаться, этот парень чертовски хорош.

Юлиан смутился.

— Ближе к сути, герр Сорвенгер, — сказал судья, взмахнув ладонью. — Вы подтверждаете слова подсудимого?

— О да. Конечно, подтверждаю, господин судья.

— Но в прошлый раз вы подтверждали совершенно другое.

— А в следующий раз подтвержу третье.

Издевается. Якоб Сорвенгер попросту издевается над всеми находящимися здесь. В особенности, над Юлианом.

— Доселе все ваши доводы не складывались в одну картину, — продолжил подсудимый. — Всякий раз оставалось множество пробелов. Но теперь… Теперь этот маленький, не побоюсь того слова, гений, уделал вас всех. Честно говоря, огромное спасибо вам всем за то, что в столь тяжёлый час позволили мне вдоволь повеселиться.

— Что вы хотите этим сказать? — не выдержал судья.

— Что я хочу сказать? Вы всё уже сказали за меня. Единственное моё замечание как самого опасного преступника Союза Шмельтцера заключается в моём глубоком сожалении, что версия Юлиана Мерлина так и не станет официальной. Мне очень жаль, что я сяду всего лишь за тройное убийство и какой-то там акт вандализма. Я всегда мечтал остаться в памяти живущих куда более ярким, но увы…

Казалось, Хлоя Гесснер тоже улыбается, слушая откровения своего нанимателя, либо же с трудом сдерживается.

Что эти двое задумали?

— Вы сказали всё, что хотели? — спросил судья.

— Даже больше. С нетерпением ожидаю приговора.

Бенджамин Ноттингемский пошевелил своими губами, ещё раз прокашлялся, после чего обратился уже ко всем:

— Раз больше нечего сказать, смею удалиться для выяснения решения. Объявляю перерыв.

Он стукнул по столу молотком, после чего зал буквально загудел.

Юлиану стало довольно не по себе от такого шума, и первым делом он, не обращая внимания на деда, поспешно удалился, надеясь скрыться от него в толпе.

Церемониальный зал здания суда располагался на самом верху, вдалеке от всей суеты, и, что удивительно, сейчас абсолютно пустовал. Ни одному зеваке, ожидающему решение судьи, кроме Юлиана, не пришло в голову заглянуть сюда, чему он был несказанно рад.

Во всём просторном помещении только у задней стены было на что посмотреть. А именно на находящиеся в двух застекленных хранилищах череп апостола Петра и легендарный скипетр Адама Шмельцера, при помощи которого он когда-то сплотил под единой властью едва ли не всю Западную Европу. Третье хранилище, в котором должен был находиться Экскалибур, пустовало.

К слову, едва ли не всю стену украшали три огромных полотнища, которые просто не могли уйти из-под взгляда проходящего мимо. С правой стороны располагался флаг Союза Шмельцера — скупой чёрный крест на белоснежном фоне. С левой — герб в виде опять же белого овала с заключённым внутри чёрным ястребом. В центре, вровень между ними, висел огромный портрет отца-основателя, самого Адама Шмельцера.

Он был невероятно идеален. Настолько идеален, что таких людей в реальной жизни Юлиану видеть никогда не доводилось. Мужественный подбородок, невероятной глубины голубые глаза, тонкая шея, аккуратно зачёсанные назад волосы, густые брови и ресницы, насыщенности которых могла бы позавидовать любая городская красотка.

У него были широкие плечи и бравая грудь, облаченные в монотонный серый кардиган с кучей медалей, некоторые из которых не умещались на такой большой груди, потому и накладывались друг на друга.

Всё это пробивало Юлиана на смех, потому что много раз он слышал, что Адам Шмельцер выглядел несколько иначе. Он имел глаза разного размера, потому что один из них не раскрывался до конца, к тому же оба они были не голубыми, а карими, подбородок с огромной ямкой в середине, редкие сальные волосы и щеки, обветренные детской оспой.

Народ любит возводить своих героев в идеал, и в этом их винить сложно. Иначе каким образом можно было доказать величие столь невыдающегося внешне человека?

Задумавшись обо всём этом, Юлиан совершенно не услышал приближающихся к нему сзади шагов.

— Рад наконец вас видеть, — услышал он.

Можно быть спокойным — это всего лишь Лиам Тейлор.

Юлиан тоже был рад его видеть. Пожалуй, он являлся единственным человеком в здании, который его не раздражал.

— Доброго дня, мистер Тейлор, — довольно сухо ответил юноша.

— Что чувствуете, наблюдая за тремя артефактами, олицетворяющими Союз Шмельцера?

— Чувствую, что их всего два, — с ноткой иронии в голосе ответил Юлиан.

Тейлор легонько улыбнулся. Похоже, он стеснялся публично демонстрировать эмоции, потому что пытался сохранить образ серьёзного преподавателя, который, к тому же, являлся представителем целой коммуны на слушании.

— Кем бы ни был похититель Экскалибура, он является настоящим гением. Выкрасть его из одного из самых охраняемых объектов Союза Шмельцера… Исключительно поразительно.

— Эти артефакты действительно сожержат в себе столько силы?

— Не думаю, герр Мерлин. Это всего символы единения. Адам Шмельцер был уверен в их святости, и при жизни был одержим их поисками, но у меня касательно этого другие домыслы. Любопытно знать, что путём геноцида целых народов и пляски на костях младенцев этот человек создал величайшую империю современности, — произнёс мистер Тейлор, встав бок о бок с Юлианом и тоже начав рассматривать грандиозный портрет.

— Историю пишут победители, — ответил юноша, не найдя ничего более внятного.

— Исключительно правильный ответ, герр Мерлин. Главное — не говорить о таких вещах громко.

— Предпочитаю о таких вещах и вовсе молчать, — ответил Юлиан.

Честно говоря, в последнее время он предпочитал молчать абсолютно обо всех вещах.

Но стоило повториться, что сегодняшний день уже стал исключением.

— Мирное небо над головой порой требует отчаянных жертв, — произнёс Лиам Тейлор, мысленно улетая в свои ностальгические времена. — Кому, как не нам, об этом знать?

У Юлиана что-то ёкнуло внутри. Он не видел мистера Тейлора с того самого рокового дня и всё ещё не знал его мнения насчёт всего этого.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Что мне тоже очень жаль её, — ответил Тейлор, и наконец кинул взгляд в сторону Юлиана, который подтверждал то, что эти слова не были лестью. — Перед смертью Ривальда Скуэйн сказала мне одну фразу, которую я не могу забыть. Иногда, для того, чтобы выжить, нужно умереть. Это последнее, что она сказала мне, и я не могу выкинуть этих слов из головы.

Надо же. Юлиан, к своему стыду, даже не помнил последних слов, которые она говорила ему.

— И что вы понимаете под этим?

— Не важно, что понимаю я, — ответил мистер Тейлор. — Важно то, что она сама хотела сказать этим. Человек не умирает до тех пор, пока жива память о нём. Мы не должны предаваться унынию, потому что нам ещё предстоит многое сделать, чтобы её жертва не оставалась напрасной.

— Всё кончено, мистер Тейлор, — сказал Юлиан.

Всё кончено не только для Молтембера, Сорвенгера и Иллиция.

— Пятнадцать лет назад мы тоже говорили, что всё кончено, герр Мерлин. И ровно столько же лет поддерживали эту веру в себе. Однако правда заключается в том, что нельзя ослаблять бдительности ни на секунду, потому что это может погубить нас всех. Вы знаете, кто в своё время потерял бдительность и знаете, что они отдали за это. Знаете же?

— Свои жизни, — ответил Юлиан, и в этот момент в его памяти снова выскочил момент смерти Ривальды.

— Исключительно правильно, герр Мерлин. И мы должны быть благодарны тем, кто помнил. Вернее, той единственной, которая не забывала, что не все вещи в этом мире навсегда. Не бывает извечных замков — ты, я и она удостоверились в этом.

— Всё, что я сейчас услышал от вас, мистер Тейлор, оно… Значит ли оно, мистер Тейлор, что вы верите мне?

Мужчина замолчал и робко поджал губы, словно не осмеливался что-то сказать Юлиану. Он пару раз глубоко вдохнул, потом на секунду закрыл свои чёрные глаза, и наконец нашёл, как схитрить и уйти от ответа:

— Я верю лишь в то, что видел сам. Вы не должны были быть столь храбры и открыты во время своих показаний…

— И вы в ту же самую степь, — беспардонно перебил более старшего визави Юлиан.

— Нет же, вы всё не так поняли. Подобно фразе миссис Скуэйн о смерти, я скажу, что иногда, для того, чтобы сказать правду, нужно соврать. Знаю, звучит немного запутанно, но наши с вами истории никогда не были простыми. Так ведь? Стоило убедить во всём, что вы знаете, своих близких — тех близких, что верят вам и никогда не увидят в вас лгуна. Молва ходила бы из уст в уста до тех пор, пока не стала бы истиной.

В словах Лиама Тейлора была доля правды, но Юлиан всегда предпочитал действовать открыто и напролом, а не пускать в ход хитросплетённые интриги, которые могли бы сделать из него не только лгуна и чудака.

— Знаете ли, поздно уже, — произнёс Юлиан и отвернулся.

— Да, поздно. Но мы ведь всегда можем сделать вид, что ничего не было и забыть об этом.

— Это был позор, мистер Тейлор. Каждый, кто был в зале, сейчас смеётся надо мной за моей же спиной. Я стал новым объектом для шуток и уже завтра попаду во все газеты как первый чудак года. Не такой славы я хотел, далеко не такой.

— Во-первых, ничего ещё не произошло, — попытался успокоить юного друга Лиам Тейлор. — Во-вторых, вообще не советую обращать внимания на злые языки за спиной. Это же не наш уровень, мы выше всего этого. Так ведь?

Юлиан кивнул. Слова были достаточно мотивирующими, но только для кого-нибудь другого. На самого же Юлиана они не произвели ровно никакого эффекта.

— Хуже мне уже не будет, — отмахнулся он.

— Очень зря вы так говорите, — сказал мистер Тейлор. — Вам пора возвращаться в привычное русло жизни. Иными словами — вам пора в Свайзлаутерн.

При упоминании слова «Свайзлаутерн» у Юлиана едва не взорвался мозг.

— Я туда никогда не вернусь, — отрезал он.

— Вы вернётесь и поймёте, что жизнь далеко не закончена. Ох уж, это юношеское бунтарство… Как многое сказано об этом. Мой сын такой же. Да, верно вы не знали, что я воспитываю сына. И воспитываю один, потому что я… Я, если так можно выразиться, вдовец.

— Что? — удивился Юлиан. — Вы потеряли жену?

— Да, её больше нет, поэтому я понимаю ваше горе вдвойне. Но видны ли на мне признаки этой потери? Где я сейчас? Там же, где и вы? Нет, я живу полной жизнью и планирую так жить дальше. Не буду скрывать, Алексия… Моя покойная возлюбленная, то бишь, до сих пор в моём сердце. Но за всю жизнь наши сердца изрежутся глубокими рубцами не один раз и не два. Или вы не готовы к этому?

Если Лиам Тейлор соврал насчёт потери возлюбленной, то это был крайне неудачный ход. Если же сказал правду, то эти слова могли возыметь какую-то силу.

— Да, знаю, мистер Тейлор. Но что я буду делать в этом городе теперь? Так же, как и тогда, окажусь на улице и в первый же день попаду в полицейский участок?

— О, нет. Не забывайте, что вы до сих пор остаётесь студентом Академии Принца Болеслава.

— Что? — искренне удивился Юлиан. — Я ещё не отчислен? Я же не посещал занятий два месяца, да и до этого-то не особо.

— Не стоит беспокоиться об этом. Не забывайте, какой вес имела Ривальда в городе и в академии особенно. Она успела оплатить ваше обучение на все годы вперёд. К тому же, у вас есть один уважаемый друг среди преподавателей, то бишь я, а значит и с сессией проблем не возникнет. Уверяю вас — времени догнать программу и досдать экзамены у вас будет с головой.

Юлиан лишь сделал вид, что задумался, ведь в действительности ему было всё равно. Всё, на что он рассчитывал, давно уже сгорело в чёрном пламени, и более не было никакого смысла танцевать на руинах и пытаться спрятаться под давно разрушенной крышей.

— Хорошо, мистер Тейлор, я подумаю, — неуверенно проговорил Юлиан.

Теперь, когда он якобы дал Лиаму Тейлору какую-то надежду, можно заканчивать этот разговор.

— Надеюсь, это поможет вам принять верное решение, — хитро улыбнулся Тейлор и вытащил кое-что из внутреннего кармана.

Лучше бы он этого не делал, потому что, после того, как Юлиан увидел аметистовый стебль, его сердце стало биться вдвое быстрее. Ведь именно аметистовые стебли покупала каждый день Пенелопа в магазинчике «Прелесть Анны», и именно после их встречи там у молодых людей состоялась первая прогулка.

— Откуда это у вас? — спросил Юлиан, с трудом сохраняя баланс дрожащей нижней губы.

— Кое-кто попросил передать вам, — Лиам Тейлор приблизил руку с цветком к Юлиану и держал до тех пор, пока тот наконец не взял его.

Мерлин робко поднёс его к носу и вдохнул цветочный аромат. Да, именно так всегда пахла Пенелопа — непринуждённо-сладкой свежестью, отдаваемой нотками шоколада и арбузов.

— Свежий, — прошептал Юлиан. — Будто только что сорван с грядки.

— Он и не завянет, покуда в вас ещё присутствует тепло, — ответил Тейлор. — Тепло к тому, кто его подарил вам.

Юлиан попросту не хотел отвечать, потому что перед глазами не переставали мелькать воспоминания тех встреч, объятий и поцелуев. Разочарования, смертей и расставаний.

— Вы намереваетесь купить меня ностальгией? — наконец собрал свою волю в кулак Юлиан по прошествии почти минуты.

Ему хотелось смять этот цветок, выкинуть и растоптать, но человечность и уважение к тому, кто передал его ему, не позволяли этого сделать.

— Я лишь сделал то, о чём меня попросили, — ответил мистер Тейлор.

— Значит, вы виделись с ней?

— Не мог иначе, я её преподаватель естествознания.

— Что она говорила? — накинулся Юлиан с вопросами. — Что говорила обо мне?

— Я надеюсь, что вы сами об этом спросите, герр Мерлин. Кстати, совсем забыл.

Он снова полез в карман, после чего вытащил оттуда железнодорожный билет и протянул Юлиану.

Одной рукой держа цветок, а другой билет, Юлиан раскрыл его. Поезд ехал в Свайзлаутерн. Прямой рейс.

— Это тоже мне? — поинтересовался он.

— Исключительно верно, герр Мерлин. Отбывает сегодня, десятью минутами ранее вашего поезда.

Юлиан помял билет в руках, и уже приготовился было вернуть его.

— Вы зря потратили деньги, — сказал он.

— Ничего не бывает зря. Нет смысла возвращать его мне, потому что никакой пользы он уже не принесёт. Ваше право распоряжаться им как хотите. Можете растоптать его и выкинуть, но я его обратно не приму. А сейчас нам пора отправляться обратно в зал суда. Иначе сеньор Раньери убьёт не только вас, но и меня.

Юлиана никоим образом не удовлетворил этот ответ, но он знал, понимал по выражению лица преподавателя, что ничего от него более не услышит.

Когда Юлиан возвращался в зал заседания, он хотел стать невидимым и неслышимым для всех, потому что не желал испытывать этого позора. Как нельзя кстати сейчас пришёлся бы листок «красного призрака», но откуда ж теперь его взять?

Пройдя по этой позорной тропе, Юлиан наконец-то присел на своё место. Он отчаянно пытался игнорировать взгляды в свою сторону, но они пробивали его тело насквозь сотнями выстрелов и не давали покоя.

— Всем встать, — произнёс Бенджамин Ноттингемский, который вернулся позже всех.

Весь зал, включая Юлиана, поднялся.

— Мы рассмотрели полученные показания сегодня и полученные ранее, — закряхтел судья. — На их основании Якоб Вольф Сорвенгер признан виновным в убийстве Ровены Спаркс, Люция Карнигана и Грао Дюкса, а так же признан виновным в террористическом акте на территории Свайзлаутерна. На основании Кодекса Шмельцера суд приговаривает Якоба Вольфа Сорвенгера к ста годам лишения свободы в исландской тюрьме Хьормурд.

Зал молчал. Не было понятно, устроил ли приговор всех присутствующих, ибо многие ожидали смертной казни.

Однако никто не осмеливался сказать ничего против.

— Надеюсь, что ста лет вам хватит для того, чтобы переосознать произошедшее. Если, конечно, доживёте, — ухмыльнулся судья.

Более всего Юлиана удивило то, что Сорвенгер тоже в ответ улыбнулся. Словно он получил то, что хотел, и в итоге вышел из этой битвы победителем.

Приговор означал то, что никто не вслушался в слова Юлиана. В принципе, это было и ожидаемо, ведь с самого начала его показания произвели на зал исключительно комический эффект, и судью, однозначно, не тронули.

Теперь он никогда в жизни не увидит Сорвенгера, однако он будет жить. Человек, убивший Ривальду Скуэйн, будет жить, и Юлиан будет помнить об этом. Пусть он и будет находиться в самой охраняемой тюрьме Европы, пусть его там будут истязать сколько угодно.

Юлиан хотел крови, но её не получил. И пусть многие тысячу раз скажут, что смерть куда милосерднее пожизненного заключения. Но на примере Молтембера Юлиан знал, что некоторых людей может остановить раз и навсегда только смерть.

— Солнце воссияет, и Халари скоро придёт к нам, — неожиданно сказал Сорвенгер. — Он уже ближе, чем кажется.

Зловещая улыбка была последним, что увидели присутствующие в зале от Сорвенгера. Уже спустя секунду его увели куда-то далеко и надолго. Возможно, навсегда.

Никто не понимал, что значили последние слова Сорвенгера, и лишь сеньор Джампаоло немного смутился. Юлиан заметил это, но дед ни за что не рассказал бы ему ничего об этом.

Когда они залезли в такси, Юлиан приготовился к самому худшему. За все свои ошибки и слова нужно однажды платить и сейчас, скорее всего, настал тот самый момент.

— Ты ослушался меня, — не глядя на внука, произнёс дед.

— Я не обязан выполнять чьи-то приказы, — ответил Юлиан. — И люди должны были знать правду.

Бежать отсюда было некуда, поэтому он очень рисковал.

— Значит, правду? Так ты это называешь? Тебе повезло, сорванец, что тебя приняли за умственно отсталого. А вот мне повезло не очень, потому что теперь все знают, что мой внук страдает идиотизмом.

— Идиотизмом страдают те, кто не слушал меня. То есть — все, — парировал Юлиан и ни капли не пожалел о своих словах.

Умирать, так с песней.

— Стоило отказаться от этого, — проворчал дед. — Знал же, старый дурак, чем всё обернётся, и всё равно пошёл на это.

— Такой вариант устроил бы нас обоих, — ответил Юлиан.

— Не перебивай! Ты итак сегодня открывал свой рот слишком часто и слишком широко. Молтембер, Эрхара, и прочая чушь… Даже Сорвенгер открыто смеялся над тобой.

Услышав эту фамилию, Юлиан вспомнил о последних его словах. Что ещё за Халари и когда он придёт? Обратил ли кто-то на это внимание? И как это, в конце концов, связано с Молтембером?

— И чего ты молчишь? — спросил сеньор Раньери.

— Ты же сам заставил меня молчать.

Юлиан знал, что в таком агрессивном и неуравновешенном состоянии мысли деда порой приходили в беспорядок и он подчас терял свою железную хватку. Что-то подобное случилось и сейчас, а значит, Юлиан расстроил его даже больше, чем ожидал.

— Ты не останешься в Грунндебайтене, — сказал Джампаоло. — Франциске, увы, не хватает духа для того, чтобы уследить за тобой. Я считал, что воспитывал свою дочь правильно, но уж слишком сильным было влияние твоего отца на неё. Допустил промашку и теперь сам возьмусь за дело.

— Это не тебе решать…

— Мне! И только мне, жалкий ты сорванец! Сколько ещё волос выпадет с моей седой головы, прежде, чем ты окончательно сведёшь меня в могилу? Я дал тебе всё, что только можно пожелать. Ты с детства не знал, что такое голод, физический труд и зависть. С детства жил на всём готовеньком и воспринимал это за данность. В то время, как твои ровесники, твои же одноклассники и друзья слюной исходили, когда видели, как я покупаю тебе новую безделушку.

Такие вещи частенько приводили Юлиана в бешенство.

— Мне никогда не были нужны деньги! — крикнул он. — Я прожил в Свайзлаутерне без пенни в кармане, и вернулся живым. Проживу и ещё!

— Естественно! Ни о каких деньгах не может быть и речи! Ведь я понимаю, что именно моё великодушие стало причиной, погубившей тебя. Моя мимолётная слабость. Ведь когда я впервые взял в руки младенца, моего единственного внука, я увидел в нём своего наследника. Свою гордость. Того, кто продолжит моё дело и сделает наш род ещё славнее, чем он был. Теперь же я вижу, что вместе с моей фамилией умерла и моя кровь.

— Кровь? — удивился Юлиан. — Какая ещё кровь? Что за околесицу ты несёшь?

Честно говоря, Юлиану было очень интересно, что по всему этому поводу думает таксист. Ведь интонации сталь настолько громкими, что не разобрать их было просто невозможно. Да, он делал вид, что ничего не происходит и просто вертел рулём, попутно переключая передачи. Он смотрел на дорогу, в зеркало заднего вида, но никак не воспринимал происходящего. Как же Юлиану хотелось, чтобы водитель оказался глухим! В этот момент ему стало очень стыдно за своего деда, потому что сейчас именно он позорил имя своей семьи, но никак не Юлиан.

— Моё имя умрёт вместе со мной, — попытался сделать голос чуть тише сеньор Раньери. — Я лучше оставлю всё своё наследство безмозглому Моргану, нежели тебе. Он, в отличие тебя, хотя бы не скрывает своей простоты и недальновидности.

Дядя Морган являлся двоюродным братом матери Юлиана и едва ли не последним более-менее близким родственником этой четы.

— И исполнишь тем самым мою мечту? — не без доли иронии спросил Юлиан.

— Посмотрим, что ты скажешь к тридцати годам, — ответил дед. — Тогда, когда поймёшь, что у тебя ничего не, и ты никому не нужен. Я просто вожделею услышать твоё сожаление и тогда, уже с небес, посмеяться над ним.

Сеньор Раньери перешёл в слишком жёсткую стадию. Это окончательно заставило Юлиана поверить в то, что старик потихоньку сходит с ума. Разве можно теперь утверждать, что Юлиан в чём-то не прав?

— Останови такси, — сказал он, насытившись всем этим по горло.

— Чего?

— Останови такси! — крикнул Юлиан. — Водитель, будьте добры…

— Не смей! — перебил его дед, и на этот раз этот приказ относился к таксисту.

Водителя, похоже, слова сеньора Раньери убедили куда больше, потому что его нога ни на дюйм не приблизилась к педали тормоза.

Юлиан послушно откинулся на сиденье.

В этот момент показалось, что дед понял, что немного перегнул палку, поэтому он взял передышку. Вытащив из внутреннего кармана пальто фляжку с бренди, он сделал большой глоток.

— И всё же ты мой внук, — сказал он с сожалением в голосе, но всё ж заметно понизив тон. — Моя последняя надежда, как бы ни было печально это признавать. Поэтому я дам тебе шанс. Последний шанс.

Юлиан замер в ожидании очередной угрозы деда.

— Весной тебе исполнилось восемнадцать лет, — продолжил сеньор Раньери.- А это значит, что ты стал взрослым и сможешь вступить в Гвардию.

— Чего? — удивился Юлиан. Он буквально опешил. — Какая ещё Гвардия?

— Канцлерская Гвардия Союза Шмельцера, она у нас всего одна. Ты же герой? Подражатель своего отца? Поэтому надевай военную форму и иди защищай нашу родину от Молтембера и кого-то там ещё.

Юлиан молчал. Он очень надеялся, что всё это шутка. Очередная пустая угроза, коими он был напичкан с самого детства.

— Ты же знаешь, что у нас не гвардия, а цирк. Ряженые клоуны, сопровождающие канцлеров на всяческие приёмы, — сказал он.

— Это железная дисциплина, — непоколебимо ответил дед. — Именно то, что тебе нужно. Через пару лет вернёшься оттуда другим человеком. Вернёшься мужчиной, и тогда мы снова поговорим с тобой.

Если водитель не хочет останавливаться, то Юлиану придётся выпрыгнуть из автомобиля прямо на ходу. Он больше не мог терпеть всё это, и, тем более, как-то комментировать.

— Ты только зря потратишь время.

До вокзала Кингс-Кросс они добрались минут за двадцать. Несмотря на то, что Лондон был густонаселённым и чрезвычайно оживлённым городом, дорожное движение здесь было организовано на самом высоком уровне, поэтому пробки не беспокоили.

Нужный поезд отбывал через пятнадцать минут, и теперь Юлиана ожидало несколько мучительных часов со своим дедом наедине. И если в другие моменты ещё предоставлялась хоть какая-то возможность избежать его общества, в этот раз Юлиан оказался буквально заперт в клетке.

— Я возьму что-нибудь перекусить, — сообщил сеньор Раньери, когда они находились в зале ожидания.

Диктор объявил, что ожидается отправка рейса «Лондон-Свайзлаутерн».

Последняя пара минут Юлиана наедине с самим собой. Вскоре всё изменится и глупо надеяться на что-то лучшее.

Главное — провести последние минуты как можно приятнее. Юлиан всё ещё ощущал запах аметистовых стеблей, и это помогало ему хоть как-то абстрагироваться от внешнего мира. Защитный механизм, который он научился использовать.

Он сунул руку в карман с целью вытащить вечно свежий цветок, но попутно ощутил шелест бумаги. Это было письмо Пенелопы. То самое, для прочтения которого он так и не нашёл смелости.

Быть может сейчас, когда терять уж нечего?

Робко раскрыв его, он вытащил оттуда жёлтый кусок богемской бумаги. Оценив глазами размер содержимого, Юлиан понял, что Пенелопа не была многословной. И, всё же, важно не количество слов в целом, а количество смысла, вложенного в них.

Он затаил дыхание и принялся читать.

«Юлиану Раньери

От Пенелопы Лютнер

Я ненавижу тебя.

Ненавижу.

Могу повторять эти слова целую вечность, но и это не позволит оценить весь масштаб происходящего в моей душе.

Ты учил меня быть сильной. Учил плевать на чужое мнение. Учил не обращать внимания на созданные кем-то правила и вместо этого создавать свои.

И, в нужный момент, когда всем нам было необходимо единение, ты поступил как трус, подлец и слабак. Ты сломался под напором всего произошедшего. Не смог перенести боль утраты.

Ты не принял во внимание то, что было больно всем нам. Эти месяцы забрали у нас многое, но кому-то что-то дали взамен, а у кого-то они просто оголили истинную сущность.

Ты оказался вторым примером. Человек, которым я восхищалась, попросту не оправдал моих ожиданий.

Я тоже была на той самой крыше. Я тоже видела своими глазами вырванное сердце Ривальды, и, так же, как и ты, я ощущала её боль.

Почему же в отместку за это вырванное сердце ты решил вырвать сердце мне? Не я спровоцировала этот кошмар, но по какой-то причине мне приходится отвечать за него.

Я справилась с этим. Ты — нет.

Поступи же в этот раз как мужчина. Прояви больше мужества, чем изнеженная и глупая девушка, которой ты меня считаешь. Докажи, что в тебе есть стержень, который не ломается. Стержень, который не оплакивает старую жизнь, а создаёт новую.

Всегда останутся те, кому ты не безразличен. Всегда найдётся выход из тупика.

В любой тьме всегда есть луч света. Найди свой, и он выведет тебя наверх.

18.12.2010»

Он слышал её голос в голове, когда читал это. Он ощущал запах аметистов и видел изгибы её губ. И понимал, что она во всём права. Она, восемнадцатилетняя девчонка, за несколько строк сказала куда больше, чем мудрый и проверенный жизнью и временем Джампаоло Раньери.

Такие люди и являются светлыми лучами в тёмном царстве. Порой их свет едва заметен, но он не затухает никогда.

Юлиан услышал, как за окном загудел поезд.

Он оказался перед развилкой двух дорог. Нельзя выбрать обе сразу, но можно выяснить свой приоритет. Оставить всё как есть означало снова погрузиться в депрессию и нравоучения деда. Запереть самого же себя.

Сделать именно то, что ему было нужно буквально пару дней назад.

Или попытаться начать заново. Там, где есть кто-то, кто его ждёт.

В толпе показался сеньор Джампаоло Раньери с пакетом и двумя стаканами кофе. Он всё ещё любит внука, Юлиан это знал.

И именно поэтому должен понять его.

Поезд снова загудел, а это означало, что в запасе осталось не больше трёх минут.

Он не попрощался с дедом, потому что никто его в этом случае не отпустил бы. Он просто вскочил со своей лавочки и, растолкав присутствующих, выскочил на перрон.

Ему нужен был шестнадцатый вагон, а это ближе к концу состава.

Не беда — он только начал трогаться.

Юлиан не знал, с какой скоростью бежал, но наверняка, мировой рекорд в этой дисциплине пал именно в этот момент.

Двери закрывались, но Юлиан смог в них проскочить. Теперь он ощущал себя в безопасности.

Он громко выдохнул, когда его попросили показать билет, после чего заметил улыбающегося Лиама Тейлора.

И, стоит сказать, его взгляд говорил о том, что он знал, что так будет.

2 глава. (Не) нужная ячейка общества.

В такие моменты ощущаешь дежавю и понимаешь, что где-то уже это видел. Смотришь будто бы со стороны на мальчишку, бежавшего несколько месяцев назад из усадьбы сеньора Джампаоло Раньери в другой город.

Тот день многое изменил. Именно тогда родился настоящий Юлиан Мерлин. Он набрался храбрости, мудрости и рассудительности. Но вместе с этим многое и потерял. Пенелопа Лютнер была права, когда писала что-то похожее в своём письме, и он ещё нескоро забудет её слова.

Однако сейчас он не понимал, что же случилось сегодня. Да, он проводил недвусмысленные аналогии с произошедшим ранее, но теперь он не совершает что-то новое, а лишь повторяет свой же трюк из прошлого.

Значит ли это, что сейчас родился самый-самый настоящий Юлиан Мерлин? Ещё более настоящий, чем предыдущий? Или же это просто налёт авантюрности и когда эмоции слягут, он просто поймёт свою ошибку и вернётся домой?

Или же, он как раз сейчас и возвращается домой?

Ривальда Скуэйн смогла бы ответить на все его вопросы. Грао Дюкс смог бы. И даже Молтембер, но никого из них он больше никогда не увидит. Поэтому искать ответы придётся самому.

Много ли времени у Юлиана на это будет? Кто знает. Известно лишь то, что уже через пару дней он вынесет сам себе вердикт, и он станет для него решающим.

Лиам Тейлор был подозрительно позитивен для такого дня. Всю дорогу он пил чай и показывал Юлиану какие-то забавные газетные вырезки. В них не было ни слова ни о Молтембере, ни о Сорвенгере, ни о Ривальде Скуэйн.

Всё это было так в новинку, что Юлиану начинало даже нравиться. Да, он почти ничего не запомнил из этого, но это и не важно. Самым главным будет то, что этот день он забудет ещё очень и очень нескоро. Если вообще когда-то сможет забыть.

— И что же будет дальше, мистер Тейлор? — спросил Юлиан, когда они уже пересекли границы немецкой коммуны.

— Дальше? — удивился его старший товарищ. — Почему вы всегда думаете о каком-то «дальше»? Почему нельзя просто насладиться моментом?

— Я и наслаждаюсь, — ответил Юлиан. — Но ведь скоро мы приедем. Дорога не бесконечна.

— Вся жизнь не бесконечна, герр Мерлин. Но мы зачем-то её живём, к тому же строим планы на будущее. Не парадокс?

— Парадокс, мистер Тейлор. Но, по крайней мере, мне будет, где переспать сегодня?

— Если не найдёте ночлег, то всегда сможете напасть на какого-нибудь бедолагу, и инспектор Глесон с радостью его вам предоставит.

Мистер Тейлор легонько засмеялся, и Юлиан не заметил, что и сам впервые за долгое время улыбнулся.

— Уэствуд? Что с ним сейчас?

Преподаватель потёр несуществующие усы, и, покачав головой, произнёс:

— Для старого волка ничего не меняется. Да, его обвинили в халатности по отношению к своей работе. Он ведь помог сбежать опасному подозреваемому, потом ещё и укрывал его… В другое время за такое он в лучшем случае лишился бы значка, а в худшем сел бы сам. Но…

— Что «но»? — спросил Юлиан.

— Сейчас другие времена. Он восстановлен в должности старшего инспектора. Новый комиссар не против.

«Новый комиссар». Юлиан надеялся, что после увольнения Сорвенгера его место займёт Уэствуд, но этого так и не случилось. Жизнь несправедлива, и порой настоящие герои остаются незамеченными. Равно как и их подвиги.

— Надеюсь, что он всем доволен, — сказал Юлиан.

— Слово «доволен» не про него, — усмехнулся Лиам и перевернул газетный лист. — Много лет знаком с Уэствудом, но никогда его не видел таким. Всё торопится куда-то, думает о работе. О жизни с ним и вовсе не поговорить.

— Но он выручил меня, — дополнил Юлиан.

— Рискнув ради этого всем. За такое орден нужно давать, но, увы, это не про Свайзлаутерн. Я сомневаюсь, что об этом упомянула хоть какая-то газета.

Юлиан вновь представил завтрашние газеты, очерняющие сеньора Джампаоло Раньери и его недалёкого внука.

— А что считают в городе, мистер Тейлор? Что думают по поводу произошедшего?

— Они не думают, — ответил преподаватель. — Или, что более вероятно, пытаются не думать. Для них всё было загадочным, но не выходящим за грани естественного. Версия, озвученная тобой в суде, никогда не станет официальной. Потому что в этом случае им придётся как-то действовать. А город к этому не привык.

— Но что думаете вы?

— О чём? — удивился Лиам Тейлор.

— Что случилось с Молтембером? Я видел, как он пытался выбраться из Эрхары. Вдруг у него вышло? Вдруг он сбежал? Почему никто не допускает такой возможности?

Мистеру Тейлору стало неловко, и он не смог скрыть это от Юлиана.

— Я должен держать нейтралитет, герр Мерлин, — ответил он. — Перед смертью Ривальда настоятельно просила меня присмотреть за вами, поэтому мы должны быть максимально осторожны. Стоит подождать. Увидеть какие-то факты, после чего начать предпринимать какие-то действия. Ведь если граф Акрур сбежал бы, мы об этом узнали бы. Разве я не прав?

Да, мистер Тейлор мог разочаровать Юлиана своей пассивностью, но это не должно было испортить сегодняшний день.

— Вы правы, — согласился Юлиан.

— На данный момент у нас всё хорошо, — прокомментировал Тейлор. — Сорвенгера мы больше не увидим.

— Кстати, о Сорвенгере, — неожиданно вспомнилось Юлиану.

Он не мог выбросить из головы его прощальное предупреждение.

Мистер Тейлор прищурил глаза. Похоже, его что-то насторожило.

— У вас остались какие-то вопросы? — спросил он.

— Всего лишь один вопрос, — сказал Юлиан. — То, что передал нам всем Сорвенгер, уходя. То, что Халари близко, если я правильно расслышал его имя. Вы знаете, что он имел в виду?

За один лишь единственный день Юлиан убедился, что мистер Тейлор очень любит недоговаривать. В этот раз он удостоверился ровно в том же самом.

— Не стоит слушать его, — сказал преподаватель. — Тот взрыв, а потом и заточение повредили его психику. Вы же видели, что он был не здоров. Вы видели его глаза. Они были похожи на глаза здорового человека? Нет, не думаю. Потому…

— Халари, — неожиданно перебил его Юлиан. — Вы когда-то раньше слышали это слово?

Да, мистер Тейлор очень не хотел говорить об этом. Порой именно такие элементы поведения вызывали излишние подозрения, и провоцировали начать ещё глубже копаться в этом.

— Слышал, — ответил Лиам, поняв, что препираться в этом особого смысла не было. — Это из Багумила Дебровски.

— Кого? — удивился Юлиан.

— У Багумила Дебровски была книга «Откровения Меркольта». Художественная книга, около восьмидесяти процентов которой было вымыслом. Лёгкое чтиво для подростков, ничего более. Там описана жизнь молодого Меркольта, который, будучи монахом выдуманной церкви, проповедовал веру в Халари.

— И всё?

— Да, на этом всё. Халари придуман второсортным писателем из восточного Союза, и ничего более. Уверяю вас, ни в одной другой книге вы не встретите этого имени.

Юлиан молчал. Он не верил в то, что знания Лиама Тейлора ограничиваются только этим.

— Тогда почему Сорвенгер произнёс это?

— Цитировал Меркольта. Вернее его выдуманные фразы. Не знаю, для чего, но всё это напоминает помешательство.

