«Первый поклон всегда сложнее остальных, спина побаливает от вчерашнего компьютера, безуспешно искала лекарства подешевле, ничего, второй пойдет легче».

Веки постепенно опускаются.

«По памяти буду читать. Нет, лучше открыть глаза, засну еще».

Умыться, привести волосы в порядок, длинная юбка и платок, на все двадцать минут.

Тихий поворот ключа, закрыла дверь. До храма километр пешком, там за шоссе, заканчивается город и попадаешь в другой мир, деревенский пейзаж, домики с печными трубами, пышные деревья.

«Плавно течет звон колоколов, немного запинается, видать, новый алтарник на колокольне».

Проходя хозяйственный магазин, что на углу, вспомнила:

«Свет выключила. Таблетки положила Лешке. А утюг? Горячий оставила?!

…Фух, нет. Утюг ведь не включала.

Не забыть бы про школьное собрание, в прошлый раз не сдала деньги вовремя.

Так! Все! Оставим попечение, займусь душой, Господи Иисусе Христе помилуй мя…

Хм, надо будет на обратном пути купить масло, заканчивается. Завтра утром Димке на работу, бутерброды приготовить.

Ой, деньги, то взяла?»

Нащупав в сумке кошелек, провела по молнии:

«Точно, есть!

Вот дуреха, иду в святое место, а мысли! Эх, душе моя, душе моя…

Господи Иисусе Христе помилуй мя! Господи Иисусе Христе…»

В полумраке не разобрать лиц, лишь видно, как к воротам медленно плывут очертания прихожан, со всех сторон, почти как капли, соединяются в ручеек у главного входа храма.

Внутри запах ладана, чтец отчетливо произносит:

— Услышь, Господи, слова мои, уразумей помышления мои.

Внемли гласу вопля моего, Царь мой и Бог мой! Ибо я к Тебе молюсь.

Подходя к змейке из людей в сторону алтаря: «Займу очередь на исповедь, а то еще глядишь, не причастят».

Вышел пожилой священник, благословил каждого, спустился к аналою и произнес:

— Боже, Спасителю наш, Иже пророком Твоим Нафаном покаявшемуся Давиду о своих согрешениих оставление даровавый, и Манассиину в покаяние молитву приемый, Сам и раба Твоего.

Священник:

— Назовите свои имена.

Я:

— Екатерина.

Священник:

— Кающагося о нихже содела согрешениих, приими…

Подошла моя очередь.

Священник, наклонившись внимательно выслушал, объяснил, как правильно исповедоваться. Огорчилась, не стоило описывать подробности, а только каяться во грехе. Стыдно. Вытащил из меня все. Со слезами рассказала, как осуждала подругу, когда та пришла в вызывающем платье, как теряла мир за вечерними уроками с дочкой, раздражалась на надоедливую коллегу мужа и еще, еще. Слова выпадали, как булыжники, но становилось легче.

Наложил на голову епитрахиль и разрешил грехи. Облегчение!

«Забыла рассказать о здоровье сына! Правда зачем? Наверное, батюшкам итак несладко, столько людей приходит со скорбями, у многих сложнее все чем у меня. Главное исповедовала то, что вспомнила. Господи помоги исправить страстное сердце! Помоги не осуждать, сохрани веру, дай терпения, укрепи мужа!»

— Фух, — отошла со спокойным сердцем в сторонку к большому напольному подсвечнику.

В трех шагах, у иконы, пожилая женщина с благородными чертами лица в длинной юбке, на голове темный платок с кисточками. Что-то шепчет и складывая руки лодочкой часто кланяется, затем снова что-то проговаривает и кланяется, все это не в такт службе: «Странная она какая!»

Стою и думаю о Христе: «Сколько Он вытерпел на кресте. Что такое принять на себя грехи мира? Не смогу осмыслить… Наверное, не самое сложное, когда висишь с раздробленными кистями, задыхаясь от жажды и сдавливания, а грехи, мои грехи, которые я еще не совершила пока, а Он уже знал обо мне. Предвидел мои страсти, знал какой я буду! Попытаюсь исправить себя или стану заглушать совесть? Буду наслаждаться моментом или остановлюсь?»

«Господи Иисусе Христе, помилуй!» — вытерла слезы.

Вдруг женщина мгновенно поворачивается, отчего кисточки на платке взлетают стайкой, и глядя в глаза, произносит:

— Он понес твой грех, а ты помогай нести Его крест!

Также быстро отворачивается и продолжает класть поклоны. Хор почему-то перестает петь, видимо, какая-то заминка в алтаре.

Теряюсь в мыслях, пытаясь понять, о чем это она. Становится не по себе. Стараюсь молиться:

— Господи Иисусе Христе! Господи Иисусе!

Торжественно проходит диакон с кадилом. Запахло смолой и лесом, южным горным ароматом деревьев, когда жара, лето, а под ветвями прохладно.

Из леса вернул тот же женский голос:

— Благодать всегда укрепляет перед скорбями!

Женщина с красивым лицом спешно удаляется, черная юбка покачивается от сквозняка у входных дверей:

«Кто она? — странное ощущение в сердце от этих слов, — откуда она знает о чем я думаю?» — стою в растерянности, а служба идет своим ходом.

Час или два пролетели как секунды, мысли о Христе, о странной пожилой женщине. Хочу молиться и любить, искренне обнять каждого, кто стоит рядом. Печали ушли, рутина и заботы улетучились! Все как в детстве, когда необъятный мир, деревья великаны и рядом друзья!

«Откуда это во мне?»

Скрестив руки иду к чаше.

— Причащается раба Божия… как ваше имя?

— Екатерина.

Отхожу в сторонку и запиваю. Ясно чувствую, как разливается по телу что-то невероятное. Лишь бы не спугнуть! Отошла, стою и боюсь пошевелиться, чтобы не прогнать То, что сейчас во мне:

«Не понимаю, откуда на сердце радость? Или мне кажется? Нет! Такое нельзя придумать, это чувство есть, сейчас сердце заполняется Им, но чем? Что там происходит? Теплый поток, невидимой, но ощутимой любви залила волна в чашу сердца! Что это?!»

Благодарственные молитвы неподвижно стояла. Не прогнать бы облако чуда. Радость распирала сердце, как надутый шар, что сейчас лопнет, а от этого взрыва точно знаю, всем вокруг обязательно станет также радостно и хорошо! Поделиться бы с каждым, но как передать?

Слабо помню, как шла домой. Внутри все пылало до легкой усталости. Можно ли устать от тихой радости и любви?

Очнулась в магазине с пачкой масла в корзинке. Как же оказывается приятно, погасить мрачную раздражительность этого грубоватого кассира, потушить внутри себя, не дать огню гордыни разгореться, не ответить, а просто улыбнуться. Кассиру тоже трудно, люди весь день, очередь, не многие подарят доброе слово.

Летела на крыльях, ощущая каждой клеточкой тела и души — Это, то, что исходит из сердца, даже замешкалась на пешеходном переходе, выругался таксист, в ответ снова улыбнулась.

Мысли о Христе и почему-то о Его словах:

«Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

Откуда у меня она? Евангелие редко открываю, странное сегодня утро.

Подходя к подъезду, глаз зацепился за тревожный объект у наружных дверей — машина скорой помощи!

Взбегая по ступенькам, лифт слишком долго ждать, мысленно почти кричала: «Только бы не к нам! Господи, пожалуйста, не к нам!»

В голове как кадры кинопленки. Знакомство с мужем, фата, свадьба, я с животом и мы счастливые ждем малыша. Грубо толкают в автобусе, падаю, адская боль и слезы, я в больнице, врач в маске и слова:

— У вас никогда не будет детей!

Затем ссоры с мужем и как итог многолетних мытарств — детский дом. Выходим сразу с двумя конвертиками шевелящегося в них счастья!

Пробегая очередной этаж, пробежал образ, дети растут, мы в отпуске на море, младший, Лешенька неожиданно начинает тонуть, судороги, головная боль. Мы в больнице. Ему ставят страшный диагноз — эпилепсия!

Наступило время мучений. Приступы, таблетки, врачи и постоянный страх за сына! Приход в церковь…

Подбегая к пятому этажу, мигом открываю дверь, запыхавшаяся влетаю в детскую. Лешка спит у сестры на кровати, в ногах. Наверное, страшный сон приснился. Почти как у меня сейчас!

Медленно сползаю по стене на корточки.

Рыдаю:

— Прости меня Господи за маловерие, благодарю, что не сегодня!

Глава вторая

Участок №13

Валентина Ивановна шла по деревенской дорожке вдоль забора, к старому кладбищу, где под номером тринадцать ее давно ждало место под личную могилу, в тенистом уголке у большой ветвистой березы.

Невысокая, худощавая с аккуратным седым пучком. Шла она к единственному человеку, который ее понимал и любил, да и тот сейчас находился за этой зеленой кладбищенской оградой с прослойками ржавчины на заостренных завитушках.

От многого в своей жизни Валентина устала, но больше всего от пьющего сына Сашки. Регулярно и до дна выпивал он силы матери. Раз в месяц, день в день, требовал ее пенсию — единственный источник существования семьи.

Как раз сегодня и был этот черный день, тот самый, когда приходила соседка — почтальон и после росписи в получении нескольких купюр, выдавала ей незримый билет на мучения. Оставшаяся часть дня Валентины Ивановны гарантированно становилась испытанием на прочность.

Проходя через ограду, повернула в сторону могилки любимого мужа. В такие дни, ночевала она на улице, а в холодное время года, пошла бы к соседке, да часто проситься на ночевку стеснялась, а воспитание Валентина унаследовала от покойного отца, Ивана Ивановича, уважаемого деревенского учителя.

Изредка Валя пыталась вразумить сына, но за поучения обеспечивался ей новый синяк и бессонная ночь. Часто бежала она по деревенской улочке, спасаясь от топора или березового полена. Соседи сочувствовали, помогали советами, но надежд на исправление сына, почти не оставалось. Многое испробовала, лечение травами, беседы и угрозы, даже «зашивался» он однажды в городской клинике у приезжего врача, но затем снова срывался и пропивал при первой возможности все, что у них водилось ценного в доме.

Сидела у могилки, плакала, вспоминала, как они познакомились, и вскоре родился сын, как дружно жили. Муж помогал в алтаре соседнего храма, искренне верил Богу, пытался приобщить и ее, но Валя все откладывала:

— Вот стану старая, свободного времени больше станет, тогда и пойду в церковь!