Вряд ли такой искушённый человек как Сорвенгер смог проникнуться второсортной, по словам Тейлора, книгой.

— Всё это очень странно, — подытожил Юлиан.

— Не ищите везде скрытых знаков и посланий, герр Мерлин, — сказал Тейлор. — Жизнь куда проще, чем вы думаете. Зачастую, всё что вам кажется необыкновенным, оказывается самым банальным. Вас может ожидать разочарование.

— Хорошо. Я постараюсь не думать об этом.

В скором времени поезд начал замедлять своё движение, и спустя несколько минут полностью остановился. Юлиан протёр запотевшее в окно, и оно открыло ему панораму железнодорожного вокзала Свайзлаутерна.

На перрон падали крупные хлопья пушистого снега. Он едва ли не полностью покрыл неприкрытую голову Юлиана и воротник его пальто, а так же смог проскочить внутрь сквозь шарф. Юлиан ощутил прохладу в районе лопаток.

— Не Лондон, конечно, — посетовал мистер Тейлор. — Но что имеем, тому и рады.

Он отряхнул свой чемодан.

— Здесь в сто раз лучше, чем в мерзком Лондоне, — ответил Юлиан.

Лиам Тейлор улыбнулся и похлопал юношу по плечу.

— Такси ждёт, — сказал он. — Едем в академию.

Юлиан коротко кивнул.

Должен ли он был ощутить чувство ностальгии из-за возвращения в то место, что недавно покинул? Юлиан не знал. Не знал и Тейлор, потому оставалось лишь додумывать самому.

Ностальгию ощущают тогда, когда скучают по каким-то местам, людям или событиям, но не тогда, когда возвращаются. Юлиан же был уверен, что именно ностальгию сейчас он и должен ощущать.

Он отряхнул снежные ботинки и уселся на заднее сиденье старого чёрного автомобиля.

Это не отнять ни у Лондона, ни у Свайзлаутерна — абсолютно все таксисты водили чёрные и неприметные машины, будто другие были под строжайшим запретом.

Всю дорогу до Академии Юлиана преследовали знакомые места. Он наткнулся и на цветочный магазин «Прелести Анны», и на пепелище дома Золецкого, и на злосчастное депо. Каждое из этих мест отправляло его в прошлое и било по самому больному месту.

Повезло, что по пути им не встретились ни особняк Ривальды, ни дом Лютнеров. Юлиан знал, что не выдержал бы и пустил слезу. Увы, он пока не готов к этому.

Такси остановилось, не доезжая до академии.

— Ваша дорога окончена, герр Мерлин, — сообщил спереди мистер Тейлор.

Юлиан думал, что у машины спустило колесо.

— Мы приехали в общежитие вашего факультета, — преподаватель показал пальцем в сторону высокого кирпичного здания. — Дела в академии решим завтра.

Юлиан замялся.

— До свидания, мистер Тейлор?

— Это вопрос?

— Я имел в виду… Я один? Вы не пойдёте со мной?

Юлиан не видел лица Тейлора, но знал, что прямо сейчас он улыбается.

— Мне незачем. Встретимся утром в академии.

Юлиан кивнул и открыл дверь, потому что не хотел лишний раз нервировать задерживающегося водителя.

Он покинул автомобиль — без чемоданов и прочих вещей, имея при себе лишь пальто, ботинки, брюки, шарф, паспорт и несколько фунтов.

Он не так представлял себе переезд с попутным заселением в общежитие. Это всегда было нервным, неспокойным и торопливым. Не как теперь.

Он отправился по вымощенной красным камнем дорожке в сторону общежития. Справа и слева располагалась замёрзшие фонтаны, каменные фигуры драконов, фениксов и лебедей, росли зелёные ели, опавшие осины и вечнозелёные заколдованные омелы.

Здание общежития было высотой в семь этажей. Крыльцо было наполовину закруглённым, столь парадным и длинным, что Юлиан ощущал себя по меньшей мере графом. Резная и тяжёлая дверь светилась зелёным цветом и её невозможно было не найти в темноте.

Юлиан постучал. Дверь открылась не сразу.

Консьерж — низкий старик с ниспадающими с боков остатками седых волос, с жидкой бородой и в круглых очках на десять диоптрий, открыл её.

— Мерлин, — незамедлительно сообщил Юлиан. — Юлиан Андерс Мерлин, первый курс.

Консьерж напряг глаза и попытался всмотреться в лицо гостя. Словно не верил, что это действительно Юлиан Мерлин и пытался прочитать правду в его глазах.

— Герр Мерлин, — буркнул он спустя добрых тридцать секунд. — Да, конечно, был предупреждён о вашем приезде. Простите, не думал, что вы нагрянете так поздно.

Похоже, Лиам Тейлор был более чем уверен в согласии Юлиана на поездку.

Он шагнул внутрь помещения. Внутреннее убранство парадной общежития в стиле эпохи Возрождения в единый миг напомнило Юлиану, что он находится в ретро-городе Свайзлаутерне, а не где-то ещё.

— Вещи можете оставить здесь, — кивнул в сторону своей каморки консьерж. — Утром доставлю вам.

Юлиан осмотрел с себя с головы до ног, давая понять старику, что никаких вещей у него с собой нет.

Консьерж всё понял, и принялся метаться по своей каморке.

— Прошу прощения, — сказал он. — Думаю, вам доставят их завтра. Возьмите ваши ключи.

Он положил связку на стол перед Юлианом. Тот медленно взял в свои руки позолоченный ключ с гравировкой «737».

— Комната семьсот тридцать семь, — пояснил консьерж.

На зазеркаленном изнутри лифте Юлиан поднялся на самый последний этаж общежития. Двери открылись, но никого внутри он не увидел. Что, впрочем, совсем не было удивительным, учитывая столь поздний час.

В нос Юлиана ударил запах домашней и тёплой еды. Он сделал шаг ему навстречу. Невольно он осознал, что давно уже испытывает голод, потому что в последний раз Юлиан и Лиам посещали буфет поезда, когда ещё было светло.

Студенческая часть общежития была под стать и внешнему виду, и парадной. Честно говоря, Юлиан ожидал увидеть совершенно другое, а именно — голые стены, пыль и запах отходов жизнедеятельности. Но, по крайней мере, обёртка у этой конфеты выглядела очень и очень вкусно.

Он прошёл мимо общей кухни, справа от которой находилась большая гостиная, заставленная мягкими креслами и украшенная многочисленными гобеленами и картинами. На потолке, прямо над Юлианом висела огромная люстра с десятком несгорающих свечей, что играли тёплым светом едва ли не по всему коридору.

Следы прошедшего Рождества ещё не исчезли из академии принца Болеслава. И справа, и слева коридор был украшен ёлочными ветвями, оттого запах еды был смешан в равных пропорциях с еловым ароматом.

Так и не встретив ни единой души, Юлиан добрался до конца блока, где и находилась дверь с заветным номером «737».

Он попытался открыть её ключом, однако понял, что это не требуется, потому что дверь была не заперта.

Приоткрыв её, Юлиан сделал неловкий шаг внутрь.

Он не мог сказать точно, какой запах ощутил там, но наиболее стойкую ассоциацию вызвала лаборатория.

Большая комната, которую освещал лишь тусклый огонёк настенной лампы, была заставлена всевозможными банками, склянками и микстурами. Хаотично по всей площади помещения валялись различные книги — приоткрытые и нет, старые и новые, толстые и тонкие.

Над домашней лабораторией хлопотал повёрнутый к Юлиану спиной высокий и худощавый тёмноволосый паренёк.

Не ожидая кого-то увидеть в своей комнате, Юлиан кашлянул в знак привлечения внимания.

Парень обернулся. Судя по всему, занятия микстурами настолько увлекли его, что он полностью забыл про стрижку, потому что его чёрные волосы доставали едва ли не до плеч.

Нос соседа был слегка длиннее, чем следует, равно как и уши торчали больше, чем должны.

— Могу ли я узнать, кто вы? — вежливо спросил Юлиан.

Услышав речь живого человека, парень встрепенулся и подскочил к Юлиану.

— Ты очень вовремя, — сказал он.

Юлиан не нашёл, что ответить.

Сосед открыл ещё дымящуюся микстуру и, поморщившись, залпом выпил.

— Подержи, — протянул он Юлиану колбу и застыл в ожидании результата.

Юлиан держал в руках микстуру и не мог понять, что происходит. Он мог считать Лиама Тейлора кем угодно, но никак не шутником, который мало того, что подселил его к кому-то, а не выделил отдельную комнату, так ещё и сосед оказался пугающим чудаком.

— Зелье? — спросил Юлиан.

Сосед не ответил, ограничившись тем, что поднял вверх указательный палец правой руки. Юлиан ожидал ответа, но не дождался, потому что парень неожиданно закрыл глаза и упал на пол.

Юлиан не заметил, как микстура выскользнула из его руки и разбилась вдребезги. Он буквально подлетел к лежащему телу и принялся бить его по щекам.

— Эй! — кричал он. — Очнись!

Юлиан попытался растолкать его, но попытка была тщетной.

— Не говори, что ты умер, — апатично произнёс он.

Аккуратно положив соседа вверх лицом, он открыл дверь и позвал во весь голос на помощь. Но, судя по всему, все спали и ничего не слышали.

— Вот дела, — сказал Юлиан и присел на пол, упёршись спиной в стену. — Едва успел вернуться в Свайзлаутерн, а тут уже такое…

Он бросил взгляд в сторону парня и отчётливо рассмотрел, как поднимается и опускается его грудь — парень дышал. Приблизившись к соседу вплотную, он понял, что тот всего лишь тихо и сладко спит.

Юлиан подобрал остатки колбы и понюхал их. Пахло каким-то лекарством.

Он мог бы обыскать домашнюю лабораторию и попытаться найти лекарства, но в алхимии он был настолько слаб, насколько это только было возможно.

Оставалось только ждать.

Прошло два часа прежде чем любитель алхимии очнулся. За это время Юлиан успел перенести его хоть и худощавое, но весьма тяжёлое тело на кровать. Уже было часа три, не меньше, но Юлиан и не пытался уснуть, потому что знал, что это невозможно.

Он итак очень плохо спал в последнее время, а теперь, рискуя проснуться в одной комнате с трупом, не смог и вовсе.

Когда сосед открыл глаза, Юлиан облегчённо вздохнул. Похоже, Свайзлаутерн решил пожалеть его и не вовлекать немедленно в злоключения.

— Кто ты? — спросил парень у Юлиана.

Он приподнял тяжёлую голову, но тут же откинул назад. Юлиану были знакомы его чувства, потому что ещё осенью он просыпался в больнице святых Павла и Петра после аварии.

— Я Юлиан Мерлин. Судя по всему, твой новый сосед.

— Быстро же они нашли нового, — усмехнулся парень. — Ты не подумай, Юлиан Мерлин, я не сумасшедший и не пытался покончить с собой. Дело в том, что я чрезмерно увлечён алхимией.

— Я понял, — усмехнулся Юлиан и указал на лабораторию. — Желаешь стать первым, кто создаст философский камень?

— Это невозможно, — отрезал сосед. — Я лично доказал невозможность существования этой субстанции, но увы… Никто не принимает всерьёз эти расчёты.

— Тогда что ты выпил? И главное — зачем?

Парень попытался засмеяться, но смех вышел слишком глухим, отдалённым и сиплым.

— Тестировочный вариант моего нового зелья, — сказал он. — Не буду объяснять его действие, потому что рассчитываю, что вскоре вы увидите всё своими глазами.

— Если часто пить это, можно плохо закончить. Вплоть до летального исхода.

— Прости, но подопытных нет. Хочешь им стать? Плачу хорошо.

Сосед ожидал, что шутка окажется удачной, но Юлиан даже не улыбнулся.

— В деньгах не нуждаюсь, — сказал он.

Было наивно верить, что сосед поверит в это. Потому что ненуждающиеся в деньгах никогда не переезжают в общежитие.

— Я пошутил, — сказал сосед. — Меня зовут Гарет Тейлор, и поздравляю. Теперь моя комната и твоя тоже.

— Тейлор? — встрепенулся Юлиан. — Серьёзно, Тейлор?

— Что не так с моей фамилией?

— Буквально два часа я разошёлся с одним Тейлором. Тебя связывает что-то с Лиамом Тейлором?

Гарет снова попытался изобразить смех, и, в этот раз вышло куда успешнее.

— Совсем немного, — ответил он. — Лиам Тейлор — мой отец.

Юлиан мог бы удивиться, услышав эту новость. Но осознание того, что он находится в Свайзлаутерне — городе, в котором возможно всё, не позволило ему это сделать.

Внешнее сходство Гарета и Лиама ограничивалось только цветом волос и формой подбородка. Всё остальное — глубокие серые глаза, тонкие скулы, слегка растопыренные уши и длинная шея явно достались сыну от матери.

— Тебя удивила эта новость? — спросил Гарет после недолгого молчания. — Ты его студент, да?

— Да, он мой учитель. И, я бы сказал, что друг.

Гарет улыбнулся и приподнялся.

— Не знал, что у отца есть друзья. Можешь подать воды?

Юлиан осмотрел комнату в поисках воды. Задача была очень сложной, потому что для этого помещения лучше всего походило определение «анархия». Даже Юлиан — человек, который об уборке никогда в жизни не думал, не мог позволить себе такого в Грунндебайтене.

— Ты привыкнешь, — сказал Гарет. — Здесь не всегда так, но в последнее время… Одним словом — алхимия.

— Как так вышло, что сын преподавателя живёт в общежитии? Почему ты живёшь не с отцом?

Гарет поджал губы, словно вспоминая что-то не очень приятное для себя. В любом другом случае Юлиан извинился бы и постарался изменить тему разговора, но не в этом. Никакая проблема Гарета не сравнится с тем, что пережил Юлиан пару месяцев назад.

— Слышал когда-нибудь о конфликте отцов и сыновей? — спросил Гарет.

— Слышал о конфликте дедов и внуков.

— Значит, отлично понимаешь меня.

Гарет нашёл в себе силы приподняться и отправился к графину с водой. Когда он пил её, Юлиан начал остерегаться повторения того случая, но всё обошлось. Вода и впрямь оказалась всего лишь водой.

— Я творческая личность, Юлиан, — сказал Гарет. — Не пишу стихи или картины, как ты мог бы подумать. Моё творчество в другом. Как ты уже мог понять, я практикуюсь в алхимии. Меня интересует радиотехника. Хочу изобрести что-то новое, как-то показать себя, но отец… Как выяснилось, он готовил меня к юридической академии. А я сказал, что скорее уйду из дома, чем соглашусь с ним. И, знаешь ли, он… Оказался не против.

— Не очень похоже на мистера Тейлора.

— Ты многого не знаешь, Юлиан Мерлин. Ни о том, что далеко, ни о том, что под самым носом. Уясни это и ничему не удивляйся.

— И никому не верь, — дополнил Юлиан.

— В точку, — согласился Гарет и налил себе второй стакан.

— И на каком факультете ты сейчас учишься? — осторожно поинтересовался Юлиан.

— На историческом, конечно. Не видишь логики? Я тоже. Но я готов учиться где угодно, но не на юрисприденции. Я ненавижу законодательство. Ненавижу политику. Ненавижу гуманный суд, который существует только на бумаге. Что уж скрывать, я ненавижу общество. Как можно заниматься тем, что больше всего на свете ненавидишь, день изо дня, год за годом?

— Нельзя, — кивнул Юлиан.

Он хотел спать. Завтра может случиться что угодно. Более того, неожиданность может прийти в любое время суток. Неизвестно, сколько ему позволят поспать.

— О себе расскажешь завтра, — сказал Гарет. — У нас будет много дней для того, чтобы познакомиться ближе. Пока обживайся. Ты попал в королевство под названием «общежитие». С этого дня твоя жизнь изменилась.

Юлиан посмотрел на свою кровать. К сожалению, постель представляла из себя лишь голый матрац и жёсткую подушку. Скорее всего, уже завтрашним утром консьерж любезно выдаст Юлиану комплект постельного белья, но сегодня придётся обходиться тем, что есть.

Он и сам не заметил, что за этот и предыдущий дни здорово отвлёкся. Может быть, жизнь не заканчивается и впереди ещё много интересного?

Свайзлаутерн неизведанный город. Таинственный город, словно наделённый душой. Жители для него — не более чем шахматные фигуры, которыми он умело манипулирует.

Кого-то возводит из пешек в королевы, а кого-то с доски и вовсе убирает. Никому не дано знать, какая роль ему уготована и какая ожидает впереди. Остаётся только верить в то, что следующий ход не окажется последним.

Юлиан открыл глаза. Поначалу ему казалось, будто он всё ещё в Грунндебайтене, и прямо сейчас отправится в гостиную, где его уже ожидает горячий кофе. Но, увы, в таких местах кофе не появляется сам по себе, и придётся здорово похлопотать для того, чтобы приготовить его.

Туман в глазах рассеялся, и Юлиан вспомнил вчерашний день. Очередной побег от деда, поездка на поезде до Свайзлаутерна, консьерж, сын Лиама Тейлора, едва не отравившийся своим же зельем всё это казалось безумием.

Последние два месяца каждый новый день был полной копией вчерашнего. Пробуждение, прогулка, нахождение наедине с самим собой, сон. Юлиан был загнан в эту петлю, но всё изменилось, когда через порог их дома переступил Джампаоло Раньери — виновник всех бед и благ.

Гарет уже не спал. Он сидел за столом и, как понял Юлиан, чинил радиоприёмник.

— Который час? — сквозь сон спросил юноша.

— Скоро полдень, — не обернувшись, отреагировал Гарет. — Не думал, что ты так здорово спишь.

— День тяжёлый был, — Юлиан протёр глаза. — Почему ты не на занятиях?

— Ты всегда такой растерянный или только спросонья? Сегодня воскресенье, у нас нет занятий.

— Воскресенье? — встрепенулся Юлиан и вскочил в кровати. — Но твой отец сказал, что мы сегодня пойдём в академию решать мои проблемы. А если сегодня воскресенье, значит она не работает.

— Не говорил с отцом по этому поводу.

Только что Юлиан обнаружил, что спал в одежде. Его рубашка безнадёжно помялась, а к брюкам прилипли перья.

— Кофе есть? — спросил Юлиан.

— Есть чай, — указал в сторону беспорядочной кучи столовых приборов Гарет.

Юлиан практически никогда не пил чай, поэтому отказался от этой идеи. Он не был знаком с соседями, поэтому решил отправиться на поиски кофе на городские улицы.

Несмотря на обильный снегопад, на улицах Свайзлутерна было тепло. Снег падал на волосы Юлиана, но быстро таял, оставляя после себя лишь капли воды.

Ему до боли были знакомы эти улицы. Несмотря на то, что ныне каменные дороги были белыми, а не жёлтыми из-за листьев как прежде, каждый шаг заставлял Юлиана вспоминать что-то новое.

Тоска мешалась с ностальгией. Они создавали друг с другом единое целое и словно олицетворяли эмоциональное состояние Юлиана на данный момент.

Он очень боялся делать то, что делает сейчас, но понимал, что начинать стоило именно с этого.

Если предыдущие места касались души Юлиана лишь поверхностно, то цветочный магазин «Прелести Анны» смог дотянуться до самого сердца. Он не мог ассоциироваться у Юлиана с кем-то другим, помимо Пенелопы Лютнер и неувядающего аметистового стебля, с которым Юлиан больше не расставался.

Но купил он два букета, а не один. Совсем неважно, что принять цветы сможет только один из тех двух людей, которым они уготованы. Другой заслужил ничуть ни меньше, и Юлиан будет считать себя последней сволочью, если не окажет знак внимания ушедшим.

Спустя несколько минут он покинул магазин, сжимая в каждой руке по букету: в правой находились жёлтые хризантемы, а в левой — синие астры.

Свайзлаутерн не был маленьким городом, но Юлиану и мысль не приходила воспользоваться услугами такси, троллейбуса или другого общественного транспорта.

Он должен вкусить этот город полностью. Надышаться его воздухом и кожей ощутить его холод. Поприветствовать его и извиниться за неожиданное прощание.

К тому моменту, когда Юлиан наконец увидел вывеску «Улица Златокудрого Орла», снегопад наконец прекратился. Юлиан отряхнул голову и пальто и сделал несмелый шаг в сторону дома, в котором оставил так много воспоминаний.

Особняк Ривальды Скуэйн остался прежним. Та же крыша, те же стены, та же веранда и всё те же балконы, тот же высокий забор и уютный сад. Если бы Юлиан не знал, что хозяйки дома уже три месяца нет в живых, посчитал бы, что жизнь тут продолжается как и раньше: из окна выглядывает стригущий ветви домашних растений Джо, за столом понуро и угрюмо допивает порцию глинтвейна Ривальда, а наверху летают надоедливые феечки.

Но увы, это было не так. Особняк был мёртв настолько же неотвратимо, как и его владелец. Не нынешняя таинственная незнакомка по имени «Клаудия Бартон», а настоящая — эксцентричная, лицемерная и раздражающая Ривальда Скуэйн.

Ворота внутрь были закрыты. Признаться, Юлиан и не ожидал другого, потому что мертвые дома никогда не приглашают за порог.

Юлиан положил хризантемы прямо у ворот. Он знал, что в таких случаях цветы приносят на могилу, а не к дому, но не мог следовать тем правилам, которые придумал не сам.

Потому что чем является могила? Всего лишь куском камня с высеченным на нём именем и ничем более. Душа человека не может привязаться к нему, потому что кладбище не было тем местом, с которым человек себя связывал.

Юлиан был более чем уверен, что после смерти душа Ривальды Скуэйн вернулась домой — в трёхэтажный особняк на улице Златокудрого Орла.

И он был не сторонником религиозных убеждений. На самом деле смерть является полным окончанием всего. Все биологические процессы в организме приостанавливаются, после чего начинается бесконечное и безысходное небытие. Увы, но рассказы о бессмертной душе не имели за собой никакого логического обоснования.

Но во что же Юлиан верил сейчас? Скорее всего, ни во что. Сейчас он скорее пытался верить в загробную жизнь, потому что ничего другого не оставалось. Он не мог принять тот факт, что кого-то нет не временно, не для него лично, а совсем.

Капля потекла по его щеке. Он не мог понять — слеза это или всего лишь снег, но хотелось верить во второе.

Юлиан не смог выдавить из себя ни слова. Все эпитафии и некрологи остались лишь в его мыслях — сумбурных и нездоровых, но откровенных и честных.

Он слишком долго находится здесь. Ещё немного — и прошлое снова поймает его в свои сети и оставит там навсегда.

Юлиан только что нашёл ту ниточку, что могла обрасти и стать канатом к желанию жить и двигаться дальше. Но прошлое — всепоглощающее и тёмное прошлое изо всех сил пыталось эту нитку оборвать, окончательно превратив Юлиана в безвольную оболочку.

Он развернулся и зашагал прочь. Призрак Ривальды преследовал его, но он не оборачивался.

Юлиан громко и отчётливо сказал прошлому, что у него больше нет над ним власти. Пусть прошлое и было против, но Юлиан взглянул ему в лицо и привёл один неоспоримый довод. Он заключался в том, что Юлиан шагал в сторону Сверчковой улицы — месту, хоть и связанному с прошлым, но с прошлым светлым и радужным, а не угнетающим и безликим.

Первый шаг всегда самый сложный. Стоит преодолеть его и станет куда легче, но многие так и не находят в себе смелости, из-за чего разворачиваются назад.

Юлиан не должен быть таким слабым. Время слабого Мерлина прошло, и настало время заменить его новым.

Он нервно теребил букет астр в руке. Юлиан не был уверен, что Пенелопа любит эти цветы, но зная, что синий цвет — её любимый, не придумал лучшего варианта.

Вдруг дверь откроет не она, а её грозный отец герр Моритц Лютнер? Что он сделает с Юлианом? Отсечёт его этим же букетом астр или мощным ударом депортирует обратно в Грунндебайтен?

Вдруг на пороге будет стоять её мать — фрау Флеерта Моритц, что проклянёт род Юлиана до седьмого колена? Несмотря на рациональный склад мышления Юлиана, для него не было секретом существования в этом мире проклятий.

Что, если Пенелопа нашла себе нового парня, и именно он откроет дверь старому? Как поведёт себя Юлиан? Проснётся ли в нём внутренний демон или он просто развернётся и уйдёт, только усугубив свою депрессию?

Ни один из перечисленных вариантов не смотрелся радужным, но все они не шли в сравнение с последним — самой Пенелопой. Её гнев — вполне себе обоснованный, переплюнул бы жалкие потуги остальных кандидатов.

Юлиан потрогал шуршащее во внутреннем кармане письмо и наконец-то сделал первый шаг. Но его путь до входной двери — всего каких-то пара десятков футов, казался зелёной милей.

Он шёл на добровольную смерть.

Юлиан нажал на кнопку звонка и замер в ожидании. Рука дрожала так сильно, что астры едва не вывалились из неё.

Прошла минута, может, вечность, и Юлиан услышал звук ключей. Его судьба решится прямо сейчас.

На пороге стояла Пенелопа — с растрёпанными волосами и в неуклюжей мятой пижаме. На её лице висели очки. Юлиану стало стыдно за то, что он не знал, что она их носит, но сейчас это волновало его меньше всего.

Молчание длилось несколько секунд. Оба боялись начинать первыми.

— Юлиан? Юлиан Раньери? — осмелилась спросить Пенелопа.

Она нагло осматривала его с ног до головы, словно видела перед собой призрак.

— Я, Пенелопа, — заикаясь, ответил Юлиан.

Он боялся потерять сознание прямо здесь.

Пенелопа глубоко вздохнула, наверняка, борясь с желанием ударить Юлиана.

— Зачем ты пришёл?

— К тебе, Пенелопа. Это всё ради… Я вернулся из-за тебя. И это тебе, — Юлиан протянул дрожащей рукой цветы.

— У тебя хватило смелости и наглости?

— Прости меня, Пенелопа.

В последний раз столь растерянным и жалким Юлиан ощущал себя после родительских собраний в школе.

— Не могу простить, Юлиан Раньери. Ты сделал мне очень больно.

— Знаю, Пенелопа. То, письмо, которое ты написала мне… Я прочитал его только вчера.

Пенелопа не принимала цветов. Она принципиально скрестила руки на груди, ясно давая понять, что астры так и останутся в дрожащей руке Юлиана.

— После чего что-то внутри тебя растаяло?

Юлиан кивнул и убрал руку. Другой рукой он вытащил письмо и аметистовый стебль.

— Это напомнило мне, что я ещё жив и принадлежу тебе.

— Никогда не принадлежал, — решительно отрезала Пенелопа. — Поэтому уходи.

— Я не могу, Пенелопа…

— Уходи.

Юлиан был готов упасть на колени, но никуда не уходить. Готов был замёрзнуть и превратиться в живую льдину, но ждать её у этого порога столько, сколько придётся. Эмоции переполняли его, но оставляли все возможные действия лишь в мыслях.

— Уходи отсюда, Юлиан Мерлин! — воскликнула Пенелопа, пустив тонкую слезу.

Юлиан не мог уйти. Он словно прирос к полу и его судьбой было остаться навсегда статуей на крыльце дома Лютнеров. Увидев слёзы Пенелопы, Юлиан ощутил, как его глаза начали намокать. Но он сдержал слёзы. Он не должен плакать.

— Почему ты не уходишь? — рыдающим голосом спросила Пенелопа.

— Я останусь здесь навсегда, — выдавил из себя Юлиан.

Ему было больно смотреть на слёзы Пенелопы, но он не знал, как её успокоить. Он не мог найти в себе смелости обнять её и попытаться утешить.

Ровно минуту они стояли друг напротив друга — один на улице, а вторая дома, и молчали.

Юлиан сделал шаг за порог дома, в который его не приглашали. Случилось чудо или обстоятельства сошлись сами собой, но Пенелопа не оттолкнула его.

Он обняла Юлиана и уткнулась головой в её плечо.

От неё пахло чем-то сладким и безумно знакомым. Её тело было теплее чем когда-либо преждё. Юлиан прижал Пенелопу настолько крепко, что перекрыл её дыхание, но она не сказала ни единого слова против.

В такие моменты забываешь о том, что случилось когда-то или случится впредь. Всё остальное отходит на второй план, потому что то, что происходит прямо сейчас, является единственным и определяющим.

Это не счастье, скорее — спокойствие, но в таких обстоятельствах не требуется ничего другого.

— Я люблю тебя, — прошептала Пенелопа и поцеловала Юлиана в щёку.

Он никогда не слышал от неё таких слов, но в этот момент верил беспрекословно. Увы, он не сказал ей того же самого, но этого уже не требовалось. Юлиан знал, что куда важнее всех слов поступок, который он совершил — переборол себя и свои принципы ради чего-то большего.

— Тебе не помешало бы подстричься, — улыбнулась Пенелопа и погладила спустившуюся со лба прядь волос Юлиана.

— Не уходи от разговора, Пенелопа, — убрал прядь назад Юлиан. — Почему ты прогоняла меня?

По счастливому стечению обстоятельств, несмотря на воскресный день, родителей Пенелопы дома не оказалось. То ли они были на каком-то приёме, то ли на каком-то мероприятии, то ли и вовсе в гостях — не имело значения. Юлиан задал этот вопрос Пенелопе, но не вслушивался в её слова, потому что имел значение лишь голос, которым он наслаждался.

— Для того, чтобы ты не уходил, — ответила Пенелопа. — Я хотела, чтобы ты закончил свою миссию и разрушил последние ворота перед своей целью.

— Драма, — усмехнулся Юлиан. — Прямо как в сопливых фильмах. Никогда не думал, что когда-то окажусь персонажем одного из них.

— Увы, Ромео из тебя никакой.

Они сидели за столом в гостиной и пили кофе, который приготовила Пенелопа. Юлиан не мог врать себе — кофе был далеко не самым лучшим в его жизни. Но имело ли это хоть какое-то значение сейчас?

— Я всегда это знал, — сказал Юлиан и свободной рукой сжал руку Пенелопы. — Чем ты занималась всё это время, что меня не было?

— Ты мог сколько угодно раз написать или позвонить мне и спросить. Первые две недели я сидела у окна и ждала, что ты подойдёшь к порогу моего дома. Потом написала тебе письмо и долго плакала, но уже не у окна. А потом… Потом я внушила себе, что придумала тебя и начала жить дальше.

— Ты изменилась.

— Мы все изменились после тех событий. Как ты проводил своё время?

Юлиан поставил чашку на стол. Он не хотел, чтобы в первую же встречу они говорили об этом.

— Уныло и угнетённо, Пенелопа. Мне было настолько плохо, что я не хочу вспоминать об этом.

— Прости, что бью в твою ранимую душу, Юлиан. Я всё понимаю. Будь я какой-нибудь рыжей стервой, никогда не дала бы тебе забыть того проступка, но я не такая. Если мы снова здесь, рядом друг с другом, мы должны оставить всё в прошлом.

— Представить, что ничего не было, — кивнул Юлиан и укусил пончик.

Он был очень голоден.

— Ничего и не было. Знаю, в кино и книгах принято страдать и бороться за своё счастье. Но зачем, если мы и без этого рядом?

— Достаточно борьбы. Я так усердно боролся за правду этой осенью, что она едва не выжгла во мне всё.

— Что же заставило тебя вернуться, Юлиан? Столь неожиданно — безо всяких предупреждений? Тогда, когда о тебе уже стали забывать?

— После того, как Лиам Тейлор передал мне аметист, я наконец-то решился прочесть твоё письмо. Твой голос звучал в моей голове будто наяву. Я чувствовал твоё присутствие за моим плечом, но не мог к тебе прикоснуться. Это словно дало мне пощёчину и разбудило от зимней спячки.

Пенелопа молчала, переваривая это. Юлиан заметил, что ей приятно, и она отводит глаза, сдерживая улыбку. Её губы временами начинали открываться, но на половине пути слова останавливались и отказывались выходить наружу.

— Я вижу, ты голоден, — перевела она тему. — Могу приготовить что-нибудь.

Юлиан не отказался бы от большого и сочного стейка, но совесть не позволила настаивать на этом.

— Не надо, Пенелопа. Мне достаточно того, что я вижу тебя. Как там Йохан и Хелен? Виделась с инспектором Глесоном? А что сталось с Теодором?

— Так много вопросов, — ответила Пенелопа. — Йохан сдал сессию на «отлично» и записался в кружок по боевым единоборствам. Хелен три месяца провела в поисках парня и не могла думать об учёбе. Увы, все попытки закончились крахом. Инспектор Глесон после восстановления наконец-то зажил спокойно. Надеюсь, он счастлив. Теодор, насколько знаю, находится в приюте у Старших Сестёр и постигает азы среднего образования. Возможно, ему даже разрешат получить школьный аттестат.

— Похоже, всё это время вы жили как нормальные студенты. Без всяких заговоров, убийств, похищений и возвращений из ада. Честно, я рад за вас.

— Да, без тебя город наконец-то зажил спокойно, — улыбнулась Пенелопа.

— Выходит, всё дело было во мне?

— В тебе и только в тебе, Юлиан! Как только я увидела тебя, сразу поняла, что моя спокойная и мирная жизнь закончена.

— А сейчас у тебя есть такое ощущение?

Пенелопа засмеялась и поднялась из-за стола. Юлиан искренне надеялся, что она отправилась за чем-то съестным.

— А кто сказал, что я не хотела как раз этого? — сказала она. — Думаю, мне именно этого и не хватало.

— Выходит, ты не против ещё раз побегать от вервольфов?

— С тобой — да.

Пенелопа взяла полотенце в руки и открыла духовку. В этот момент Юлиан понял, что его желание наконец-то сбылось. Он ощутил запах запечённой курицы.

— Тут вроде осталось что-то, — сказала Пенелопа и обернулась в сторону стола.

Она ожидала увидеть Юлиана там, а не прямо перед собой, но была не против.

Он обнял Пенелопу и произнёс на ухо:

— Прости меня ещё раз.

Ответить он Пенелопе не дал, потому что страстно впился в её губы. Пара застыла в неистовом поцелуе.

Ещё три месяца назад Пенелопа ни за что не стала бы целоваться с кем-то в своей гостиной, потому что опасалась внезапного появления родителей. Но сегодня был не тот случай. То ли Юлиан так влиял на неё, то ли она сама изменилась, то ли встреча попросту затуманила её мозги, но факт остался фактом.

Камин весело потрескивал, пахло холодной курицей и горячим кофе, а губы юных людей так и не решались отцепиться друг от друга. В этот день — впервые за долгое время, всё наконец-то было хорошо.

Поцелуй не перерос в нечто большее. Юлиан и не настаивал на этом, но первая встреча после долгого расставания, в ходе которой он еле-еле смог реабилитировать себя в глазах Пенелопы, была и без того не самым худшим моментом.

Однако поцелуй — юношеский и невинный, казался Юлианом большим, чем он мог заслужить.

Он провёл у Пенелопы два или три часа, которые пролетели для него словно минута. В такие моменты не замечаешь времени и ясно ощущаешь, что оно — всего лишь иллюзия, созданная людьми для удобства.

Родители Пенелопы вот-вот должны были нагрянуть, и Юлиан понимал, что проводит последние минуты наедине со своей девушкой.

— Ты был на слушании, — сказала Пенелопа, когда они пили уже третью порцию кофе.

— Был, — сухо ответил Юлиан.

Он отдал должное Пенелопе, потому что она решила заговорить на эту тему лишь спустя несколько часов.

— Думаю, тебе неприятно это слышать, но я должна спросить тебя, — осторожно подошла к вопросу она. — Как всё прошло?

— Разве ты не читала газет? Уверен, все еженедельники не переставая пестрили заголовками.

— Не без этого. «Убийца и предатель получил по заслугам», — процитировала Пенелопа.

— Не получил, — ответил Юлиан. — Меня не покидало ощущение, что всё происходящее на слушании — фарс. Словно всё было спланировано заранее — и речь свидетелей, и вынесение приговора.

— Скажи мне, что ты был не из тех, кто действовал по заранее уготованному плану.

— Конечно, не был, Пенелопа, несмотря на все уговоры моего деда. Только грош цена была моим высказываниям. Меня никто не хотел слушать. Не только адвокат Сорвенгера, но и сам судья почти в открытую потешался надо мной. Они восприняли мои слова как откровения сумасшедшего. Весь зал. Я никогда не ощущал себя так неловко. Хотелось послать их всех к чёрту и уйти, но… Не смог.

— Ты сохранил своё лицо. Там, где все лгали, ты говорил правду. Неважно — поверили ли они тогда. Важно, что ты верил сам себе. Важно, что я знаю то же самое, что и ты. Правда всплывёт наружу рано или поздно.

— Они могли бы вызвать тебя на слушание, но не стали, — сказал Юлиан. — Потому что слова двоих имели бы хоть какой-то вес. Никому это было не нужно, Пенелопа.

— Иногда нужно сдаться и оставить всё как есть. Есть силы и люди, которые заведомо выше нас и противостояние с ними самоубийственно.

— Там был Лиам Тейлор, — не мог угомониться Юлиан. — Я уверен, что он тоже знал правду, потому что являлся близким другом Ривальды. Почему молчал и он?

— Потому что знал, что это бесполезно, — предположила Пенелопа.

— Из-за того, что мы заранее считаем все попытки безнадёжными, войны и проигрываются.

Пенелопа пересела к Юлиану и обняла его. Он знал, что она чувствует его боль, и за это ценил её.

— В любом случае — Сорвенгер за решёткой, и никогда оттуда не выберется, — тихо и нежно сказала она. — Спустя сто лет ему будет почти сто пятьдесят, а люди редко доживают до такого возраста, сохраняя при этом ясность ума.

Юлиан опустил голову. Он слышал неровное дыхание Пенелопы. Знал, что она испытывает возбуждение, находясь рядом с ним, но не может распорядиться им так, как хочет.

— Таких, как он, может остановить только смерть, — произнёс Юлиан и поцеловал Пенелопу в щёку. — В самом конце я взглянул в глаза Сорвенгера и понял, что всё идёт так, как он спланировал. Глаза не могут врать.

— Это паранойя, Юлиан.

Возможно, Пенелопа бросила слегка неосторожное слово, но Юлиан не стал придавать этому значения. Осенью он и сам считал, что одержим паранойей, но в итоге сбылись все его самые худшие опасения.

— Если вдруг он вернётся в нашу жизнь, я встану на его пути и отправлю на тот свет, — произнёс Юлиан. — Ривальда готовила из меня своего преемника, и только лишь из уважения я не должен её подвести.

Пенелопа не относилась всерьёз к его словам. Юлиан не видел её лица, но чувствовал, что на нём пробивается улыбка. Но он не мог злиться на неё из-за этого, потому что ничем пока ещё свои громкие слова не подтвердил.

— Мне называть тебя моим героем? — спросила Пенелопа.

— Достаточно просто — «моим».

Он был рад, что Пенелопа перевела разговор в положительное и непринуждённое русло. Юлиан хотел того же самого.

Пенелопа села на его колени и снова начала целовать.

Юлиан вернулся в общежитие уже поздним вечером. По пути от лифта до своей комнаты он встретил нескольких студентов, каждый из которых бросил недоверчивый взгляд в его сторону. В этом не было ничего удивительно — в таких закрытых общинах, как общежитие, всегда с осторожностью относятся к чужакам.

Юлиана не особо это заботило — его разум был полностью поглощён прошедшим днём: встречей с Пенелопой, примирением и поцелуями. Рано или поздно всё образумится, и Юлиан станет здесь своим. У него всегда неплохо получалось вливаться в подобные компании — пусть и не на главные роли, но и не на позиции аутсайдеров.

Гарета не было дома, благодаря чему Юлиан спокойно вздохнул. Едва раскрыв дверь, он увидел стоящий около его кровати большой чемодан на колёсах.

— Оперативно, — произнёс он и приблизился.

К чемодану была прикреплена небольшая записка, которую Юлиан незамедлительно открыл.

«Надеюсь, ты сделал правильный выбор. Дед в бешенстве, но я уговорила его дать тебе второй шанс.

Ф. Раньери»

Немногословно, но веско. Вещи Юлиана наконец-то прибыли к нему, а дед, скорее всего, не будет преследовать своего внука.

Это было первое утро за долгое время, когда Юлиан действительно проснулся, а не сделал вид. Солнце ещё не встало из-за горизонта, но лучи вчерашнего дня освещали дорогу для Юлиана.

Надев студенческую форму — синие брюки, рубашку и жилет, Юлиан отправился в академию.

К счастью, она находилось совсем близко, поэтому Юлиану не пришлось тратить время на общественный транспорт для того, чтобы не опоздать. Город был очень оживлён, как и полагается в утро понедельника — сигналили автомобили, прохожие едва ли не расталкивали друг друга, а светофоры еле успевали менять цвет с зелёного на красный и обратно.

Процедура восстановления не заняла много времени.

Элиза Даугтон — худая и невысокая женщина со взглядом орлицы и причёской, как у павлина, не торопясь, рассматривала личное дело Юлиана. Она была новым ректором академии, и менее, чем она, на эту должность подходил разве что вервольф Теодор. Юлиан не мог выделить для себя причин этого негатива, но и принять фрау Даугтон, по крайней мере, пока что, не мог.

— Юлиан Андерс Мерлин, — пробурчала она, не поднимая глаз. — Студент первого курса общеобразовательного факультета, специальности «Феникс». Был обвинён в убийстве Грао Дюкса и попытке взлома его дома, после чего отчислен из академии принца Болеслава. В ноябре прошлого года все обвинения были сняты. В январе текущего года по личной просьбе Лиама Тейлора был восстановлен. Герр Мерлин, вам это нужно?

Юлиан не сразу понял её вопроса.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.

— Вы желаете продолжить обучение или все старания мистера Тейлора были напрасны?

— Конечно же, хочу, фрау Даугтон. Иначе бы я не стоял здесь.

Ректор молча кивнула и перелистнула страницу, очевидно, изучая очередной интересный момент из биографии Юлиана.

— Был свидетелем по делу Якоба Вольфа Сорвенгера на слушаниях, проходящих в декабре прошлого года и в январе текущего, из-за чего пропустил сессию. Это правда?

Юлиан присутствовал всего лишь на одном слушании из нескольких — самом последнем, однако не нашёл причин доносить правду до Даугтон.

— Правда, фрау Даугтон. Не было времени прийти раньше.

— Очевидно, вы выполняли правое дело. Можете ли вы обещать мне, что более не опорочите репутацию академии? Не попадёте под следствие, не будете соучастником в акте вандализма и катализатором конфронтации с вервольфами?

Юлиан не порочил репутацию академии. Скорее, всё было совсем наоборот, но смысла объяснять не было. В такие моменты принято молчать и поддакивать, не рискуя навлечь на себя неприятности и сбросить с хвоста удачу.

— Более не повторится, фрау Даугтон.

— Иначе пострадаете не только вы, но и мистер Тейлор, — ответила ректор. — Вы донельзя везучий человек, герр Мерлин. Никому ранее не удавалось поступить дважды в академию в разгар семестра. Надеюсь, вы окажетесь последним. Теперь о главном — сессия была закрыта, но вы, опять же по большой просьбе мистера Тейлора, допущены до пересдач экзаменов и зачётов. На изучение пропущенных знаний и последующие досдачи я даю вам время до 1 марта текущего года. Не справитесь — будете отчислены. На этот раз навсегда.

— Я справлюсь, фрау Даугтон.

— Нисколько не сомневаюсь. Если мы прибыли к компромиссу, не смею вас больше задерживать. Занятия начнутся с минуту на минуту.

Она посмотрела на наручные часы, но так и не сказала точное время Юлиану. Ему это было и не нужно, ибо опоздание на данный момент было последним, что могло его расстроить.

Юлиан восстановлен — всё, как и обещал Лиам Тейлор. Он сдержал слово, и Юлиан не имел никакого права подвести преподавателя. Довольно — он больше не хочет портить никому жизнь.

Полтора месяца только казались большим сроком, но по факту всё обстояло иначе. Юлиану предстояло сдать физику, алхимию, боевую магию, геометрию, историю Союза Шмельцера и историю оккультизма. Последним в этом списке значилось естествознание, но за это Юлиан волновался меньше всего — естествознание в академии преподавал мистер Тейлор.

Всё же остальное походило на лабиринт. Геометрию и физику Юлиан перестал понимать ещё за три года до окончания школы, историю же и вовсе терпеть не мог, а его познания в алхимии ограничивались рецептом вишнёвого коктейля. Боевая магия ещё вызывала какую-то надежду — Ривальда преподала ему немало уроков.

Дел было предостаточно, но в отсутствие заговоров и разоблачений Юлиан найдёт время на их выполнение. Он обязан всем — Пенелопе, маме, Лиаму Тейлору и памяти Ривальды.

В коридоре Юлиана преследовали настороженные взгляды — примерно такие же, как в общежитии, но в куда большем количестве. Юлиан знал, что означают эти взгляды, но старался избегать их. Если он встретит кого-то знакомого, всё образумится и взгляды перестанут что-то значить.

Юлиан понимал, что половина студентов откровенно ненавидит его. Наверняка, они помнили, в чём обвиняли Юлиана осенью, и не до всех дошла новость о полном оправдании. И, даже если дошла, многие оставили внутри себя осадок.

Невиновных не бывает.

Юлиан успел попасть в аудиторию истории оккультизма раньше звонка. Преподавателя (которого Юлиан уже забыл), пока не было.

Первой, кого он встретил, была Хелен Бергер — белокурая девчонка хулиганистого вида с хвостом на голове и остатками веснушек возле носа.

— Юлиан! — воскликнула она и в мгновение окна прыгнула на его шею. — Ты и впрямь вернулся! Я думала, Пенни пошутила.

— Я тоже рад тебя видеть, — улыбнулся Юлиан. — Правда, Хелен.

Вторым оказался Йохан Эриксен, стоящий подле Хелен — высокий и стройный, но худой юноша с зализанными назад волосами и с болезненно бледной кожей.

Йохан незамедлительно протянул Юлиану руку, но тот вместо рукопожатия обнял однокурсника. Йохана немного смутило это — возможно, даже обрадовало, но его объятия были скованными и стеснительными.

Третьей была Пенелопа Лютнер, одиноко сидевшая на одной из задних парт среднего ряда.

— У вас свободно? — спросил Юлиан, с трудом отвязавшись от Хелен.

Пенелопа отодвинула рюкзак с соседнего стула и улыбнулась.

— Для вас — всегда, — ответила она.

Юлиан присел рядом и достал тетрадь. Он легонько поцеловал Пенелопу в щёку, ощутив сладкий запах её волос.

Он уже готовился к началу урока, но в этот момент ощутил чьё-то присутствие сзади себя. Юлиан знал, что это не Сорвенгер и не Молтембер, поэтому никакой боязни у него это не вызвало. Однако в одночасье стало неприятно.

— Здесь занято, Мерлин, — сказал Аарон Браво, скрестив руки на груди.

Невысокий, но крепко сложенный Аарон, рубашка которого была явно на размер меньше положенного и едва застёгивалась на груди, пытался казаться эффектным. Но Юлиана мало впечатляли подобные фокусы.

— Надо же — мне сказали, что свободно.

Аарон плохо переносил подобную дерзость.

— Проваливай, Мерлин, пока я не выкинул тебя сам, — повысил голос Браво.

Юлиан был готов встать и как следует вмазать Аарону по носу, но помнил обещание, данное самому себе — больше никаких неприятностей в стенах академии. Ни Пенелопа, ни мистер Тейлор не одобрят это, не говоря уже о деде и его «втором шансе».

— Что ты хочешь, Аарон? — спокойно спросил Юлиан.

— Я же сказал — чтобы ты освободил место. И не протягивал руки к тому, что тебе не принадлежит.

Вся группа столпилась вокруг Аарона и Юлиана. Они ожидали какого-то представления, но Юлиан знал, что они не получат ничего. За то немногое время он понял, что Аарон выполняет в группе роль неформального лидера и мало кто находит в себе смелость выступить против него.

Юлиан же не искал лавров лидера, но и потакать прихотям коротышки Аарона ни за что не стал бы.

Он бросил взгляд в сторону Пенелопы, желая получить ответ на вопрос «А что, собственно говоря, значит, что я протягиваю руки к чужому?», но она не была готова к этому.

В это время громко прозвенел звонок, и мадам Ватьё (Юлиан вспомнил имя полной женщины с кудрявым кустарником на голове, едва увидел), одновременно с ним проникла в аудиторию.

Никому не хотелось искушать судьбу, поэтому все, словно ничего и не было, мгновенно испарились с места конфликта и упали за парты. Последним ушёл Аарон, зубы которого не расцеплялись от обиды. Напоследок он бросил в сторону Юлиана настолько мощный грозный взгляд, что смог бы испепелить даже Молтембера. Но не Юлиана.

Урок длился полтора мучительных часа. Юлиан заставлял себя слушать каждое слово, не упуская абсолютно ничего, но они едва ли не мгновенно вылетали обратно. Он не мог не признать то, что Аарон испортил его настроение. Сидевшая рядом Пенелопа позволяла держаться Юлиану, но полностью успокоить его не могла.

«Не обращай на него внимания» — написала она короткую записку, в ответ на которую Юлиан только коротко кивнул.

Что-то связывало Аарона и Пенелопу. Это Юлиан понял ещё осенью, во время первого семестра. Он спросил об этом у Пенелопы, но та ясно дала понять, что разговор об этом ей неприятен.

Но Юлиана одолевало всепоглощающее любопытство. Как бы то ни было, разговор об Аароне должен состояться. Рано или поздно. Паре не стать крепкой, если в ней есть хоть какие-то тайны.

Мадам Ватьё не посчитала нужным задерживать студентов после звонка, поэтому, записав домашнее задание, все разошлись восвояси. В планах Юлиана было воссоединиться с Хелен, Йоханом и Пенелопой и перекусить в буфете, но не тут-то было.

В коридоре Юлиан был окружён Аароном и четырьмя его последователями.

— Далеко собрался? — спросил Аарон. — Мы не договорили, Мерлин.

Юлиан стиснул зубы и собирался действительно не обращать ни на кого внимания. Он развернулся и попытался протиснуться между товарищами Аарона, но его вежливо остановили.

— Ты не можешь возвращаться вот так вот, — сказал Аарон. — Почему тебе позволено не посещать занятия, пропускать два месяца и сессию? Мы тут рвём и мечем для того, чтобы остаться в академии, а ты…

— Тебе не нравится, что я здесь? — спросил Юлиан.

— Никому не нравится. Посмотри на них — они бы выкинули тебя из окна, едва появилась бы возможность. Может быть, расскажешь нам всем, как тебе удалось прикончить Грао Дюкса, Ровену Спаркс и Люция Карнигана? Как ты взорвал Центральные Часы вместе с Ривальдой Скуэйн и избежал правосудия?

Оба кулака Юлиана синхронно зачесались. Он держался, как мог, но силы были на исходе. Возможно, Аарон провоцировал Юлиана на глупость. Если он поддастся провокации, то исполнит прихоть Браво. Знание этого ещё давало некоторое время Юлиану и сидящему внутри него демону.

— Я никого из них не убивал, ты понял? Почаще газеты читай! А можешь лично заявиться в Департамент и посмотреть на дело.

— Ты заговариваешь мне зубы, Мерлин. Как у тебя хватило наглости вот так вот вернуться сюда, как в ни в чём не бывало? Как ты посмел снова приблизиться к ней?

— Выходит, в этом дело? В Пенелопе? Я не виноват, что тебе не досталась игрушка…

— Не называй её так. Ты не достоин её! Кто ты такой? Любимчик старого ректора? Мне жаль, Мерлин, но мисс Скуэйн здесь больше нет, и защищать тебя некому. Тебе было бы неплохо усвоить это и свалить отсюда подобру-поздорову.

Аарон бьёт ниже пояса. Он может говорить что угодно, но не очернять память Ривальды. Сколько ещё продержится демон, прежде чем вступит в заведомо проигранную драку? Ответа не знал ни демон внутри Юлиана, ни сам Юлиан.

— Аарон… Ты сам не понимаешь, что говоришь сейчас. Прошедшее осенью было большой трагедией, но я не принимал там никакого участия. Вина Якоба Сорвенгера доказана, и он проведёт ближайшие сто лет в исландской тюрьме. Ты бы мог «спасибо» сказать за то, что я помог поймать его.

— Спасибо, Мерлин. Но никто не верит тебе. Выйдете из толпы те, кто верит в слова Мерлина!

Аарон протянул руки вверх в ожидании. Похоже, толпа не до конца понимала, кто прав, а кто нет. Но всё закончилось тем, что никто не выступил в поддержку Юлиана.

Аарон опустил руки, довольный собой и своей маленькой победой.

Юлиан молча проглотил обиду.

— Никто не встал на твою сторону, — приблизился Браво. — Они знают, что невиновные под следствие не попадают.

— Не забывай, что Пенелопа погибла бы, если не я, — сказал Юлиан.

Сказанное было едва ли не его единственным козырем.

Аарон нервно прикусил нижнюю губу.

— По-моему, ты наоборот едва не погубил её, — ответил он. — Если бы не ты, она не оказалась бы на той крыше и не перенесла бы такое тяжёлое эмоциональное потрясение. Я был рядом с ней после этого. Вытащил из этой ямы. А где был ты?

Юлиану было нелегко признавать это, но последняя фраза Аарона была правдивой. Он мог пойти на принцип и до конца стоять на своём, но это было неуместно тогда, когда дело касалось Пенелопы. Похоже, она была дорога им обоим, и использовать её в качестве аргумента — что одному, что другому, было бы весьма низко.

— Меня не было, — согласился Юлиан. — Я виноват во всех ваших бедах. Я признаю это. И жду твоих условий. Что ты от меня хочешь?

— Я не могу избавить академию от твоего присутствия. Во всяком случае, пока что. Но Пенелопа больше не должна сталкиваться с тобой. Не приближайся к ней, Мерлин.

Юлиан смотрел в глаза Аарона, не отрываясь. Что он видел в них? Ярость? Гнев? Быть может, настоящую любовь к Пенелопе?

— Это решение должно остаться за ней, а не за тобой, — сказал он. — Если Пенелопа не против, то я умою руки.

Похоже, у Аарона не было контраргументов на абсолютно все предложения. Увы, сейчас он молчал, обдумывая своё следующее действие.

Но Пенелопа не дала ему договорить. Неизвестно, где она пропадала всё это время, но сейчас она вышла из толпы и, приблизившись вплотную к Аарону, нарушила молчание.

— Что ты устроил, Браво? — спросила она. — Посмотри на себя. На кого ты похож?

— Пенелопа, ему не место здесь, — неожиданно понизил тон Аарон. — И не место в твоей жизни.

— Как Юлиан сказал, это решать только мне. Если ты возомнил себя хозяином моей жизни, то спешу тебя расстроить, Браво. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. Не тебе, и даже не Юлиану. Ты поступил очень низко, когда приплёл меня в ваш спор.

— Но я не могу позволить тебе остаться с ним. Осенью…

— Я знаю, что было осенью, потому что видела всё своими глазами. И, уверяю тебя, если бы не Юлиан, тут не было бы не только меня, но и тебя тоже. Поэтому, пожалуйста, заткнись и иди вон.

— Ты не можешь так поступить, Пенелопа.

— Я же сказала — закрой рот! Я больше не хочу ничего от тебя слышать. И, тем более, выяснять наши отношения на людях. Ты специально сделал это прямо посреди коридора? Захотел шоу? Ты невыносим, Браво. Если ты ещё раз скажешь что-то нехорошее в сторону Юлиана, можешь забыть об общении со мной. Понял?

Аарон недовольно кивнул и сжал губы. Настолько недовольно, что едва не раскрошил свои зубы.

Он был унижен в глазах своих же сокурсников. Хотел шоу и получил его, но главным антигероем представления оказался сам. Юлиан понимал, что Аарон не забудет этого. Неизвестно, насколько серьёзным и крепким барьером оказалась бы Пенелопа, но Юлиану было неприятно прятаться за спиной хрупкой и слабой девушки.

Или, возможно, не настолько хрупкой, как казалось раньше. Судя по тому, что Юлиан сейчас видел, Пенелопа повзрослела, набралась серьёзности и мудрости — тех качеств, что недоставало Юлиану и по сей день.

Браво бросил взгляд в сторону Юлиана и растворился в толпе. Не хотелось смотреть в его сторону, но Юлиан попросту не мог иначе. Что испытывает Аарон на этот раз? Обиду? Унижение? Всё ту же злость? Как он отреагирует на это? Последствия произошедшего могут быть невероятными — вплоть до самых летальных, но Юлиану хотелось верить, что в Аароне ещё есть крупицы совести и он не пойдёт на откровенную низость.

Когда всё успокоилось, Пенелопа обняла Юлиана. В её глазах читалось, что не произошло ничего серьёзного и всё так же, как всегда.

— Ты же не думал, что всё будет легко? — игриво спросила она.

— Что у тебя с Браво? — отнюдь не игриво спросил Юлиан.

— Всего второй день, а ты уже начинаешь что-то выяснять? Оставь его, Юлиан. Можешь не беспокоиться о Браво.

— И всё же мне очень интересно. У тебя было с ним что-то за эти два месяца?

Пенелопа неожиданно вырвалась из объятий Юлиана и приняла зловещую позу воина.

— Не было, Юлиан, — сказала она. — Но, если бы и было, я не ощущала бы себя виновной, потому что ты меня, на секунду, бросил…

— Прости, Пенелопа, — ответил Юлиан и попытался снова приобнять её.

Их семейной разборке помешала Хелен, буквально ворвавшись в пространство между них. Сзади неё по сложившейся уже традиции находился Йохан.

— Ну, дела, Юлиан и Пенни, — сказала она. — Вы бодро держались. Оба. Почему не целуетесь?

Юлиан и Пенелопа непонимающе посмотрели на неё.

— Хорошо, шучу, — отмахнулась Хелен. — Просто после победы над врагом принято всё заканчивать поцелуем.

— Заткнись, Холли, — сказала Пенелопа.

— Поняла — полно шуток. Я здесь по совершенно по другому вопросу.

— Мы внимательно тебя слушаем, — усталым голосом проговорила Пенелопа.

— Мы тут с Йоханом посоветовались, и я решила, что неплохо было бы отпраздновать возвращение Юлиана.

Юлиан невольно улыбнулся. На какой-то момент он даже забыл о конфликте с Аароном.

— Что? — удивился он. — Праздник в честь меня? Серьёзно?

— А ты разве не заслуживаешь этого? — спросила Хелен. — Ты спас мою малышку Пенни из огня, а это — максимальное уважение из всех возможных. Ну же? Пенни, ты как?

— По правде говоря, планировала историю Союза подтянуть сегодня, — ответила Пенелопа. — Завтра сдавать реферат, ты не забыла?

— А кто говорит про сегодня? Соберёмся в субботу вчетвером — я, ты, Юлиан и Йохан. Нашей старой дружной компанией борцов против вервольфов. Коктейли, жареные колбаски, картошка и пара капель виски?

Пенелопа посмотрела на Юлиана, ожидая, что он переубедит Хелен. Но он молчал, потому что отказываться от этой затеи не хотел. В сложившихся обстоятельствах непринуждённый вечер в приятной компании казался лучшим событием из всех возможных.

— Мы согласны, Хелен, — сказал Юлиан. — В субботу так в субботу. Ты уже выбрала место?

— Мы с Йоханом выбрали день. Значит, вы выбираете место. Всё же честно?

Честнее не придумаешь. Учитывая то, что Юлиан до сих пор был практически не знаком со Свайзлаутерном. И вряд ли Пенелопа знала достаточно мест, где развлекается молодёжь. Если, конечно, за время их разлуки она и в этом не повысила свой уровень.

— По рукам, Хелен, — улыбнулся Юлиан. — Мы найдём место.

Пенелопа недовольно посмотрела на Юлиана, но не стала устраивать ни истерик, ни скандалов. Возможно, именно это ей и было нужно сейчас — человек, который всё решит за неё и позволит передохнуть и разуму, и телу.

Прошло четыре дня обычной жизни в Свайзлаутерне. На самом деле словосочетание «обычная жизнь» было неприменительным для этого города, но всё выглядело именно так.

Юлиан старался усиленно заниматься учёбой, но при этом каждый вечер проводил на прогулках с Пенелопой. Он не мог насладиться ей, и в такие моменты становилось стыдно за то, что учёба уходит на последний план.

Аарон Браво послушал совет Пенелопы и старался не обращать никакого внимания на Юлиана. На самом деле, ему плохо удавалось показать полное безразличие к этому человеку, но слова Пенелопы в тот день оказались очень убедительными.

В какой-то момент Юлиан начал забывать о своих намерениях узнать от Пенелопы всю правду, связывающую её и Аарона. Иногда демон подталкивал спросить её об этом в лоб, но ангел, который, как ни странно, временами начал просыпаться внутри Юлиана, останавливал его.

Жизнь же в общежитии, несмотря на все стереотипы, была скучной. Возможно, Юлиан и сам не пытался разбавить её хоть чем-то, потому что было достаточно и академии. А возможно, его не приглашали на различные студенческие мероприятия из-за предрассудков, связанных с его прошлым.

Гарет Тейлор не так много времени проводил в своей комнате, но четырёх дней знакомства было достаточно для того, чтобы Юлиан понял, что это довольно приятный знакомый. Гарет был красноречив и разговорчив, эрудирован во многих темах и умел восполнить неловкие паузы в разговорах. Он более не казался Юлиану сумасшедшим алхимиком и помешанным радиотехником. Скорее, эти две сферы были для Гарета не больше чем рядовым хобби, право на которое имеет каждый человек.

К примеру, хобби Юлиана было впутываться в различные неприятности и лезть не в своё дело. Скорее всего, когда Гарет узнает об этом, не сможет обвинить Юлиана.

В пятницу Юлиан пришёл с прогулки с Пенелопой раньше, чем обычно. Девушка сослалась на очередной реферат и намекнула, что и Юлиану пора заняться им, после чего они разошлись.

Войдя в комнату, Юлиан обнаружил, что радиотехники на столе почти нет, а домашняя лаборатория находится в режиме ожидания.

Гарет Тейлор, одетый в фиолетовый халат после душа, сидел с важным видом и перелистывал газету.

— Ты как раз вовремя, — сказал он.

Юлиан не понял, что это значит, поэтому, на всякий случай, переспросил:

— О чём ты?

— Твоё лицо и твоё имя казались мне очень знакомыми, — ответил Гарет. — А сейчас, перелистывая осенние газеты, наткнулся на статью о тебе.

Юлиан выдохнул. Он понимал, что рано или поздно это случится, и его тайна окончательно перестанет быть тайной.

— Выходит, ты теперь в курсе, что живёшь с серийным убийцей?

Гарет мгновенно закрыл газету и выкинул её куда-то в сторону.

— С серийным убийцей? — воскликнул он. — Что? Да ты невероятен, Юлиан Мерлин! Клянусь Николасом Фламелем, ты мой новый кумир!

— А старым был Фламель?

Юлиан не разделял восторга своего соседа. Возможно, это и вовсе был сарказм.

— Нет, я увлекаюсь ещё и музыкой, поэтому мой кумир Отто Забитцер. Но, честное слово, почему ты мне сразу не рассказал о том, кто ты?

— Мне немного стыдно за это. И в общежитии, и в академии на меня косо смотрят.

— Идиоты, — отмахнулся Гарет. — Пустоголовые. Настоящая биомасса. Я с невероятным напряжением следил за той историей. Газеты были для меня как детектив Конан-Дойля. Из следственного изолятора сбегает опасный преступник и рецидивист, насильник и клятвопреступник Агнус Иллиций, после чего происходит череда таинственных смертей самых видных людей города…

— Я знаю эту историю наизусть, — ответил Юлиан и присел на свою кровать.

— Уверен, такое невозможно забыть. Выпьем чаю, и расскажешь поподробнее?

— Может быть, у тебя всё же есть кофе?

Гарет улыбнулся и пересел со стула на свою кровать, оказавшись тем самым лицом к лицу с Юлианом.

— Каково это — оказаться внутри столь невероятного расследования? — увлечённо спросил Тейлор-младший. — Должно быть, это страшно? Или же, наоборот, интересно и вызывает азарт?

— Это вызывает боль, — ответил Юлиан и откинулся на подушку. Он так и не снял ботинки. — И, по правде говоря, я принимал лишь косвенное участие в расследовании. Мной управляли так, как хотели, а я двигался по указанию их пальца. Как пешка на шахматной доске.

— А оказаться в эпицентре взрыва? Каково это? Смотреть в лицо смерти?

— Вызывает шок.

— И всё? Так просто? Ты не представляешь, как я мечтаю оказаться на твоём месте!

Юлиан наконец стянул с себя ботинки.

— На моём месте оказаться не так увлекательно, как ты думаешь, — сказал он. — Знаешь, что меня сейчас заботит больше всего? Как найти место для вечеринки с друзьями в честь моего возвращения.

Гарет выразил неудовлетворённую гримасу. Похоже, он ожидал от Юлиана то, что ему не могли дать. Увы, рассказчик из Юлиана был никакой. Более того, даже умей он использовать красивейшие речевые обороты, гиперболы, сравнения и аллюзии, ничего не вышло бы. По той простой причине, что вспоминать это не хотел. Подобно ветерану, которого напоминания о войне режут острее ножа.

— Типичные подростковые проблемы, — усмехнулся Гарет. — Конечно же, я не против, чтобы твои друзья пришли сюда, но разве ж это вечеринка?

— Я преувеличил с вечеринкой. Мы хотим всего лишь… Дружеской встречи что ли.

— Всё равно это место плохо подходит для этого. Но, тебе повезло, что ты знаком с Гаретом Тейлором. Который, в свою очередь, знаком с половиной города.

В глазах Гарета играл неведомый азарт, но Юлиан его энтузиазма не разделял.

— И чем ты можешь нам помочь?

— Организовать столик в хорошем месте и… С напитками, которые вам родители пока запрещают пить.

— Да ну? — удивился Юлиан. — Всё так просто?

— Всё ещё проще. Правда, для этого тебе будет нужно выполнить два условия.

— Что угодно, Гарет. Не хочу, чтобы Хелен прибила меня.

— Первое — ты расскажешь мне всё о том, что на самом деле произошло прошлой осенью. Начиная с твоего приезда в город и заканчивая отъездом. И второе — ты возьмёшь меня с собой.

Первое условие хоть и было неприятным, но являлось вполне выполнимым. Но насчёт второго Юлиан не был так уверен — Хелен и Йохан устраивали закрытую дружескую встречу, и никто из них не будет рад появлению незнакомца.

— Гарет, пойми… Встреча, она как бы… Для своих. Для тех, кто пережил со мной ту осень.

— Хочешь сказать, мне там не место?

Юлиан замялся. Оправдываться он умел очень плохо. И ещё хуже ему удавалось пытаться оставаться вежливым в момент отказа.

— Я не буду против, если как-нибудь в другой раз, — тактично произнёс он. — Я думаю, моим друзьям может не понравиться, если я не поставлю их в известность.

— Так поставь! Посоветуйся с ними завтра, и, если всё будет хорошо, стол с напитками будет ожидать вас в кафе «Грауг» в семь вечера. Поверь, Юлиан, со мной вечеринка будет куда веселее.

Юлиану сложно было представить, какое разнообразие Гарет внесёт в этот вечер, да и интереса в этом не было, но, похоже, это было единственным вариантом. Юлиан понятия не имел, где находится кафе «Грауг» и что из себя представляет — паб с пьяными фанатами, ресторан для золотой молодёжи или детскую столовую. Не оставалось ничего другого, кроме как довериться Гарету.

— Хорошо, я поговорю с ними, — кивнул Юлиан.

Как и в любой другой пятничный вечер, кафе «Грауг» было невероятно оживлённым, но не шумным. На высокой сцене, напротив стены, ансамбль виолончелистов выдавал непринуждённую мелодию, напоминающую что-то пришедшее из далёкого детства. Словно на подбор красивые и молодые официанты и официантки в чёрных фраках или жилетах с крахмально-белыми рубашками сновали туда-обратно с серебряными подносами, не обделяя ни одного из клиентов вниманием.

Восточная стена — та, через которую проходила дверь, была полностью застеклённой, потому всем посетителям были видны жёлтые фонари вечернего Свайзлаутерна и падающие с неба хлопья белого снега.

Четверо молодых людей — задумчивый Юлиан Мерлин, нашедший только красную рубашку в клеточку, утончённый Йохан Эриксен в чёрном фраке, задорная Хелен Бергер в свитере с оленями, джинсах и кедах и невероятно красивая Пенелопа Лютнер в голубом вечернем платье собрались здесь для того, чтобы отметить возвращение в город одного из них.

— Долго мы будем ждать? — нервно спросила Хелен, теребя прядь своих волос.

Йохан посмотрел на свои наручные часы — очевидную подделку на «Ferre Milano». Юлиан был полностью уверен в том, что время хозяина этих часов весьма ограниченно, и, сославшись на обещание, данное отцу, вскоре он покинет компанию.

— Мы должны дождаться Гарета, — ответил Юлиан. — Он вот-вот должен прийти.

— Знакомое имя — Гарет Тейлор, — буркнула Хелен.

Говорят, что если упомянуть настоящее имя джинна — неважно в какой обстановке и при каких обстоятельствах, как он незамедлительно появится. Гарет не являлся джинном, но в этом случае всё вышло ровно так же.

Вся четвёрка синхронно обернулась, когда дверь кафе растворилась, и вместе с зимним сквозняком в кафе проник Тейлор-младший. Он был одет в короткое чёрное пальто, узкие брюки и лакированные туфли, но ничем не походил на Йохана, который предпочитал схожий стиль.

Юлиан едва ли не издалека почувствовал запах дорогого парфюма, доносившегося от Гарета. Это напомнило ему деда, который даже в домашней обстановке предпочитал наносить такое количество духов, что чувствовали их даже соседи.

— Извиняюсь за опоздание, — вежливо сказал Гарет. — Полагаю, Йохан Эриксен?

Йохан кивнул и пожал Гарету руку.

Юлиан заметил, что взгляд Хелен не отрывался от Гарета с того самого момента, как он вошёл в кафе.

— А вы, принцесса из снов Юлиана Мерлина, Пенелопа Лютнер?

Та неуверенно кивнула и неожиданно крепко сжала руку Юлиана.

— Хелен Бергер — не менее прекрасная принцесса, — улыбнулась вторая девушка и протянула руку в сторону Гарета.

Тот не стал пожимать её, а легонько приподнял и поцеловал. Хелен от неожиданности убрала её, но Юлиан заметил её улыбку.

Гарет отодвинул крайний стул и присел.

— Не люблю знакомиться за пустым столом, — сказал он. — Потому немедленно требую официанта.

Он сказал это далеко не в полный голос — услышать могли только его компаньоны, но русоволосая девушка в чёрном фартуке была уже тут как тут.

— Давно тебя тут не было, Гарет, — улыбнулась она. — Особенно в такой большой компании.

Юлиан был удивлён, но Гарет не соврал, сказав, что в этом кафе у него есть знакомые.

Спустя полтора или два часа Юлиан заметно охмелел — сказалось то, что он не употреблял алкогольных напитков несколько месяцев, да и до этого в силу возраста имел мало дела с ними.

Пенелопа глотала пиво маленькими глотками, и за всё это время с трудом осилила один бокал. После этого она попросила кофе, решительно отказавшись от продолжения. Юлиан не обвинял её этом, потому что понимал, насколько строги её родители, и как они отнесутся к появлению своей дочери в нетрезвом виде.

Гарет Тейлор не разочаровал и действительно оказался душой компании. Признаться, в какой-то момент Юлиану стало немного неловко, потому что он ощущал себя сущей тенью своего общительного и обаятельного соседа по комнате.

— Профессор Мюллер долго искал свой цилиндр, — заканчивал очередной рассказ Гарет. — И я с трудом избежал наказания.

Хелен разразилась жутким хохотом. Юлиану стало немного не по себе от таких звуков, потому что ранее он не видел свою подругу в таком виде. Судя по всему, Гарет нравился ей, и она с трудом скрывала это.

Пенелопа и Йохан начинали скучать. Мало того, что они итак не блистали коммуникабельностью, так теперь ещё и полностью потерялись на фоне Гарета.

— Думаю, стоит разбавить обстановку, — закончив какую-то новую историю, сообщил Гарет.

— Разбавить? — удивилась Хелен. — По-моему, всё итак классно.

— Мне кажется, что Йохану и Пенелопу не нравятся мои истории. Так ведь?

— Всё в порядке, Гарет, — сказал Йохан.

— Нет никакого порядка. За эти два часа вы узнали обо мне всё, а я о вас ничего. Может быть… Тоже расскажете что-нибудь?

Йохан посмотрел на Пенелопу, а Пенелопа, в свою очередь, на Юлиана. Они оба ждали каких-то решительных действий от других, но ничего не выходило.

— Так не пойдёт, — развёл руками Гарет. — Благо, на такие случаи у меня всегда есть план в запасе. И этот план называется «Я никогда не».

Юлиан ненавидел эту игру. Мало того, что она выдавала все его тайны наружу, потому что врать он не особо любил, так ещё и из-за регулярных совпадений ему приходилось часто пить и, в конечном итоге, он становился самым пьяным.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал Юлиан.

— Не будь таким нудным, Мерлин! — воскликнула Хелен. — Сейчас лучшая для этого возможность!

Гарет кивнул. Йохан и Пенелопа ничего не сказали и, судя по всему, целиком и полностью доверились обстоятельствам. «Будь как будет, пусть решают другие».

— Бутылку виски, пожалуйста, — сообщил Гарет официантке, чем ещё больше насторожил Юлиана.

Но ничего удивительного здесь не было — с пивом эта игра не имела никакого смысла.

— Суть в том, что я говорю что-то вроде «Я никогда не надевал пакет на голову при дожде», после чего тот, кто это вдруг действительно делал, выпивает. Другие пропускают ход.

Хелен допила своё пиво. Все её компаньоны синхронно повернули взгляд в её сторону.