Затем неожиданно пришло горе. Муж заболел, скоропостижно скончался, практически высох за неделю. Сын тоже страдал и стал понемногу захаживать к Марье — самогонщице, что торговала дома, на соседней улице. Так и пришла беда, да не одна!

Рядом с могилкой Сережи, глубоко она погрузилась в облако воспоминаний, когда нет тебя, на земле, а летаешь там, в прошлом, где хорошо и беззаботно.

Неожиданно Валентина ощутила, что она не одна, повернув голову в сторону калитки, вздрогнула. Совсем рядом стояла незнакомая старушка. На голове белый платок, накинутый на шею в несколько витков, как носят пустынные жители с икон, в руках длинная палочка и небольшая сумка:

— Христос в помощь, дочка! Не будешь ли против, если отдохну немного?

— Конечно, присаживайтесь, — вытирая мокрые глаза, ответила Валентина.

Усаживаясь на скамейку и облокотившись на край палки, несколько скрипучим, но приятным голосом, произнесла:

— Не горюй милая, все наладится со временем, Господь милостив. Молись чаще, да читай книгу Иова. Да вспомни дорогая, историю от преподобного Серафима, когда одному благочестивому человеку старец предсказал, — Брат, какой же ты будешь пьяница! — Так и вышло, через время человек тот стал сильно пить, а спустя годы, вдруг резко перестал и более не впадал в этот грех. Все потому, что Господь хотел уберечь душу, через его же страсть. Хотел спасти от совершения более страшного греха. Пусть пьет, лишь бы не навредил себе и чужим душам сверх меры!

Понимая, что беседует не с простой старушкой, Валентина поинтересовалась:

— Вы бабушка, откуда приехали? Я вас не замечала здесь, похоронен у вас кто?

Продолжая мысль, старушка с вздохом произнесла:

— Одна девица много зла сделала в молодости! Муж ее уехал, домой к отцу, там и остался. Вот он и просил проведать жену, да передать подарочек, любят ее они все там, очень любят!

Валентина ощутила, как что-то щекочет лицо и неожиданно для себя открыла глаза, по щеке ползла божья коровка.

Озираясь по сторонам, подумала: «Удивительно, и как это я заснула? Как будто наяву, бабушка с клюкой. А что за подарок и не сказала, странно!»

Легкий ветерок шевелил длинные ветви березки над оградой, вдалеке пели птицы, солнце заходило.

Скоро потемнеет, вздохнула и решилась отправиться домой. В глазах все еще стоял образ старушки в белом платке: «Что же этот сон означает? У кого бы узнать, может зайти в церковь расспросить священника?»

Тихо вошла в дом, сын спал, села рядом на краешек кровати и пригладила его светлые кудри.

Подумалось: «Он ведь не плохой, мучает себя. Господи, как бы я хотела его излечения».

Отец Григорий

Прибралась в доме, завершила дела по хозяйству, приготовила ужин. Ничего не поменялось, но странное, неизвестное ощущение выросло внутри — «жизнь наладится!»

Спать еще рано, вышла на воздух и в сумерках за забором заметила фигуру в длинном платье. По мере приближения к дому, фигура стала узнаваемой: «Да это же батюшка — отец Григорий! Да и не платье это вовсе, а подрясник!»

Священник из деревенского храма святой Валентины, произнес:

— Приветствую, Валя, Господь посреди нас!

— Здравствуйте, батюшка, — смутилась немного.

— Дело у меня к тебе есть от мужа твоего Сергия.

Валентина так и села на пень, что стоял у летней кухни. В голове зашумело, сердце обдало кровью, а руки стали слегка трястись.

— Да ты не пугайся, все славно, Господь с нами! Хорошо, что села, слушай тогда! — по-деловому, но с улыбкой произнес батюшка.

— Около пяти лет назад, после вечерней службы Сережа помогал мне в алтаре и как-то так таинственно говорит:

— Батюшка, хочу поделиться с вами. Недавно убирался я в храме, вот как сегодня. Работаю понемногу и молюсь про себя. Внезапно случилось что-то удивительное. По правде сказать, долго не решался, делиться ли с вами, надеюсь, не подумаете, что Сережка с ума сошел?

— Выкладывай дорогой, не подумаю, со мной всякое бывает здесь.

Сережа, немного теряясь продолжил:

— Так вот, убираюсь я в храме, открываются двери в притворе, входит старушка. Невысокая такая, лица я не запомнил, в светлом, очень длинном, платке. Вот и говорит она:

— Хорошо ты делаешь, что помогаешь здесь, нравишься ты мне. Наблюдаю давно за твоей семьей. Вот только, то, что твоя жена в молодости акушеркой служила, да много младенцев погубила — это беда, — покачала головой бабушка, — нужно ей понять и исправить себя, потому как в Царствии Божием нет не раскаявшихся. Господь хочет, чтобы все спаслись и не повторяли своего греха!

— Когда умрешь, начнет жена твоя помогать тем, кому вредила с детоубийством в утробах. Тем, кто растит сирот или потерял младенца. Напиши ты ей письмо об этом и отдай священнику, пусть после твоего ухода передаст Валентине. Что писать я тебе подскажу.

— Скоро Сергий отправляться тебе к нам — домой!

— Пора, готовься!

Пока я приходил в себя, исчезла старушка. Просто взяла и испарилась в один миг. Я как стоял, так и застыл. Полчаса, наверное, не мог отойти. Решился теперь рассказать вам, да и письмо я принес для Вали.

Отец Григорий вынул из большой сумки белый конверт и протянул Валентине:

— Передаю тебе это письмо Валенька. Думаю, что-то Господь хочет от тебя. Если не разберешь, приходи в храм, поговорим, а мне пора, семья ждет.

Валентина Ивановна сидела на пне с письмом в руке, солнце зашло, веяло прохладой, в мыслях прокручивался этот странный день.

Письмо от усопшего

Бережно открывая пожелтевший конверт, Валентина ждала послания от любимого Сережи. Слезы капали на бумагу. Бежала глазами по строкам, вглядывалась в каждое слово, родной и знакомый почерк, послание действительно писал любимый муж. Как же не хватало его и как сильно хотелось, чтобы письмо не заканчивалось.

Любимая Валя!

Пишу тебе тайком, пока ты на кухне и не видишь. Наверное, для тебя очень странно все это? Когда меня уже нет, а ты читаешь эти строки, но так нужно, пойми дорогая.

Произошла со мной недавно очень необычная история, сразу так и не расскажешь. Да и отец Григорий, наверное, уже что-то тебе передал, но если кратко, то явилась мне в нашем храме святая. Просила тебе передать одну историю, из церковной жизни священника, ученика моего отца.

Опишу от его имени, как мне ее и передали.

«Храм, лето, жара, много исповедующихся, один за другим люди идут к аналою. Кто с листиком и написанными на нем грехами, кто сам рассказывает. Замечаю, в конце очереди, стоит незнакомая женщина и пропускает всех тех, кто за ней становится. Ну думаю, сейчас что-то интересное будет.

Подходит ее очередь.

Здоровается и говорит:

— Батюшка никогда я не ходила в храм, но вот решилась исповедоваться.

Каюсь! Хотела я два года назад погубить малыша своего… В животе.

Сейчас-то я понимаю более или менее, что грех-это, а тогда и не думала даже.

Пришла я в больницу на чистку. Отстояла очередь в регистратуру, направили меня к врачу, такому видному пожилому мужчине. Посмотрел он меня, и сидит, пишет что-то в карте.

Я и спрашиваю у него, что мол:

— Когда будете чистку начинать.

А он так спокойно отвечает:

— Нет у вас беременности дорогуша, у вас там миома сидит, а вовсе не малыш!

Я опешила и не знаю, что делать, а он продолжает писать и так же спокойно назначает мне день операции.

Посидела я, понервничала и прямо там в обморок и шлепнулась. От страха, наверное, болезнь ведь нешуточная!

Открыла глаза — лежу уже в другом кабинете, что возле регистратуры. Медсестра мне укол делает.

— Ну как, — говорит, — очнулась? Ничего оклемаешься сейчас, душновато у нас здесь многие падают.

— А где врач? — спрашиваю.

— Так ты милая не дошла до него, здесь в коридоре и упала.

Удивилась я, но встала и снова к нему отправилась. Захожу в кабинет, а там уже женщина сидит. — А-а, — говорит, — та, что в обморок упала, — ну заходи, заходи, у меня все готово, сейчас будем чистку начинать!

— Да как же, чистку-то, мне ваш врач, в этом же кабинете вот только сейчас сказал, что у меня миома, и день операции назначил уже!

А женщина-врач мне:

— Девушка! Никого, кроме меня в этом кабинете нет! Я одна сегодня! Если вам нехорошо, может вам в другой день лучше прийти?

— Да, вы правы, наверное, лучше в другой, — согласилась я, разворачиваясь домой и не понимая, что происходит.

Спускалась с этажа и заметила на стене ряд фотографий, врачей отделения.

— Да вот же он! Врач этот, пожилой мужчина, что сегодня отменил операцию и обнаружил миому!

— Нет, — говорит проходящая медсестра, — не мог он назначить вам ничего, это наш Сергей Сергеевич, один из лучших гинекологов, за всю историю отделения. Правда… умер он еще два года назад.

Там я, чуть снова в обморок не упала.

Присела на скамейку в коридоре и задумалась:

— Что же это получается? Не дошла я до кабинета чистки. Обморок случился, прямо в регистратуре? Это что же, без сознания, пообщалась с умершим врачом?!

— Вот батюшка, после этого я и решила не делать никакой чистки.

— Родилась у меня любимая дочка. Вот там муж на руках ее держит. А про чудо с обмороком, муж заставил вам рассказать, если, не поверите, я не обижусь, пойму».

Такая история Валя. Пишу тебе, предваряя мой разговор с отцом Григорием. Я ему передал в деталях историю мою, он расскажет, что нужно, опыта у него больше в этих делах.

Я же, перед расставанием нашим прошу, брось ты греховное свое занятие, покайся и глядишь, встретимся там!

Если Господь сподобит, буду за тебя молиться!

За Сашкой следи!

Целую и люблю дорогая моя Валюша!

Весточка от покойного мужа соединила дневной сон на кладбище и беседу со священником. Эта ситуация стала кусочком старинной карты путешественника, порванная на части и соединенная вместе, она обретала настоящий смысл.