— Серьёзно, Хелен? — удивлённо спросила Пенелопа.

Та отвернулась.

— Вопрос не должен быть простым, — продолжил Гарет. — Он должен быть направлен глубоко внутрь души человека и попытаться раскрыть такие тайны, в которых признаться либо стыдно, либо страшно. Всем понятно?

Все знали правила и без разъяснений Гарета, потому что играли в эту игру не один раз.

Когда принесли бутылку «Натаниэля Моррисона» и пять рюмок с символикой «Грауга», Гарет дал понять, что игре дан зелёный свет.

— Пожалуй, начну, — торжественно возвестил он. — Начнём с более-менее простого, чтобы привыкнуть. Итак. Я никогда не целовался на спор.

Юлиан сомневался, стоит ли выдавать эту тайну при Пенелопе, но, увидев, что Хелен подняла рюмку, сделал то же самое.

«Натаниэль Моррисон» хоть и не был элитным сортом виски, но у молодёжи среди доступного считался самым лучшим. Но это не помешало ему обжечь горло Юлиана.

— Это было давно, Пенелопа, — сказал он. — Ещё в Грунндебайтене.

— Ну да, ну да, — ответила она.

Похоже, пронесло. Пенелопа не собирается обижаться на Юлиана из-за этого.

— Двигаемся по часовой стрелке, — сказал Гарет. — Твоя очередь, Хелен.

Хелен выполнила что-то вроде поклона, ощущая себя как только что представленную звезду.

— Трудно вспомнить то, что я не делала, — сообщила она. — Но… Я никогда не бывала за пределами немецкой коммуны.

Довольно скучно, но Юлиан не был уверен, что и сам придумает что-то лучше.

Пенелопа и Йохан, как и во время хода Гарета, не шелохнулись. Юлиан опасался, что виски в их рюмках простоят до самого конца вечера.

Сам он, наряду с Гаретом, сделал глоток. Юлиан был прав — эта игра делает всё для того, чтобы опьянить его до беспамятства. «Я никогда не» словно знала, что он и целовался на спор, и бывал в Лондоне.

— Йохан, — предложил ход Гарет.

Если Хелен было сложно вспомнить, что она не делала, то для Йохана было невероятно трудно откопать в своём сознании что-то такое, что он делал, а другие нет. Он мог сказать что угодно, и все выпили бы, кроме него.

— Я никогда раньше не пил «Натаниэль Моррисон», — после долгого раздумья сказал Йохан.

Эта игра могла убить Юлиана, но играть нужно честно, поэтому он выпил. То, что схожее действие повторили и Гарет с Хелен, не стало для него новостью или удивлением, но, когда выпила и Пенелопа, нахмурил брови.

В этом не было ничего зазорного — скорее, было просто неожиданно. Юлиан мгновенно протянул Пенелопе кусок чеддера и положил ей самостоятельно в рот. Сам воздержался от закуски.

— Итак, Пенелопа, — сообщил ведущий.

— Я никогда не изменяла своему возлюбленному, — без самой короткой паузы выпалила она.

Все были шокированы. Не тем фактом, что Пенелопа никогда не изменяла, а тем, что ей вообще пришло это в голову.

Гарет поднял стакан и выпил, натравив на себя злобный взгляд Хелен. Сама она, как и Йохан, не стала этого делать.

Юлиан долго думал, как ему поступить. С одной стороны, он формально не расставался с Дороти Палмер, когда познакомился с Пенелопой. С другой — если он выпьет, Пенелопа посчитает, что изменил он ей самой.

Не желая обрести ненужную ссору, он слукавил и пропустил ход. Юлиану показалось, что Пенелопа, сидевшая справа от него, спокойно выдохнула. Он понимал, что её слова адресовывались именно ему, потому что на то, изменяли ли кому-то Гарет, Хелен и Йохан ей было глубоко плевать.

— Полагаю, мой ход, — сказал Юлиан. — Спасибо, Пенелопа, что позволила мне хотя бы раз не выпить. У меня никогда не было недоговорённостей перед своей возлюбленной.

Сладкая месть. Юлиан не думал проводить игру в таком ключе, но Пенелопа буквально вынудила его.

Гарет и Хелен выпили. Йохан нет, потому что вряд ли у него вообще была возлюбленная. Пенелопа отпустила в сторону Юлиана гневно-ироничную улыбку и тоже подняла стакан.

— Страсти накаляются, — улыбнулся Гарет. — Я планировал, что первый круг будет пробным и непринуждённым, но вы повысили ставки гораздо раньше. Предлагаю расслабиться. Я никогда не имел проблем с полицией.

Выпил только Юлиан. Опьянение настигло его резко. Речь товарищей была отдалённой и глухой, а в одной точке ему было очень сложно сконцетрироваться.

— Пошли домой, Юлиан, — сказала ему Пенелопа и снова сжала руку.

— Веселье только начинается! — чуть громче, чем следовало, ответил Юлиан. — Ещё круг и я перестану.

— Он прав, Пенелопа, — сказал Гарет. — Либо играют все, либо не играет никто. Фрау Бергер, прошу.

— Я ещё не фрау, — отмахнулась Хелен. — Я никогда не встречалась сразу с двумя.

Несмотря на то, что Юлиан был прав, он заранее угадал, кто поднимет стакан, а кто нет. Как и ожидалось, выпил только Гарет.

Юлиан справедливо рассудил, что не может лгать дважды подряд, поэтому тоже протянул было руку к рюмке, но Пенелопа остановила его ладонью.

— Ещё немного, и ты скажешь слишком много лишнего, — серьёзным тоном сказала она. — И выпьешь тоже.

— Правила есть правила, — осудил Пенелопу Гарет.

— Он хочет вывести меня из себя, потому что считает, что я что-то недоговариваю ему.

— Да, это так, — согласился Юлиан.

Теперь он и сам понимал, что ему нужен небольшой перерыв. Бутылка заканчивалась, а это означало, что, вполне возможно, Юлиану больше не придётся вливать в себя виски.

— Я никогда не надевал женскую одежду, — сказал Йохан.

Все понимали, что фраза была настроена неправильно, но, следуя логике, Хелен и Пенелопа выпили. Гарет долго сомневался, но, в конечном итоге, признался в том, что ему приходилось примерять что-то из гардероба противоположного пола.

Хелен громко засмеялась. По примерным подсчётам, выпила она не меньше, чем Юлиан, но вряд ли хотела останавливаться. В какой-то момент стало боязно, что из-за её громкого смеха всю пятёрку могут выгнать из кафе, но вроде как всё обошлось.

— А я никогда не влюблялась в возлюбленного своей лучшей подруги, — призналась Пенелопа.

Поначалу Юлиану показалось, что и это адресовано ему, но, увидев гневный взгляд Хелен, направленный на Пенелопу, понял, что это не так.

В глазах Хелен читалось что-то вроде «Какую правду ты хочешь от меня услышать?», но губы молчали. Возможно, пьяной Хелен не хотелось ничего скрывать, а возможно, сдали нервы, но она выпила.

Пенелопа бросила ироничную улыбку в сторону Хелен.

— Юлиан, ты готов? — спросил Гарет.

— Я не настолько пьян, — ответил Мерлин и выдохнул. — Я никогда не влюблялся с первого взгляда.

Возможно, это могло оскорбить Пенелопу, но в прошлый раз они договорились, что между ними не должно возникать недосказанностей. Она понравилась Юлиану в момент их первой встречи — на кухне в особняке Ривальды Скуэйн. Сильно понравилась — отрицать это было глупо. Но можно ли было назвать это любовью? Вряд ли. Юлиан не знал, в какой момент полюбил Пенелопу и полюбил ли до конца вообще.

Пенелопа выпила. Хелен, словно неся на душе тяжёлый камень, тоже. Последним отведал «Натаниэль Моррисон» Йохан, и, если Юлиан не пропустил что-то, это была его первая рюмка.

Йохан громко закашлял, а Хелен начала стучать его по спине. Юлиан помнил, что первая его реакция на крепкий алкоголь была примерно такой же, поэтому ни в чём Йохана не винил.

— Ну, ты даёшь, Йохан, — сказала Хелен. — Ты всегда меня только позоришь!

— Выпей сока, Йохан, — протянула графин Пенелопа. — А ты, Холли, не издевайся. Забыла, как тебя стошнило в конце лета?

Это была вражда? Обмен колкостями? Может быть, дружба Хелен и Пенелопы как раз в этом и заключалась? Юлиану было не очень приятно слышать то, что они говорили в адрес друг друга сегодняшним вечером.

Гарет перевернул бутылку вверх дном, чтобы продемонстрировать всем, что она пуста.

— У нас проблема, господа, — разбавил обстановку он.

— Бери новую! — воскликнула Хелен.

— Прости, но… Ты в своём уме? — спросил Гарет. — Я-то тебя домой точно не понесу, а Пенелопа вряд ли осилит.

— Может быть, пиво? — предложил Юлиан.

— Никакого пива! — отрезала Пенелопа. — Не думала, что у тебя проблемы с этим, Юлиан Раньери. Выбирай — либо я, либо алкоголь.

Юлиану хотелось ещё чуть-чуть выпить, но Пенелопа была важнее.

— Хорошо, — кивнул он. — Прости.

Гарет закатил глаза. Похоже, он ожидал от своих новых друзей куда большего, а они подвели его. По Тейлору-младшему сложно было сказать, что он хоть немного опьянел — настолько естественно он выглядел.

Юлиану стало даже слегка завидно, потому его алкоголь побеждал куда быстрее.

Он повернулся в сторону улицы и увидел там то, что шокировало его. Виски был алкогольным напитком, но не наркотиком, поэтому не было никаких предпосылок к тому, что он вызывает галлюцинации. Но других объяснимых причин того, что Юлиан увидел там самого себя, не было.

Двойник Юлиана следил за ними. Возможно, не столь навязчиво, но он стоял за окном — в длинном пальто и с руками в карманах, и смотрел на всё происходящее в кафе.

— Быть того не может, — пролепетал Юлиан и протёр глаза.

Когда он открыл их заново, никакого двойника уже не было.

— Что случилось, Юлиан? — спросила Пенелопа.

— Ничего, мне просто… Нужно выйти. Оставайтесь здесь, я скоро вернусь.

Он схватил с вешалки своё пальто, и, моментально накинув его, бросился в сторону выхода.

— Туалет в другой стороне! — кинул вдогонку Гарет, но Юлиан проигнорировал его.

Выскочив на улицу, Юлиан вдохнул морозный воздух. Он немного взбодрил его — пусть и не до конца.

Двойник всё ещё был здесь. Он стоял возле угла кафе — там, куда не выходили окна.

Юлиан побежал за ним. Теперь, в темноте, он не мог видеть его лица для того, чтобы убедиться в том, что оно такое же, как у Юлиана. Но это и не требовалось, потому что, находясь в кафе, он всё уже видел.

Двойник скрылся за углом прежде, чем Юлиан достиг его. Повернув за угол, он не сразу нашёл его, но какое-то чутьё навело глаза Юлиана на убегающего двойника.

Юлиан неплохо бегал, но вряд ли его двойник — полная копия с набором тех же способностей и недостатков был хуже в этом компоненте.

Главное — не упускать его из вида, потому что другого шанса не представится.

В один момент Юлиан понял, что оставил кафе «Грауг» уже далеко позади себя и может не найти обратную дорогу. Что подумают Пенелопа и остальные? Кинутся искать или, не дождавшись, разойдутся по домам?

Юлиану было плевать. Он должен настичь загадочного двойника и убедиться, что он не представляет никакой опасности.

Юлиан оказался в районе с очень узенькими и угловатыми улочками. В такой обстановке спрятаться проще всего — а именно этого двойник и хотел.

Юлиан остановился. Двойник обманул его, и теперь находится вне досягаемости.

Юноша попытался продышаться после пробежки, но невольно обнаружил, что его тошнит. Если его сейчас вырвет — будет очень некстати.

Юлиан нагнулся, пытаясь побороть приступ. Спустя полминуты его наконец-то отпустило. Он выпрямился во весь рост и осмотрел ландшафт вокруг себя. Увы, но он потерял даже теоретические шансы отыскать загадочного двойника.

Новой задачей было найти обратную дорогу до «Грауга», вернуться к друзьям (если они ещё не разошлись) и сообщить им, что всего лишь выходил продышаться.

Неожиданно он увидел тень справа из-за себя. Из закоулка появилась очень знакомая Юлиану фигура. Он не мог сразу вспомнить, кому она принадлежала, но ожидание не было весьма долгим.

Из закоулка появился Якоб Сорвенгер — одетый не так, как обычно: в клетчатое пальто, ботинки с круглым носом и шляпу. Да, стиль он изменил, но внешность оставил прежнюю, поэтому не смог обмануть бдительного Юлиана.

Случайности и обстоятельства бывают поистине поразительными, но встреча в один и тот же вечер, фактически в одном и том же месте со своим же двойником и Сорвенгером была абсолютно уникальной.

Нельзя исключать никаких вариантов — даже самых невероятных, но прежде всего нужно доверять логике. А она давала лишь два ответа — либо во всём виноват «Натаниэль Моррисон», либо Сорвенгер намеренно заманил в ловушку Юлиана, послав к нему какого-то метаморфа или какую-то иллюзию.

Но нельзя было сдаваться, поэтому Юлиан гордо выставил перед собой левую руку и прошептал формулу заклинания на латыни, которое вычитал в каком-то пособии в домашней библиотеке Ривальды Скуэйн.

Заклинание не было смертельным — скорее, оно было и вовсе безобидным. Потому ещё более странным было то, что оно застало врасплох Сорвенгера, и тот не смог его парировать.

Якоб упал на землю, а его огромный дорожный клетчатый чемодан рядом с ним.

Времени было очень мало. Юлиан должен успеть обезоружить Сорвенгера и доставить в полицейский участок.

Подбежав вплотную, заранее повторяя в голове формулу обездвиживающего заклятья, Юлиан нагнулся над Сорвенгером. Но что-то было не так.

Нос поверженного был слегка короче, чем у Сорвенгера, а волосы немного светлее. Щёки были более округлыми, а глаза вместо орлиной хитрости источали боязнь. Человек был очень похож на Сорвенгера, но, однозначно, не был им.

— Не понимаю, — проговорил Юлиан и передумал обездвиживать незнакомца.

Возможно, зря, потому что Сорвенгер был достаточно силён для того, чтобы подкорректировать свою внешность для меньшей узнаваемости. Но было уже поздно.

Незнакомец, поняв, что никто не собирается атаковать его и дальше, вскочил на ноги и принялся отряхать себя от снега.

— Что? — спросил он. — Кошелёк? Чемодан? Что вам нужно? У меня ничего больше нет!

Юлиан сделал шаг назад.

— Простите, герр, — неуверенно сказал он. — Я перепутал вас кое с кем. Всё, мне пора идти. Простите.

Он собрался развернуться, но рука незнакомца с силой схватила его за воротник.

— Нет, поганец. Никуда ты не пойдёшь! — крикнул он.

Хватка двойника Сорвенгера была довольно крепкой. Юлиан не решился попытаться вырваться из нее. Одно дело — напасть на кого-то врасплох, а другое — вступить в честную схватку с человеком, который лет на тридцать старше и умеет куда большее.

— Говорю же — я ошибся! — возмущённым голосом произнёс Юлиан. — Отпустите меня и мы разойдёмся, как будто ничего не было!

— Надо же, ещё и на сделки идёт! Возмутительно! Я считаю своим долгом незамедлительно доставить вас к вашему шерифу! Такие дела! Преступность! Малолетние преступники!

— Узнаю старый добрый Свайзлаутерн, — едва слышно произнёс Юлиан и наконец сдался.

3 глава. (Не) правдивая история

— Он напал на меня прямо в переулке! — восклицал в полицейском участке человек, подозрительно похожий на Сорвенгера. — Застал врасплох, господин шериф. Надо же, какой сорванец! Если бы я знал, как вы следите за этим городом, и носа своего сюда не сунул!

Пол Уэствуд Глесон слушал потерпевшего и записывал его замечания, но невооружённым взглядом было заметно, что никакого интереса к этому инспектор не проявляет. Он протирал глаза раз за разом, сопел, но не поднимал головы.

— Смею вас заверить — преступник будет наказан в соответствии с законом, — повторил заученную и сто раз ранее повторяемую фразу инспектор.

— Требую публичного наказания! В назидание другим! Это ж надо какая наглость — напасть на безобидного заезжего! О чём только думает полиция? О чём вы думаете, шериф?

Этот человек однозначно не был Сорвенгером. Якоб — серьёзный, педантичный, не склонный к срывам и уверенный в себе человек даже захотя, не смог бы притвориться тем, что Юлиан видел сейчас.

— Полиция изо всех сил работает над порядком в городе, — сообщил Уэствуд. — У вас есть что-то ещё? Факт вымогательства? Угрозы?

— Вы меня совсем не слушаете, шериф! Он атаковал меня прямо в переулке! Неведомым мне заклятием! Если бы не моя отменная школа — богом клянусь, я бы не выжил!

— Он взял что-то у вас? — ещё раз спросил инспектор.

— Не успел, шериф.

— Вы будете писать заявление?

— О да, шериф! Конечно, буду. Ручку и бумагу! Требую ручку и бумагу!

Глесон очень хотел, чтобы нелепый диалог был поскорее закончен, и Юлиан, как никто другой, понимал его. Он и сам больше всего на свете хотел уже покинуть участок и забыть сегодняшний день как страшный сон.

К слову, он почти полностью протрезвел за эти два часа.

— Он был ещё и пьян! — внезапно осенило обвинителя, когда он исписал уже половину листа. — Невероятно! Процветание пьянства среди молодёжи! Как вы допустили это, шериф?

— Даю вам обещание, что это в последний раз.

Юлиан, откровенно говоря, скучал. Он сидел в углу знакомого ему ранее кабинета инспектора полиции и изучал монотонный и скучный потолок.

Как Уэствуд отнесётся к очередной проказе Юлиана? Он очень надеялся, что всё обойдётся замечанием и нравоучением. С одной Юлиан был очень рад встрече с инспектором Глесоном, а с другой — было неловко, что она состоялась при таких обстоятельствах.

— Готово, — протянул Уэствуду лист незнакомец.

— Желаю удачи в нашем городе.

— В неспокойном городе, смею заверить!

— Мы делаем всё возможное. Вы можете идти!

Незнакомец приподнялся и собирался сказать ещё что-то, но не смог сформулировать эту мысль. Юлиан был очень рад этому.

Опустив приподнятый вверх указательный палец, двойник Сорвенгера покинул помещение, предварительно громко хлопнув дверью.

Юлиан выдохнул.

— Добро пожаловать в город, Юлиан Мерлин, — поднял наконец голову Уэствуд.

Выглядел он куда свежее, нежели в момент последней встречи. Круги под глазами исчезли, а кожа стала более гладкой.

— Мне очень жаль, мистер Глесон, — извинился Юлиан и пересел на то место, где ещё минуту назад находился незнакомец.

— Мне-то как жаль. Ты должен быть осторожен, Юлиан. Тебя же столько раз предупреждали…

Он бегло прочитал заявление, после чего смял его и выкинул в урну.

— Что вы делаете? — спросил Юлиан, провожая взглядом летящий шарик из бумаги.

— Спасаю тебя от очередной неприятности. Сколько дней прошло? Пять? Шесть? Что ты делал в этом закоулке так поздно и зачем напал на бедолагу?

— Мне показалось, что это был Сорвенгер, — не стал скрывать правду Юлиан.

Глесон сделал глубокий вдох, а потом выдохнул.

— Тебе не показалось, — сказал он. — Ты и впрямь атаковал Сорвенгера. Только не Якоба, а Ганса — его младшего брата. Видишь ли, между ними всего год разницы, отсюда и внешнее сходство.

— Быть не может… У Сорвенгера есть брат? И как… И что он делает в городе?

— Открывает то ли сувенирный магазин, то ли антикварную лавку. Ты недоволен тем, что он здесь? Возмущаешься тем, как мы это допустили? Тебе это кажется странным? Мне тоже. Но, клянусь тебе, Юлиан — Ганса ничего не связывает с Якобом. Они не общаются несколько десятков лет, возможно с самого детства. Мы же не должны расплачиваться за грехи своих братьев?

— Не должны, мистер Глесон.

— Рад, что это ты понимаешь. Поэтому избавь себя от предрассудков — Ганс Сорвенгер такой же человек, как я или ты. Якоб Сорвенгер ужасный человек, но такие вещи не всегда передаются по наследству. Порой они приобретаются уже в процессе становления. Пока ты здесь и мы оба живы, скажи мне — как ты?

— Всё хорошо, мистер Глесон. Я очень рад вас видеть. И простите, что не заглянул раньше. У меня учёба и так далее…

— Только не отговорки, Юлиан! Я всё понимаю. Молодость — одним словом. Да и я редко бываю свободен. Несмотря на то, что с Иллицием и Сорвенгером-старшим покончено, работы от этого не меньше. Порой попадаю на ночные дежурства через сутки.

Юлиан посмотрел на часы. Время приближалось к полуночи.

— Дай мне слово, что это в последний раз, — сказал Уэствуд, посмотрев в глаза Юлиана.

— Вы же понимаете, что я не могу. Никто не виноват, что наткнулся на этого Ганса Сорвенгера. Никто не виноват, что они как две капли похожи. Своими действиями я, по сути, пытался защитить Свайзлаутерн.

— Я никогда не перестану ценить в тебе это, Юлиан. Единственное, чего прошу — будь осторожнее. Не лезь на рожон раньше времени. Порой лучше пройти мимо и сообщить взрослым.

Юлиан усмехнулся и положил локоть на стол.

— Тем взрослым, которых Якоб Сорвенгер так умело водил за нос? — спросил он. — Простите, мистер Глесон, я не имел вас в виду. Хотел сказать, что в том, что случилось осенью, так называемые дети сделали куда больше, чем взрослые умы из департамента.

— Но и я, и ты, и департамент должны благодарить за наше спасение другого человека, — с грустью в голосе промолвил Уэствуд. — У меня осталось немного бренди. Выпьем за её память?

Юлиан ещё раз посмотрел на часы. Несмотря на позднее время, на душе было спокойно от того, что завтра воскресенье и никуда идти не надо.

— Видите ли, я сегодня итак немного выпил, — попытался отвертеться Юлиан.

— И едва не убил Ганса Сорвенгера. Правда, сейчас подле тебя сидит инспектор полиции Пол Уэствуд Глесон, а это значит, что он не позволит тебе никого убить.

Юлиан улыбнулся.

— Вы же на работе.

— Никто не приходит сюда в такое позднее время, — отмахнулся Глесон. — А тебя отправлю домой на служебной машине. Где ты там сейчас живёшь?

Выспавшись в кои-то веки в воскресенье, Юлиан, полный сил, отправился на учёбу. Он не виделся с Пенелопой целый день и считал, что имеет право на это, потому что выходной — это не только отдых от учёбы, но и своеобразный отдых от неё.

Прошла уже неделя, но Юлиан так и не начал предпринимать действий для сдачи пропущенных экзаменов. Возможно, скоро его вызовет к себе ректор Даугтон и станет отчитывать и грозить отчислением.

К слову, её уже успела опередить Пенелопа, которая и на каждом свидании, и в академии не переставала напоминать Юлиану об этом. Пару раз она даже приходила к нему в общежитие, пока не было Гарета и пыталась чему-то научить, но всё заканчивалось поцелуями.

Кто-то скажет, что юношеская ветреность мешает учёбе, не Юлиан так не думал. Он искренне считал, что справится со всем и время ещё есть.

Во время большой перемены Хелен настигла Юлиана.

— И куда ты пропал тогда? — громко и требовательно спросила она.

Юлиан не сразу решился, говорить правду или нет, но в итоге справедливо рассудил, что раз они теперь друзья, то и тайн быть не должно.

— Сначала увидел самого себя в кафе, потом побежал за ним и наткнулся на Сорвенгера… Что ты так смотришь на меня? Это был не тот Сорвенгер, а всего лишь его брат. Представляешь?

— Что? Брат Сорвенгера? — скривила губы Хелен.

— Ты скоро доведёшь его, — вмешалась Пенелопа и взяла Юлиана под руку. — У него итак много стресса в последнее время.

— В итоге я оказался в полиции, — заключил Юлиан.

— Что? — удивилась Хелен. — Опять там? Мне кажется, ты скоро сядешь.

Юлиан и Пенелопа непонимающе посмотрели на неё.

— Во всём виновата игра Гарета, — сказала Пенелопа.

— Игра была отличной, — не согласилась Хелен. — Кстати, как там Гарет?

— С Гаретом тоже всё отлично, — сказал Юлиан.

— А он… Говорил что-нибудь обо мне?

— Думаю, у него полно других забот, — ответил Юлиан.

— А уж не влюбилась ли ты? — с улыбкой спросила Пенелопа. — Ты… Так долго смотрела на него в тот вечер.

Хелен явно не понравилось такое предположение Пенелопы.

— Ещё немного, и я тебе вмажу, Пенни, — сказала она. — Такие, как Гарет — наглые и нахальные, мне не по душе. Я люблю, когда мило и тепло.

Юлиан и Пенелопа вместе засмеялись.

— Чего ржёте? — гневно спросила Хелен, скрестив руки на груди. — По-вашему, это смешно? Сами ходите за ручку и обнимаетесь, что аж тошно, а мне нельзя? Я переживаю, что это Гарет влюбился в меня. Знаете ли, трудно устоять перед моей харизмой, вот и не хочу разбивать сердце парню.

Юлиан представил заспанное лицо Гарета, которое видел сегодня утром, и оно вряд ли говорило о том, что у его хозяина разбито сердце.

— Я могу спросить у него, — сказал Юлиан.

Хелен запнулась перед тем, как ляпнуть очередную глупость.

— Спросить о том, нравлюсь ли я ему? — сделала удивлённый вид она. — Боже, это совсем ни к чему, Юлиан. Мне это… Не нужно.

Пенелопа с трудом сдерживала смех. Похоже, она знала свою подругу лучше, чем кто-либо другой, поэтому фальшь в её голосе чувствовала за милю.

— Как хочешь, — улыбнулся Юлиан.

Хелен помахала Пенелопе и Юлиану рукой и скрылась в толпе студентов, блуждающих по коридору. Строить предположения о том, куда именно она пошла, не имело смысла, потому что любимым местом в корпусе факультета у Хелен был буфет.

— Не делай так больше, — сказала Пенелопа, когда исчезли последние следы пребывания Хелен. — Я имею виду — не пропадай так внезапно и не впутывайся в неприятности. Хотя… Уверена, тебе до меня это уже сто раз говорили.

— Тебе не показалось, что в «Грауге» за нами следили? — еле слышно спросил Юлиан.

— О, нет. Я паранойей не страдаю. И тебе не советую.

— Но я видел его так же ясно, как сейчас вижу тебя. Не мог же я напиться так сильно, чтобы мне начало казаться? Человек, как две капли воды похожий на меня, нагло смотрел на наш стол, а едва я заметил его, как он скрылся.

— На улице темно было.

— Не удивлён, что ты мне не веришь. Никто же никогда не верил. Ни осенью, ни сейчас. Как ты объяснишь то, что он привёл меня как раз к Гансу Сорвенгеру? Невероятное совпадение?

— Да, Юлиан, — опустила голову Пенелопа. — Это просто невероятное совпадение.

В последнее время Юлиан всё чаще и чаще убеждался в том, что нет никакого смысла кому-то что-то доказывать здесь. Каждый верил в то, во что выгоднее всего верить, и не принимал даже самые логичные доводы, если они были ему неудобны. Пенелопа не была исключением.

Юлиан попытался сменить тему разговора, но его прервал появившийся Лиам Тейлор.

— Мисс Лютнер, герр Мерлин, — поприветствовал он. — Весьма рад вас видеть.

Юлиан и Пенелопа поздоровались в ответ.

— Не хочу прерывать вашу столь милую беседу, — сказал Тейлор. — Но у меня разговор к вам, герр Мерлин.

Возможно, Тейлор-старший только что спас Юлиана от неловкости, которая начинала назревать, потому отчасти он был даже благодарен.

— Увидимся на уроке, — с облегчением сказал Юлиан и поцеловал Пенелопу в щёку.

Он не видел никакого смысла скрывать их отношения от кого бы то ни было, даже от преподавателя.

— Вижу, в личной жизни у вас всё в порядке, — улыбнулся Тейлор.

— Не жалуюсь, мистер Тейлор, — ответил Юлиан, провожая Пенелопу взглядом.

— Она же не мешает вашей учёбе? — с родительской настороженностью спросил преподаватель.

Юлиан нисколько не удивился такому вопросу. Более того, он был уверен, что до закрытия сессии у него спросят об этом не один десяток раз.

— Что вы, — соврал Юлиан. — Напротив, она помогает мне. Ещё немного, и я буду готов к сдаче.

Мистер Тейлор, улыбаясь глазами, покачал головой и облокотился на подоконник. Он выглядел почти как студент, если не принимать во внимание пару седых волосков на голове.

— Я общался с преподавателями, и они говорят немного другое, — сказал Тейлор. — Помните, о чём мы договаривались с вами неделю назад? Я помогаю вам, но и вы идёте навстречу и не подводите меня.

Юлиану было немного стыдно. Что бы он ни сказал сейчас, это его не оправдает.

— Мне сейчас сложно, мистер Тейлор. Постепенно втягиваюсь в русло.

— Вы достаточно долго отдыхали и должны были приступить к учёбе полными сил. Поймите, несмотря на то, что мы друзья, никто не будет ставить вам отметки просто так. Даже если я захотел бы, ничего не смог поделать. Я не ректор и не декан, и всё, что я могу сделать — дать вам очередной шанс.

— Мистер Тейлор, я же не обманывал вас раньше.

— Отрадно и исключительно верно. Но я нахожусь сейчас здесь, чтобы вам помочь. Думаю, вам следует назначить дополнительные занятия по необходимым предметам. Я уже договорился с некоторыми преподавателями.

Юлиан замялся. Он тоже облокотился на подоконник рядом с Тейлором, и издалека они выглядели как два однокурсника.

— Спасибо, конечно, мистер Тейлор, но я бы справился сам.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся преподаватель. — Но я считаю своим долгом перестраховаться. Думаю, начнём прямо сегодня. С естествознания.

— Что? — невероятно сильно удивился Юлиан. — И оно тоже?

— А как вы думали? Я мог бы закрыть вам зачёт просто так, но разве это будет справедливо? Разве это поможет усвоить вам программу? Простите, герр Мерлин, но это будет исключительно неправильно.

Юлиан ожидал многого от мистера Тейлора, но только не этого. Разочаровался ли он в преподавателе? Вряд ли. Как бы то ни было, Лиам Тейлор желает ему только добра, и видит его именно в этом свете.

— Выходит, сегодня? — спросил Юлиан. — После всех занятий?

Тейлор кивнул.

— Да. Жду вас в своём кабинете. Не переживайте, герр Мерлин! У меня нет цели испортить вашу жизнь! Всё, что я хочу — научить вас. И я это сделаю. Не опускайте головы. Вам должно понравиться.

Юлиан не сомневался, что эти часы будут лучшими в его жизни. Куда лучше законного отдыха, куда лучше свидания с Пенелопой и однозначно лучше похода в кино. Похоже, с сарказмом у Тейлора всё в порядке.

— Надеюсь, не задержите меня надолго, — сказал Юлиан.

— Повторяю — не за что переживать, — улыбнулся Тейлор, после чего неожиданно изменил выражение лица и осторожно, непринуждённо спросил. — Юлиан, как он там?

Юлиан не сразу понял соль вопроса, но, благо, разъяснять ему не пришлось.

— Вы о Гарете? — спросил он.

— Да, я о сыне.

На самом деле, Юлиану было нечего сказать. Он не общался с соседом настолько близко, чтобы в глазах читать, какое у него душевное состояние.

— С ним всё в порядке, — ответил Юлиан. — Ходит на учёбу, чинит радиоприёмники и мечтает о приключениях.

Тейлор улыбнулся. Юлиан заметил в его левом глазу робкую слезу.

— Рад, что мой мальчик остался таким, каким я привык его видеть. Мы с ним не так часто видимся, как хотелось бы. Только по воскресеньям — и то часто оба бываем заняты.

— Это очень печально, но я уверен, что вскоре вы найдёте общий язык, — подбодрил Тейлора Юлиан. — Только скажите честно — подселить меня к Гарету было вашей инициативой?

— Соврал бы, если бы сказал, что нет. Конечно, моей. Вы, герр Мерлин, что-то вроде моего доверенного лица, но не считайте ни в коем разе, что я назначил вас шпионом. Дело совершенно в другом. За моим сыном должен кто-то присматривать. И за вами кто-то должен присматривать. Думаю, я нашёл идеальное решение проблемы — вы будете присматривать друг за другом!

Юлиан улыбнулся и посмотрел на наручные часы. Совсем скоро перемена закончится.

— Довольно хитро, — сказал он. — Даю вам слово, пока я рядом — Гарет в безопасности.

— Не подведите меня. Он находится в таком возрасте, когда любое событие провоцирует стресс. Видите ли — он всю жизнь рос без матери.

— Я понимаю, — кивнул Юлиан.

Он хотел спросить, что стало с женой мистера Тейлора, но прозвенел звонок. Возможно, к лучшему, потому что в прошлый раз преподавателю было не очень приятно вспоминать некую Алексию — свою бывшую любовь. Возможно, именно она родила ему Гарета и оставила стресс им обоим.

— Не возражаете, если я пойду? — спросил Юлиан.

— Нет, конечно. Удачи вам.

После всех занятий, Юлиан — добросовестный студент академии принца Болеслава, и без того уставший и загруженный, отправился в кабинет мистера Тейлора.

Преподаватель не шутил, хотя Юлиан до последнего надеялся на это. Лиам Тейлор сидел один в пустующем кабинете и угрюмо перелистывал конспекты.

Юлиан неловко постучал.

— Можно? — спросил.

— О, да, — радостно ответил Тейлор. — Проходите, конечно. Присаживайтесь. Я уже заждался вас, герр Мерлин.

Юлиан присел за самую первую парту — ту, что стояла напротив преподавательского стола.

Лиам Тейлор протёр свои круглые очки, после чего не надел их на себя, а положил рядом. Юлиан не понял смысла этого действия, но принял его. Если не понимаешь что-то, не значит, что это неправильно.

— Тетради не нужны, — сообщил Тейлор. — У нас сегодня устное обобщающее занятие. На наших последних уроках я выделил, что у вас проблемы, скажем так, с базой.

Юлиан кивнул. На самом деле, у него были проблемы не только с базой, но и со всем остальным, но Лиаму Тейлору знать об этом было необязательно.

— Итак, герр Мерлин, — начал преподаватель. — Что лежит в фундаменте моего предмета?

— Природа магии? — предположил Юлиан.

— Близко, не совсем верно. Магия — субстанция весьма абстрактная и не поддающаяся ни известным формулам, ни физическим теориям. Она изучена примерно столько же, сколько и тёмная материя. Не исключено, что магия и тёмная материя есть синонимы.

— Слышал об этом, — сказал Юлиан.

— Но никто не исключает и того, что это вещи либо абсолютно противоположны друг другу, либо совсем друг с другом не связаны. Опираясь на теорию известного учёного Гаусса Гольдштейна, можно обосновать магию как субстанцию невидимую, неосязаемую и неслышимую, но однозначно существующую и присутствующую во всей вселенной, стоящую над всеми известными законами, явлениями и константами, полностью контролирующую их. В честь этого великого учёного частицы материи были названы частицами Гольдштейна — они отличны от атомов, ионов и фотонов и досконально не изучены. Три основополагающих свойства этой материи?

— Передвижение, уничтожение, преображение?

— Исключительно верно, — обрадовался Тейлор. — Всего лишь три свойства, олицетворяющие всё. Передвижение подразумевает возможность перемещения частицы в любую точку пространства или времени без потери каких-либо свойств. Уничтожение означает, что сия материя способна полностью ликвидировать любую частицу без какой-либо замены. Объясняю, чем это чревато и почему запрещено. Число частиц в нашей вселенной неизменно с момента её основания, потому уничтожение их может внести дисбаланс, подробно описанный в трудах Ларса Штиндля.

— Мы будем изучать Штиндля?

— Нет, не будем. Вам пока всё понятно? Если да, то можем плавно перейти к третьему свойству частиц Гольдштейна — преобразованию. Оно означает, что материя способна изменять свойства атомов и молекул в любом порядке. Вопреки распространённому заблуждению, свойство создания не только не является подсвойством преображения, но и не существует вовсе. Иначе говоря — мы не можем создать что-то из ничего. Нам всегда требуется изначальное сырьё — какой-либо предмет. Когда фокусник создаёт шарик, он всего лишь преображает воздух или что-то другое, но не производит его из ничего.

— Выходит, уничтожить что-то без следа возможно, но создать нельзя?

— В теории. По факту же, никто ещё не разобрался в том, как работает уничтожение, потому что оно запрещено. Вполне возможно, уничтожение представляет собой элементарное перемещение, что полностью согласуется с теорией равновесия, выписанной впервые Феликсом Раушем.

— Занятно.

— Вижу, вам всё понятно. Если не ошибаюсь, вы это освоили ещё в возрасте четырнадцати лет. Теперь же поговорим о более приземлённом и более изученном. Как называются частицы, способные взаимодействовать с частицами Гольдштейна?

— Частицы Проксимы, — уверенно сказал Юлиан.

— Не совсем так. Если бы вы ответили точно так же на экзамене, отметка была бы снижена. Эти частицы называются античастицами Гольдштейна, и, по его же теории, их количество равно количеству частиц Гольдштейна. Мы снова наблюдаем баланс. В свою очередь, способность античастиц управлять частицами называется Проксимой. Если говорить менее научно и опираться на осмысление, то Проксима — это одно из шести чувств, с помощью которого человек взаимодействует с частицами Гольдштейна. Иначе говоря — колдует. Как вы поняли, управлять частицами можно только при помощи античастиц, которые присутствуют почти в каждом человеке с момента его рождения. Говорю «почти», потому что примерно одна сотая процента рождается без античастиц Гольдштейна.

— Думается, непросто им живётся, — посочувствовал Юлиан.

— Наше современное общество устроено так, что в нём одинаково комфортно жить обоим типам людей и никаких предрассудков касательно этого быть не должно.

— Правда, что Адам Шмельтцер пытался истребить всех людей без Проксимы?

— Боюсь, не могу сказать вам этого здесь и сейчас. Кроме того, ни я, ни кто-то другой не знает наверняка, потому что война закончилась шестьдесят пять лет назад.

Юлиан посмотрел в окно. На улице стоял довольно морозный, но солнечный день. Больше всего на свете Юлиану хотелось сейчас покинуть душный кабинет и пойти прогуляться. Неважно — одному или с Пенелопой.

— Набор античастиц в организме человека бывает разным, герр Мерлин, — продолжил мистер Тейлор. — Существует три типа античастиц — белые, серые и чёрные, и, в зависимости от количества их содержания формируются десять классов Проксим. Можете перечислить все их?

Юлиан задумался. Определённо, он знал их всё, но назвать поочерёдно на скорую руку не смог.

— Боюсь, нет, — слукавил он.

— Ничего страшного, я помогу вам. Начнём с простого. Если подавляющее большинство античастиц являются белыми, класс называется «Свет». Если чёрными, то «Тьма», что логично. Если серыми, то «Небо». Как известно каждому школьнику, эти классы являются очень редкими и в сумме составляют примерно процент от общего числа. Досконально неизвестно, в чём проявляется сила их владельцев, лишь строятся предположения. Якобы «Тьма» способна синхронизироваться с тёмной материей, «Свет» является проводником между людьми и некой высшей силой, то бишь Творцом или Богом, а «Небо» способно взаимодействовать с умершими.

— Я заметил, что в естествознании много что «досконально не изучено», — заметил Юлиан.

— Оттого многие и считают мой предмет столь абстрактным. Но он куда глубже при ближайшем рассмотрении. Остальные семь классов, созданные различными комбинациями сих типов частиц, так или иначе куда более распространены. Так называемые стихийные — «Земля», «Вода», «Огонь» и «Воздух», чьи владельцы лучше остальных способны взаимодействовать со своей субстанцией. И немного менее распространённые — «Целители», «Бойцы» и «Прорицатели». Думаю, не стоит объяснять, на что рассчитаны силы их владельцев. Более подробно изучим комбинации классов чуть позже.

— Правда, что Адам Шмельтцер хотел разделять людей на ниши в зависимости от класса их Проксимы?

Мистер Тейлор прервался и многозначительно посмотрел на Юлиана. Если бы не присущая преподавателю аномальная вежливость, он мог бы применить к своему ученику какое-нибудь заклинание в наказание. По крайней мере, глаза Лиама не врали, и Юлиан видел в них лишь осуждение и неудовлетворение.

— Вы наблюдаете это сейчас? — вежливо, но с ноткой фальши в голосе, спросил мистер Тейлор?

— Мы живём в эпоху толерантности и гуманности.

— Как с языка сняли. Да, герр Мерлин, такого нет и не было. Сколь противоречивой личностью не являлся герр Шмельтцер, до такого он не дошёл. Будем же наслаждаться мирным небом над головой, которое он нам подарил.

Лиам Тейлор зачем-то приподнял указательный палец вверх, и Юлиан понял, что это означало предложение перевести разговор на другую тему.

— Вы не будете против, если я продолжу? — попросил разрешения мистер Тейлор.

Конечно, Юлиан не был против. Более того, права быть против он вовсе и не имел, потому расценил просьбу преподавателя как сарказм.

— Как мы знаем, комбинация античастиц не формируется с возрастом. Она неизменна с самого рождения человека. Потому, все разговоры о том, что класс «тьма» приобретается от тяжёлой жизни, полной лишений и злобы, являются бессмысленными. Кстати, я просматривал ваше личное дело, герр Мерлин, и обнаружил одну интересную деталь. У вас не указан класс Проксимы.

Юлиану было не совсем приятно ни слышать это, ни признавать, но он и впрямь не знал, какой класс Проксимы носит. Потому он до сих пор, словно мальчишка, ещё не прошедший тест, фантазировал о том, что в действительности является прорицателем, бойцом, приверженцем неба или даже тёмным.

Но сейчас Юлиан Мерлин не хотел ничего утаивать от мистера Тейлора. Преподаватель вызывал у него настолько серьёзное доверие, что мысли о лжи попросту не приходили в голову.

— Всё правильно, мистер Тейлор, это не ошибка, — сказал он.

— Как же так вышло?

— Мне было двенадцать лет тогда, когда я и мои сверстники проходили инициализацию. Все заходили в тёмную комнату и смотрели в зачарованное зеркало, после чего им объявляли их класс. Большая часть сверстников получила стихийные классы и выходила оттуда недовольной. Кому-то посчастливилось получить классы прорицателей и целителей, и они были чуть счастливей. Ни «неба», ни «тьмы», ни «света» никому не досталось.

Лиам Тейлор смотрел на Юлиана так, будто ему было действительно интересно. Словно вот-вот он услышит такое, что ошарашит его настолько, что едва удержит на стуле. Он опёрся головой на ладонь и спросил:

— Что же досталось вам?

— Ничего, мистер Тейлор. Каждый видел в зеркале свои потайные страхи желания, видел какие-то цвета, фрагменты из прошлого и внутренних монстров. Они словно составляли изнанку души. Я же, взглянув в зеркало, увидел только себя. Я стоял в надежде несколько минут — думал, что так и должно быть, и зеркало открывается не сразу, но ничего не происходило. Тогда люди, проводящие инициализацию, выгнали меня из комнаты и отправились совещаться.

— И каков был вердикт?

— Его не было, — ответил Юлиан. — Точнее говоря, я его так и не услышал. Мистер Тейлор, вы, как профессор естествознания, должны знать, что это значит.

— Я знаю только то, что не бывает людей без класса Проксимы или людей, кто все классы в себе соединяет. Знаю, что зеркало истины ничего не покажет депроксимату, то бишь человеку без Проксимы, но вы, определённо, им не являетесь.

— Никто так и не ответил мне на этот вопрос, — угрюмо проговорил Юлиан.

Мистер Тейлор вздохнул и постучал ручкой по столу. Он определённо поверил Юлиану, и эта информация заставила его о чём-то задуматься, но он старался не показывать ученику, что озадачен.

Юлиана же обмануть было трудно.

— Время, между тем, немалое, — сказал мистер Тейлор, посмотрев на наручные часы. — Думаю, сегодня мы продуктивно позанимались и заслуживаем отдых.

Прошло не более получаса с начала занятия, и Юлиан рассчитывал примерно на столько же ещё. Он не мог сказать, что расстроился известию о своём освобождении, но и отрицать то, что индивидуальное занятие было куда увлекательнее, чем групповое, не стоило.

— Встретимся через неделю здесь же, — сказал мистер Тейлор и поднялся из-за стола.

— Я могу идти?

— О, да. Не смею задерживать.

Уходя, Юлиан обернулся. Лиам Тейлор бросил улыбку в его сторону, но Юлиан всё же заметил, что что-то не так. Он не столь долго был знаком с Тейлором, но этого времени хватило для того, чтобы понять некоторые его привычки. В частности — разобраться в некоторых невербальных знаках.

Едва закрыв дверь, Юлиан чуть было не врезался в проходящего мимо Йохана.

— Смотри, куда идёшь! — неосторожно бросил Юлиан, уже позже опознав товарища.

— Прости.

— Почему ты так поздно в академии?

— Пересдавал курсовую по истории Союза Шмельтцера, — ответил Йохан. — Ты, кстати, сдал?

Юлиан отрицательно покачал головой. Ему начало казаться, что всё, происходящее в академии сейчас, было невероятно скучным — рефераты, курсовые работы и семинары. Во всяком случае, осенью всё было куда более непринуждённым и спокойным.

— Задумайся, — усмехнулся Йохан. — Ты знаешь, что с тобой сделает Пенелопа, если у тебя начнутся проблемы.

Юлиан кивнул и собрался идти дальше, но Йохан неожиданно окликнул его и остановил.

— Юлиан, — явно стесняясь, произнёс он. — Наверное, ты забыл уже, но мне повезло, что мы с тобой встретились сейчас.

Юлиан изо всех сил напряг мозг, желая понять, о чём говорит Йохан, но не смог.

— Можно быстрее? — спросил он. — Я тороплюсь.

— Конечно, это не займёт много времени. Но, помнишь наш уговор, когда я достал тебе ключи от дома Грао Дюкса? Ты… Ты обещал меня кое с кем познакомить.

Признаться, Юлиан забыл об этом договоре в день его заключения. Забот было так много, что это было последним, что волновало тогда.

— Серьёзно, Йохан? — улыбнулся Юлиан. — Она всё ещё нравится тебе?

Юлиан попытался вспомнить лицо той девушки из кафе, но вспомнил только юбку и ноги.

Йохан замялся после вопроса Юлиана. Он нервно переминулся с ноги на ногу. Наверняка, ему трудно было выразить свою мысль, в особенности, такого плана, но ситуация попросту требовала.

— Боюсь, это больше, чем симпатия, — собравшись, ответил Йохан. — Я… Не могу перестать думать о ней.

— Если перестал бы ходить в «Хартс», то забыл бы через две недели. Неужто тебе это незнакомо?

— Знакомо, но… Я не хочу её забывать. Возможно, со мной впервые такое. Тем более, мне кажется, что она тоже смотрит на меня.

— И за всё это время ты не смог собраться и подойти к ней?

Йохан отвернулся. Ответ, само собой, был вообще не нужен.

— Ты обещал помочь, Юлиан, — сказал Йохан.

— Почему именно сейчас?

— Прошло три месяца!

— У меня сейчас совершенно нет на это времени, Йохан. Знаешь, сколько предметов мне нужно сдать до конца марта? А помнишь, для чего мне вообще эти ключи были нужны? Я пошёл на небольшую стратегическую хитрость, потому что это было необходимо!

— Выходит, ты даже не собирался мне помогать?

На самом деле, Юлиан совершенно не хотел говорить это, но в итоге невольно сознался. Заключая тот договор, он надеялся, что всё уладится как-то само собой — как и всегда до этого. В итоге же вышло так, что прошлое решило напомнить о себе.

В этот момент дверь кабинета раскрылась, и оттуда поспешно вышел мистер Тейлор. Он едва не задел юношей дверью, но те успели вовремя отпрыгнуть.

— Герр Мерлин, вы ещё не дома? — спросил он. — Герр Эриксен, как кстати, что вы здесь. Вижу, вы с герром Мерлином хорошие друзья. И вам не помешало бы тоже подтянуть естествознание

Йохан озадаченно посмотрел на преподавателя.

— Я же сдал зачёт, — сказал он.

— Не без труда, герр Эриксен. Буду рад видеть вас в этом кабинете ровно через неделю вместе с герром Мерлином.

Йохан открыл рот в попытке что-то ответить, но Лиам Тейлор не позволил ему этого сделать, потому что ушёл. Он явно торопился куда-то, и для Юлиана это не осталось незамеченным.

— Неприятность за неприятностью, — пробормотал Йохан.

Гарет протяжно подул на чашку, после чего поставил её на стол. Он умел заваривать вкусный чай, и, если бы он так же варил кофе, Юлиан был бы готов назвать своего нового соседа лучшим другом прямо сейчас.

— Выходит, в газетах писали полную чушь, — констатировал факт Гарет.

— Да, — кивнул Юлиан. — С самого начала и до конца.

— Трудно уместить всё это в голове. Не скрываю, я слышал и об Эрхаре, и о Молтембере, но чтобы всё это переплелось воедино… Невероятно. Почему пресса и службы безопасности скрывают это?

— Если бы я только знал ответ на этот вопрос, — посетовал Юлиан. — Со мной никто им не поделился. Если скрывают — значит нужно кому-то. Возможно, сеть Молтембера куда шире, чем мы думали, и имеет какое-то влияние.

— Просто обожаю заговоры, — усмехнулся Гарет.

— Ты серьёзно? Для тебя это просто развлечение?

— Ещё какое, Юлиан. Но это не означает, что я не буду полезным для тебя. Клянусь, ты — это лучшее, что отец сделал для меня.

— Рад, что я не настолько безнадёжен.

За окном стояла глубокая ночь, но эти двое не планировали спать. Юлиан рассказал Гарету всю свою историю — как и обещал, и в процессе невольно увлёкся и сам. Он повествовал медленно, подробно и размеренно, не отвлекаясь на мелочи, но и не теряя любых мало-мальски значимых фактов.

Он никогда не думал, что это случится. Слишком сложно было для самого же себя, но в данный момент Юлиан осознавал, что ему стало даже легче.

— На самом деле, сочувствую твоей потере, — сказал Гарет и похлопал Юлиана по плечу. — Нелегко тебе пришлось — что уж говорить.

— Пора забыть. Во всей этой истории ещё не поставлена точка. Всего лишь запятая, может быть, тире. Я говорил тебе, что у Сорвенгера есть какой-то план. Возможно, он и вовсе кого-то подкупил, и суд был фарсом.

— Не преувеличивай, Юлиан. Зло побеждено, и ты — один из главных героев этой истории. Положительных, смею заметить.

— «Халари скоро придёт за вами», — процитировал Юлиан. — «Он уже ближе, чем вам кажется». Эти слова были последними, которые светский мир услышал от Сорвенгера. Ты же знаешь, какой он человек. Насколько серьёзен и зловещ. Стал бы он говорить такое просто так?

— Халари, — пробормотал Гарет. — Похоже на иврит, но не точно. «Придёт за вами». То есть, Халари и Сорвенгер это не одно и то же.

Юлиан не заметил, что его чай остыл, поэтому следующим глотком уничтожил едва ли не половину содержимого чашки.

— Ты тоже не слышал раньше слова «Халари»? Честно говоря, удивлён. Потому что твой отец кое-что знает об этом.

— Мой отец? Любитель мистификаций и псевдоистории, должен сказать.

— По его словам, упоминание о Халари он встречал в какой-то польской книге, написанной то ли Дегорским, то ли Дебровским… Якобы Халари являлся неким божеством, которому поклонялся сам Меркольт.

— Меркольт? — иронично переспросил Гарет. — Тот самый Меркольт? Не может быть… Дай угадаю — по версии моего отца, Сорвенгер попросту пугает нас выдуманным персонажем из книги?

— Да, — ответил Юлиан. — А всё потому, что начал терять рассудок. Не хочу обидеть мистера Тейлора, но это полная чушь.

Гарет многозначительно посмотрел на Юлиана.

— Согласен, — сказал он. — Не всё услышанное стоит принимать за чистую монету. Тебе никогда не приходила в голову мысль поискать эту книгу? В Свайзлаутерне полно библиотек и книжных магазинов.

На самом деле, такой идеи в голову Юлиана не приходило, потому что он рассчитывал встретить кого-то, кто с этим произведением знаком, чтобы не тратить напрасно своё и без того ограниченное свободное время.

— Учёбы полно, — отмахнулся Юлиан.

— Ты точно мне историю про себя рассказывал? По-моему, осенний Юлиан не был занудой и лентяем. Название хоть помнишь?

— «Откровения Меркольта», — не задумываясь, выдал Юлиан. — Автор — поляк. Дегорский, Дебровский… Что-то в этом духе.

Гарет кивнул, словно отмечая в этот момент название в записной книжке, находившейся внутри его головы.

— Возможно, я поискал бы, — усмехнулся он. — Особенно, если бы это действительно имело какой-то смысл.

— Я был бы очень благодарен, — ответил Юлиан.

Лицо Гарета приняло странный оттенок отвращения.

— Только не это, Юлиан, — сказал он. — Я не люблю всех этих сентиментальных штучек. То, во что ты меня вовлекаешь, прежде всего интересно именно мне. Много лет я жил скучной жизнью и завидовал таким, как ты. Разве не прекрасно, что мне посчастливилось стать полноправным участником расследования?

— Это пока ещё не расследование, — отмахнулся Юлиан. — Мы просто хотим удостовериться в том, что наши опасения были напрасными. Знаешь, я уже давно тоже хочу жить не своей жизнью, а другой. Развлекаться, влюбляться и учиться.

— И всё это у тебя уже есть.

— Ровно неделю, — равнодушно проговорил Юлиан. — Меня не покидает ощущение, что с минуты на минуту всё это закончится, и мне снова станут угрожать смертью. Паршивое ощущение, Гарет.

В глазах Тейлора-младшего отчётливо читалось, что он совершенно не считает это паршивым ощущением. Юлиан же понимал, что желание пережить какие-либо приключения заканчивается ровно тогда, когда это самое приключение начинается.

— Прекрасное ощущение, — привёл контраргумент Гарет. — Авантюры, побеги, ежеминутное ощущение опасности!

— Если ты поможешь мне, Гарет, обещаю, что ни одно из моих приключений не обойдётся без тебя.

Улыбка Гарета оборвалась на ровном месте. Неизвестно, что он подумал — являются слова Юлиана сарказмом или истиной, но равнодушным не остался. В его глазах читался вызов.

— Тебе снова требуется моя помощь? — спросил он. — Все герои такие?

— Я не герой, Гарет, и хватит преувеличивать. Из твоих уст это звучит как ирония. Видишь ли, у меня есть друг Йохан, с которым ты тоже уже знаком. Однажды я пообещал его кое с кем познакомить, но вчера невольно осознал, что не способен на это.

Похоже, Гарет был готов рассмеяться прямо здесь и сейчас, но каким-то чудом, сдержался.

— И всё? — спросил он. — Йохан — молчаливый и замкнутый зануда, не может ни с кем познакомиться и думает, что ты сможешь это исправить? О, боги, он ещё и глуп.

— Не нужно так говорить о нём, — остановил Гарета Юлиан. — Возможно, Йохан и впрямь немного замкнут, но он действительно хороший парень. Однажды даже здорово помог мне, и я не могу оставить этот долг перед ним без вознаграждения.

— Тогда чего ты ждёшь? Не думал, что это доставит тебе сложностей.

Юлиан нервно поджал губы. Порой в присутствии Гарета он чувствовал себя совсем неловко, потому что уступал ему во всём. В ином случае зависть одолела бы и заставила ненавидеть соседа, но в этом случае, Юлиан ничего подобного не испытывал.

— Вижу, без меня тут снова никак, — прервал молчание Гарет. — Хорошо. Я приду и лично сделаю всё для Йохана.

Юлиан не представлял, как будет действовать Гарет, но ему было очень интересно.

В назначенный день Йохан так сильно нервничал, что стал ещё бледнее, чем прежде. Юлиан усиленно уговаривал его не использовать лак для волос и не застёгивать верхнюю пуговицу у рубашки, но тот был более чем уверен, что наиболее привлекательно выглядит именно в таком образе.

Честно говоря, нервничал и сам Юлиан. Неизвестно, следствием чего это являлось — заботой о Йохане или о своей репутации, но выкинуть из головы всё это и расслабиться он так и не смог.

Гарет же, в противовес этим двоим, был позитивен как никогда. Улыбался и шутил, рассказывал различные истории и напевал хиты любимой группы. Юлиану было боязно, что столь безответственный подход к делу может всё испортить, но уверенность Гарета стояла куда выше этого.

Йохан не знал, что кроме Юлиана в «Хартс» его будет ожидать ещё и Гарет. Юлиан не мог обвинить себя во лжи, потому что, по факту, он просто недоговорил — возможно, даже слукавил, но это и близко не стояло с лицемерием.

— А вот и виновник торжества! — воскликнул Гарет, увидев едва вошедшего в кафе Йохана.

Юлиан до последнего надеялся, что Йохан всё же послушает его совета и внесёт какой-то позитив в свой образ, но, к великому сожалению, ничего подобного не случилось. Он выглядел всё так же аристократично, но скупо.

— Гарет? — спросил он и нервно обернулся по сторонам.

Судя по всему, он переживал, что девушка, которая ему нравится, уже увидела его и услышала реакцию Гарета. К счастью, Юлиан несколько раз проверил её столик, но никого за ним не увидел.

— Не переживай, она ещё не пришла, — ответил Гарет и жестом пригласил Йохана присесть рядом.

— Как это понимать, Юлиан? — недовольно спросил Йохан. — Ты рассказал чужому человеку о моей тайне.

Юлиану стало неловко, но самого Гарета это совсем не задело.

— Я проходил здесь случайно, — сказал он. — Можно сказать, что я щипцами вытащил эту информацию из Юлиана, поэтому вини меня.

Йохан совсем не слушал слова Гарета и лишь гневно смотрел на Юлиана. Будь Йохан чуть увереннее в себе, то попытался бы даже ударить своего сокурсника.

— Успокойся, Йохан, — махнул рукой Гарет. — Мы здесь оба для того, чтобы помочь тебе. Тебе совсем не стоит злиться, потому что там, где присутствую я, все дела проходят успешно.

— Прости, Йохан, — перебил его Юлиан. — Но он наша последняя возможность.

Йохан не доверял ни Гарету, ни Юлиану. Его лицо выражало презрение, направленное в сторону обоих, и скрыть это было попросту невозможно.

Однако, обратной дороги не было, поэтому он шумно плюхнулся на соседний с Юлианом стул.

— Будь уверенней, — немедленно посоветовал Гарет. — Она должна незамедлительно понять, что ты — это то, что ей нужно. Мы вдвоём подойдём к ней, и постараюсь выявить ваш общий интерес — точку соприкосновения. После чего у меня вдруг появится какое-то важное дело, и я покину вас.

Взгляд Йохана выражал абсолютное непонимание. Судя по всему, столько сложной информации за раз он был переварить не в состоянии.

Юлиан регулярно кивал, когда Гарет расписывал свой план действий, глядя на Йохана. Честно говоря, он не был уверен, что окажись на месте Йохана сам, выглядел бы лучше.

— Я лишь могу подтолкнуть тебя, — продолжил Гарет. — Но не могу сыграть за тебя роль. Поэтому расслабься. Будь самим собой. Веди себя так, будто знаешь её сто лет.

— Легко только сказать, — отвернулся Йохан.

— Ты драматизируешь. Всё куда проще.

Спустя пару минут девушка наконец-то вошла в кафе. Она была донельзя педантичной, потому часы показывали ровно четыре часа и не минутой больше.

Йохан сглотнул комок, застрявший в горле, и приоткрыл рот, увидев её. Девушка и впрямь была привлекательной — высокой и стройной, с длинными тонкими пальцами и ярко-красным маникюром на ногтях, волосы её были белыми, а глаза карими — сочетание, которое получается встретить далеко не каждый день. На ней были высокие замшевые сапоги и фиолетовое пальто — никаких коротких клетчатых юбок и оголённых ног, как в прошлый раз.

— Йохан, умоляю, подними челюсть, — прошептал Гарет сквозь зубы.

Опомнившись, Йохан закрыл рот и снова сглотнул слюну.

— Возможно, я не готов, — промямлил он.

— Поздно, друг. Если тебе кажется, что именно сегодня ты не готов, значит ты готов как никогда!

— Не уверен.

— Зато я уверен. Ну же, пошли!

Гарет буквально силой вытолкнул Йохана из-за стола, несмотря на отчаянное сопротивление второго. Если бы девушка это видела, вряд ли дала бы какой-то шанс Йохану, но, к счастью, она была отвлечена, потому что рылась в своей сумочке и искала книгу.

Юлиан остался один. Он молча наблюдал, как Гарет безо всякого разрешения присел напротив девушки, а Йохан, неловко разместившись после этого рядом, принялся откашливаться.

Юлиану стало тревожно. Начало казаться, что битва проиграна ещё до начала войны. Он попытался расслышать хоть что-то, но сосредоточиться ему мешали автомобили, проезжающие за окном.

— А ты чего тут делаешь? — неожиданно схватила Юлиана за плечо Хелен.

Юлиан вздрогнул. Последняя, кого он желал тут увидеть — это Хелен, потому что операция в кафе «Хартс» была слишком секретной, а Хелен являлась источником едва ли не всех сенсационных новостей в Академии.

— У меня к тебе встречный вопрос, — равнодушно ответил Юлиан и прекратил наблюдать за знакомством Йохана.

Он старался не бросать туда даже мимолётного взгляда, чтобы у Хелен не возникло даже мельчайших подозрений, но противиться своего любопытству было слишком сложно, потому временами он сдавался.

— Почему без Пенелопы? — спросила Хелен, присев напротив, чем самым загородила Юлиану весь вид.

— У неё много уроков, — выпалил наобум Юлиан.

— Надо же. Мне она ещё днём говорила, что нечем заняться. Ты чего-то недоговариваешь, Юлиан Мерлин?

— Хелен, что ты хочешь от меня услышать? У нас с Пенелопой всё прекрасно!

— Прекрасно, говоришь? — спросила Хелен. — Ты уже решил, что подаришь ей на день рождения?

Внезапно Юлиану стало очень стыдно.

— У неё день рождения? Когда?

— Что и требовалось доказать. А говоришь, что всё прекрасно. Считай сейчас, что я спасаю тебя. Седьмого марта наша Пенни наконец-то станет девятнадцатилетней… Чего загрустил? Комплексуешь, что она старше тебя?

— Не в этом дело. Ты можешь не говорить ей, что я забыл о её дне рождении?

— Я своих не сдаю, Юлиан Мерлин. Тем более, он ещё не наступил, поэтому можешь расслабиться.

На самом деле, обещания Хелен Бергер не могли считаться надёжным гарантом спокойствия, но другого варианта, кроме как довериться, не оставалось.

Юлиан попытался заглянуть из-за плеча Хелен на происходящее с Гаретом и Йоханом, но увиденного ему не хватило для того, чтобы составить какую-то осмысленную картину.

— Что ты здесь делаешь? — ещё раз спросил Юлиан у Хелен.

— Шла из нового магазина Ганса Сорвенгера. Ты не представляешь, Юлиан, какой он замечательный! Это я к тому, что лучшего места, чтобы присмотреть подарок для Пенни, тебе не найти.

Юлиан скривил нос.

— Вряд ли я к нему обращусь, — ответил он.

— Да брось! Ганс — очень приятный человек. Я даже представить себе не могу, как тебе пришло в голову напасть на него. Куча раритетных вещей, магических поделок, очень редких книг и артефактов! Ты даже не представляешь, что я нашла там.

Она оглянулась по сторонам, после чего вытащила из сумочки книгу в твёрдой обложке — весьма потёртую, изданную, судя по всему, ещё в семидесятых.

— «Моя война», — прочитал Юлиан. — Автобиография Адама Шмельтцера. Ты думаешь, что это интересно?

— В своё время она была бестселлером, — восторженно ответила Хелен. — А потом, после смерти Шмельтцера, многие осудили его взгляды и перестали её выпускать. Такие вещи сейчас кучу денег стоят, а я купила «Мою войну» по цене обычной книги.

— Рад за тебя, — не разделил её энтузиазма Юлиан.

Хелен недовольно покосилась на Юлиана, после чего убрала книгу обратно в сумочку. Возможно, кто-то придёт в восторг, увидев эту книгу, но Юлиан сейчас думал совершенно о другом.

Ему очень хотелось, чтобы Хелен ушла до возвращения Гарета, дабы избежать лишних проблем и оправданий, но все его попытки оказались тщетными.

— Привет, Хелен, — улыбнулся он и присел напротив её.

Растерянная Хелен не нашла, что ответить.

— Её зовут Магдалена, — сказал Гарет, едва не разбудив внутреннего демона Юлиана. — Девушка интересная, но, думаю, что неподходящая для Йохана.

— Чего? — удивилась Хелен. — При чём тут Йохан?

Юлиан был готов сорваться с цепи и придушить Гарета прямо на месте, потому что только что он посвятил в тайну Хелен, а значит — и всю Академию.

— Думал, ты знаешь, Хелен, — непринуждённо ответил Гарет, не обращая внимания на Юлиана.

— Возможно, не время, — процедил Юлиан.

Гарет не сразу понял смысл слов Юлиана, но, разобравшись в них, громко вздохнул.

— Хелен не должна была знать? — спросил он.

— Не должна, — подтвердил Юлиан.

Хелен же готова была зарваться смехом.

— Вы серьёзно? — спросила она. — В том углу с той красоткой сидит Йохан? В жизни поверить бы не смогла. Гарет, ты умеешь творить чудеса?

— Да, я что-то вроде джинна, — усмехнулся Тейлор-младший. — Хочешь, исполню три твоих желания?

Юлиан перебил их обоих.

— Как Йохан держится? — спросил он.

— Мягко говоря, не очень, — ответил Гарет. — Магдалена любит искусство — литературу, живопись и музыку. Я не знаю, сможет ли Йохан поддержать её в этом, но я сделал всё, что смог.

— Спасибо и на этом.

Юлиану никто не ответил. Хелен продолжала смотреть на Гарета, не отрываясь, а сам Гарет лишь многозначительно улыбался.

— Пожалуй, я пойду, — сказал он им обоим.

— Что? — встрепенулся Гарет. — Хочешь, оставить нас? Не хочешь узнать, чем закончится знакомство Йохана.

— Он сам мне всё расскажет, — ответил Юлиан. — А сейчас, пожалуй, загляну к Пенелопе.

И он, не попрощавшись ушёл. Прощаться особо и не было смысла — Юлиан в любом случае встретится с Гаретом в общежитии и заночует с ним под одной крышей. Что до Хелен — она была не способна обижаться больше двух часов, поэтому уже завтра, в академии, забудет об этой лёгкой оказии.

Йохан же являлся куда более злопамятным. Юлиан был уверен, что он попросту возненавидит его. Это было в какой-то мере больно, потому что он хотел, чтобы всё было как можно лучше. Вышло же всё иначе, и виновником всех бед выступает сам Юлиан.

— Она замечательная, — восторженно выпалил на следующий день Йохан, когда они вместе с Юлианом отправлялись на дополнительное занятия по естествознанию.

— У тебя всё получилось? — удивился Юлиан.

Прямо сейчас с его души слетел камень, потому что в голосе Йохана не звучало ни малейшей нотки злости.

— Пока рано судить об этом, — неуверенно сказал Йохан. — Но мы очень мило поболтали. Представляешь, она тоже любит русскую классику! Я и представить не мог, что ей увлекается хоть кто-то в этом городе, кроме меня!

— Со стороны всё выглядело немного иначе.

— Иначе? Это как? Ах да. Наверняка, сложилось впечатление, будто я по большей части молчал. Так и было — она не давала мне слова сказать.

Юлиан был уверен, что Йохан переоценивает события вчерашних посиделок. Возможно, всё вышло куда более радужным, чем выглядело до начала, но, зная Йохана, трудно было поверить в то, что он говорил здесь и сейчас.

— В итоге мы договорились о свидании, — закончил Йохан.

Юлиан невольно осознал, что пропустил большую часть его рассказа.

— Свидания? — переспросил он.

— Называй это как хочешь. В общем, мы договорились встретиться завтра. Пожелай мне удачи, Юлиан!

Он ещё никогда не видел Йохана таким позитивным и оживлённым. В какой-то момент даже начало казаться, что он и выглядеть стал лучше — стройнее и здоровее, а кожа стала не такой бледной, как раньше.

— Удачи, Йохан, — сказал Юлиан и сжал руку в кулак.

Он не знал наверняка, выйдет ли что-то у Йохана, но это не имело значения. Юлиан выполнил часть своей сделки, а значит, наконец-то может почувствовать себя свободным.

Дверь в кабинет Лиама Тейлора была открыта.

— Опаздываем, — сказал он, взглянув на наручные часы.

— Простите, мистер Тейлор, — извинился Юлиан и вошёл в кабинет.

— Нет ничего страшного в этом, герр Мерлин и герр Эриксен. Проходите и присаживайтесь.

Юлиан сел туда же, где находился и в прошлый раз. Йохан недоверчиво осмотрел кабинет мистера Тейлора, после чего неловко присел рядом с Юлианом и достал ручку и тетрадь.

— Рад, что вы готовы, — сказал мистер Тейлор. — Итак, герр Мерлин, на чём мы в прошлый раз остановились?

— Классы Проксим, — не задумываясь, ответил он.

Лиам Тейлор кивнул.

— Вы знакомы с этим, герр Эриксен?

— Знаком, — ответил Йохан и сделал какую-то заметку в тетради.

— Выходит, раз все знакомы, можем не зацикливаться на них и перейти к другой, более интересной теме.

Юлиан знал, что тема Проксим была не закончена. В прошлый раз, услышав об отсутствии класса Проксимы от Юлиана, мистер Тейлор поспешно закончил занятие и исчез из аудитории. В этот же раз он решил проигнорировать эту тему и двигаться дальше. Юлиану показалось это очень странным, но странностям в последнее время он удивляться не привык.

— Продолжим рассматривать мироздание, — сообщил мистер Тейлор, после чего Йохан снова сделал какую-то заметку. — Из чего состоит Вселенная?

— Из планет, звёзд и галактик, — предположил Юлиан.

— И верно, и, в то же самое время нет, — ответил мистер Тейлор. — Звёзды и галактики и впрямь присутствуют во Вселенной, но составляют лишь её небольшую часть. Прежде всего, Вселенная состоит из материи, антиматерии, частиц Гольдштейна и античастиц Гольдштейна. Помните, что я говорил о свойстве перемещения частиц?

— Частица Гольдштейна под воздействием частиц Проксимы способна переместиться в любую точку пространства, — сказал Юлиан.

— Не только пространства, но и времени. Именно поэтому к исследованию этого свойства стоит подходить требовательнее и основательнее. Что вы понимаете под перемещением в любую точку времени?

— Путешествие во времени? — предположил Йохан.

— Весьма близко. Исследования частиц Гольдштейна, самим Гольдштейном, стоит сказать, позволили предположить, что они существуют одновременно во всех временных отрезках. Весьма абстрактно — мы взаимодействуем только с одним из их состояний, а они со всеми нашими состояниями сразу. Вывод — время является субъективной величиной — оно способно менять свой ход и возвращаться в другие свои же состояния. Под воздействием частиц Гольдштейна, естественно.

— Тогда почему до сих пор не было изобретено машины времени? — спросил Юлиан.

— Мы не можем знать этого наверняка, но задокументированных фактов путешествий пока не встречалось. На это имеются некоторые причины. Во-первых, доказана возможность перемещений лишь частиц Гольдштейна, но никак не живой материи. Во-вторых, Местобольский Магистериум установил запрет на попытки создания машины времени. Причин, опять же, несколько. Перемещение во времени, например, чревато нарушением причинно-следственной связи. Если какая-то причина побуждает человека вернуться в прошлое, то следствие, вытекающее из его действий, может ликвидировать саму причину. Последствия такого могут быть невероятны. Приведу простой пример — французы, по сей день недовольные фактом своего вхождения в Союз Шмельтцера, создали машину времени и отправили своего агента в прошлое для того, чтобы он ликвидировал вождя ещё в детстве. Операция проходит успешно — француз возвращается в независимую Францию и Европу, которая знать никогда не знала ни о каком Адаме Шмельтцере. Выходит, французы оказываются в том настоящем, в котором их всё устраивает и никакое детоубийство не требуется. Тогда они никого не посылают в прошлое, Адам Шмельтцер благополучно вырастает и основывает Союз, в который включает и Францию. Чувствуете массу несостыковок?

Юлиан и Йохан кивнули.

— Наука не терпит таких неточностей, — продолжил мистер Тейлор. — Поэтому оксфордские учёные опровергли теорию Гольдштейна. Или же, дополнили её — кому как удобно. Более детальное исследование частиц показало, что они находятся не только одновременно во всех временных точках, но и во всех вероятностях бытия тоже. Выходит, наша Вселенная множественна, и любой исход событий, даже самый невероятный, возможен в так называемом другом измерении. Мне не очень нравятся термины «другое измерение» или «параллельная реальность», но для простоты вашего восприятия я готов внести это допущение.

— Это научно, мистер Тейлор? — спросил Юлиан.

— Научно, герр Мерлин. Ибо только так возможно объяснить столь необычное поведение частиц Гольдштейна. Да, опытного подтверждения сей гипотезы мы пока не нашли, но порой оно и не требуется. Данная концепция — так называемая «интерпретация Эверетта» целиком и полностью способна закрыть все пробелы в наших скудных знаниях. Более того, она объясняет «парадокс убитого Шмельтцера».