Задумалась о себе, о бедах сына:

«Ведь я так и не исповедовалась в грехах молодости, про клинику ни разу не говорила, да и консультировать часто зовут. Что же делать? Нужно вспомнить, о чем говорила старушка на кладбище!»

Немного поразмыслив, сердце вздрогнуло и Валю осенило: «Да это же святая Валентина! Все ведь сходится! Храм Валентины, старушка в храме, старушка на кладбище! Да это же моя покровительница! А я даже день ангела никогда не отмечала!»

Усиленно начала вспоминать сон: «…а муж ее уехал, домой к Отцу, там и остался, — да ведь это про моего Сережку! А домой — это туда, к Богу! — и история преподобного Серафима легла в общий порванный лист как влитая, оторванный край к другому, — да это же все про нас. Про меня, да сына! Господи благодарю за вразумление! Господи, постараюсь, спаси нас, помоги Сашке, все сделаю, что скажешь!»

Очисти сердце

Несколько волшебных месяцев Валентина Ивановна не отрывалась от чтения. Сын пил, как и раньше, правда, руку на мать не поднимал. За прошедшее время отец Григорий принес целую кипу книг из личной библиотеки, многие из них действительно ее заинтересовали. Спустя время Валентина стала тянуться в храм за таинствами. Научилась исповедоваться, регулярно причащаться.

Сердце горело и рвалось к знаниям, жаждало поделиться полученным с каждым.

Однажды возвращаясь из храма, на дорожке у сельского магазина, Валя заметила сына. Рядом веселилась беспутная компания закадычных дружков.

— Санек, твоя мать идет! Давай сгоняй, не хватает на бутылку! — крикнул высокий, рыжий собутыльник.

Саша подошел к Валентине Ивановне и склонив голову тихо произнес:

— Мать, прости меня! Не могу больше так жить! Сердце жжет, горло горит от муки! Помоги, — упав на колени, в дорожную пыль произнес сын.

— Сашенька, пойдем домой? — произнесла с надеждой.

На удивление матери и друзей, Саша встал, взял ее за руку и без слов направился в сторону дома.

Рука сына напомнила годы, Сашкиного детства, когда Валя, медицинский работник, портрет которой, висел на доске почета напротив клуба, забирала сынишку из сада, в конце рабочего дня.

За время, прошедшее после смерти мужа, Валентина научилась выводить сына из запоя, травами, рассолами и таблетками. Накопленные знания пригодились и в этот раз.

Смущало одно, за все время мучений, сын никогда не просил о помощи. Обычно это происходило почти насильно. Она подсыпала ему порошки в бутылку, потом его рвало и на время приходило отвращение. Бывало, он просто уставал от «зеленого змия» и тогда наступали дни покоя и маленького семейного счастья. Но в этот раз пошло что-то не так.

Утром состоялся длительный разговор, Валя больше молчала, а сын трясущимися губами просил о помощи:

— Мать, не хочу больше в этот ад возвращаться. Сорок лет, а я последние годы как в горячке, в белом бреду. Ты в храм ходишь, попроси за меня. Устал и телом, и душой, — склонив голову, молил Саша.

Внутри затеплилась надежда. Столько раз она рисовала в мыслях этот долгожданный момент, а в последний год даже требовала у неба вернуть сына из адских мук, исправить, вразумить!

Боясь нарушить решимость Сашки неправильным словом, ответила:

— Сашенька, если ты готов, давай вместе просить, сходим завтра в храм, сами мы не выберемся, но Господь поможет, главное желание.

В конце недели, под пение петухов, шли вдвоем мимо магазина, вдоль улицы самогонщицы Марьи, виднелось деревенское кладбище, приближался звон колоколов.

По очереди исповедовались у отца Григория. Причастились. Долго и горячо молились после службы у иконы святой, где висела красная лента с крестиками благодарности от молящихся, а она строго смотрела, держа в руке лист с дерева, как залог триумфа, словно говоря:

— Мы одолеем змия, вместе с Господом!

Неделя прошла как в сказке, сын подсоблял по хозяйству, мать не могла нарадоваться. Каждый день, вечером, стоя на коленях у лампадки благодарила святую за ее молитвы к Творцу!

Пятничным вечером сидели они вместе, за кухонным столом, садилось солнце, тикали часы. Одно лишь беспокоило сердце, сын еще с утра жаловался на боли, а сейчас тихо встал и ушел в сторону кровати.

— Сынок, найду что-нибудь от желудка, — направилась к старому серванту мать.

— На вот выпей, — прикоснулась к влажному лбу, — да у тебя жар!

Через час у Саши началась рвота, а к ночи она окрасилась в красный цвет.

До утра мать не смыкала глаз, прикладывая сыну компрессы. К рассвету Саша уснул, а Валентина Ивановна спешно отправилась к соседке. У той давно установили стационарный телефон, недаром ее покойный муж служил председателем.

Скорая помощь добралась в деревню лишь вечером, сын почти не открывал глаз. Губы потрескались, постанывал от болей, а температура так и не спала. Забрали его и просили к утру приехать в городскую больницу.

Всю ночь Валентина стояла на коленях у икон, забыв о сне и еде. На миг ей показалось, что святые и Творец услышали, завтра все будет хорошо, сын вернется и они вместе будут наблюдать за закатом, говорить, жить для радости.

Усталость победила. Тело настоятельно требовало отдыха, несколько часов перед рассветом провела в беспокойном сне, в образах ворошилась нервозная пустота.

Затемно проснулась от сильной жажды и стала собираться в город.

В электричку не успела купить билет, пришлось платить штраф, хорошо не высадили. От вокзала до больницы ехала в переполненном автобусе. Регистратура отправила искать сына в отделение номер тринадцать.

Подходя к пятиэтажному зданию с ужасом, прочитала:

«Министерство здравоохранения…, Городская больница №1…, Онкологическое диспансерное отделение».

Сердце почувствовало беду:

— Господи, как же так?! Ведь я молилась, все должно быть хорошо?!

Проскользнула мысль, от которой Вале стало страшно: «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои».

Врач долго не приходил, но появился спустя пару часов и не останавливаясь, на ходу, пригласил Валентину в кабинет.

— Добрый день, я осмотрел вашего сына. Кратко могу сказать, судя по первичным анализам — полного излечения ждать не стоит! Как я вижу имело место длительное употребление алкоголя и печень дала о себе знать. Сейчас главное — не паниковать! Держитесь! Будем делать все от нас зависящее. Через три дня приходите или оставьте телефон, позвоним, как будут результаты.

Голову заполнил душный туман. Не осталось зла, требования справедливости.

Добиралась пешком до вокзала, вагон пригородной электрички опустел, дом тоже стал пуст, шуршала стрелка часов.

Уже ничего от нее не зависело, оставалось просто «через три дня» принять горький искус судьбы.

Часы шелестели мучительные три дня, пока вовсе не остановились, не оставалось сил продлить им жизнь, завести пружину на полную.

После звонка из больницы Валя в конец ослабла. Не хотелось есть, желание молиться пропало. Сыну оставался месяц, не больше.

Вечером того же дня в дверь постучали, пришел отец Григорий.

— Валя, слышал, у тебя беда. Принес вот, жена приготовила, картошка — моркошка, тебе нужно поесть, давай, давай!

Немного подкрепившись, Валя начала рассказывать о молитве за сына. Что ощутила ответ, который так и не исполнился — будто бы сын вылечится, и они заживут лучше, чем раньше.

Отец Григорий наливал чай и рассказывал:

— У Врача душ и телес свои пути. Жизнь нам дана для поиска первопричины всего, для обретения благодати и внутреннего мира. Поиск этот должен увенчаться успехом. А если сам человек не умеет искать, Христос сформирует обстоятельства, в которых душа сделается лучше!

Что лучше для него Сашка сам поймет, а ты должна осмыслить, наша земная жизнь — это только этап, этап подготовки к настоящей жизни — вечной, она будет намного полнее, чем, теперешняя. Не волнуйся дорогая, раз в молитве услышала, что будет хорошо, то оно так и исполнится. В этой ли жизни будет или там, — отец Григорий посмотрел сквозь окошко на небо, — мы не знаем!

Служение по силам

Валя неторопливо возвращалась с кладбища. В черном платке с кисточками на концах, в серой кофте и такой же черной, как крыло кладбищенского ворона, юбке. У нее отняли место под номером тринадцать, где раскинула зеленый водопад зеленых ветвей стройная береза, теперь там, рядом с любимым мужем лежал ее сын Сашка.

Валя ясно чувствовала всем сердцем — Спаситель с ней, не оставит ее. Но понять Его действия она не могла.

Дома, встав у икон, перебирая в молитвослове страницы, нашла Акафист святой блаженной Валентине. Негромко начала произносить вслух и понемногу на сердце стало легче:

— Радуйся, жены непраздныя от греха спасающая.

— Радуйся, младенцев во чреве матернем сохраняющая.

К окончанию молитв, Валя четко знала, что делать и куда идти, к кому обратиться и что сказать. Мысли сияли девственной чистотой как кристалл, блистающий на ярком солнце. Намерение послужить Создателю заполняло всю грудь.

К ранней литургии в полумраке входила в огромный белый храм. Встать нужно у подсвечника и ждать!

За спиной появилась девушка. У нее много скорбей и испытаний в жизни. Бог ее любит! Ведь она усыновила двух брошенных малышей. Скромная, не знает как она велика и значима в глазах Господа. Плавно текут ее мысли о Христе. Нужно поддержать ее, не дать уйти в другую, неверную сторону. Все мы в грехе, каждый в своем, у этой девушки тоже есть за что молить о прощении:

— Он понес твой грех, а ты помогай нести Его крест! — произнесла Валентина Ивановна, обращаясь к девушке.

«Ох и страшно же это, говорить с людьми не своими словами, а Его!»

— Благодать всегда укрепляет перед скорбями! — произнесла Валентина и направилась торопливо к выходу. Кисточки на черном платке развивались позади нее. Мысленно просила:

— Укрепи ее Господи, дай ощутить благодать в сердце, трудно ей, помоги и спаси!

В километре от храма стоял гул большого города, начинался новый день, новая жизнь!

Глава третья

Иерей Бога

Младшая сестренка Варя забиралась на длинную скамью под окном и ожидала закат солнца, ерзая по подоконнику локтями и вглядываясь в даль через мутное стекло.