— Убивая Адама Шмельтцера, французы создают новую реальность, в которой Союз не был основан, в то время как их родная реальность остаётся неизменной? — предположил Йохан.

Лиам Тейлор с гордостью улыбнулся.

— Вижу, вы знакомы с этой концепцией, — сказал он. — Спасибо, что освободили меня от долгих объяснений на эту тему. — Да, именно так, герр Эриксен. Мультивселенная потенциально бесконечна и расширяется ежесекундно. К примеру, вы явно сомневались, идти ли сегодня на моё занятие. В конечном итоге вселенная в который раз раскололась на две части, в одной из которых вы всё же решили прийти, а в другой вы отправились домой. Поразительно?

— Гипотетически, — тихо произнёс Юлиан.

Несмотря на это, мистер Тейлор хорошо его расслышал.

— Конечно, гипотетически, герр Мерлин. Гипотезы — это всё, что у нас есть. Примерно четыреста лет назад Европа была погружена в хаос, который внёс Меркольт. Несмотря на многочисленные мифы вокруг его личности, сам факт его существования нельзя отрицать. Он называл себя тем, кто смог раскрыть ворота мультиверса и прийти в наш мир из другой реальности, приведя с собой тех самых демонов, что входили в состав его армии.

— Это было правдой? — спросил Юлиан.

— Мы не можем ни подтвердить это, ни опровергнуть.

— Расскажите больше о нём, — настойчиво попросил Юлиан.

Лиам Тейлор осёкся, и привычным образом с его лица пропала улыбка. Он подул на очки и протёр их, после чего ответил:

— Боюсь, у нас урок естествознания, а не истории.

— В учебниках истории почти нет информации о Меркольте.

— Потому что вы и не должны многое о нём знать. Много воды утекло, знаете ли.

Помолчав пару секунд, мистер Тейлор нервно посмотрел на свои часы, после чего неуверенно сообщил:

— Мне нужно отойти на несколько минут к ректору. Совершенно из головы вылетело, что она меня вызывала. Не скучайте. Я скоро вернусь.

Юлиан хотел прямо спросить у Лиама Тейлора, в чём дело, потому что, ровно как и в прошлый раз, что-то смутило его. Но не успел, потому что преподаватель покинул кабинет со скоростью звука, громко хлопнув дверью.

Юлиан понимал, что вызов к ректору был всего лишь предлогом. Тейлор-старший что-то скрывал от Юлиана, и никто не мог понять, что именно и почему.

— Что с ним? — спросил у Юлиана Йохан.

— Его вызвали к ректору. Что здесь непонятного?

— Слегка неожиданно. Почему нельзя было сделать это после нашего занятия?

— Тебе настолько интересно, что ты не хочешь отрываться?

— По правде говоря, да. Тебе разве нет?

Конечно, Юлиану было интересно. И потому слишком обидно было не узнать полной истории Меркольта — первого человека, которому покорился мультиверс.

Недосказанность являлась плохой чертой — Юлиан знал об это даже в свои юные годы. Он и сам грешил временами этим, но только в случае крайней необходимости, а не направо и налево, как Лиам Тейлор.

— У меня полно других предметов, по которым дела у меня обстоят ещё хуже, — сказал Юлиан.

Он почувствовал лёгкий, едва различимый запах гари, исходивший непонятно откуда. Он попытался принюхаться, но на этот раз уже ничего не различил.

— Ты не чувствуешь запах? — спросил Юлиан у Йохана.

— Запах? — удивился Йохан. — О чём ты?

Юлиан обернулся в поисках источника, но визуально ничего не обнаружил. Он вскочил с парты и открыл входную дверь, но ситуация снаружи выглядела точно так же, как и внутри.

В этот момент он услышал оглушающий грохот позади себя, после чего невольно обернулся. Окно, выходившее на улицу, в мгновение ока разлетелось на тысячи осколков под напором бешеного потока огня.

Это не походило на взрыв, потому что звучал бы он по-другому, но какая-то неведомая волна откинула Юлиана назад. Он непроизвольно ударился об стену.

С трудом поднявшись, Юлиан обнаружил, что кабинет охвачен огнём. Запах гари более не был иллюзорным — теперь он был самым что ни на есть настоящим.

Дым заполонил помещение, поэтому Юлиан был не в состоянии увидеть входную дверь.

Лиам Тейлор задерживался, поэтому помощи извне ожидать не приходилось.

Превозмогая последствия от удара головой, Юлиан сделал невероятное усилие для того, чтобы ровно встать на обе ноги. Опираясь на стену, он двинулся на ощупь к двери, надеясь приоткрыть её и позвать на помощь.

Однако, бешеное пламя на позволило ему, потому что раздалась новая ударная волна. На этот раз голова Юлиана осталась целой, но он обессилено рухнул на пол.

Приподняв голову, он всмотрелся сквозь дым и увидел стоявшего над Йоханом своего же двойника, которого видел буквально неделю назад в «Грауге». Двойник опустил голову над Йоханом и, как показалось Юлиану, что-то бормотал.

Густой дым не позволял сказать однозначно, что там происходило, и похож ли этот человек на самом деле на Юлиана. Оставалось лишь строить педположения.

Юлиан вдохнул слишком много дыма, и теперь его глаза заполонил туман, из-за которого изображение стало расплывчатым. Он ощутил, как теряет сознание.

Открыв глаза, Юлиан обнаружил, что над недвижимым Йоханом уже никто не стоит. Стало страшно за Йохана, потому что, в отличие от Юлиана, он не подавал никаких признаков жизни.

Юлиан попытался закричать, но звук не выходил из его горла, словно какая-то завеса мешала ему это сделать.

На стене, находившейся сзади Йохана, Юлиан различил очертание большой буквы «М», состоящей из языков пламени.

Юлиан ещё раз попытался приподняться, но неведомая сила словно тянула его вниз. Подозрительный близнец стоял в нескольких шагах от него.

Юлиан ожидал, что двойник станет бормотать что-то и над ним, но тот просто стоял и наблюдал за происходящим. Его нисколько не беспокоил пожар — он, скорее всего, вообще его не чувствовал.

Уже в лежачем положении Юлиан протянул руку в его сторону, не осознавая, что достать его уже не под силу.

— Не обращай на него внимания! — услышал он в голове знакомый голос, заставивший его очнуться. — Спасай своего друга!

Юлиан дважды тяжело моргнул, после чего увидел над собой лицо Ривальды Скуэйн. Это она своими словами не позволила Юлиану окончательно впасть в небытие.

Он понимал, что её здесь нет и быть не может. Понимал, что она является всего лишь галлюцинацией, спровоцированной дымом. Будь это действительно Ривальда Скуэйн, она потушила бы пламя одним движением руки, а двойника развоплотила бы на молекулы. Будь это действительно Ривальда Скуэйн, она не была бы одета в то же платье, что было на ней в момент её гибели. К тому же, сколь умной и сильной она бы не являлась, дышать огнём ей было тоже не по силам.

— Вставай, Юлиан Мерлин! — ещё раз громко приказала Ривальда, после чего её образ наконец-то рассеялся.

Юлиан поднялся. Он знал, что в любую секунду может упасть и лишиться чувств, поэтому тратил остатки своего времени на то, чтобы достичь Йохана.

Дым мешал разобрать, дышит ли Йохан или нет. Но, в этом разобраться предстояло позже, а сейчас стоило предпринять все возможные меры для того, чтобы выбраться из пламени.

Юлиан схватил руку Йохана и положил себе на плечо. Этот худощавый парень казался сейчас тяжелее самого Биг-Бена, но Юлиан не имел никакого права сдаваться. Он заметил дверь в нескольких ярдах от себя и двинулся ей навстречу.

Каждый шаг был настоящим подвигом, заслуживающим ордена Мерлина наивысшей степени. Но Юлиан не думал о наградах, потому что единственное, что его сейчас волновало — спасение себя и Йохана.

К сожалению, Юлиану не хватило совсем немного — буквально за пару шагов до финиша он и его поклажа грузно рухнули на пол.

Ресурсы организма Юлиана закончились — теперь ему было не под силу поднять даже самого себя. Оставалось лишь с гордостью принять смерть.

Он попытался ползти, но руки не слушались его.

Уже теряя сознание и не распознавая ничего вокруг, Юлиан видел смутные очертания Лиама Тейлора, который размахивал руками и отгонял пламя прочь. Возможно, это был сон, возможно — очередная галлюцинация сродни появлению Ривальды. Это уже не имело никакого значения.

Юлиан закрыл глаза, после чего свечи этого мира окончательно потухли для него.

Юлиан видел много неподдающихся логичному объяснению снов, но то, что предстало перед ним сейчас, однозначно было адом. Сухое, тёмное и холодное место — пустое, словно склеп, но наполненное невидимой болью и страданиями.

Ривальда Скуэйн сидела в углу квадратной комнаты, окружённая только своими же воспоминаниями, связанными со своими потерями и потерями своих близких. Она была не столь красивой как обычно — тушь растеклась, платье порвалось, а волосы перемешались меж собой от грязи. Она старалась не плакать и никак не выражать свою боль, но попытки были столь жалкими и бессмысленными, что обращались в прах едва ли не на корню.

Она была сильнее, чем могло показаться сейчас, но ад вымотал её и лишил последних остатков воли. Ривальда подняла свой тяжёлый взгляд, но смотрела она не на Юлиана, наблюдающего за ней из ниоткуда, а в пустоту.

Бедная, бедная Ривальда Скуэйн. Она не заслужила всего этого.

Внезапно помещение начало наливаться огнём, который беспощадно принялся пожирать Ривальду своими сполохами. Юлиан не слышал криков, но чувствовал её боль так же остро, как свою.

Он видел этот сон не в первый раз. Но сейчас он был как никогда реалистичен.

Когда Юлиан очнулся, за окном уже было темно. Он лежал в белой неудобной кровати и, открыв глаза, увидел над собой лицо Пенелопы.

Он попал в рай?

— Миссис Бергер, он очнулся! — радостно крикнула она. — Юлиан, как ты?

Юлиан приподнял голову. Однозначно, это был не рай, а всего лишь больница.

— Где я? — на всякий случай спросил он. — Что случилось?

— Ты всего лишь надышался дымом, — ответил женский голос.

Если Юлиана не подводило логическое мышление, то миссис Бергер, которая разговаривала с ним, была матерью Хелен — медсестрой в больнице святых Петра и Павла.

Если с самой Хелен снять кеды и джинсы, заменив их белым халатом, после чего прибавить примерно двадцать лет, то она выглядела бы примерно так же как миссис Бергер сейчас — настолько мать и дочь были похожи.

— Йохан жив? — спросил Юлиан.

— Тебе нужно не о нём беспокоиться, — строго ответила миссис Бергер. — А о себе.

— Вот-вот, слушай доктора, — подтвердила Пенелопа.

— Вы же сами сказали, что со мной всё нормально, — ответил им Юлиан и приподнялся с больничной койки.

Самочувствие было, мягко говоря, сносным, но Юлиану этого было достаточно.

— Вам нельзя вставать! — подорвалась миссис Бергер и поспешно приблизилась к Юлиану.

— У меня много дел.

Юлиана не смутило то, что нам нём не было ни ботинок, ни носков, поэтому он, нацепив белые больничные тапочки, отправился к выходу из палаты.

— Как твой лечащий врач, я настаиваю! — крикнула миссис Бергер. — Юлиан Мерлин! Ты совсем не слышишь меня? Немедленно вернись на койку!

— Я зайду чуть позже. Пенелопа, покажи мне, куда отправили Йохана.

Пенелопа бросила взгляд в сторону миссис Бергер и, понимающе пожав плечами, отправилась за Юлианом.

— Я верну его, — сказала напоследок она.

Больница представляла собой настоящий лабиринт. Находясь здесь в этот момент, Юлиан представить не мог, как несколько месяцев назад он отыскал тут вервольфа Теодора, зная лишь номер палаты, в которой тот находился.

— Юлиан, я прошу тебя, — догнав Юлиана, сказала Пенелопа. — Ты надышался дымом, тебе нужно отдохнуть!

— Отдохнуть? Пенелопа, несколько часов назад нас хотел убить какой-то поехавший псих, который принял моё обличие. А ты предлагаешь мне отдохнуть?

— Ты в безопасности…

— Я никогда не бываю в безопасности. Пенелопа, если ты покажешь мне, где находится Йохан, я сделаю всё, что ты мне скажешь. Хорошо?

Однозначно, Пенелопа была против. Но, к великому счастью, она никогда не была глупой, поэтому хорошо понимала, что переубедить своего парня ей не удастся.

— Только не заставь меня пожалеть о том, что я приняла тебя, — сказала Пенелопа. — Хорошо?

Юлиан кивнул. На самом деле, сейчас это имело минимальное значение.

Пенелопа привела Юлиана на первый этаж — именно там находилась реанимация. Едва спустившись с лестницы, он заметил Хелен и Гарет — первая сидела на стуле, а второй на корточках, облокотившись на стену.

— Думаю, догадаешься, где он, — равнодушно произнесла Пенелопа, показав рукой на Хелен.

Юлиан взял её за руку и попытался выразить своими глазами полное понимание её беспокойство, но та отреагировала довольно холодно. В этом не было ничего удивительного — Юлиан готов был принять это.

— Рада тебя видеть, — сказала Хелен, когда он приблизился к ним.

— И я рад, что ещё могу вас видеть. Что с Йоханом? Гарет, почему ты здесь?

— Отец позвонил и сказал, что вы оба едва не погибли. Как я мог пропустить это? — ответил Гарет.

— Йохан жив и это главное, — сказала Хелен. — Он получил ожоги, но его жизни ничего не угрожает. Сейчас без сознания, но состояние стабильное.

Юлиан выдохнул. Всё не так плохо, как казалось изначально.

— Ещё не выяснили, из-за чего возник пожар? — спросил Юлиан.

— Ничего неизвестно, — ответил Гарет. — Знаю только, что ещё пара минут, и мой отец не успел бы вас спасти. Мы думали, что ты расскажешь нам об этом.

— Рассказал бы, но боюсь, что мои слова покажутся вам бредом, — сказал Юлиан.

Пенелопа присела рядом с Хелен.

— Мы слушаем тебя, — произнесла она.

Юлиан невольно осознал себя артистом, который готовится выступить перед зрителем. Все трое — Гарет, Хелен и Пенелопа сидели напротив него и не отрываясь смотрели, готовясь услышать его выступление. Юлиан же, который не нашёл себе места и поэтому стоял, чувствовал себя как никогда неуверенно.

— Ничего не возгорало, — начал он. — Не было никак очагов. Огонь, он как бы… Ворвался из окна. Словно живой. Можете себя представить это? Мне тоже сложно, но я видел это своими глазами. Хелен, не смотри на меня так. Я ещё не был в бреду тогда.

— Что было после? — заинтересованно спросил Гарет.

— После появился мой двойник. Помните, я рассказывал вам, как видел его около «Грауга»? Думаю, всему причиной был он. Там, в кафе, он выслеживал меня. А теперь, выследив меня, продумал план убийства и атаковал.

— А тебе не могло показаться? — спросила Пенелопа.

Могло и показаться, хотя Юлиан в это не верил. Да, он видел Ривальду Скуэйн, но уже тогда понимал, насколько она ненастоящая. Двойник же выглядел иначе. Он хоть и был полной копией Юлиана, но, однозначно, не был им самим — холодный взгляд, другая одежда и иная причёска.

— Опять вы за старое, — произнёс Юлиан. — Я не заставляю вас верить.

— Кто сказал, что я тебе не верю? — спросил Гарет. — За Хелен не буду говорить, но, думаю, у неё то же мнение. Лично мне всё очевидно. Элементаль огня.

Все трое недоумённо посмотрели на Гарета.

— Элементаль чего? — первой спросила Хелен.

— Элементаль огня. Стихийный дух. Неужто никогда не слышали? Всё как никогда просто. Элементаль огня является подвижным потоком пламени, полностью подконтрольным командам его же создателя. Всё сходится — был создатель, то бишь близнец Юлиан. И сам процесс пожара говорит о стихийном демоне.

— Элементали существуют, но это технически очень сложная магия, — пояснила Пенелопа. — Они скорее сожгут того, кто пытается их создать, чем подчинятся ему.

— Выходит, элементали живые? — спросил Юлиан.

— Не совсем, — ответил Гарет. — Они похожи на живых — внешне напоминают огненных демонов. Но, по факту, это просто управляемый сгусток огня.

Юлиан кивнул, сделав вид, что всё понял.

— Выходит, нам противостоит некто очень могущественный, — понуро сказал он. — Мне очень жаль, что из-за меня пострадал Йохан. Ведь, судя по всему, целью был я, а не он.

Юлиан сомневался в своих словах и сейчас, потому что во время пожара его двойник наколдовывал какое-то заклинание именно над Йоханом, но не над ним.

Но он не видел смысла углублять своих друзей в эти подробности. Сейчас их должно заботить состояние Йохана, но никак не безумные догадки Юлиана.

— И что ты будешь с этим делать? — нарушил тишину Гарет.

— Делать? Что ты имеешь в виду? — удивился Юлиан.

— Как ты собираешься распутать это дело?

Хелен ударила Гарета в бок.

— Что ты такое несёшь? — рявкнула она. — У него сильнейший стресс. Йохан при смерти!

— Не драматизируй…

— Не драматизирую. Просто… Просто будь серьёзнее.

Гарет пожал плечами и сделал вид, что принял слова Хелен как данность.

Юлиан не понимал, что они всё ещё тут делают и почему не расходятся по домам. Не было ничего зазорного в поддержке друга, но бессмысленное нахождение пусть и рядом, но через стену, вряд ли могло чем-то помочь Йохану.

Но, увы, он был не из тех, кто скажет всё это вслух и поднимет остальных. Юлиан останется тут, пока кто-то или что-то не разрешит ему покинуть больницу.

— Герр Мерлин здесь? — раздался голос справа от Юлиана. — Юлиан Мерлин?

— Да, — вскочил Юлиан.

Перед ним стоял медбрат в синем халате — невысокий, смуглый и с лёгким налётом щетины.

— Вас вызывают к телефону, — сообщил он. — Некто Пол Уэствуд Глесон.

Сложно было поверить, что в поисках Юлиана Уэствуд звонит прямо сюда. Сложно было поверить, что пусть хороший, но отнюдь не гениальный детектив смог вычислить, что Юлиан находится сейчас именно здесь. Всё это походило на подвох, но Юлиану не оставалось ничего другого, кроме как довериться.

Он произнёс что-то неразборчивое своим друзьями и, неуверенно развернувшись, отправился за угол — туда, где по словам медбрата висел телефон.

Юлиану не соврали — на стене висел чёрный телефон, а трубка была снята и висела в ожидании ответа.

Юлиан нервно поднял трубку.

— Юлиан Мерлин, — представился он.

Юноша глубоко выдохнул, когда услышал на другом конце провода знакомый хрипловатый голос.

— С тобой всё в порядке? — спросил Уэствуд.

— Настолько, насколько это возможно, — ответил Юлиан. — Вы звоните только для того, чтобы узнать, в порядке ли я?

— Разумеется, нет. Твой друг в порядке? Жив?

— Да, мистер Глесон. Йохан ещё долго будет жить.

— Отлично. Слава Богу, Юлиан, что всё обошлось. Но ты должен подъехать в участок.

— Хорошо, я дам показания, — сказал Юлиан.

— Нет. Мне нужны не твои показания, а твоя помощь.

Юлиан снова почувствовал подвох. Это ощущение стало буквально преследовать его, от чего становилось не по себе.

— Помощь? — переспросил он, ожидая, что не так понял слова Уэствуда.

— Да. И времени мало. Ты сможешь ко мне подъехать?

— Да, конечно, мистер Глесон. Завтра после занятий…

— Никаких «завтра», — резко ответил голос на другом конце провода. — Это дело не может ждать. Сейчас. Настолько быстро, насколько это возможно. Мне очень нужно… Да и не только мне. А всему Свайзлаутерну.

Юлиан вдохнул и положил ладонь на свой лоб. Он молчал несколько секунд, прежде чем ответить:

— Хорошо. Я буду.

После этого раздались короткие гудки — Уэствуд повесил трубку.

Ещё недавно Юлиан буквально клялся себе, что с приключениями и опасностями покончено раз и навсегда. Но он не мог отказать такому хорошему человеку, как Глесон.

Возможно, это была ловушка. Возможно, дело было не столь важным, как его расписал инспектор. Но это не снимало ответственности с Юлиана.

Одно он знал точно — нужно предупредить Пенелопу.

— Прости, но я должен уйти, — сказал он, когда вернулся обратно к палате Йохана.

— Ты обещал! — крикнула Пенелопа, отпустив руку Юлиана.

— Я должен. Звонил Уэствуд…

— Полицейский, который устраивал нам экскурсию по лесу, полному вервольфов? Он в своём уме? Хотя знаю, что нет. Но, неужто он не понимает, что сейчас не время? Я никуда не отпускаю тебя, Юлиан Раньери.

Юлиан предугадал такое развитие событий, но никакого плана не разработал.

— В последний раз, Пенелопа. Я обещаю тебе.

Юлиан сказал это искренне и от всего сердца, но не мог дать обещание самому себе, что так оно и будет.

Пенелопа развернулась и, не сказав ни слова, вернулась к Хелен. Она не проводила Юлиана ни словом, ни взглядом, чем окончательно уничтожила его и без того подорванное настроение.

В любом другом случае это заставило бы Юлиана остаться и послать к чёрту все неотложные дела, но сейчас он буквально чувствовал необходимость своего ухода.

Он зачем-то пожал Гарету руку и отправился восвояси. Такси он уже вызвал и, скорее всего, оно уже ожидало его у входа в больницу святых Петра и Павла.

Когда Юлиан Мерлин добрался до полицейского участка, его наручные часы показывали уже одиннадцать часов. Ещё утром он планировал в это время готовиться ко сну, но обстоятельства сложились несколько иначе.

В этот раз Юлиан был совершенно не рад. Он был не готов к этому.

— Юлиан Мерлин, — сказал он к дежурному. — К инспектору Глесону.

— Да, я осведомлён, — понуро ответил дежурный.

От взгляда Юлиана не ускользнуло то, что дежурный был подавлен. Юлиан не понимал причин царившей в участке ауры серьёзности — здесь явно переживали не из-за пожара, который случился днём в академии принца Болеслава.

Он помнил дорогу до кабинета инспектора наизусть — прошлый опыт не позволял это забыть. Помещение освещали лишь тусклые потолочные лампы, а единственным обитателем этих коридоров являлась пыль.

Юлиан постучался в кабинет Глесона и, не дождавшись ответа, открыл дверь.

Инспектор был один — он усердно рассматривал документы, а по его левую руку стоял бокал с бренди. В кабинете горела лишь настольная лампа, освещая Уэствуду содержимое его документов.

— Мистер Глесон, — возвестил о своём прибытии Юлиан.

Инспектор встрепенулся, будто его только что разбудили и поднял взгляд на гостя.

— Да, Юлиан, проходи, — сказал он. — Ты пришёл даже быстрее чем я ожидал.

Юлиан вошёл и осторожно присел на стул напротив Уэствуда.

— Что случилось, мистер Глесон? — спросил он.

— Вижу, ты цел, — заботливо произнёс инспектор и глотнул из бокала. — Я очень рад. Но не буду тянуть время. Буквально пару часов назад Густав Забитцер был найдён мёртвым в номере отеля.

До Юлиана не сразу дошёл смысл этих слов. Он очень устал за сегодня, поэтому понимание новой информации давалось ему с трудом.

— Забитцер? — переспросил он. — Мэр Свайзлаутерна?

— Он самый, — кивнул Уэствуд. — В голове не укладывается, но… Это эксклюзивная информация, Юлиан. Город ещё не в курсе. Уже завтра каждая газета будет говорить об этом, понаедет куча федералов, журналистов, Департамент запустит свои руки… Боюсь представить, что будет. У нас совсем мало времени.

Юлиан всё ещё не до конца понимал, зачем он здесь. Густав Забитцер был мэром Свайзлаутерна, но Юлиан и близко не был с ним знаком. Более того, он даже не представлял себе, как убитый мэр выглядел.

— Как это случилось? — спросил он.

— Мы плавно подошли к самому интересному. И именно поэтому ты здесь. Обстоятельства его смерти, вернее, то, что нам пока удалось выяснить, подозрительно напоминают случившееся сегодня в академии.

— Каким образом? — встрепенулся Юлиан.

— Думаю, ты и сам всё понимаешь. Пожар. Обугленный труп. Два пожара в один день там, где они должны были случиться в последнюю очередь — в местах, где противопожарная безопасность находится на высочайшем уровне. Кроме того, очагов возгорания не было обнаружено ни там, ни здесь. Огонь словно пришёл извне.

— Вы считаете, что эти два инцидента взаимосвязаны?

— На данный момент ещё наивно строить такие предположения, но мы должны рассмотреть все варианты. Я покажу тебе пару фотографий. Надеюсь, они скажут тебе о чём-то.

Дрожащими руками Глесон вытащил из стопки документов несколько свежих чёрно-белых фотографий и разложил перед Юлианом, словно карты таро.

Юлиану не пришлось изучать их долго и досконально, потому что первым делом его взгляд упал на изображение стены с выжженным на ней символом в форме буквы «М».

— Сомнений нет, — сказал Юлиан. — Этот символ присутствовал и во время пожара в академии.

Глесон склонил голову вбок, выражая то ли удивление, то ли подозрение, то ли и вовсе беспокойство. Юлиан и сам мог бы быть весьма удивлён, но отчего-то он ожидал, что история с покушением получит законное продолжение.

— Весьма странно, — пожал плечами Уэствуд. — При обыске мы ничего подобного не обнаружили.

— Символ был составлен из огня, а не выжжен на стене. Однако, я не вижу никакой разницы. Один и тот же элементаль хотел убить и меня, и мэра.

Юлиан видел, что Уэствуду было ещё сложнее, чем ему самому, переварить услышанное. Юлиан понимал его. Инспектор был уже далеко не так молод, как хотел бы, и прежде всего хотел спокойствия, а не загадок уровня детективного бульварного чтива.

— Элементаль, — повторил Уэствуд. — Что-то подобное я ожидал бы услышать от Ривальды Скуэйн. В то время, как все рассматривали бы варианты с невыключенной плитой, непотушенной сигаретой или неисправной проводкой, она бы послала их всех к чёрту и выдала идею вроде этой — маловероятную, но отнюдь не фантастическую.

— Насчёт элементаля не я придумал, — оправдался Юлиан.

Сравнения с Ривальдой Скуэйн были не только неуместны в любой обстановке, но ещё и неприятны.

— Неважно, — сказал Уэствуд. — Ты здесь для того, чтобы всё рассказать мне. Что ты видел на месте преступления? С чего всё началось? Какие мотивы могли быть у нападавшего?

У Юлиана всё ещё была каша в голове, поэтому он не мог выразить свои мысли последовательно.

— Огонь, он словно… Ворвался из окна. Не было никакого очага возгорания, мистер Уэствуд, в этом вы правы. Всё было так, словно огонь… Был одушевлённым.

— Соберись, Юлиан, — сжал кулак Уэствуд.

Это ещё больше смутило юношу.

— Несколько часов назад я едва не умер. Знаю, со мной такое не впервые, но прошу минуту.

— Сколько угодно, Юлиан. Кто нарисовал на стене символ в форме буквы «М»? Ты видел кого-то?

— Видел, но вам это может показаться весьма странным.

— Все обстоятельства являются странными.

Юлиан хотел было сказать о том, что видел призрак Ривальды Скуэйн, но вовремя остановился и передумал.

— Было много дыма, — сказал он. — Я правильно понимаю, что завтра вы отправитесь на место убийства мэра?

— Это моя работа.

— Возьмите меня с собой.

Глаза Уэствуда мгновенно стали круглыми, словно он услышал что-то возмутительное.

— И речи быть не может, — решительно ответил инспектор. — Давай-ка ты расскажешь мне всё в мельчайших подробностях, а потом поедешь домой.

— Для вас это всего лишь работа, а у меня свои личные счёты. Меня и моего друга хотели убить. Как я могу оставить всё как есть?

— Как сделал бы любой другой на твоём месте. Ты ещё ребёнок, Юлиан. Я попросту не имею права.

— Так вы говорили себе осенью? — спросил Юлиан. — Я не прошусь на какую-либо операцию, я всего лишь хочу увидеть место убийства мэра. Как пострадавший, я имею на это право!

По лицу Уэствуда стало заметно, что он пожалел о том, что пригласил сюда Юлиана.

— Ты не представляешь, что со мной случится, если об этом хоть кто-то узнает. Тебя следует обезопасить от всего этого. Закрыть там, где никто не сможет найти тебя. Это моя обязанность, как защитника города.

— Академия считается безопасным местом. Но, знаете ли, элементалю не составило труда проникнуть внутрь. Не составит труда и найти меня в любом другом месте.

Слова Юлиана вряд ли убедили в чём-то Уэствуда, но юноша знал, насколько инспектор сентиментальный и покладистый. Такие, как он, не могут устоять тогда, когда их очень хорошо просят.

— Завтра утром, — натужно процедил мистер Глесон. — Всего лишь на час и не более. И, сам понимаешь — это всё останется строжайшей тайной, которая останется храниться только между нами. А потом, само собой разумеется, ты дашь мне показания о случившемся. Если, конечно, сможешь что-то вспомнить.

Юлиану хотелось улыбнуться, потому что только что он одержал своеобразную маленькую победу не только над Уэствудом, но и над своей слабостью. Однако, обстоятельства радоваться не позволяли, потому что один человек уже умер, а ещё двое с трудом смогли этой самой смерти избежать.

Юлиану было сложно смотреть в глаза Уэствуда. Он наблюдал в них большую грусть — грусть от несбывшихся ожиданий и грядущих разочарований.

Наивно было полагать, что жизнь в Свайзлаутерне может протекать так же спокойно, как и в других городах. Юлиан сам выбрал эту дорогу, когда сел на поезд «Лондон-Свайзлаутерн». И именно тогда, на Кингс-Кросс, он сказал «да» всем своим порокам и своему азарту.

Всё происходящее здесь — всего лишь игра. Игра жестокая, не прощающая ошибок, игра на выживание. Играл Якоб Сорвенгер, играли Акрур Молтембер и Ривальда Скуэйн, играл и сам Юлиан, пусть и в роли пешки.

Суть заключается в том, что до тех пор, пока ты не выбыл из игры — ты играешь. Ты не можешь просто взять и сказать «нет», потому что это правило в реальной жизни не работает. Есть только один способ уйти с карточного поля — это умереть. Ведь именно это иногда нужно сделать для того, чтобы выжить.

4 глава. (Не) настоящий детектив

— Уверен, твоя девушка теперь ненавидит меня, — сказал Уэствуд, сидя за рулём автомобиля.

Стояло очень раннее утро, и Юлиан совсем не выспался. Из полицейского участка он вернулся, когда было уже за полночь, но долгое время не спал. Да и как можно было уснуть, когда ещё днём на Юлиана было совершено покушение?

— Она ещё ничего не знает, — ответил он. — Боюсь представить, что случится, когда она не встретит меня в академии.

Вряд ли Уэствуд понимал Юлиана. Вряд ли вообще кто-то понимал человека, внутри которого в ожесточённой битве сошлись ангел и демон. Попеременно они получали перевес, но до окончательной победы того или иного соперника было ещё очень далеко.

— Любишь её? — спросил Уэствуд, когда они остановились у пешеходного перехода.

— Не знаю, мистер Глесон.

— А я думаю, что любишь. Видел, как ты смотрел на неё осенью и как переживал за неё. Каждой бы такого, как ты.

— Я ведь тогда бросил её, — с грустью в голосе промолвил Юлиан.

— Главное, что в итоге ты вернулся. И не пожалел о своём решении. Сейчас очень сложно встретить действительно чистые и искренние чувства. Всех их заботит… Что-то другое.

— В ваши годы было иначе?

— «В наши годы всё было по-другому», — иронично процитировал Уэствуд. — У нашего поколения принято так говорить. Это буквально закон. Нет, Юлиан. Всё было так же. Люди не меняются в зависимости от того, в какое время они родились. Так было всегда и будет впредь.

— Впервые слышу такое, — усмехнулся Юлиан.

— А я впервые такое говорю. До тебя я-то по сути дел с молодёжью и не имел. Смотрел на них настолько поверхностно, насколько это вообще возможно. Ты буквально открыл для меня новый мир.

Юлиан понимал, что Уэствуд льстит ему, но от того было не менее приятно. Он не считал себя одним из лучших представителей своего поколения — скорее, он плёлся ближе к концу. По собственному же мнению.

— Куда мы едем? — перевёл тему Юлиан.

— Мы едем в отель, — ответил Уэствуд. — На улице Фридрихграбен. Он так и называется.

— Фридрихграбен? Но почему в отель? Почему не к нему домой?

— Потому что Густав Забитцер был убит в отеле. Вернее, там он был найден.

Прошлой ночью Уэствуд говорил Юлиану об отеле, но эта информация к утру безвозвратно вылетела из его головы.

— Что он мог делать в отеле? — спросил Юлиан.

— В этом нам и предстоит в первую очередь разобраться.

Уэствуд резко повернул направо, и Юлиан увидел вывеску «Фридрихграбен». Они были уже совсем близко.

— Номер точно принадлежал мэру? — поинтересовался Юлиан.

— Точно, — ответил Уэствуд, свернув на место остановки.

Отель «Фридрихграбен» находился почти в центре Свайзлаутерна и был самым высоким зданием в пределах прямой видимости. Винтажные узоры, горгульи на стенах и расписные фрески могли выдать в отеле средневековое сооружение, но даже Юлиан понимал, что здание было построено куда позже и реставрировалось не один раз.

Юлиан и Уэствуд поднялись на стеклянном лифте на самый последний этаж. Так высоко Юлиан очень давно уже не был. Дабы насладиться панорамой города, он выглянул в окно и, когда увидел едва ли не весь Свайзлаутерн как на ладони, одновременно и ужаснулся, и обрадовался.

— Время, Юлиан, — отвлёк его Глесон.

Они проследовали к номеру «639», который был опечатан полицейскими ленточками, закрывающими проход.

— Повезло, что мы первые, — сказал Глесон и толкнул дверь.

Она открылась без сопротивления. По каким-то причинам работники отеля не решились запереть дверь на ночь. Или же, открыли только утром.

— Могут быть другие? — спросил Юлиан, переступая через порог.

— Конечно. У нас же есть Департамент расследования особо важных преступлений. Думаешь, они упустят такую блестящую возможность сверкнуть своим положением? Не думаю.

Юлиан ожидал увидеть совершенно другое. Вместо обугленных развалин его взору открылась нетронутая огнём панорама — обшитые дорогим бархатом кресла, целые обои, блестящий ламинат и позолоченная оконная рамка.

О свершившемся ещё недавно преступлении говорил только полнейший беспорядок — разбросанные повсюду предметы одежды, разбитые зеркало и окно, передвинутая мебель и упавшая на пол тяжёлая люстра.

— Как это понимать? — спросил Юлиан.

— Что именно? — удивился Глесон.

— Вы говорили мне о пожаре. Но я не вижу, что он тут был.

— Я думал, что ты понял это изначально. Следов пожара нет, но очевидцы видели его, а тело Забитцера было обуглено едва ли не до костей. Видишь ли, в академии тоже ничего не сгорело.

— Странно, что мне об этом никто не сказал. Не знал, что элементали работают именно так.

— Если причиной пожара и вправду был элементаль, то всё видится весьма логичным. Они способны контролировать своё пламя и не сжигать что попало.

Юлиан кивнул и принялся расхаживать по номеру отеля, воображая себя настоящим детективом. Он плохо представлял, как они на самом деле работают, поэтому на всякий случай заглядывал в каждый угол.

Буква «М» была выжжена едва ли не во всю стену. Юлиан пристально всмотрелся в неё, но ничего, что могло бы дать зацепку, в ней не обнаружил.

— Тебе говорит о чём-то этот символ? — спросил Глесон.

— На «М» начинается очень много слов, — ответил Юлиан. — К примеру «Молтембер». Или «Меркольт».

— Стало быть, убийство совершено в их честь? Или ими самими?

— Вряд ли, — покачал головой Юлиан. — Один давно мёртв, а другой на веки вечные заточён. Это могли быть последователи или их фанаты, но…

— Расследование начинается с выявления мотива.

— Именно.

Слева от символа висела большая картина, изображающая батальное морское сражение. Юлиан где-то раньше видел её, но вряд ли этот экземпляр являлся оригиналом.

— Айвазовский, — подсказал Глесон.

Юлиан кивнул. Ничего необычного обнаружено не было.

Он подошёл к осколкам разбитого зеркала и принялся их рассматривать. Все они были разного размера и не имели ничего общего друг с другом.

Что бы сказала Ривальда, окажись она сейчас здесь? Представить было не так легко, потому что Юлиан участвовал лишь в одном её деле, и в первую очередь, он был там всего лишь наблюдателем.