За окошком просматривался глубокий серый колодец, вокруг которого бродили курицы, покосившийся деревянный забор с фигуркой лебедя на старой доске и виднелась пышная береза в поле. А самое главное, смотрела она на пыльную дорожку, уходящую за пригорок, по которой летом, перед тем как солнце спрячется за зеленым холмом, должна была появится движущаяся точка, эта точка и был наш с сестрой папа.

Когда отец переступал порог, мы с Варькой старались обнять его первыми и готовились к этому заранее, подражая бегунам — спринтерам, которые в напряжении ожидают выстрела из спортивного пистолета.

Благоухание одежды отца, обдавало нас горечью ладана и сладковатым ароматом смолы. Папа для нас был почти как та лесная сосна, к которой мы вместе с сестрой бегали за деревню, отрывая от дерева кусочки смолы и потом долго жевали эту тягучую радость.

Еще у отца был красивый крест, подаренный архиереем за годы трудов в церкви. Папа очень ценил эту награду и одевал крест на двунадесятые праздники и особо важные встречи. Крест был небольшой, но с позолотой по краям и красными камешками в середине. Камни переливались и сияли при свете солнца от чего он казался волшебным. Иногда папа даже давал нам его хорошенько рассмотреть, и мы не могли оторвать от креста взгляд. Он был маленьким чудом, которое запомнилось мне на многие годы жизни.

В такие моменты мама обычно стояла в сторонке с полотенцем или тряпкой от чугуна и всегда улыбалась, наблюдая за семейной идиллией.

Мой отец был иереем, вторым священником в храме, что в соседнем селе. Каждый день он добирался пешком до церкви Святой Троицы около пяти километров, а иногда, по большим праздникам его подвозили на телеге наши прихожане. Знаю, в том храме отец ощущал себя на своем месте и был рад каждому богослужению, особенно когда служил сам. Помню, как по вечерам он благодарил Вседержителя за место, куда был поставлен.

Однажды отец не вернулся.

Мы ждали на скамейке до рассвета, сестра заснула у мамы на руках, а точка на тропинке так и не появилась. Ее не было и после заката. Она не выходила из-за холма при свете молодого месяца. Тропинка была пуста даже утром.

Еще через день, порог нашего дома переступили большие сапоги с месивом из глинистой грязи. Они были надеты на сутулом человеке в черной кожаной куртке. Неизвестный без слов передал маме конверт и узелок с вещами отца. Дверь за ним захлопнулась.

Помню, как мама упала на пол и громко плакала, закрыв лицо руками.

Отца в тот день расстреляли.

Погиб он прямо за алтарем храма. За мнимую «контрреволюционную деятельность», как и многие священнослужители в те страшные годы. Его храм не закрывался никогда. Крест с красными камешками нам так и не вернули.

Вы суть храм

Веру я не терял, отец вложил ее глубоко в мое сердце. За годы гонений, войны, давления со стороны партии, в которую я так и не вступил, вера теплилась во мне, как в угольке, который можно раздуть в нужный момент, превратив его в пламя.

Постепенно я стал помогать в Троицкой церкви, где убили отца. Меня научили алтарничать, чему я был очень рад. В нашей, да и соседней деревнях, церковное общение полностью отсутствовало, боялись тогда многие. От самой моей юности и практически до пожилого возраста я мог позволить себе посетить всего лишь два монастыря и несколько крупных храмов, но каждый такой момент посещения был как праздник, который случается редко, а впечатления от него потом живут годами, сохраняя в том самом маленьком угольке жизнь.

До мест паломничества, если эти поездки можно вообще так назвать, добираться приходилось несколько дней, зато там жило все то, к чему я тянулся — единомышленники, пусть и незнакомые мне люди, но нас роднило общее, то, что соединяло в единое, невидимое глазу духовное тело. Служили там, конечно, и священники, которых мы берегли всеми силами. Стояли старенькие храмы, напоминающие ту самую церковь отца, в которую он водил меня за руку, но главное с нами был Христос! Для Него мы прятали от окружающего мира мысли, слова, поступки и сохраняли частички полученного в святых местах, слагая в сердце своем!

В одной из таких поездок в монастырь я познакомился со старчеством. Что это такое я раньше слышал лишь по рассказам прихожанок, а когда прикоснулся лично, это показалось мне чудом. Ведь люди святой жизни знают того, кого я всегда искал — Бога!

Пока мы ехали в электричке с моей новой знакомой, Татьяной Серафимовной, она рассказывала о жизни, о семье, как пришла к вере, как оказалась у старца Симеона. Меня он жутко интересовал, и я, конечно, просил рассказать больше подробностей.

Религиозная литература в то время совсем отсутствовала, максимум, о чем мог я мечтать — попросить самиздатную брошюрку у пожилой сестры во Христе. Иногда даже книжку, на пару дней, с житием святого или духовными рассказами, которую я обязательно переписывал вручную и тайно хранил под кроватью или за шкафом, надев на нее обложку от популярной художественной книги.

Но, Татьяна Серафимовна рассказывала не о книжном, живом, настоящем старце, к которому мы ехали. Возможно, я даже смогу услышать наставление, а может быть и обличение. Становилось страшно.

Из истории жизни моей спутницы я понял, что была она певчей в хоре, начиная еще с молодости, у нее не имелось законченного образования, муж умер на войне, скорби ее преследовали многие годы, по большей части связанные с ее работой из-за религии, но зато сейчас ее уже никто не трогал из власть имущих.

Старец Симеон

Мы подходили к монастырю, от утренней зелени листьев исходило щебетание птиц. Возле двери, что вела внутрь монастырской стены, толпились люди.

— Нам сюда, — направила меня Татьяна Серафимовна.

— Здравия желаю братья и сестры, старец принимает сегодня? — задала вопрос ко всей очереди сразу.

Несколько человек обернулись. Мужчина в кепке с длинной бородой и глубокими морщинами на лбу, почти не открывая рта произнес:

— Болеет говорят. Неизвестно. Ждем вот.

В тот день мы ожидали до полудня, солнце жарило, и мы отошли в сторону, купить кваса из желтой бочки. Когда же вернулись, от очереди осталось три-четыре человека, и мы жутко испугались, что все пропустили.

Старец выходил уже? — запыхавшись, на ходу, выпалила Серафимовна, обращаясь к оставшимся паломникам.

Не будет он принимать сегодня, все разошлись, а мы до завтра остаемся, — произнесла тихо, худая женщина в черном платке.

Эх, не вовремя мы, пойдем пока в монастырь, поклонимся святыням, а там видно будет, — схватив меня под руку, вздыхая произнесла моя спутница.

Подходя по очереди к ящикам с мощевиками, иконам, мы благоговейно становились на колени или выполняли поясной поклон, обойдя все святыни вышли на улицу. Территория вокруг храма меня тогда очень впечатлила, ощущался запах древности, трепетного отношения каждого, кто здесь был, к фрескам, старым стенам и немногочисленным обитателям в черных одеждах.

По направлению к храму шел инок, а может быть послушник. Одет он был в черный подрясник, больше похожий на халат с поясом. Небольшая бородка, длинные волосы, что развивались от ветра. Он явно торопился и направлялся ко входу в храм, из которого мы как раз выходили.

Поравнявшись с нами, он обратился к моей спутнице и что-то сказал почти шепотом, склонившись к ее уху.

Серафимовна резко изменилась в лице и схватив меня за рукав потащила назад в сторону выхода, к монастырским воротам откуда мы несколько минут назад попали на территорию обители.

Я не понимал что происходит, но ускорил шаг. За минуту мы почти бегом добрались до той двери в стене, где стояли паломники. Татьяна Серафимовна, не обращая внимания на людей потянулась к ручке двери, но женщина, стоявшая первой в очереди, остановила ее:

— Сказали же, старец не принимает сегодня, куда вы опять?

В этот момент дверь отворилась и из нее показалась пожилая, но по-спортивному бодрая монахиня и произнесла:

— Кто здесь Сергий? Заходите вас ждет отец Симеон! — честно сказать, это было настолько неожиданно, что я даже открыл рот. Я совсем не сомневался, что монахиня обратилась именно ко мне. Ведь в очереди остались только женщины. Но, откуда она знала мое имя?

Под взгляды ожидающих, мы вошли в старую кованную дверь, дальше шел низкий, тесный проход, затем еще поворот и, судя по всему, мы очутились на противоположной стороне монастырской стены. Внутри оказалось довольно просторно, светлая комнатка с побеленными известью потолками и лавкой под иконами. В углу висел лик Богородицы с Христом на руках, а рядом расположился маленький вход с дверью из досок и массивной металлической ручкой.

— Подождите немного пожалуйста, — произнесла спортивная монахиня и удалилась внутрь, за дощатую дверь.

Мы уселись на скамью, я пытался молиться, но чувствовал, как руки подрагивают от волнения. Я не знал, зачем приехал, вдруг получится, как у Иоанна Кронштадского, когда к нему пришли два паломника, один из которых шел с намерением «просто поболтать», на то и получил ответ, когда святой отправил к ним помощницу и та вынесла чашку чая с ложкой добавив:

— Вам велено поболтать!

Минут через десять звонко лязгнула лямка замка, открылась дверь и опираясь на палочку вышел старец. Выглядел он как образцовый дедушка из моего детства, длинная седая борода, морщинки и глубокий взгляд светло-синих глаз.

— Христос Воскресе мои дорогие! Уж извините не смог вас встретить как полагается, давление, еле хожу сегодня.

Мы встали и склонились с Серафимовной, прося благословения.

Батюшка перекрестил нас и сел на скамейку рядом:

— Сережа, есть у меня к тебе разговор, а ты матушка иди пока чайку попей у меня в келье, там вот мать Антонина уже и чайник поставила.

Серафимовна удалилась, а он продолжил:

— Не удивляйся друг, моим словам, но слушай Сереженька Божью волю! Жениться тебе пора! Погулял, нужно и в семейной жизни потрудиться. Пойдешь в школу! — протягивает мне бумажку, на которой карандашом написан адрес, — стой там как столпник на выходе и жди Ивана Ивановича, учителя. Господь все устроит, не волнуйся друг!

Пока я приходил в себя от нагрянувшей женитьбы, и размышлял, можно ли ослушаться старца и сбежать, монах посмотрел куда-то вверх, и добавил, улыбаясь:

— Ох какую жену тебе дадут! Будет она светом для многих, ты уж помоги ей! Ах какую жену… Ну, пойду я, Серафимовне время уделить тоже нужно.

Затем он похлопал меня по плечу, встал и отправился к себе в келью, а я сидел ошарашенный беседой. Когда он переступал порог и собрался закрыть за собой дверь, я вдогонку спросил:

— Батюшка, а как жену то звать?

Он повернулся и улыбаясь произнес:

— Валька!

Я собрался уже встать, чтобы выйти на улицу, как старец вернулся, достал из кармана бумажный сверток и произнес:

— Совсем забыл, старый я шкаф, памяти совсем уже нет! Ты Сережа только здесь не открывай его, как до дома доедешь, там и распакуй!

Вышел я на улицу подышать и немного успокоиться, руки подрагивали, в горле пересохло, а люди из очереди, которая теперь уже увеличилась в несколько раз, настойчиво спрашивали:

— Ну что там? Как батюшка? Будет принимать? Да, что ты молчишь?

Выбрался я из толпы и сел на скамейку под деревом, недалеко от стены, и лишь потом осознал: «Когда идти в эту школу то, он ведь не сказал? Сегодня, завтра или через год, назад что ли вернуться, спросить?»

Сложно сказать сколько я там сидел, но Серафимовна вышла только когда монахи начали звонить к вечерней службе. К этому моменту у меня уже отсутствовали вопросы, полученное усвоилась, и я приготовился «идти в школу», мысленно согласился ждать нужного момента или случая.

Серафимовна вернулась с грустными, заплаканными глазами, но пыталась не показывать этого, я и не расспрашивал. В тот день я познакомился со старчеством! Понял — что такое узнать Божью волю!

Когда я приехал домой и распаковал сверток, что дал мне старец, удивлению моему не было предела. Там лежал в целости и сохранности, тот самый, драгоценный предмет отца — священнический крест, с позолотой и красными камешками, сияющими на солнце! Как он оказался у старца мне приходилось только гадать. Неисповедимы пути Твои Господи!

Похоронная процессия

Прошел месяц, почти ежедневно я вспоминал о предначертанном, но пока ничего мне не говорило о необходимости ехать по нужному адресу.

И вот однажды, настоятель нашего храма, отец Григорий и говорит мне:

— Сережа, нужна твоя помощь. Съездишь со мной в город? Задумал купить материалы, гвоздей немного, лак, краску, всего по мелочи, сам боюсь не дотащу обратно, да и к сестре двоюродной зайти надо, обещала парочку книг отдать, в школе работает, хороший человек, — при слове школа, у меня екнуло внутри, — неужели пора?

Утром мы отправились пешком на раннюю электричку. Прошлись в городе по магазинам, набрали полную сумку и тяжеленный рюкзак строительных товаров, пару свертков с гвоздями, краску в металлической банке, лак, клей и малярные кисти. И спустя час мы стояли у подъезда родственницы отца Григория. Дома ее, к сожалению, не оказалось, а религиозные книжки тогда были не на вес золота, а скорее как редкие бриллианты, купить или подержать в руках Евангелие было мечтой многих верующих, поэтому с тяжеленным туристическим рюкзаком и сумками отправились мы к ней на работу.

В город я всегда ездил с паспортом, поэтому, когда нас остановил милиционер и долго выяснял, что мы тащим и куда, пришлось предъявлять и документ, заодно из-под обложки я вытащил бумажку от отца Симеона, с адресом. Удивительно, но он совпал с улицей и номером дома, возле которого мы оказались двадцать минут спустя, после встречи с милицией. Это была обычная средняя школа, батюшка отправился внутрь здания, он был в гражданской одежде, иначе его и не пустили бы внутрь. Разыскивал там свою родственницу, а я стоял и ждал чуда!

Через минут двадцать вышел отец Григорий с книжками, а я все ждал, но чудо не происходило.

— Эх жаль, так и не встретился с сестрой, книжки вахтерше оставила, нет никого там сейчас в учительской. Ну все друг, теперь можно назад, — с удовольствием произнес батюшка.

— Не могу. Э-э, как бы вам сказать. Мне нужно здесь быть…, — в растерянности промычал я.

С вопросительным взглядом отец Григорий поставил сумку обратно на асфальт.

— Понимаете, м-м-м, у меня сейчас должна судьба решиться! Женюсь я!

— Не знал! Поздравляю друг! Давно познакомились?

— Отец Григорий… здесь все сложно, мы еще даже не знакомы…

Батюшка поднял брови и округлил глаза, ожидая подробного ответа.

— Ладно, каюсь. Был я у старца, сказал он здесь стоять, ждать какого-то Иван Иваныча, но почему-то его все нет, — от высказанной правды мне стало легче, но учитель все равно не появлялся.

Мы стояли еще минут десять, я не знал, что делать, но вот из-за угла появилась большая грузовая машина с цветами в кузове. За ней шли люди в черном и тоскливо играла живая похоронная музыка. Бом-бо-ом-бо-ом. Мы немного отошли к школьному забору уступая место процессии. Людей проходило довольно много и почти все смотрели в нашу сторону и шептались. Невольно прислушавшись, я понял, что смотрят они на здание школы и говорят о покойнике, о том, какой он был хороший человек, как его любили ученики, как много лет он здесь работал.

Крупный мужчина в пиджаке переступая наш выцветший рюкзак, проносил мимо моего носа надмогильный венок. На ленточках которого золотыми буквами читалась надпись:

— От коллектива учителей. Покойся с миром Иван Иванович… — тут я обомлел, ноги подкосились, и я провалился назад, прямо на рюкзак с гвоздями.

— Это был без сомнений он! Но как же так, не успел что ли Иваныч меня с будущей женой познакомить?

Процессия прошла мимо, музыка плыла уже в конце улицы. Я сидел на рюкзаке склонив голову и не понимал, чего же хочет от меня Небо и что теперь делать дальше?

Вдруг, моего плеча кто-то коснулся:

— Здравствуй Сережа.

Я поднял глаза и прямо в солнечном круге увидел светящееся лицо, глаза не могли различить черты от яркого света, но это точно была молодая девушка с очень приятным голосом.

— Добрый день, вы знаете мое имя? — поднимаясь и удивленно разглядывая грустную девушку в черной косынке, испуганно спросил я.

— Да, мне отец Симеон сказал, я Валя, — скромно ответила она, опустив глаза.

Так мы и познакомились с Валентиной. Ивана Ивановича хоронили на кладбище за моей деревней, он был родом из тех мест.

После необычного знакомства мы часто встречались и становилось понятно, что мы внутренне похожи. Все нас роднило, хотя не могу сказать, что Валя была очень верующей. Судя по ее рассказу, она попала случайно в тот монастырь, пришли они с подругой, но старец принял ее, а подруге почему-то отказал в беседе.

Через месяц мы поженились, а еще спустя годик у нас появился сын Сашка.

Валя много работала в местной клинике. Наверное, это единственное что мне в ней не нравилось. Много раз мы спорили о том, чтобы она оставила работу и устроилась в другое место, спор утихал и ничего не менялось, она настаивала на своем, а я мог только молиться.

Предначертанное

Через много лет, когда страна начала разваливаться, а сын мой был уже взрослым, решила наша деревенская община просить о строительстве храма. На удивление, быстро пришел положительный ответ. Собрали мы десятку прихожан, оформили документы. Настоятелем временно назначили отца Григория, священников тогда рукополагали редко, поэтому он стал служить в двух храмах сразу, а я рад был помогать ему в алтаре. Храм к нашей с женой радости освятили во имя святой блаженной Валентины Минской.

Однажды остался я после службы один в храме, натираю подсвечники, воск удаляю, слышу дверь входная открылась. Оборачиваюсь, стоит там старушка невысокая, лица не видать, одета в длинный белый платок и платье до пола.

Стою я на коленях с тряпкой возле подсвечника, а она подходит и говорит:

— Хорошо ты делаешь, что помогаешь в храме, нравишься ты мне, наблюдаю за твоей семьей, а вот то, что твоя жена в молодости акушеркой была, да много младенцев погубила — это беда, нужно ей понять это и исправится, потому как в Царствии Божием нет не раскаявшихся, но Господь хочет, чтобы все спаслись и не повторяли греха.

Я как стоял на коленях, так и стою, только тряпка из рук выпала, а она продолжает:

— Когда умрешь, будет жена твоя помогать людям, кому вредила с детоубийством в утробе, да тем, кто сирот приютил, напиши ты ей письмо и отдай отцу Григорию, пусть после твоего ухода передаст Валентине. Скоро Сергий тебе уже отправляться в путь — домой! Пора, готовься!

После она исчезла, а я как оцепенел возле подсвечника, не мог осознать, что скоро я умру, принять то, что будет происходить с моей женой.

Позже, уже дома тайком писал я это письмо. Как мог в деталях описал то, что передала она мне и попрощался с женой. Грустил, но знал, что меня ждет Господь, в сердце жила тихая радость от предвкушения встречи с Ним!

Письмо я передал отцу Григорию, с просьбой вручить его Вале, не сразу, а в нужный момент, он сам поймет когда.

Мытарства троечника

Вскоре после удивительного явления в храме, я умер. Заболел самым обычным гриппом, и спустя всего неделю перешел в другой мир от остановки сердца. Тело мое еще лежало дома на кровати с высокой температурой и остатками спазмов кашля, а я сам отправлялся туда, вверх.

Когда выбирался из изведенного болезнью тела, оказалось, что в комнате, кроме моей жены и сына есть еще и другие обитатели. Рядом, прямо возле постели, стояли светлые гости моего дома — два ангела, а немного дальше, ближе к кухне, ожидал целый отряд черных, как дым из печи, бесов.

За годы жизни в церкви я прочитал несколько книг о посмертном опыте, многократно мы обсуждали со священником эту тему, поэтому «гости» не вызвали у меня удивления или шока. Но, все же, наблюдать таких незримых посетителей своими духовными глазами, было странно и необычно. Впрочем, все вокруг тогда стало необычным, наша комната преобразилась, жена и сын у моего тела казались другими, немного прозрачными с ощутимым движением мыслей. Отличалось и восприятие тела, к которому я привык за годы жизни. Оно не вызывало никаких эмоций, кроме жалости и желания причесать его, умыть, переодеть, ведь за неделю болезни я ни разу не видел себя в зеркале, но, наверное, это было к лучшему.

Без единого слова ангелы растолкали бесовский отряд, и мы отправились в путь. У меня тогда ушли все сожаления о расставании с семьей, я знал — Господь будет с ними!

Ангелы несли меня от дома, над деревней, вверх, к облакам.