Но порой и не требуется видеть воочию способность человека, для того, чтобы понять, что он собой представляет. Юлиан провёл с Ривальдой какое-то время. Несмотря на всю её скрытность он смог понять ход её мыслей. Пусть и приблизительно, всего лишь на толику, но понять.

«Здесь что-то не так».

Скорее всего, именно это первым делом сказала бы Ривальда. Ведь, по её мнению, врали все — и люди, и вещи, и обстановка. Если преступник пытается замаскировать убийство, то он невольно изменяет окружение.

«Почему разбилось стекло? Потому что с улицы ворвался элементаль. Почему разбилось зеркало?»

— Почему разбилось зеркало? — вслух спросил Юлиан.

Глесон оторвался от пола, на котором он увлечённо что-то рассматривал.

— Зеркало? — переспросил инспектор. — Для начала нужно выяснить, где оно висело. Скорее всего, у окна.

Юлиан провёл взглядом по номеру отеля.

«Ты начинаешь понимать, что именно тут не так. Зеркало. Присмотрись к зеркалу».

Разбитое окно. Книжные полки. Картина Айвазовского. Сплошная стена без единого гвоздика. Снова окно и книжные полки. Пустая стена. Всё та же поддельная картина Айвазовского.

— Ему негде было висеть, — сказал Юлиан. — Посмотрите, мистер Глесон.

Глесон в очередной раз оторвался от пола и последовал совету Юлиана. Вряд ли зрение позволило инспектору рассмотреть всё в мельчайших деталях, но суть размышлений Юлиана он понял.

— И впрямь, — пробормотал Уэствуд.

«Присмотрись. Здесь явно что-то не так. Что выделяется из общей картины?»

— Картина, — пробормотал Юлиан.

— Что? — переспросил Глесон.

В этот момент Юлиан невольно осознал, почему Ривальда считала полицию столь бесполезной. Возможно, в нём говорило высокомерие, но здесь и сейчас он ощущал себя лучше Уэствуда.

— Не гармонично, — сказал Юлиан. — И явно не со вкусом. Посмотрите, мистер Глесон. Вы бы повесили картину в этом месте?

Глесон окончательно поднялся с пола и приблизился к Юлиану. Вместе они, как два дилетанта, не понимающих, где и зачем находятся, разглядывали произведение Айвазовского.

— Слишком низко, — произнёс Уэствуд. — Слегка перекошена. Вносит дисбаланс в помещение, потому что противоположная стена абсолютно пуста. Почти вплотную прилегает к книжной полке, а до угла…

Юлиану было достаточно услышанного, поэтому он, не дав Уэствуду договорить, снял картину со стены и аккуратно положил на мятую кровать.

«Тебе ещё рано позёрствовать».

На стене красовалась дыра. Вернее, нечто такое, что скорее можно было назвать пулевым отверстием.

— Быть того не может, — завороженно пробормотал Уэствуд. — Это потрясающе, Юлиан. Здесь и впрямь висело зеркало. Как раз на уровне глаз.

— Не совсем потрясающе, мистер Глесон. Это усложняет вашу же задачу. В номере отеля стреляли, и, пуля, судя по всему, угодила прямо в зеркало.

— Чтобы замаскировать пулевое отверстие, преступник попросту закрыл его картиной. Надо же, какой идиот.

Честно говоря, Юлиан сомневался, кто на самом деле являлся идиотом — преступник или детектив, который первым осматривал место убийства.

— Пуля, мистер Глесон, — подорвался Юлиан. — Где пуля? Тут нет пули!

Уэствуд пристально всмотрелся в отверстие. Зрение Юлиана было куда лучшим, поэтому напрягать свои глаза для того, чтобы понять, что никакой пули тут нет, не приходилось.

— Ты прав, это всё осложняет. Зачем одновременно и сжигать человека, и пристреливать?

— Помните Элвига Золецкого, мистер Глесон? Его дом сожгли для того, чтобы скрыть истинные мотивы убийства.

— Но сгорел не весь отель, а один-единственный человек.

Юлиан присел на кровать. Возможно, деформировав простыню, он уничтожил какую-то важную улику, но сейчас он очень сомневался, что это место даст ещё какую-то подсказку.

— Густав Забитцер мог защищаться. Это мог быть его пистолет, — сказал Юлиан.

— Не было у него никакого пистолета при обыске. Могу тебе ещё раз показать снимки, сделанные при первом обнаружении трупа.

Юлиан кивнул. Глесон, всё ещё сомневаясь, вытащил из своей сумки стопку фотографий и протянул Юлиану.

Прошлой ночью Глесон показывал снимки с места убийства, но тогда на них не был запечатлён труп. Сейчас же всё обстояло иначе, и первым делом Юлиан увидел обгоревшее, но далеко не обугленное тело.

Он ужаснулся. Да, смерть Юлиан видел не впервые, равно как и убитых. Но, всё же, наслаждался её «эстетикой» не каждый день, потому ещё не успел привыкнуть.

И не хотел. Но она отчего-то сама гналась за ним.

— Всё так же, как и здесь, — сказал Юлиан, перелистывая снимки. — Вплоть до вмятин на этой кровати.

Юлиан приподнял фотографию, запечатлённую с того места, где находился сейчас сам, и, приподняв, сопоставил с панорамой.

— Он был найден как раз под картиной. Всё сходится, мистер Глесон.

— Этим объясняется и обнаруженная мной кровь, — подтвердил Уэствуд.

— Так вот что вы рассматривали на полу?

— Да, Юлиан. Несколько пятен засохшей крови. Убийца скрыл следы преступления как мог, но спрятать всё до конца… Нет, невозможно. Всегда что-то остаётся.

Юлиан убрал панорамную фотографию, начав рассматривать следующую, на которой убитый был изображён более крупным планом.

— Вы должны забрать кровь на анализ, — не отрываясь от фотографии, сказал Юлиан.

— Зачем? Это кровь Густава Забитцера, какой смысл…

— А если нет?

— Возможно, я и впрямь в тебе не ошибся. Потому что Скуэйн попросила бы сделать то же самое.

Уэствуд очень часто произносил эту фамилию, что доставляло Юлиану дискомфорт. День и так складывался так, что напоминал ему о Ривальде ежеминутно — расследование, попытки мыслить так же, как и она, странный голос в голове.

Юлиан осмотрел каждый уголок фотографии убитого Густава Забитцера. Она была чёрно-белой и не совсем чёткой, но Юлиан должен был обнаружить хоть какую-то мало-мальски значимую деталь.

Ривальда внутри его головы пыталась что-то сказать, но не могла сформулировать свою мысль, потому что на самом деле это были мысли Юлиана, который лишь представлял, что она рядом с ним.

Так было проще, потому что без её присутствия, хоть и лживого, он ничего не смог бы сделать.

«Какой же ты жалкий! Всё перед твоими глазами, но ты упорно отказываешься смотреть!»

Если бы Юлиан знал Ривальду хотя бы два-три года, то до него дошло бы быстрее то, что она хотела донести. Но те жалкие два месяца были лишь зачатком знакомства.

«Любая деталь несёт в себе подсказку. Забитцер не обгорел — нам несказанно повезло. Что в его внешнем виде вызывает у тебя подозрения?»

Подозрения? Какие подозрения может вызывать мёртвый человек, абсолютно ничем не отличающийся от других?

Остатки обгоревшего халата, гладкий подбородок, тонкие губы и волосы, некогда аккуратно уложенные назад, но ныне сохранившие лишь часть самих же себя, ибо наполовину сгорели.

«Если бы ты стригся хоть чуть чаще, то понял бы. Хотя, возможно, это не помогло бы тебе, потому что ты неисправимо глуп».

Юлиан оскорбился, хотя и понимал, что сказал эту фразу он самому же себе. И обидел себя сам. Вполне по делу.

— Посмотрите, какие у него ровные выбритые виски, — Юлиан показал Глесону фотографию с самым крупным планом. — Они настолько коротко острижены, что можно сделать вывод, что Забитцер посещал парикмахера не более суток назад.

— И как это может нам помочь? — удивился Уэствуд.

— Мистер Глесон, а у вас есть личный парикмахер?

Уэствуд замялся.

— Был, конечно, когда-то. Но сейчас меня стрижёт жена. Видишь ли, волос осталось не так много, чтобы делать стильные причёски.

Юлиан посмотрел на седеющую голову Уэствуда. Да, профессиональным парикмахером там не пахло.

— У моего деда есть личный парикмахер — какой-то итальянский мастер. Он посещает его через каждое воскресенье и не раз говорил, что это его любимое времяпровождение.

— Отчего же?

— В такие моменты он словно отдаляется от всего мирского. Что ещё делать в течение того часа, когда не остаётся ничего другого, кроме как разговаривать с парикмахером? Он же никому ничего не расскажет и не выдаст никаких тайн и переживаний.

— Ты хочешь сказать, что ответы нам может дать личный парикмахер Густава Забитцера? — удивился Уэствуд.

— Не факт, конечно, но вполне возможно.

Глесон косо посмотрел на Юлиана.

— Впервые слышу подобное. И, скажи мне об этом кто-нибудь другой, я бы рассмеялся. Но ты был сегодня уже прав однажды, поэтому доверюсь.

Юлиан кивнул. На самом деле, он и сам не понимал, имеют ли его предположения хоть какое-то право на существование. Он пытался играть в Ривальду Скуэйн, но мысли той всегда были осознанны и вполне объяснимы, в отличие от Юлиана, который действовал наобум.

— Вы найдёте личного парикмахера мэра? — спросил Юлиан.

— Я попробую, — кивнул Глесон. — Лишь бы это не отдалило нас от разгадки.

— Вы можете заниматься своими расследованиями и дальше, а я хочу пообщаться с парикмахером.

В какой-то момент Юлиану хотелось сдаться и отменить свою просьбу, оставив дело профессионалам. Он отлично понимал, что, вполне возможно, всё только портит. Догадывался, что подведёт и Глесона, и Йохана, и себя, но, в конечном итоге, решил стоять на своём.

— У нас мало времени? — спросил Юлиан.

— Думаю, что да. Поэтому прямо сейчас я отправлюсь искать парикмахера, а ты бегом в академию, пока не закончились занятия. Помни о нашем уговоре.

Юлиан посмотрел на наручные часы. Было около полудня, поэтому он сильно засомневался в том, что успеет хотя бы к последнему занятию.

— Меня вчера убить хотели, — сказал он. — Думаете, я смогу сосредоточиться на учёбе?

— Придётся. Ты же сам говорил, что находишься на грани отчисления. Я подвезу тебя.

Юлиан не мог мгновенно перенастроить свой мозг на учёбу. Прежде всего, это было не столь сложно, как он пытался объяснить Уэствуду. Прежде всего, Юлиану не хотелось.

Он понимал, почему Ривальда работала в департаменте расследования особо важных преступлений. Это попросту пробуждало азарт и являлось своеобразным наркотиком для таких, как он или она.

Скорее всего, Юлиан себя переоценивает. Его способности и близко не стояли со способностями Ривальды, но это, в какой-то мере, только подогревало интерес. Учиться у лучших, а впоследствии и самому стать самым лучшим — разве не прекрасно?

Нет. Погиб человек. В этом нет ничего красивого или увлекательного. Это горе не только для семьи Густава Забитцера, но и для всего города. Нельзя улыбаться, глядя в лик смерти и просить у неё продолжения. Ты сам становишься ничем не лучше, чем она.

Возможно, Юлиану стоит остынуть и перевести дух. Переключиться на что-нибудь другое, но только не на учёбу.

— Не стоит, мистер Глесон, — сказал Юлиан.

— Ответственность за твой прогул лежит на мне. Не хочу выступать в роли подстрекателя.

— Вы уже выступили в его роли.

Глесон по-детски поджал губы, после чего прокашлялся.

— Думаешь, мы больше ничего тут не найдём? — спросил он, имея в виду номер отеля.

— Вы детектив, а не я. Что на этот счёт говорят ваши учебники?

— Учебники? — усмехнулся Глесон. — Думаешь, у нас есть какие-то учебники?

«Если бы у них были нормальные учебники, они бы не были такими идиотами».

— Я больше не вижу тут никаких подсказок. Мы итак получили больше, чем планировали.

— Я тоже, — кивнул Уэствуд.

Переглянувшись, детектив и подмастерье покинули номер отеля. Скорее всего, уже навсегда, потому что, по словам Уэствуда, департамент сюда больше никого не пустит — ни полицию, ни, тем более, любителей.

— Куда тебя подвезти? — спросил Глесон.

— В больницу, — чуть подумав, ответил Юлиан. — Хочу навестить Йохана.

Уэствуд промолчал, но согласился. Возможно, он понимал, что едва переживший смерть юноша сейчас немного важнее учёбы.

Он открыл дверь своего чёрного «Ауди» и пригласил внутрь Юлиана.

Уэствуд повернул ключ, после чего мотор загудел, а автомобиль отправился прочь от злосчастного отеля.

Дорога до больницы святых Петра и Павла не была долгой, но Юлиану это не помешало вытянуть из имеющегося времени всё возможное.

— И всё же буква «М» не даёт мне покоя, — сказал он.

— Может, за кофе заедем? — предложил Уэствуд.

Юлиан недоверчиво посмотрел на полицейского.

— В больнице есть кофе-машина, — сказал он. — Мистер Глесон, ваша многолетняя практика помнит что-нибудь подобное?

Глесон посмотрел в зеркало заднего вида, перестроился на другую полосу, после чего ответил:

— Фанатиков и сектантов всегда хватало, Юлиан. Но, чтобы в нашем городе… Припоминаю лишь жалкие потуги. Такие глупцы не выдерживали долго.

— А полицейские сводки? Газеты? Хоть что-то подобное вы должны помнить, мистер Глесон.

— Не помню, — решительно отрезал Глесон.

— Вы понимаете, о чём я говорю, но уходите от ответа. Но спрошу в лоб. Оставлял ли Акрур Эодред Молтембер на месте своих преступлений какие-то знаки?

Уэствуду некуда было деваться, потому что ехать им предстояло не менее десяти минут.

— После его преступлений эти самые знаки попросту негде было оставлять. Он взрывал, Юлиан. Просто обожал взрывать, не оставляя камня на камне на местах своего пребывания.

— Выходит, он тут совсем ни при чём?

— Я не знаю. Я никогда не состоял в «Алой Завесе» и в их знания посвящён не был. Может, и было что-то подобное. Может, нет. Увы, у меня под рукой ныне нет ни одного агента «Алой Завесы». Оба мне известных ныне мертвы.

— Отец и Ривальда, — прошептал Юлиан.

— Мёртв и сам виновник того торжества.

— Не совсем.

— Это почти то же самое.

Нельзя быть мёртвым на половину или на треть. Человек либо мёртв, либо жив — третьего не дано. Юлиан своими глазами видел отражение Молтембера — его лик, напоминающий лицо смерти. И, пусть он находился по ту сторону бытия, он определённо не был мёртв. Ни на десятую, ни на сотую долю.

— А про Меркольта вам известно что-нибудь? — спросил Юлиан.

— Меркольт… Спросишь ты тоже иногда. Я искренне извиняюсь перед тобой, но во времена его злодеяний я не жил. Подозревать в чём-то Меркольта есть то же самое, что подозревать Александра Македонского. Или, к примеру, Карла Маркса или Иоганна Моцарта. Или Юлиана Мерлина. Абсурд же?

Всё происходящее в Свайзлаутерне — сплошной абсурд.

— Но Меркольт основал культ Халари, у которого было много последователей, — сказал Юлиан. — Возможно, они есть и сейчас.

— И ты видишь какую-то связь между сектой, убийством мэра и покушением на тебя?

— Выходит, была какая-то секта?

— Может, и была, Юлиан. Когда-то очень давно. Но я ничего — повторяю, ничего о ней не знаю. И, если бы знал, был бы сторонником того, что все тайны, окружающие Меркольта — художественный вымысел. Временами я сомневаюсь, не вымысел ли и сам он.

— Вы слышали о книге Багумила Дебровски «Откровения Меркольта»?

Уэствуд повернул налево.

— Приходилось, — ответил инспектор.

— Весьма странно, потому что Лиам Тейлор говорил мне, что это не очень известная книга.

— Не сказал бы. Видишь ли, этот Тейлор рос тогда, когда эта книга была уже запрещена.

— «Откровения Меркольта» запрещены? Надо же… «Лёгкое чтиво для подростков, написанное второсортным писателем из восточного Союза». С каких пор такие книги запрещают?

— Не читал, поэтому не могу сказать. Возможно, она пропагандировала какие-то нездоровые идеи, поэтому её решено было прикрыть. Вышла она где-то в пятидесятые, на польском языке и в мягкой обложке, и, сам понимаешь, ни у кого интереса не вызвала. Но однажды… Багумил Дебровски был найден мёртвым в своей квартире — без каких-либо следов насилия и симптомов. Просто умер и всё.

— Роковые часы, — прошептал Юлиан, и сам испугался своей же зловещей интонации.

— Очень похоже. Тогда-то всё и началось. Дух Меркольта пришёл за тем, кто его потревожил или оклеветал. Говорили о проклятии. Естественно, всем стало интересно. Книгу перевели на немецкий и английский, и она стала бестселлером. Правда, всего лишь на год. Люди читали её, но никакое меркольтово проклятье не давало о себе знать. После того об «Откровениях» благополучно забыли. В семидесятых же, насколько помню, книгу запретили. Случился очередной кратковременный бум, но он так же бесследно угас.

— И вам было совершенно неинтересно?

— Я похож на того, кто в молодости был бунтарём? — спросил Глесон и повернулся, продемонстрировав Юлиану своё лицо.

Более простодушное лицо было сложно себе представить. Но внешность подчас слишком обманчива, и самые милые с виду люди зачастую оказываются маньяками или злодеями.

— Выходит, в городе эту книгу не найти?

— Зайди в книжный магазин и спроси.

Гарет как раз собирался пройтись по магазинам и библиотекам и поинтересоваться этой книгой. Юлиану очень хотелось видеть реакцию тех, кому Гарет задал бы невинный вопрос «А нет ли у вас Багумила Дебровски?».

— Но вы помните силу Роковых Часов, мистер Глесон, — сказал Юлиан. — И знаете, что это не выдумка. Если Дебровски и впрямь был убит с их помощью, то можно сделать вывод, что он перешёл дорогу кому-то очень могущественному.

— Полсотни лет назад. Ты же представляешь, насколько это было давно?

— И что с того?

— Факты с годами только приукрашиваются. Порой настолько, что от первоначальной правды не остаётся ничего. Бог знает, что о нас скажут век спустя.

— И всё же это очень странно.

— Неприлично странно.

— И запретили её неспроста.

— Неспроста, Юлиан. Мы подъезжаем.

Юлиан увидел знакомую улицу. Ещё немного, и Уэствуд наконец-то сможет вздохнуть полной грудью, потому что избавится от столь надоедливого попутчика.

— Спасибо, мистер Глесон, — сказал Юлиан.

Уэствуд кивнул.

— Будь осторожен, Юлиан, — ответил он. — Знаю, что в сотый раз тебе это говорю, но всё же. Передавай привет своему другу.

— Если меня к нему пустят, — дополнил Юлиан.

Уэствуд усмехнулся и остановил машину.

— До скорого, Юлиан, — учтиво произнёс он.

— До скорого, мистер Глесон.

Пожав на прощание руку инспектору, Юлиан вышел из автомобиля. В лицо ему ударил холодный зимний воздух.

На какое-то время он ощутил облегчение. Первая глава детективного расследования закончена, а значит, можно наконец снять маску и вновь стать самим собой.

Не хотелось думать о том, что случившееся в кабинете мистера Тейлора когда-то может повториться. Однако, гарантий никто не давал. Если и впрямь покушались на него, то ничто не помешает попытаться ещё раз.

Не увидев никакого смысла в дальнейшем нахождении на улице, Юлиан открыл дверь отделения и вошёл в него.

Внутри было жарко. Слишком жарко, особенно в пальто и шарфе.

Купив стаканчик эспрессо, Юлиан отправился на поиски палаты, в которой в прошлый раз находился Йохан.

Увы, незамеченным проскользнуть не получилось, и ещё на подступах к палате движение Юлиану перекрыла Марта Бергер, мать Хелен.

— Привет, Юлиан, — сказала она. — Всё же решил вернуться?

Она оглядывала Юлиана с ног до головы, нисколько не стесняясь, словно перед ней стоял будущий жених её дочери. Вполне возможно, что Хелен именно так и отзывалась о нём. Юлиану стало неловко, но избежать пронзительного взгляда фрау Бергер было невозможно.

— Я к Йохану, — ответил он.

— К Йохану? Он спит. Думаю, сейчас нельзя.

Юлиан недовольно фыркнул.

— Когда будет можно? — спросил он.

— Обещаю, ты узнаешь об этом первым. Вам, двоим сорванцам, несказанно повезло, что оба выбрались живыми. Ох, Хелен, Хелен… Втянете вы её в неприятности, клянусь, втянете…

Юлиан вспомнил, как плечом к плечу с Хелен противостоял стае разъярённых вервольфов, и ему в какой-то мере стало спокойнее.

— Это несчастный случай, фрау Бергер.

— Ещё какой несчастный… Вы хорошие мальчики. Оба. Йохана я, конечно, ещё с детства знаю, а вот о тебе очень многое слышала от Хелен. Должно быть, вы хорошие друзья?

— Едва ли не лучшие.

— Какое счастье! Берегите себя, мои дорогие. Ужасные вещи происходят. Слышал, что случилось прошлой ночью?

Юлиан должен изобразить удивление от услышанного. Никто не должен знать, где он был утром.

— Ограбили кого-то? — спросил он.

— Ах, если бы. Наш мэр, уважаемый герр Забитцер, был убит… Беда, Юлиан. Как можно поднять руку на столь уважаемого человека?

Как раз таки на столь уважаемых людей руки часто и поднимают. Человеческое общество устроено так, что сильные мира сего беспрестанно грызутся меж собой, и, сколько крови пролито ни было бы, им всегда было мало.

К счастью, фрау Бергер об этом знать не следовало.

— Как это случилось? — спросил Юлиан.

— Не знаю, Юлиан. Я совсем ничего не знаю. Услышала об этом из радио минут двадцать назад. Ох, что будет-то теперь… Что с больницей будет?

— Всё будет хорошо, фрау Бергер.

Та, легко кивнув, похлопала Юлиана по плечу и отправилась восвояси по своим врачебным делам. Он проводил её взглядом, мысленно желая удачи.

Вздохнув, Юлиан присел на первый попавшийся стул и отпил кофе. В общежитие идти совсем не хотелось, потому что он понимал, что первым делом Гарет устроит ему расспрос. От любого другого Юлиан смог бы скрыть любую тайну, но сосед обладал интеллектом другого уровня.

Он без труда выведет Юлиана на чистую воду. Сделает это столь искусно, что Юлиан и сам не заметит, с каким увлечением и интересом будет рассказывать о том, как обнаружил пулевое отверстие за картиной Айвазовского, понял, что мэр на самом деле не был сожжён и о том, как оставил позади себя весь полицейский участок.

Несомненно, Юлиан расскажет всю правду своим друзьям. Когда-то. Но точно не сейчас.

— Так вот ты где! — неожиданно услышал он голос Хелен.

Встрепенувшись, он поднял голову и обнаружил рядом с собой Хелен и Пенелопу. Обе ещё были в студенческих формах с накинутыми сверху халатами. В руках Пенелопа сжимала пакет с фруктами.

— Как это понимать? — серьёзным, едва ли учительским голосом спросила Пенелопа.

Столь высокий тон заставил Юлиана покраснеть.

— Меня вчера убить хотели, — ответил он.

— Надо же? — развела свободной рукой Пенелопа. — А сегодня тебя хочу убить я.

Юлиан предвидел такое развитие событий. И вновь повторил свою ошибку, не подготовившись к этому.

— В чём дело, Пенелопа? — спросил он.

— Ты ещё смеешь спрашивать? Тебе не стыдно, Юлиан Мерлин? Посмотри в мои глаза и ответь — тебе не стыдно?

Юлиан послушался и посмотрел в её голубые глаза. Он не увидел в них той злости, которую Пенелопа так старательно пыталась изобразить.

Конечно, ему было стыдно. Но что он мог сейчас с этим поделать?

— Прости, Пенелопа, — сказал он. — Прости, что весь день просидел возле Йохана.

Он соврал неосознанно. Это случилось, по сути, на автомате.

Ещё недавно Юлиан обещал себе больше никогда не врать Пенелопе. Но судьба позволила продержаться ему лишь пару недель.

— А за вчерашнее извиниться не хочешь? — спросила Пенелопа. — Куда ты сорвался посреди ночи?

— Я говорил тебе.

— Нет, ты ничего не говорил мне. Я же заслужила какой-нибудь весточки от тебя. Как бы странно это от меня ни звучало, я волновалась за тебя и хотела знать, что с тобой всё в порядке! Тебя не волновало, что я всю ночь не спала?

— Я всё объясню тебе, Пенелопа. Только чуть позже…

— Мне не надо чуть позже! Я не хочу за тебя волноваться, не хочу, чтобы ты вылетел из академии… Над чем ты смеёшься, Хелен?

Юлиан опомнился и посмотрел на Хелен, которая с неподдельным интересом наблюдала за всем и от смеха едва сдерживала слёзы.

— Воркуете, как старые супруги, — процедила она.

У Пенелопы непроизвольно брови поползли на лоб. Она демонстративно громко выдохнула и присела рядом с Юлианом.

— Ничего смешно, Хелен, — спокойным тоном сказала она. — Страшно представить, во что его мог вовлечь этот сумасшедший полицейский. На, полюбуйся.

Она вытащила откуда-то выпуск «Экспресса Свайзлаутерна» и протянула его Юлиану. Конечно, он знал, что Пенелопа хочет показать ему, но вида не подал.

— Купили по дороге в больницу, — сказала она.

Во всю первую полосу большими буквами было написано:

«Сегодняшней ночью в результате трагического несчастного случая погиб мэр Свайзлаутерна Густав Маттиас Забитцер. Он был найден в отеле «Фридрихграбен». Причиной смерти называется пожар, возникший вследствие непотушенной сигареты и халатного отношения администрации отеля в противопожарной безопасности. Редакция приносит соболезнования семье Густава Забитцера и всему городу. Подробности — в завтрашнем утреннем выпуске «Экспресса Свайзлаутерна».

— Непотушенная сигарета, — еле слышно пробормотал Юлиан.

— Что? — не расслышав, спросила Пенелопа.

— Не могу поверить в это.

Под записью располагалась большая фотография Густава Забитцера, который с улыбкой на лице махал кому-то рукой. Он выглядел точно так же, как и на посмертных фотографиях. С той лишь разницей, что здесь он выглядел несколько более живым.

— Не всем нравилась его политика, — вставила реплику Хелен. — Мой брат, Кай, увлекается этим и регулярно говорит, что при предыдущем мэре было лучше.

— По-моему, так всегда говорят, — сказала Пенелопа. — Хелен, ты намекаешь на убийство?

— По крайней мере, это логичнее, чем возгорание от сигареты. Прежде чем уйти от нас, отец смолил как паровоз, и кроме запаха никаких неприятностей не доставлял.

— Сочувствую, Хелен, — отмахнулась Пенелопа и снова повернулась к Юлиану. — Если хочешь искупить свою вину, то я прямо сейчас забираю тебя и мы едем готовиться к экзаменам.

Юлиану было сложно признать это, но впервые за долгое время он не был рад видеть Пенелопу.

— Куда едем? — спросил он.

— К тебе едем, — ответила Пенелопа. — И завтра ты подойдёшь к кому-нибудь и договоришься о сдаче.

Юлиан стоял в ступоре. Он не был готов к такому развитию событий, поэтому покорно молчал, стесняясь даже поднять взгляд на внезапно ставшую строгой Пенелопу.

Но, если другого выбора не оставалось, Юлиан готов был принять этот.

— Стойте, — перебила всех Хелен. — Подождите. Мы так-то к Йохану пришли.

Пенелопа недоверчиво посмотрела на дверь палаты, в которой находился Йохан. Ещё немного, и она просверлила бы взглядом в двери дырку, поэтому вовремя остановилась.

— У Йохана есть ты, — сказала Пенелопа и вручила Хелен пакет с фруктами.

Та, растерянная от подобного поворота, покорно приняла его.

— Ну ты и даёшь, Пенни, — сказала она. — Всё за вас приходится делать. Пока вы там…

— Мы будем заниматься учёбой!

— Да-да, — ухмыльнулась Хелен. — Именно учёбой.

Юлиану хотелось бы, чтобы Хелен была права. Но он знал, что всё будет так, как того хочет Пенелопа, а хотела она принять вид строгой учительницы и гонять Юлиана по предметам, в которых он ничего не понимал.

— Заткнись, — бросила напоследок Пенелопа и взяла Юлиана под руку.

Как и ожидалось, до самого вечера Юлиан и Пенелопа занимались историей Союза Шмельтцера. Комната Юлиана и Гарета мало походила на учебную аудиторию, но сама Пенелопа с ролью преподавателя справилась на «отлично».

Она знала практически всё, и оттого Юлиан ощущал себя на её фоне более чем жалко. К своему сожалению, он не мог перечислить список всех бывших европейских государств, ныне являющихся коммунами Союза, не мог восстановить порядок диктаторов, а впоследствии и канцлеров. Трудно было представить схему власти — какое место в его государстве занимают парламент, правительство и сенат.

Для Пенелопы же это было проще некуда. Вполне возможно, когда-то она добьётся большого успеха в жизни, и болван вроде Юлиана будет смотреться рядом с ней весьма неуместно. Возможно, поэтому так и стоит ценить нынешние моменты, когда они вместе, и бросать его она не собирается. Возможно именно она, а отнюдь не дед, вытащит Юлиана из ямы и сделает из него человека.

Возможно, что когда-то. Но не сейчас.

Проводив Пенелопу, Юлиан дал ей серьёзное обещание, что завтра придёт в академию и сделает всё возможное, чтобы записаться на экзамен.

Увы, уже ранним утром Пол Уэствуд Глесон похоронил все его надежды.

Юлиан вышел из общежития, заспанный, но готовый к бою. Он выкинул из головы события последних двух дней и мысленно настроил себя на учёбу. Конечно, он делал это ради Пенелопы, а не ради тяги к знаниям, но суть оставалась прежней.

Пройдя пару шагов, Юлиан услышал, как сзади посигналили. Он не сразу понял, что адресуется это именно ему, поэтому гордо пропустил это мимо ушей и проследовал дальше.

Но неугомонный автолюбитель и не думал останаваливаться.

— Юлиан! Юлиан Мерлин!

В Свайзлаутерне, скорее всего, был всего один Юлиан Мерлин, поэтому пришлось обернуться.

Чёрный «Ауди» вежливо дожидался его.

— Мистер Глесон? — спросил Юлиан, увидев, как дверь со стороны водителя открывается.

— И я рад тебя видеть! — позитивным тоном сказал Уэствуд. — Ты готов?

— Готов… К чему?

— Мы едем к парикмахеру Густава Забитцера. Мы же вчера договаривались! Забыл?

Укоряющий взгляд Пенелопы Лютнер, из ниоткуда возникший перед глазами, прожёг Юлиана насквозь.

— Уже сегодня? Мы не договаривались на сегодня. Я не могу, мистер Глесон, — сказал Юлиан. — Я иду на экзамен. Почему нельзя навестить парикмахера, скажем, в воскресенье?

Позитив Уэствуда мгновенно пропал.

— Прости, но на выходные дни все места уже заняты, — ответил инспектор.

— Что? Какие ещё места?

— Ну не я же буду стричься у одного из самых дорогих парикмахеров Свайзлутерна. Не переживай. Полиция оплатит стрижку.

Возможность бесплатно подстричься в самой престижной парикмахерской города не воодушевила Юлиана. Он был готов с силой ударить по колесу «Ауди» Глесона и пойти прочь, но любопытство одолело.

— Мы успеем до обеда? — спросил Юлиан.

— Скорее всего, — ответил Глесон. — Прыгай в машину, запись в девять.

Ощущая себя последним лгуном на этом свете и виновником всех мирских бед, Юлиан открыл дверь и уселся на мягкое кожаное сиденье немецкого седана.

— Пенелопа убьёт меня, — глядя в потолок, сказала он. — Мистер Глесон, я уже предупредил всех друзей, что в моей смерти будете виновны мы.

Уэствуд повернул ключ, и мотор загудел.

— Ты сам так настойчиво рвался помочь, — ответил инспектор. — Я отговаривал тебя, но ты стоял на своём. Ничто не мешает тебе отказаться прямо сейчас.

— Но вы знаете, что я не могу оставить всё это просто так.

В этот момент Юлиан ощутил вину уже перед Уэствудом. Он был слишком милым и дружелюбным и более всего нуждался в друзьях и поддержке. Юлиан понимал, что если не он, то никто не поможет инспектору.

Юлиан ощущал вину перед всеми, кто его окружал, и это тревожило больше всего. Йохан из-за него едва не погиб, Пенелопе он снова наврал, а старика инспектора он едва ли не использует. Нелегко работать на нескольких фронтах и пытаться угодить всем.

— Обязательно стричься? — спросил Юлиан, когда они уже тронулись со стоянки.

— Каким ещё образом ты намеревался пообщаться с парикмахером? Ты не полицейский — устраивать допросы не имеешь права.

«Из вас двоих только ты один обладаешь интеллектом выше нуля» — послышался в голове голос Ривальды.

Парикмахерская находилась далеко от центра, поэтому на дорогу Уэствуд и Юлиан потратили немало времени. Прибыв на место, Юлиан увидел незнакомую для себя улицу — длинную, лишённую высоких домов и заполненную различными магазинами, лавками и тому подобным.

— Мы приехали, — сообщил Уэствуд. — Парикмахера зовут Шарль де Монсо. Он может показаться тебе слегка необычным, потому что француз… Желаю удачи.

Юлиан не знал, что необычного во французах, но на всякий случай морально подготовил себя к худшему.

— Вы будете ожидать здесь? — спросил Юлиан. — Не пойдёте со мной?

— Мне нужно в участок, — ответил Глесон. — И, Юлиан… Ты должен дать мне слово, что это в последний раз.

— Что именно?

— В последний раз ты лезешь на рожон и подвергаешь себя опасности.

— Это всего лишь парикмахер. Вряд ли я узнаю от него что-то настолько секретное, что может убить меня.

Глесон по-отечески покачал головой и поджал губы.

— Мы не можем знать наверняка, — сказал он. — Но я должен знать, что после этого ты остановишься. Мы встретимся с тобой вскоре, и ты дашь мне показания — сколь невероятными они бы не показались. А заботы о поисках преступника оставь на меня. Обещаю, я найду его.

Наверняка, услышав это, Ривальда громко рассмеялась бы. Она и рассмеялась, но только внутри головы Юлиана. Он слышал её смех, словно наяву — одновременно и высокомерный, и искренний, с лёгкими нотками безумия.

— Всего доброго, мистер Глесон, — сказал Юлиан.

Уэствуд кивнул. Юлиан снова отметил, насколько дружелюбно выглядел инспектор. Увы, хоть внешность и бывает обманчива, но в этот раз вряд ли она лгала. Такие, как Уэствуд, не ловят опасных преступников, а вечно нуждаются в помощи. Возможно, в помощи Департамента, пусть и обескровленного после трагической гибели своего лучшего сотрудника. Как бы то ни было, в Департамент Юлиан верил больше, чем в полицию.

Оставшись один, Юлиан приблизился к двери с яркой вывеской сверху «Charles de Monceau» и робко дернул за ручку. Раздался звук колокольчика изнутри.

Спустя несколько секунд дверь торжественно распахнулась, и Юлиана встретил сам Шарль де Монсо — один из самых известных парикмахеров Свайзлутерна.

— Bonjour, monsieur! — радостно воскликнул он. — Quel beau garçon! Проходите, проходите!

Юлиану стало немного неловко, и он недоверчиво пересёк порок. В нос ему мгновенно ударил запах смеси круассанов и чая, слегка приправленной базиликом.

Помещение было слишком ярким — непозволительно ярким для минималистичного Свайзлаутерна. Сложно было описать его словами, но легко выразить ассоциацией — в парикмахерской «Шарль де Монсо» всегда была весна.

Сам парикмахер был невысоким и упитанным человечком с седыми и хаотично разбросанными по голове кудрявыми волосами. Юлиан сразу вспомнил то ли старый анекдот, то ли загадку про двух парикмахеров в одном городе.

Суть заключалась в том, что один парикмахер был пострижен красиво, а другой безобразно, и предстояло угадать — кто же из них хороший мастер, а кто нет. Если попасться на уловку, то можно сразу же ответить, что приятный внешне парикмахер профессионален, а его визави совсем наоборот, но стоило только подумать, и всё менялось.

С Шарлем де Монсо всё обстояло ровно так же — считая себя лучшим парикмахером города, он не доверял себя стричь мастерам куда более низкого уровня (по его скромному мнению), потому обходился чем мог.

— Здравствуйте, — робко поприветствовал мастера Юлиан.