Правда без сложностей не обошлось. Именно на этом моменте у меня вдруг появилось ощущение, что все не очень хорошо закончится.

Сказать, что меня не коснулся стыд, значит, соврать. Я просто разрывался между предложенными мне искушениями. Когда при жизни читал о мытарствах душ, казалось, это будут некие списки грехов, где росчерком пера мои злодеяния перечеркнутся ангелами, отнимутся свитки у бесов или что-то в этом роде.

Реальность оказалась гораздо сложнее. Мне предлагались ситуации, к которым я тянулся как мышь к сыру, а ангелы лишь наблюдали со стороны. Я сам без принуждения втягивался в постыдные дела! Хотя эти «дела» были движением страстей во мне и не более.

Совестно даже вспоминать об этих мытарствах. Вышло так, что, прожив сравнительно долгую жизнь, я не смог преодолеть себя. Большинство страстей тайно существовали внутри, а я не замечал их. Не смог побороть постоянную охоту вкусно поесть, досыта, до ощущения наполненности, выбирая со стола самое лакомое. Не замечал я в жизни те моменты, когда хотел поспать вволю, например в выходной день, бесконечно откладывая общение с сыном и обещанный ему поход в лес. Зато я легко обнаруживал грехи других! Еще хуже мне стало, когда рядом выросла высокая, красивая церковь, где женщины стояли на молитве без платков, мужики шептались между собой, а священники в алтаре посмеивались, обсуждая вчерашние новости. Тягучей, крутящейся воронкой меня затащило в самую муть осуждения. В той мгле из гордыни и превозношения я стал судьей, высоко взлетел над грехами, поступками и мыслями совершенно незнакомых мне людей. Наверное, я так бы и остался там в воронке серых мыслей, если бы ангел издали не напомнил мне о молитве. Горячая просьба о помиловании вернула меня назад, тогда я осознал, как слаба моя душа.

Жили там и образы блуда, гнева, зависти, да и многих иных моих пристрастий. Конечно, сам я ни за что не миновал бы все искушения, если бы не напоминания ангела и еще чего-то незримого, более сильного. Когда мысль помрачалась, а я соединялся с образами, кто-то невидимой рукой вытягивал меня обратно, и я снова вспоминал Бога, молитву, стремление к добру!

Первой кого я увидел, поднявшись вверх, после измотавших меня долгих мытарств, была та самая старушка, что являлась в храме. Без слов я понял — это святая! Была она во всем белом, выглядела скорее, как тридцатилетняя женщина, но я знал — это точно она. Вокруг нее кружил очень яркий свет. По историям из жизни святых я теоретически знал, что такое нетварный свет и как Господь щедро делится им со своими избранниками, но видеть его рядом было потрясающе!

Свет излучал незримую глазом теплоту, любовь, он совсем не напоминал светящуюся лампу или даже лучи солнца, скорее, походил на тысячу звезд, объединившихся вместе. Живой и самостоятельный, исходил из святой.

Я без слов понял — это матушка Валентина, покровительница нашего храма!

Она стояла и улыбалась. Ангел сзади коснулся меня, и я понял, что нужно поздороваться. Кланяясь ей произнес:

— Христос Воскресе матушка Валентина!

— Воистину Воскресе! Дорогой Сережа, мы тебя очень ждали!

Я замялся в стеснении.

А она продолжила:

— Осмотрись и когда будешь готов, приходи, есть много интересных дел для тебя!

Затем матушка прищурилась и улыбаясь произнесла:

— А мытарства Сереженька, ты прошел на троечку. Но, по молитвам душ, которым ты помогал при жизни и твоих родных, выбрался. Они-то тебя и вытащили, не забывай этого!

С благодарностью попрощался я со святой, и ангел указал на густой, зеленый лес. Перед ним стоял кирпичный дом, а рядом, под холмом, ждал у лавочки человек. Мысленно я понял, ангел прощается со мной на время, и нужно идти туда, к холмику.

Я направился к человеку под деревом. Еще издали я распознал фигуру. Там возле леса у лавочки стоит мой любимый отец!

Я понесся к нему из всех сил. А он стоял и широко улыбался, махая мне рукой. Отец был точно такой же, как в моих воспоминаниях. Одет в новенькую светящуюся епитрахиль и светлый подрясник, на груди у него висел тот самый крест, с позолотой и красными камешками, что пропал после его смерти.

Я подбежал к нему и крепко обнял. Мы долго еще так стояли переполненные радостью встречи.

— Сережка, я тебя ждал, сынок! Ты не представляешь как же я рад, что ты здесь!

— Пап! Сколько раз я молился о тебе в детстве, юности, поминал в записках в храме, а сейчас я просто не верю, что это ты! — удерживая его за плечи и всматриваясь в глаза.

— Спасибо сын! Все твои молитвы поднимались сюда, — отец приложил руку к груди, — знаешь, я ведь тоже о вас всегда просил и благодарил премудрого Бога!

— Ну теперь, пойдем внутрь, расскажу о нашем мире.

По ступенькам мы вошли в дом, внутри он показался мне скромнее, чем, снаружи. В нем поместились три комнаты, в каждой висели иконы. В уголке, возле окошка, стояла скамейка, почти как у нас дома. На столе лежали кисти и холст.

— Пап, ты никак художником стал?

— Да, помаленьку рисую. Я ведь в детстве любил, но возможностей не было.

— Даже и не подумал бы, что здесь можно рисовать, жить возле леса! Удивительно!

— Конечно! Здесь многие занимаются тем, о чем мечтали в земной жизни. Ведь мечты живут, даже если душа ограничивает себя или не может начать делать то, что по-настоящему хочет! Вот посмотри в окно.

Я выглянул в открытое окошко. Там на поляне у холма, возились два человека, один что-то приносил, а второй аккуратно водил рукой по траве.

— Далеко. Плохо видно. Что-то странное они делают!

— Да вот, сейчас, давай приблизимся.

Мгновенно в моих мыслях появилось что-то такое, что заставило меня перенестись к этим людям у холма, хотя я сам остался в домике. Как будто в одно мгновение мой взгляд, пролетел к ним и выдал мне четкое изображение холма вблизи.

— Да они же! Что такое? Зачем это?! Отец, они траву красят?!

— Да, Сережка. Хотят люди потрудится, желают сделать мир красивым! Понимаешь, трава, итак, здесь зеленая. Но если кто захочет осень, на ней появятся опавшие листья. Там вот дальше взгляни.

На дальней горе лежал настоящий белый снег, а по нему в зимних костюмах, шарфах и шапках катились лыжники.

— Ого как здесь у вас!

Понимаешь сын, желание души может осуществиться в любых благих формах, хочешь, траву крась или озера создавай. Если желаешь, можно и облака производить или, например, создать невиданный гоночный автомобиль, да что там, космический корабль! А после слетать на нем на планету, которую ты сам и создал.

Полет мысли, фантазия и радость пребывания с Вседержителем. Ты, наверное, знаешь, что псалмопевец писал: «Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы». Если помнишь текст Псалтири, то боги там с маленькой буквы, потому что боги по благодати от Премудрого Господа! Ведь Он нас создал от избытка любви, а любовь хочет всегда поделиться собой с каждым, потому мы по Его образу и сделаны. А по энергии Всевышнего — благодати, которую дает нам Господь, мы уподобляемся Ему. У каждого ведь заложена возможность творить, да и много чего еще, о чем мы на земле и не знали. Здесь мы можем бесконечно полнее реализовать все это. Да сам еще все увидишь и попробуешь! А пока хорошенько отдохни сын. Мне сейчас пора спешить, я тоже занят любимым делом! Многие люди требуют помощи в молитвах там, внизу! Отец ушел, а я пытался осмыслить, все то, что он мне сообщил.

Как-то раз, через новость от ангела, хотя и нежданно для себя, встретил я моего Сашку! Радость была непередаваемой! Правда, он устроился на много уровней ниже, но я утешался мыслью о возможности его посещения, когда захочу. Вместе с его дедушкой, моим отцом, мы виделись, бродили по горам, вдоль берега моря, ходили в походы по безводной пустыне, молились, даже порой спускались в собачий мир, где повстречали нашего лохматого Рэкса, он нас узнал и отплясывал вокруг, виляя черным пушистым хвостом.

Меня никогда не оставляла цепкая мысль о любимой жене, часто приходил ее образ в воспоминаниях и кружилась мысль о встрече с Валей! Хотелось взглянуть на ее сложную жизнь. Наверное, ей было нелегко без нас с сыном. Тянуло выяснить, искала ли она Бога? Не забыла ли своего предназначения и прочла ли письмо? И вот однажды представился случай. Матушка Валентина пригласила с собой, для обучения меня новому делу.

Мы вместе отправились в храм, в который как раз спешила моя Валя. С умилением я наблюдал, как она входит в большие белые двери, одиноко стоит у подсвечника и молится. Как покачивается ее черный платок, видимо он был одет в связи с Сашкой. Вот она обращается к незнакомой мне девушке с именем Екатерина. И та, судя по мыслям, начинает понемногу меняться в лучшую сторону!

Удивительно, но мы с матушкой Валентиной стояли совсем рядом с ними. Я мог почти касаться жены, ощущать, как она духовно выросла за этот промежуток земного времени. Всей моей душой я молился о ней, знал, что матушка тоже просит Господа о помощи. Помню, как святая притронулась к сердцу той девушки и по ней начал разливаться ослепительный свет, начиная с груди, по всему телу и душе.

Видел, как моя жена выбежала из храма, молясь о ней. Как Катя приобщилась Святых Тайн и стала совсем светлой, почти как ангел.

Все мы были вместе, единым целым и делали одно большое дело, порученное нам самим Господом Богом!

Глава четвертая

Дворик

— Гриша, Гри-иша-а, пора домой, — громко звала мама, высунувшись в фартуке из окна кухни.

Я сразу же бросал все свои детские дела, и бежал как мог, нагибаясь на ходу под соседским спальным бельем, что сушилось на веревках вдоль окон, перепрыгивая деревянные ящики с углем, запертые на замочек, на цыпочках проскальзывал сквозь цветы в горшках, что выставили на брусчатку у выхода из двери, мимо велосипеда без колеса, потягивающуюся кошку и много чего другого, необходимого для жизни человека. Затем поднимался по ступенькам уличной лестницы на второй этаж, в нашу квартиру.

Это был маленький, перенаселенный жильцами всевозможных национальностей, но очень любимый дворик моего детства.