— Почему так понуро? Весна! Радуемся! Сегодня лучший день в вашей жизни, потому что вы посетили лучшего coiffeur этого города, призёра фестиваля цирюльников в Страсбуре, исполнителя любых желаний.

— Я очень… Рад, — сглотнул слюну Юлиан.

Ему было очень неловко.

— Присаживайтесь, monsieur! Сегодня вы станете самым красивым мальчиком в Свайзлаутерне!

Юлиан недоверчиво присел на винтажный стул напротив зеркала. Глядя на своё отражение, он попытался сделать как можно более вежливое лицо, но из этого ничего не вышло.

— Гранж? Андеркат? Вояж? — спросил парикмахер. — Старый мастер де Монсо делает лучшие причёски не только в Свайзлаутерне, но и, не побоюсь этого слова, во всей Allemagne!

— Пожалуй, достаточно просто сделать их покороче.

В отражении зеркала Юлиан увидел, как лицо Шарля де Монсо неестественно искривилось и приняло разочарованное выражение.

— Всё, как пожелаете, monsieur, — сказал он и достал свои ножницы.

У парикмахера было несколько пар ножниц, и всеми он орудовал невероятно быстро и профессионально. Юлиан еле поспевал за движениями его рук, и они мешали ему сосредоточиться на самом главном.

«Не всегда стоит подходить к вопросу издалека. Порой достаточно спросить в лоб» — услышал в голове голос Ривальды Скуэйн Юлиан.

Но он так не мог. Он был куда скромнее, глупее и менее харизматичен, чем она.

«Тогда прибегни к сторонней помощи».

Никого больше в зале не было, но Юлиан увидел находившийся слева от него маленький телевизор.

— Не могли бы включить его? — спросил он.

— Слово клиента — закон, monsieur, — ответил де Монсо. — Сам до ужаса не люблю телевизоры. О, технологии! Они лгут! Лгут, monsieur! Лучше читайте газеты.

Шарль де Монсо был прав, но не полностью. Его ошибка заключалась в том, что лгал не только телевизор, но и всё остальное — пресса, люди и сам город.

— Спасибо, — сказал Юлиан.

— Знаете, почему я не люблю телевизор? — спросил парикмахер. — Потому что его полностью оккупировали бриташки. Вы любите бриташек, monsieur?

— За что я должен их не любить?

— Посмотрите только — они везде! Составляют тридцать процентов населения Allemagne. Когда такое было? Кошмар!

— С тех пор, как Адам Шмельцер отменил границы.

— Смею заверить — это нахальство! Принципиально не беру в клиенты бриташек. Они врут, врут и ещё раз врут! У вас есть друзья-бриташки?

Гарет Тейлор, Лиам Тейлор, Пол Уэствуд Глесон, Ривальда Скуэйн… Их было предостаточно, но Шарлю де Монсо об этом знать не следовало.

— Совсем немного, — ответил Юлиан.

Юлиану повезло — телевизор начал показывать выпуск утренних новостей. А все новости Свайзлаутерна были сосредоточены на одном — убийстве всеми любимого мэра города Густава Забитцера.

— Какой кошмар! — покачал головой Шарль де Монсо. — Благородный человек. Да что там благородный — благороднейший! У вас укладывается это в голове, monsieur?

Журналистка с микрофоном вела репортаж прямо с отеля «Фридрихграбен». Звук у телевизора был очень тихим, поэтому Юлиан не мог разобрать ни слова.

— С трудом, — сказал Юлиан.

— Узнав вчера об этом, хотел закрыть салон на несколько дней, но как же я без своих клиентов! Что с ними будется?

— Вы знали Густава Забитцера? — спросил Юлиан, хотя ответ уже знал.

— Конечно, знал, monsieur! Представьте только себе — два дня назад он сидел в том же кресле, что и вы! Что за несправедливая участь — погибнуть от огня!

— Всего два дня…

— Поэтому проводите больше времени с близкими, monsieur. Кто знает, какой день станет нашим последним? Мы с мсъё Забитцером были большими друзьями, а сегодня… Я ожидал, что уже через неделю он снова придёт ко мне, но… Les voies de Dieu sont impénétrables, monsieur.

— Вы были друзьями?

— Oui. Все мои клиенты — мои друзья. Вы мой друг, monsieur. Стрижка — это целое искусство, которое требует духовной близости, иначе ничего не выйдет. Это как хорошая французская кухня — ничего не выйдет, если это сделано без души.

Юлиан снова посмотрел на своё отражение в зеркале. Без копны волос, что была на нём в последнее время, он начал переставать себя узнавать. Интересно, как Пенелопа отреагирует на его преображение? Её мнение, что вполне логично, заботило Юлиана больше всего.

— Выходит, Густав Забитцер был хорошим человеком? — поинтересовался Юлиан.

— Лучшим в этом городе, monsieur, лучшим среди всех моих клиентов. Как и подобает хорошим людям — они зачастую несчастны. Вы счастливы, monsieur?

— Вполне, — ответил Юлиан.

Он не мог поклясться, что сказал правду. Но делиться своими переживаниями касательно недавнего покушения и эмоциями от осенних шокирующих событиях с первым встречным они ни за что бы не стал.

— Либо вы являетесь исключением, либо давно не копались в себе, — ответил парикмахер, после чего поменял ножницы.

Юлиан не знал, как скоро его сеанс закончится. Но одно ему было известно точно — сеанс явно не будет бесконечным, а значит, нужно торопиться, чтобы не уйти из салона с пустыми руками.

— Почему Густав Забитцер был несчастен? — спросил Юлиан.

— Каждый из нас несчастлив по-своему, monsieur. Мсъё Забитцер был из того сословия, в котором попросту невозможно быть счастливым. Именно поэтому Шарль де Монсо решил стать coiffeur, потому что это самая счастливая, творческая и прекрасная профессия в мире!

— Ему не нравилась его работа?

— Non, monsieur. Как можно не любить работу, которой посвятил половину своей жизни? Сию работу не любила жена мсъё Забитцера — прекрасная женщина, смею заверить, которую я могу понять. Она же любила его? Oui. А он её? Несомненно. Но они не могли проводить много времени вместе, потому что мсъё Забитцер всегда был занят.

— Из-за этого возникали ссоры? — спросил Юлиан.

— Не смею называть это ссорой, но мсъё Забитцер называл это именно так. Любящая жена смела обвинить его… Нет, не обвинить… Заподозрить… Весьма, весьма некорректно, monsieur… Допустить возможность его измены!

— Она считала, что Густав Забитцер проводит время не на работе, а у любовницы?

— Допускала возможность, monsieur, — поправил Юлиана де Монсо. — Это весьма разные вещи. Но её ревность зашла весьма далеко, из-за чего мсъё Забитцеру пришлось на несколько дней переехать в отель… В котором он был найден мёртвым. Кошмар, monsieur.

«Фридрихграбен».

— Подозрения о любовнице были беспочвенны? — спросил он.

— Oui! Как вы смеете подозревать такого благородного человека в столь мерзком занятии? Одно дело — ревнивая жена, а другое, вы. Некрасиво, monsieur, некрасиво.

— Прошу прощения, — извинился Юлиан.

«В твоей голове уже сформировалась мысль, но она неправдива».

Юлиан понимал, что переходит грань. Но он должен был узнать как можно больше, и совсем неважно, какие методы будут использованы при этом. Если между убийством мэра и покушением на Юлиана действительно была параллель, он не имел права упускать ни одной ниточки.

Увы, пока параллелью и не пахло.

— Не стоит, — ответил парикмахер. — Мы все потрясены убийством мсъё Забитцера и подчас не можем отдавать контроль своим действиям.

— Но разве жена не должна была понять Густава Забитцера?

— Женщины… Ох, женщины. Они столь же прекрасны, сколь и опасны. Как она могла понять его, если для неё он прежде всего любовь, а уже потом мэр? Они попросту так не могут, monsieur. Работа мэра требует многих усилий. Попробуйте уследить за таким большим городом!

— Выходит, на работе дела тоже были неспокойны?

— Мсъё Забитцер иногда жаловался… Нет, сетовал на некоторые детали своей профессии. Он готовил нечто прекрасное для города и был готов посетить этому всего себя. Увы, найти компромисс со своим же советом не так просто. Вам ли не знать, monsieur?

Юлиан не понимал, почему именно ему должно быть это знакомо, но лишних вопросов задавать не стал.

— В чём заключались разногласия мэра и совета?

— Разногласия? Я не говорил ни о каких разногласиях, monsieur. Лёгкое недопонимание — это дискуссия совершенно другого уровня. Не вбивайте себе это в голову, как не вбивал я. Мсъё Забитцер рассказывал мне, рассказывал, а я думал только о том, как сделать его стрижку совершенной! Раз за разом мне это удавалось, но, увы, не всегда получалось совмещать с запоминанием его слов. Старого доброго Шарля де Монсо начинает подводить память! Я парикмахер, а не политик!

Юлиан и не рассчитывал на большее. Если бы Густав Забитцер и делился политическими проблемами с Шарлем де Монсо, то вряд ли парикмахер хоть что-то понял. Как было подмечено им же самим — он парикмахер, а не политик.

— Выходит, в правительстве у него не было врагов? — спросил Юлиан.

— Врагом? Non, monsieur! У таких светлых людей не бывает врагов… Укладка! Укладка — это самое важное! Лёгкий гранж? Косой пробор? Зачёс назад?

— Пожалуй, не нужна укладка, — отмахнулся Юлиан.

Это было совершенно лишним.

— Ваше право, monsieur, но помните — я настоятельно вам советовал.

Шарль де Монсо снял полотенце с шеи Юлиана и принялся отряхивать юношу щёткой. Юлиану было не очень приятно, потому что щётка колола его, но это было наименее волнующей проблемой среди существующих.

— Буду рад видеть вас ещё, monsieur Джулиан Мерлин, — Шарль де Монсо сделал ударение на последний слог в фамилии «Мерлин». — Только, бога ради, позвоните мне заранее! Вы такой приятный собеседник, monsieur!

Шарль де Монсо был первым человеком, который назвал Юлиана приятными собеседником и, возможно, последним. Ибо он был кем угодно, но не рубахой-парнем, интеллектуалом или незатыкаемым, словно гамаюн.

Покинув салон «Charles de Monceau», Юлиан громко выдохнул, после чего испытал невероятное облегчение. Полчаса в компании этого чудаковатого француза едва не сделали его самого таким же.

В голове ещё был слышен голос цирюльника, а мысли самого Юлиана звучали с вычурным французским акцентом. Всё это продолжалось до тех пор, пока Юлиан не покинул эту яркую разукрашенную улицу и наконец не увидел перед собой старый добрый знакомый Свайзлаутерн.

Весьма немалое количество убийств совершается на фоне ревности. Пожалуй, именно ревность — одна из самых распространённых причин. Юлиан не был ни полицейским, ни криминалистом, ни любителем детективным книг, но отчего-то знал, что так оно и есть.

Наверное, проще всего так думать. Налицо был мотив убийства, а первое подозрение чаще всего как раз и бывает правдивым.

«Возможно, в твоих мыслях и есть крупица истины, но ты упустил из вида то, что ты в Свайзлаутерне, а зовут тебя Юлиан Мерлин. Подобная комбинация не терпит очевидных ответов».

Её голос был почти настоящим. Юлиан начинает сходить с ума, создавая себе воображаемого друга, или же Ривальда Скуэйн сама пытается что-то донести до него с того света? Оба предположения были безумными, ибо он не считал себя больным и не верил в жизнь после смерти.

Юлиан понимал, что задача, стоявшая перед ним, в одиночку невыполнимо. Он должен был просветить во всё кого-то из своего ближнего окружения — Пенелопу, Уэствуда, Гарета или Хелен, но отчего-то мешала совесть. Из-за Юлиана едва не погиб Йохан — отчего же с остальными должно было быть по-другому?

Сомнения мучили его юношескую душу, и рано или поздно он сдался бы. Но Юлиан осознавал, что нужное время ещё не наступило.

Ему не следовало переживать из-за завтрашних занятий — в связи с кончиной Густава Забитцера и последовавшим за ней трауром их отменили. Юлиан не встретит осуждающий взгляд Пенелопы завтра в академии. Не выслушает лекцию о том, насколько он безответственен.

В этом были и плюсы, и минусы. Минус заключался в том, что встречи с Пенелопой он в любом случае не сможет избежать, потому что не особо этого и хочет, а значит, так или иначе придётся объясняться перед ней.

Похороны — это страшно. В любой оболочке и с любой предысторией. Попросту невозможно придумать чего-то более ужасного — даже если прощаются с человеком, которого никогда не знал.

Юлиан бывал на похоронах ранее — у таких же незнакомых людей, потому что его отца не хоронили вовсе, а прощание с Ривальдой Скуэйн он в силу веских причин пропустил. К этому невозможно привыкнуть. Невозможно отогнать от себя гнетущие мысли. Невозможно привести себя в состоянии покоя.

На этом самом кладбище была похоронена Ривальда Скуэйн. Именно здесь Юлиан попрощался с Пенелопой, после чего покинул Грунндебайтен. Он не посещал более могилы Ривальды. Вряд ли посетит и в этот раз. Во многом, благодаря тому, что сквозь чёрную толпу скорбящих невозможно было протиснуться.

Юлиан тоже был одет в чёрное, потому что на этом настоял Гарет, который так же решил посетить это печальное мероприятие. Юлиан не рассказывал ему о том, что происходило с ним в последние дни и почему, собственно говоря он пришёл сегодня на похороны мэра.

Возможно, Гарет имел право знать. Возможно, его помощь была бы неоценимой. Но Юлиан пообещал себе, что обратится к своему соседу только в случае крайней необходимости.

Церемонии прощания сопутствовали поминальные речи многих известных людей города, среди которых Юлиан узнал таких личностей, как Стюарт Тёрнер и Елена Аткинсона. Молодой работник департамента, нервно поправляя раз за разом свои очки, то и дело запинался, то обрываясь на полуслове, то перескакивая от одного предложения к другому. Юлиан знал почему — речь была написана заранее, а выучить её Стюарт Тёрнер не успел.

Кому среди присутствующих, кроме семьи, действительно жаль мэра? Звучало лицемерно, но Юлиан и сам не ощущал столь гнетущей скорби по ушедшему.

Ушёл один мэр, придёт другой. «Король умер — да здравствует король». Настоящий праздник людского лицемерия.

— Хотел бы и я себе такие же пышные похороны, — прошептал Гарет.

Юлиан удивлённо посмотрел на него.

— Не время для шуток.

— А я и не шучу.

Толпа начала стекаться ближе к гробу с покойным, потому Юлиан и Гарет наконец получили больше свободного пространства. Буквально в паре шагов от себя Юлиан увидел знакомые локоны — они принадлежали Пенелопе Лютнер.

Юлиан, не договорив с Гаретом, приблизился к ней.

— Привет, Пенелопа, — сказал он, виновато опустив голову.

— Как ты здесь оказался? — спросила она.

— Любой имеет право проститься с мэром, — ответил Юлиан.

Звучал очередной некролог.

Юлиан повернул голову направо и только что обнаружил, что подле Пенелопы стоит Аарон Браво. Как поступают в таком случае? Протягивают руку? Без раздумий бьют в лицо? Увы, Юлиан не знал.

— Прости, — сказал он. — Не знал, что ты не одна.

Юлиан демонстративно отвернулся и направился обратно к Гарету. Злость переполняла его изнутри.

Нельзя было отрицать, что Аарон подозрительно часто появляется в жизни Пенелопы. Настолько часто, что это перестаёт быть просто совпадением.

— Юлиан, стой, — шёпотом сказала она, стесняясь нарушить тишину, надлежащую похоронной процессии.

Юлиану хотелось исчезнуть настолько эффектно, насколько это возможно. Он должен был показать настоящую мужскую гордость, должен был остаться невозмутимым, но мальчишка внутри него думал совершенно иначе.

Конечно, Юлиан остановился.

— Что ты устраиваешь? — спросила Пенелопа.

— А ты что устраиваешь? — задал встречный вопрос Юлиан.

Аарон недоверчиво смотрел на них обоих и гневно сжимал губы.

— Тебе не кажется, что сейчас не совсем подходящее время для твоих концертов? — спросила Пенелопа. — Прояви хотя бы долю уважения к умершему.

— Может быть, тебе стоило прежде проявить хоть долю уважения ко мне — всё ещё живому, смею заметить. Почему ты пришла с ним?

Похоже, что Аарон слышал это, потому что теперь его взгляд был прикован только к Юлиану.

— Мы не в цирк пришли. И не в театр. Или в твоей извращённой фантазии свидания происходят на кладбище. Ты два дня пропадал, если не заметил.

— И что с того? Это повод уходить к Аарону?

— Уходить? Ты в своём уме? Мне банально больше не с кем было идти, потому что ты был… Где ты был? Делал стильную стрижку? Я оценила, Юлиан. А теперь подумай над своим поведением.

Она бросила презрительный взгляд на Юлиана и вернулась к Аарону. Юлиану хотелось сбросить с себя все оковы вежливости и испепелить конкурента, но толпа вряд ли оценила бы это по достоинству.

Поэтому Юлиан, стиснув зубы, вернулся к Гарету.

— Семейные разборки? — спросил Тейлор-младший.

— Мне это очень не нравится, — сказал Юлиан.

— Кто это вообще такой?

— Её дружок Аарон Браво. Болтается вокруг неё безо всяких угрызений совести. Сегодня сопровождает её на похоронах, а завтра что? Водопад и сладкий поцелуй?

— Не будь настолько категоричным. У девушек тоже могут быть друзья мужского пола.

Не в этом случае. Вряд ли Аарон рассчитывает на банальную дружбу.

— Я здесь на важном задании, — сказал Юлиан. — Мне нужно допросить вдову Густава Забитцера, потому что я подозреваю её в умышленном убийстве своего мужа. И никакая Пенелопа не помешает мне.

— Что? — удивился Гарет. — Фрау Лаура Забитцер убила мэра? Как ты пришёл к такому выводу?

Юлиан обернулся по сторонам, чтобы удостовериться, что никто его не слышит.

— Почему, по-твоему, Густав Забитцер умер в отеле, а не у себя дома? Зачем вообще снимать номер, если есть свой дом в городе? Потому что он поссорился со своей женой, которая подозревала его в измене.

— Убийство на фоне ревности… Я был бы в восторге, если это происходило бы в книге, а не наяву.

— Ты тоже находишь такое совпадение странным? Муж и жена ссорятся, а уже спустя сутки мужа находят мёртвым.

— Но газеты пишут о несчастном случае.

— Я был на месте преступления. Несчастным случаем там и не пахло. Пожар был вызван огненным элементалем, а смерть наступила из-за пулевого ранения.

Юлиан выдохнул. Он зарёкся держать всё это в секрете от друзей, но Пенелопа буквально спровоцировала его своим неподобающим поведением.

— И ты скрывал всё это от меня? — обиженно спросил Гарет.

— Не было времени. Тем более, что я ещё не знаю наверняка.

— Но газеты не могут просто так скрывать столь важные детали смерти. Я читал и «Экспресс Свайзлаутерна», и столичные газеты — все они в один голос твердят о непотушенной сигарете.

— Ты знаешь, что представляет собой фрау Забитцер?

— Лаура Забитцер… Дворянка из рода Зенхайзеров, наследница их империи. Представительная женщина, судя по всему, и не без связей.

— Ты знаешь, как она выглядит? — спросил Юлиан.

Гарет поднял указательный палец вверх, после чего направил его куда-то влево.

— Посмотри туда, — сказал он. — Видишь высокую женщину в чёрной вуали, сжимающую в руке платочек? Это она — фрау Лаура Забитцер. Только не думаю, что сейчас удачное время для того, чтобы говорить с ней. И, тем более, в чём-то обвинять.

Юлиан разглядел сквозь толпу эту женщину. Ему повезло — она в стояла в стороне с минимумом окружающих её людей.

— Если не сейчас, то когда? — спросил Юлиан.

— В любой другой момент.

— Я постараюсь быть деликатным.

— А ты умеешь? — спросил Гарет.

Конечно, Юлиан не умел. Он и вовсе не знал, как нужно общаться с теми, кто два дня назад пережил смерть близкого человека. Юлиан не мог знать наверняка, что Лаура Забитцер хоть как-то причастна к смерти мужа, потому его действия могли всё испортить.

Определённо, вдова плакала. Юлиан не знал — крокодильи это слёзы или настоящие, потому что в человеческой психологии был довольно слаб.

— Не ходи, Юлиан, — сказал вдогонку Гарет, но Юлиана уже и след простыл.

Аккуратно протиснувшись сквозь толпу, Юлиан увидел закрытый гроб Густава Забитцера. У изголовья стоял священник и читал едва слышимую молитву, а очередной усатый представитель верхушки общества параллельно с этим читал некролог, посвящённый умершему.

Столь огромное количество комплиментов и тёплых слов Густав Забитцер вряд ли получал за всю свою жизнь. Сегодня же, определённо, был его день. Жаль, что он уже ничего не слышал и ему было всё равно.

Очередная тёмная сторона похоронной процессии.

Глаза Лауры Забитцер были красными от слёз. Она робко протирала их чёрным платком, который, наверняка, был уже донельзя мокрым.

Именно так Юлиан себе и представлял благородных дам — фрау Забитцер была высокой и стройной женщиной, всячески пытавшейся скрывать наступающую старость тушью, тенями и прочей косметикой.

Юлиан осторожно приблизился к ней. Он не знал, с чего начать.

«Никогда не была сторонником деликатности, но иногда она необходима».

— Сочувствую вашей утрате, — инстинктивно сказал Юлиан.

Он не был способен на такое, но Ривальда Скуэйн словно подтолкнула его к этому.

Фрау Забитцер среагировала не сразу. В очередной раз протерев глаза, она посмотрела на Юлиана. Он увидел в её глазах некую благородную харизму, после чего понял, что не сможет говорить с ней на равных.

«Праздник лицемерия или искренняя скорбь?»

— Кто вы? — спросила Лаура.

Юлиан не мог представиться ни полицейским, ни журналистом в силу своей молодости.

— Меня зовут Юлиан Мерлин, мой дед, Джампаоло Раньери знал вашего мужа.

С глаз фрау Забитцер скатилась слеза.

— Я принимаю ваши соболезнования, — ответила она.

— Есть информация… Неподтверждённая… Что смерть вашего мужа не была случайной.

— Оставьте меня в покое хотя бы в этот день. Полиция, пресса, департамент… Я не настроена комментировать это.

Юлиан понимал её. Если бы кто-то в день гибели Ривальды Скуэйн подошёл к нему с таким же вопросом, он бы незамедлительно применил к нему оглушающее заклятие.

«Обратной дороги нет».

Юлиан не мог противиться воле миссис Скуэйн. Прямо сейчас она контролировала его действия.

Юлиану стало страшно. Он ещё не дорос для того, чтобы вести подобные диалоги с людьми такого уровня.

«Если не сейчас, то когда?».

— Почему ваш муж ночевал в отеле, а не дома?

После такого фрау Забитцер вполне могла вызвать личную охрану или полицию и была бы права. В отличие от Юлиана, который, словно безумец, исполнял нелогичные действия.

— Кто вы такой, чтобы задавать мне такие вопросы? — спросила фрау Забитцер.

Юлиану хотелось сбежать с кладбища и попытаться стереть из памяти всё, что произошло. Уэствуд был прав — стоило оставить все заботы ему.

— В тот же день со мной случилось нечто подобное, — сказал Юлиан. — Я сам едва не погиб в подобном пожаре.

— И каким образом я могу вам в этом помочь? У вас есть удостоверение детектива или что-то подобное?

— Я могу показаться бестактным, фрау Забитцер, но если бы вы рассказали мне, что знаете, это здорово помогло бы и мне, и вам.

Вдова мэра обернулась по сторонам в надежде найти кого-то, кто мог бы убрать от неё Юлиана.

— Вы итак уже показались бестактным. Трагическая смерть моего мужа никак не связана с пожаром, который вы пережили. А теперь позвольте мне продолжить оплакивать своего мужа.

Юлиан не видел способов продолжить разговор. Ривальда Скуэйн в его голове молчала и не давала никаких советов.

— Простите, фрау Забитцер.

Юлиан остался стоять в растерянности. Он набрался невероятным запасом смелости, но хватило его лишь на пару минут.

К счастью или к сожалению, но удача внезапно повернулась к нему лицом.

Его одёрнула за плечо мужская рука, что заставило Юлиана обернуться. Он увидел перед собой молодого человека лет двадцати пяти. Незнакомец был одет в дорогой чёрный костюм, подстрижен примерно так же, как и покойный Густав Забитцер, а на выразительных карих глазах висели очки.

— Я услышал фамилию Раньери, — сказал он. — Вы и вправду тот, за кого вы себя выдаёте?

На данный момент Юлиану не казалось, что это может привести к чему-то хорошему.

— Он мой дед, но мы давно не виделись, — попытался оправдаться Юлиан.

— Можете не беспокоиться. Я знаком с сеньором Джампаоло Раньери и знаю, что у него есть внук, — незнакомец пристально всмотрелся в лицо Юлиана, пытаясь найти внешнее сходство с дедом. — Я Моритц Зенхайзер, племянник Лауры Забитцер.

— Юлиан Мерлин, — представился юноша.

— Я не знаю, зачем вы устроили расспросы моей тёте, но, как она и заметила, сейчас не самое лучшее время.

— Я прошу прощения.

— Вы производите такое впечатление, словно вас подослала полиция. Свайзлаутернские органы часто эксплуатируют детей?

— Нет, но…

— Неважно, — перебил Юлиана Моритц Зенхайзер. — Сейчас для нас представляет ценность любая информация. Откуда у вас сведения о том, что Густав Забитцер умер не своей смертью?

Юлиан замялся, не зная, врать или говорить правду. Моритц Зенхайзеров, несмотря на свою молодость, являлся представителем весьма влиятельного рода и обладал полной властью в этом диалоге.

— Пожар был спровоцирован огненным элементалем, а в стене номера отеля было найдено пулевое отверстие. Не понимаю, почему газеты умалчивают об этом.

Зенхайзер поджал губы. Юлиан сам не верил, что раскрывает перед ним все карты, но остановиться уже не мог.

— Пресса всегда была купленной. В особенности, региональная. Не стоит ничему удивляться. Я специально прибыл в город, чтобы расследовать это убийство. Брак моей тёти и Густава Забитцера связывал вместе две очень влиятельные семьи юга, а теперь… Мы окружены врагами. Знаете ещё что-то?

Вполне возможно, что было уже достаточно. Но Юлиан положился на удачу.

— Буквально за день до смерти Густав Забитцер поссорился с женой.

— И вы думаете, она его убила? Никогда не работал в полиции, но отчего-то ожидал именно этого. Повторюсь — их брак связывал Забитцеров и Зенхайзеров. Добровольно разрушить эту связь равносильно самобичеванию. Будь вы хоть чуть взрослее, поняли бы это. Кроме того — элементаль… В каком классе вы проходили их создание?

— Мы не проходили.

— И не пройдёте. На такую магию способен в лучшем случае один из ста и, при всём уважении, моя тётушка не из них. Если вы думаете о заказном убийстве — ваше право, но, дабы вы оставили её в покое, могу предоставить вашему нанимателю запись телефонных звонков. За несколько минут до пожара Лаура и Густав связывались друг с другом и практически примирились. Как думаете, почему герр Забитцер был найден одетым?

Юлиан промолчал.

— Потому что собирался домой. К Лауре. Вас устраивает алиби моей семьи?

— Я не смел ни в чём подозревать вашу семью, — ответил Юлиан.

— Славно, — улыбнулся Моритц Зенхайзер. — Но оставим на некоторое время разговоры, связанные с причастностью моей тёти к убийству герра Забитцера. Как вы думаете, по каким причинам обычно убивают политиков?

— Сложно сказать.

— По политическим, — ответил на свой же вопрос Зенхайзер. — Поэтому первым местом, куда я отправился, было правительство. Я получил эксклюзивную информацию о том, что во время последнего заседания членов совета обсуждалось решение о трате средств городского бюджета на улучшение некоторых больниц Свайзлаутерна.

— Что здесь необычного? — спросил Юлиан.

— Не весь совет единогласно поддерживал это решение. Некоторым, чьих имён я не знаю, было выгоднее пустить эти деньги в развитие торговых центров, потому что многие имеют там свои пакеты акций. Бизнес и ничего более.

— Хотите сказать, что герра Забитцера убили противники благополучия больниц?

— Я всего лишь хочу оказать помощь следствию, потому что вашего инспектора не подпустили бы к этой информации.

Моритц Забитцер долго смотрел в глаза Юлиана, желая что-то услышать от него, но ничего не дождался.

— Я буду очень признателен, если вы проинформируете меня, если ещё что-то прояснится, — дополнил он.

Он залез во внутренний карман, после чего вытащил оттуда визитку.

— Номер моего телефона, — сказал Зенхайзер. — Берегите себя.

Он похлопал Юлиана по плечу и исчез из поля зрения. Юлиан остался стоять с визиткой в руках — одинокий и растерянный, не имеющий представления о том, что же делать дальше.

Определённо, он не будет звонить Моритцу Зенхайзеру, если что-то узнает. Юлиан итак наговорил ему много лишнего, и теперь жалел об этом. Его яростное стремление к получению ответов вполне могло сыграть с ним злую шутку. Но на данный момент всё было если не хорошо, то приемлемо.

Собравшись с мыслями, Юлиан вернулся к Гарету.

— Надо же, — сказал Тейлор-младший. — Ты живой и на свободе. Думал, что эта мафия расстреляет тебя прямо там.

— Мне повезло.

Юлиан посмотрел направо. Пенелопа всё ещё стояла бок о бок с Аароном. Проводя время с Зенхайзерами, Юлиан совершенно забыл об этом, но теперь угнетение снова настигло его.

— Она убила Густава Забитцера? — спросил Гарет.

— Не она.

— Она тебе так сказала, и ты поверил?

— Нет, мне сказал об этом… Её племянник. Что, впрочем, то же самое.

Гарет неудовлетворённо поджал губы. Раз за разом он ожидал от Юлиана чего-то большего, но всякий раз оказывался разочарован. Довольно любопытно, что он ещё не привык к этому.

Уже вскоре некрологи и молитвы закончились, и началась процедура погребения. Юлиан успел устать и замёрзнуть за это время — «представления» заняли едва ли не три часа.

Толпа медленно начала расходиться. Юлиан никуда не торопился, потому что единственное, куда он мог спешить — это на свидание с Пенелопой, а сегодня, увы, ему не суждено было состояться.

Уже приближаясь к воротам, Юлиан натолкнулся на Уэствуда.

— Так и знал, что ты здесь, — упрекающее произнёс инспектор.

Юлиан тоже ни капли не был удивлён.

— И я рад вас видеть, мистер Глесон, — сказал Юлиан.

Гарет сначала посмотрел на Уэствуда, а потом на Юлиана.

— Полагаю, мне лучше пойти? — спросил он.

Юлиану не хотелось, чтобы Гарет уходил обиженным, но ситуация обязывала.

— Твой новый друг? — спросил инспектор.

— Гарет Тейлор, — ответил Юлиан. — Сын Лиама Тейлора, нашего преподавателя. Сосед по комнате в общежитии.

— Хороший мальчик. Прогуляемся?

Юлиан кивнул. Несмотря на то, что он устал стоять три часа на холоде, небольшая прогулка была необходима для того, чтобы развеяться и привести мысли в порядок.

— О чём ты думал, когда подходил к вдове мэра? — незамедлительно спросил Уэствуд.

— Выходит, вы знаете?

— Конечно, я знаю. Её строптивый племянник Моритц Зенхайзер уже отчитал меня за использование в своих расследованиях всяких юнцов. Мы же, кажется, договорились с тобой? Ты должен беречь себя и не лезть не в свои дела.

— Но это как раз таки мои дела, — ответил Юлиан. — Тем более, я хотел просто пообщаться с фрау Забитцер.

— Полагаю, по наводке Шарля де Монсо?

— Почти. От него я узнал, что перед смертью Густав Забитцер поссорился со своей женой из-за того, что она подозревала его в том, что у него есть любовница на стороне.

— И ты посчитал это за мотив для убийства?

— А вы бы подумали по-другому?

— По крайней мере, я бы не подходил с подобными вопросами к убитой горем вдове.

Уэствуд был прав. Но нравоучения были не способны изменить прошлое.

— Лаура Забитцер не убивала своего мужа, — сказал Юлиан. — Я считал, что моё расследование продвигается легко и гладко, в духе приключений миссис Скуэйн, но, к сожалению… Реальность обманчива. Это было просто моё разыгравшееся воображение.

— Стоит отдать должное — ты старался. Полагаю, то, что мне передал Моритц Зенхайзер — это алиби?

Уэствуд вытащил из кармана маленькую аудиокассету и показал её Юлиану.

— Полагаю, да, — ответил юноша. — У фрау Забитцер не было ни единого мотива совершать покушение на мужа. Кроме того, она попросту была не способна на это. Выходит, что всё было зря?

Глесон по-отечески похлопал Юлиана по плечу.

— Ничего не бывает напрасно! — ободряюще сказал он. — Благодаря тебе мы знаем, что Лаура Забитцер точно невиновна. Это сужает область нашего расследования и предотвращает лишние действия. От лица полицейского участка выражаю тебе благодарность, но в очередной раз повторяюсь — постарайся больше не лезть в это.

Юлиан кивнул. Возможно, он и впрямь постарается, но гарантий ни себе, ни Уэствуду он дать не мог.

— А вам удалось что-то узнать?

— За два дня? Практически ничего. Кроме того, что у Густава Забитцера был билет на поезд до Берлина. Сегодняшний.

— Выходит, он планировал ехать в Берлин, но не успел?

— Если я не ошибаюсь, у него была дипломатическая миссия, — почесал усы Уэствуд. — Но ей не суждено было состояться. Если семейная драма тут ни при чём, придётся изучить этот вариант. Что он собирался делать в Берлине. Кому это было невыгодно. И настолько ли невыгодно, что могло дойти до убийства.

— Похоже, я знаю, что это за миссия, но с каждым днём я всё меньше и меньше понимаю, как это может быть связано со мной. По словам Моритца Зенхайзера в нашем правительстве обсуждалась тема благоустройства больниц. Скорее всего, именно для обсуждения этой темы Густав Забитцер и планировал отправиться в Берлин.

Глесон неожиданно остановился. Слова Юлиана заставили его задуматься.

— А можно поподробнее? — спросил он.

— Я не знаю всех подробностей, потому что герр Зенхайзер не утруждал себя ими. Но у него есть предположение, что несогласные с этой идеей и могли заказать убийство мэра.

— Это точно его предположение, а не твоё?

— Какое это имеет значение? Всё это выглядит подозрительно, мистер Глесон.

Глесон покрутил шеей, после чего продолжил прогулку.

— Невероятно, — сказал он. — За эти несколько минут ты узнал больше, чем я за два дня.

— Мне просто повезло. Вы должны изучить все улики, мистер Глесон.

— Я выясню, Юлиан — рано или поздно. Дело усложняется тем, что у меня нет никаких прав на сбор улик в правительстве. Пока что. Я стараюсь выбить разрешение, но… Это будет не так легко. Ты в это время будешь заниматься учёбой. Договорились?

— Договорились.

Уэствуд ещё раз похлопал Юлиана по плечу. Тот даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла настолько фальшивой, что он сразу же передумал.

Юлиан ощущал себя не очень комфортно — неловкость от разговора с Зенхайзерами не покидала его. Он слишком поверил в себя в этот раз — настолько, что решил, что он ничем не уступает Ривальде Скуэйн.

Вместо этого он спустился с небес на землю. И не просто спустился, а с грохотом упал вниз. Помогает ли такая встряска? Возможно, что кому-то и помогает, но Юлиан вряд ли принадлежит к этой категории.

Он решил пустить всё на самотёк — будь что будет, даже если покуситель завершит начатое. В любом случае, Юлиану попросту не по силам противостоять тому, кто способен создавать огненного элементаля из ничего.

Несмотря на это, ещё пару часов назад он верил в то, что подобный противник — не противник вовсе, а всего лишь преграда, через которую достаточно перепрыгнуть.

Юлиан ошибался не один раз, когда так думал. Сбегая из поместья деда в Свайзлаутерн, он искренне верил в то, что принимает правильное решение. Однако, в Грунндебайтен он вернулся с растерзанной душой, которая едва смогла зажить, а сам он с трудом забыл то, о чём не хотел помнить.

Уэствуд учтиво предложил Юлиану подкинуть его до общежития, но тот вежливо отказался.

Вместо этого он сел в полный и душный трамвай и отправился туда, куда ещё час назад не позволила бы отправиться гордость — к дому Пенелопы Лютнер.

Место Юлиана не там, где расследуют дела по убийствам мэров, а здесь — в теплоте и объятиях любимой девушки. Возможно, именно к этому и стоило стремиться, а не мечтать о звёздах.

Юлиан присел на кожаное рваное кресло трамвая и посмотрел в окно. Свайзлаутерн конца зимы не был красив. Он был угрюм и однообразен, не блистал совершенно никакими красками.

Прямо как душа Юлиана на данный момент.

5 глава. (Не) весёлый праздник