Моя мама была любимой женой, хорошей хозяйкой, ценной соседкой. Она старалась приносить пользу всему миру, но больше всего, конечно, папе. Он ценил это, но, к сожалению, большую часть моего детства я его не видел. Всегда он приходил домой очень поздно, думаю хотел провести время со мной, уделить внимание маме, но у него это хуже получалось, чем то, для чего он был рожден.

Я вспоминаю его большим и бородатым митрофорным протоиереем, что это значит «митрофорный» я тогда не знал, но замечал, что его ценили в храме и даже наши соседи за стенкой прекращали ссоры, когда он возвращался со службы. Папа совершенно ничего не смыслил в домашних делах, хотя по возрасту, был старше мамы. Мы очень любили друг друга, а вечером, садясь за стол обязательно молились Сердцеведцу, который тоже любил нас.

Конечно, мы чувствовали тяжесть сана отца, скорее начали ощущать ее ближе к тридцатым годам, когда меня начали сторониться друзья со двора, а в школе стали обзывать «поповичем». Пару раз пытались даже побить у школы. Да и соседи создавали трудности. Одно время маме не давали место для стирки во дворе, однажды пытались прогнать с общей кухни. Сейчас, будучи намного старше, я понимаю, что любое служение — это тяжелый крест. Если ты врач, учитель, священник или военный — по мере служебного роста, крест этот тяжелеет, придавливая плечи членов семьи служителя. Так было и у нас.

Чудотворный ларец

Я хотел подражать отцу во всем, также стремился много читать, интересоваться жизнью, даже пытался горячо молиться как он. Каждый вечер просил Бога о том, чтобы Христос пришел ко мне, очень хотелось узнать, какой Он, слышит ли меня и почему не отвечает.

Как-то, еще в мирные годы, отец пришел домой очень рано, я бездельничал и, конечно, обрадовался его приходу. С собой он принес большую металлическую коробку, украшенную золотистыми ветвями, резными крестиками и причудливыми завитушками.

Нужно сказать, что я всегда питал слабость к красивым народным поделкам, с изображениями животных, фигурками людей, евангельскими сюжетами, запечатленными в камне или на дереве. Несколько лет я даже провел в вырезании таких фигурок из дерева и, даже, имел несколько коробочек, похожих на эту.

Но, тот ларец впечатлил меня навсегда, он был выполнен опытным мастером. Смотрелся он, как полученный от чародея, явившегося из старинной сказки.

После продолжительной молитвы отец раскрыл ларец передо мной и поставил на кухонный стол.

Я заглянул внутрь и с изумлением обнаружил там часть черепа. Он был темно-медового цвета, с белыми зубами и большим лбом. С правой стороны у него отсутствовала небольшая часть, но было очевидно, что это череп человека. Крепился он к основанию ларца и лежал там под стеклом.

Я не испугался, а долго разглядывал и даже представлял, кем мог быть этот человек? Как он жил, чем интересовался? От чего умер?

Прикоснувшись губами к краю волшебной коробочки, папа произнес:

— Это сын, мощи, человека святой жизни!

Повторяя за ним, я тоже поцеловал стекло.

Отец снова помолился и прикрыл коробочку. Мы стали ждать маму. Я уже знал, что сегодня будет очень интересный рассказ.

Мама, как назло, не приходила до самого вечера, но когда послышались ее легкие шаги на ступеньках, я выбежал и скороговоркой выпалил:

— Представляешь, папа принес череп в коробочке!

Меня, наверное, услышали все соседи во дворе, что были тогда дома, поэтому мама посмотрела по сторонам, строго взглянула на меня и затолкала в квартиру.

После ужина папа пил чай и рассказывал:

— Занимательная история у нас произошла в храме, даже можно сказать чудесная! Хочу поделиться с вами. Несколько месяцев назад рабочие возле храма копали яму под водопровод и наткнулись на могилу. Собрали мы всех священников храма и решили полностью раскопать ее и вытащить гроб на поверхность. Чтобы вы понимали, раньше это место считалось далекой окраиной и вокруг него проживали монахи — отшельники, поэтому была большая вероятность наткнуться на гроб одного из них. Например, на Афоне, даже в наши дни после смерти монаха, хоронят его без гроба, а затем, спустя три года вынимают кости, омывают их в вине с водой и переносят в костницу монастыря.

Папа так жестикулировал во время рассказа, описывая размеры гроба, гору Афон и отшельников, что мама засмеялась глядя на меня, и прикрыла мою нижнюю челюсть, которая отвисла от неподдельного восторга.

Представляете, — продолжил папа, — многие Афониты принесли монашеское устроение жизни и на Святую Русь, поэтому мы были переполнены радостью, когда в истлевшем гробу обнаружили останки монашеского облачения.

Дальше началось самое интересное, — папа потер руки и выпил, немного чая из граненого стакана, — выкапывал водопроводную яму наш прихожанин Матвейка. Он вообще немного болящий на голову, это у него с самого детства. И вот когда обнаружил он находку, радовался совсем как ребенок. Затем он же и вытаскивал гроб с другим рабочими. Выкопали мы и разошлись по домам.

На следующее утро приходит Матвей ко мне и рассказывает, что той же ночью явился ему во сне монах, и попросил не разыскивать его имя и детали жизни, сказал:

— Так угодно Господу!

Я тогда с некоторым сомнением выслушал его рассказ, до момента, когда вдруг опомнился. Ведь удивительное было не в самом рассказе и даже не в его сне, а в том, что Матвейка мог говорить! Он самостоятельно говорил! Шевеля губами и напрягая голосовые связки! Забыл сказать, Матвей с самого детства был немой!

Схватил я тогда Матвейку за плечи и стал от радости трясти его:

— Матвей ты как это…, почему…, что случилось, почему ты заговорил?!

И сейчас с умилением вспоминаю, как по щеке Матвея потекла слеза и он расплылся в улыбке:

— Это все он, монах, я не виноват.

— Дурачок, да это же чудо! Твой сон чудо, давай бегом к настоятелю!

Мы застали настоятеля храма, отца Михаила, в его домике, что стоял возле храма, он как раз что-то писал в блокноте. Я затащил Матвея за рукав рубашки прямо в комнату и сразу начал описывать ситуацию:

— Отец Михаил, разрешите? У нас тут чудеса с найденным гробом!

Он повернулся, медленно снял очки и глядя из-под лба, произнес:

— Натворили чего? Присаживайтесь, рассказывай.

Я, указывая на Матвейку, рассказал про его сон, и скрывая пока самое главное, пытаясь произвести впечатление, ткнул Матвея пальцем в живот:

— Давай, покажи, что умеешь!

Матвей начал читать молитву, громко, слегка неправильно произнося звуки, но все же это были слова, слова, которые таились в нем всю его жизнь:

— Отче наш, иже еси на небесех, да святится Имя Твое…

Настоятель знал его с самого детства, он лично приютил его в домике у храма, дал работу и время от времени причащал на литургии, но тогда он открыл рот от удивления.

Затем пришел в себя и уже с улыбкой обратился к Матвею:

— Матвейка, как сие понимать?

— Это все он, я же говорил, монах из сна, говорит, я тебе помогу, а ты проси, чтобы не раскрывали до поры, кто я, а когда надо будет Господь сам откроет. Скоро у вас будет много испытаний, отдай мои останки священнику, пусть хранит у себя.

Отец вздохнул и снова выпил чаю, как будто не Матвейка излечился от немоты, а сам отец, а затем продолжил:

— Мы эту историю решили пока не разглашать. Сообщили архиерею, и собралась целая комиссия. Пока принимали решение, что делать и кому отдать мощи на хранение, к нам в храм пришел человек. Просил он о помощи, дочка его заболела, а за пределами храма оказывается уже многие знали, что у нас есть новообретенные мощи. Вот и пожелал он дочку приложить к святыне.

Вынесли мы череп, помолились и приложили малышку, он и ушел тогда с дочкой на руках.

Прошла неделя или две, заметил я с амвона этого человека. Стоит на литургии, держит за руку девочку в платочке. Я всю оставшуюся службу ждал, а сразу после окончания бегом к нему:

— Как здоровье девчушки? — спрашиваю.

Он радостно отвечает:

— Болезнь чудесным образом в тот же день начала уходить! Очень были удивлены врачи, а через неделю, я забрал дочку из больницы. Вот привел ее поблагодарить вас, Бога и святого, через которого явилось чудо исцеления.

Еще через неделю принес он изготовленный ковчежец для мощей, в знак благодарности за чудо.

— Такая вот история. Кто этот святой мы узнать пока не можем. На хранение решили отдать мощи в нашу семью, а там видно будет, что Господь хочет.

— А можно еще раз посмотреть? — спросил я, — мама тоже, наверное, хочет. Да, мам?

Отец перекрестился, открыл ковчежец. Мы поклонились и осторожно коснулись стекла губами. В этот раз пришло совсем другое ощущение, после рассказанной истории. Я представил святого монаха, который провел многие годы в трудах и молитвах, а теперь стал чудотворцем. Мысленно я попросил у него того, о чем молился каждый вечер. Затем ларец был отнесен в комнату к родителям, больше я его, к сожалению, не видел. Совсем скоро грянули беды.

СЛОН

Отец, как всегда, пришел поздно, очень усталый и грустный, я слушал их беседу с мамой, засыпая у себя в кровати. Как я понял тогда, в храм приходили какие-то «сотрудники» и предупредили папу, что будут отнимать необходимые для богослужения предметы, а потом и вовсе закроют церковь.

Спустя годы, разбираясь в прошлом, наткнулся на письмо Ленина «членам Политбюро от 19 марта 1922 г.», как раз начиналась «экспроприация». Те слова пугают меня и сейчас. К сожалению, тогда они были полностью исполнены: «… мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий… был проведен с максимальной быстротой и закончился не иначе, как расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи, а по возможности также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров. Самого патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он несомненно стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев».

Разбирая письмо, прихожу видимо, в то состояние, в котором находился тогда отец, сидя дома, за столом.

Всего через месяц его забрали, ночью, в темноте, наверное, побаивались наткнуться на отпор соседей, прихожан или других несогласных с безбожной властью.

Больше мы отца никогда не видели, но всегда чувствовали, что он жив. Весточка от него пришла через пару лет, принес ее нам один христианин, который чудесным образом освободился из заключения по болезни. Он встретил отца в лагере СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения), туда отправляли в том числе и священнослужителей. Отец просил передать, что молится о нас, и ждет встречи уже в будущей жизни, где нет ни печали, ни воздыхания. Любит и помнит нас!

В тот вечер мама плакала и долго расспрашивала гостя о лагере, о жизни отца. Сам освободившийся, казалось, утешался тем, что его отправили именно туда, на места жизни святых людей, где, к сожалению, вместо монахов тогда проживали зэки. Рассказывал, как избивали и требовали отречься от Бога. Под пытками некоторые сдавались, а затем каялись со слезами.

Меня поражала одна мысль в его лагерных страданиях: «Христианских мучеников любых времен заставляли отказаться от веры, но если гонители — современные атеисты или язычники первых веков, отрицали существование христианского Бога, то зачем жаждали отречения от того, кого не существует? Почему просто не убивали без расспросов, мучений в тюрьмах, пыток с кровожадными зверями на древних аренах? Может чувствовали правду, неосознанно покоряясь злу?»

Через время тот человек умер от туберкулеза, с которым вернулся домой.

Аксиос

Подходило время, выбора моей будущей профессии. Возможность поступить в светское учебное заведение у меня имелась, несмотря на невидимый ярлык «Сын попа», ведь у отца оставались знакомые, готовые оказать мне помощь. Но я осознанно решил стать священнослужителем. Мой юношеский максимализм рассуждал:

«Пусть нужно будет пройти через насмешки приятелей, соседей, окружающих, пусть я попаду в лагерь или тюрьму, зато я останусь с Богом!»

А может быть «ценности» того времени не смогли улечься на молодую душу, воспитанную в мире церкви. Кто знает?

Оказалось, что все семинарии к тому моменту, новая власть уже закрыла. Поэтому ничего не оставалось, как пойти учиться на медбрата, чтобы, хотя бы таким образом послужить людям.

Развиваться и впитывать знания, конечно, хотелось. В свободное время мы с группой таких же, как и я горящих сердцем неудавшихся семинаристов штудировали церковные книги, какие могли найти. Не всех бывших семинарских преподавателей выслали, убили или отправили в лагеря, поэтому мы нашли тайных наставников.

Шли годы, я хранил в себе стремление к Богу.

Началась Отечественная война. Тогда я и познакомился со своей Таней. К сожалению, как я ни пытался пройти комиссию, в надежде отправиться на фронт, мне отказывали как «сыну врага народа». Потому я трудился в госпитале вместе с будущей женой. Она тоже имела духовного отца и искренне верила, хотя вначале пыталась это скрывать.

О посещении храмов можно было только вспоминать, в ближайших окрестностях абсолютно все закрыли или приспособили под нужды города. Но уже через год после победы, открылась ближайшая ко мне семинария, и я отправился поступать.

Подать документы было практически невозможно, группы состояли по большей части из юношей, прибывших из дальних сел и городков. Приемная комиссия полностью игнорировала абитуриентов остальной части страны. Не смотрели на знания, желание, веру! Правда на них тоже давили гражданские власти, для обличения духовенства, мол:

— Посмотрите каких «грамотеев» они выпускают в своих семинариях! Кто к ним в храм пойдет, только темные старухи!

Хотя сама власть, как раз и не давала хода выпускникам с пятерками в аттестате и даже тем, кто имел уже высшее образование. Многие, конечно, шли по линии семьи: «Раз отец был священник и тебе туда дорожка, все равно ничего толкового не выйдет!»

Это была примерно и моя история, но власть имущие не знали, что скрыто у меня там, внутри сердца.

Через ряд попыток, возврата документов, знакомства с «пиджаками» и вытаскивания палок из колеса моей еще не начавшейся учебы, я поступил-таки в семинарию! Меня приняли! Несмотря на совсем не студенческий возраст!

Учился я с удовольствием. Хотя некоторым из нас трудно давались послушания. Вспоминаю с юмором, как одному студенту назначили обязанность — будить однокурсников на утреннюю молитву. Вставать этому студенту нужно было раньше других, а все по той причине, что сам он очень любил поспать и никак не мог проснуться вовремя.

Наконец меня рукоположили. Наверное, в зрелом возрасте ощущается это совсем по-другому, чем у молодых, но, когда пели «Аксиос, Аксиос, Аксиос», я нашел внутри себя что-то новое, невозможно передать это словом, ведь краски чувств почти не передаются. Как описать первое погружение в море? Вкус сочного яблока? Любовь к девушке? Описать мурашки по спине или стыд за украденный цветок с городской клумбы? Действие божественных энергий внутри сердца еще сложнее выразить! Могу сказать — это было близко к ощущению поддержки, примерно, как:

— Я помогу, ты только не сходи с пути!

Затем начались годы служения. Я стал вторым священником, затем настоятелем, а позже уже настоятелем сразу двух храмов. За все это время много душ прошло через сердце. Были трудности, скорби и беды, но и радости посещали! Мои прихожане духовно росли, помогали мне в храме. Жена, несмотря на свое сердечное заболевание, подарила мне двух чудесных детей. Бог нас помнил, это главное!

Святая несостыковочка

Во времена моего настоятельства в Троицком храме, пришел однажды туда человек. Видимо, от уполномоченного по делам религий. Подошел к амвону и прямо во время утренней службы потребовал меня из алтаря.

Через пономаря, я предложил ему подождать до конца службы, но к тому моменту посетитель уже ушел.

Спустя несколько дней, звонят мне и требуют срочно явиться лично к уполномоченному. Помолившись, отправился в путь. Ехал в город, ожидая неприятностей и готовился к скорбям.

Заходя в кабинет, ощутимо нервничал, даже руки помню, подрагивали.

— А-а-а Григорий Васильевич, добрый день, присаживайтесь, есть к вам разговор! — с натянутой улыбкой произнес уполномоченный, — могу предложить кофе!

Я немного оторопел от почтительного обращения. Насторожился и стал ждать подвоха.

— Дело в том, что у нас обнаружились некоторые несостыковочки в хранилище музея. В этом деле, — уполномоченный поднял папку со стола, — фигурирует ваша фамилия, нужно бы разобраться.

— С музеями никогда наш храм не контактировал, а что именно не так? — у меня похолодели руки от «несостыковочки».

— Понимаете, пришел ко мне запрос, — произнес он, вытаскивая из папки бумагу, — в котором фигурирует протоиерей Василий, а судя по фамилии это ваш родной отец!

На последней фразе у меня забилось сердце, как у зайца, которого гонит стая зубастых волков.

— Так вот! Есть у нас вещица, которую надо бы захоронить. Если быть точным, то — человеческие останки. Вас я мог бы и не уведомлять, конечно, но желательно разобраться до конца. Главный вопрос такой — как человеческий череп попал в домашнюю кладовку вашего отца?

Тогда я начал понимать, речь шла о мощах неизвестного нам монаха, о котором рассказывал папа. Но откуда череп у них? Неужели тогда, у нас дома проводился обыск, почему я не знал о нем? Может быть мама меня увела из дому?

Нужно было все объяснить. Но что я мог растолковать атеисту? Как описать чудо с Матвейкой, девочкой в платочке? Рассказывать о монахах с Афона и захоронении на три года совсем не имело смысла! Я стал молиться в мыслях: «Господи, дай мне ответ, как правильно поступить, что сказать ему?!»

Я сидел и молчал, уставившись в его бумаги.

Не прошло и четверти минуты, как постучали в дверь, вошла секретарь:

— Дмитрий Семенович, ЧП! Ваша супруга звонила, у сына приступ!

Уполномоченный опустил глаза, вздохнул и стал немедленно собираться:

— Отложим разбирательства с черепом до времени, еду в больницу, с вами свяжутся, когда нужно будет!

— Пусть вашему ребенку Господь помогает, приезжайте в храм, вместе будем просить! — непроизвольно вырвалась у меня, видимо, странная для Дмитрия Семеновича фраза.

Он покосился в мою сторону, надевая плащ и нервно произнес:

— Был бы Бог, не было бы болезней!

На том мы и расстались, я возвращался назад и молился, а где-то в больнице мучался от болей его сын.

Через пару недель в мою дверь постучали. На пороге стоял Дмитрий Семенович и держал в руках свой кожаный портфель.

— Здравствуйте, отец Григорий, я к вам, — немного смущенно произнес уполномоченный.

— Проходите.

— Это вам, — произнес гость, доставая из портфеля сверток бумаги.

— Не беспокойтесь! Дело я закрыл. По истечении срока давности. Поблагодарите, пожалуйста, вашего Бога и того, чье вот это, — протягивая мне сверток, произнес уполномоченный.

Я захлопал глазами и с благим ужасом подумал: «Уполномоченный по делам религий, партийный атеист, хочет благодарить Бога? Нет, это видение или же я сплю!»

— Присаживайтесь Дмитрий Семенович, я ничего не понимаю, не могли бы вы подробнее изложить суть? — предложил ему, указывая на стул.

Глубоко вздохнув, он начал:

— Понимаете, мой сын болеет раком. Белокровием. Много лет мы с женой пытаемся его лечить, но за последний год у него все чаще происходят приступы, он задыхается после пневмонии, постоянная температура и боли. Лекарства, к сожалению, почти не помогают, хотя у меня, как вы понимаете, есть возможность найти лучших врачей.

— В тот день, когда я вас вызывал, у моего сына был очередной приступ. Он потерял сознание и был при смерти, жена не знала, что делать и решила просить Бога, от безысходности, конечно, — Дмитрий Семенович огляделся по привычке, проверить нет ли кого рядом, кроме нас.

— Представьте! Через час сын очнулся и рассказал, что к нему приходил человек в черном. Говорит:

— Я тебя вылечу, но твой отец должен отдать мои останки иерею Григорию.

— Еще через день, у сына отметили значительное улучшение состояния, и вот сегодня утром его выписали, — смахивая слезу, тихо произнес Дмитрий Семенович.

— Принес, вот, держите.

Я развернул сверток.

Под слоем бумаги лежал череп с высоким лбом и пустотой с правой стороны — те самые мощи из ларца!

Я не стал спрашивать, где же красивый металлический ковчежец, промысел оказался сильнее любых слов. Мощи вернулись, исцеление снова произошло, а мое сердце наполнилось воспоминаниями и теплотой.

Без слов уполномоченный вышел и закрыл за собой дверь, а я долго еще сидел с черепом в руках, размышляя о путях Господних.

Монах на коне

Повторное обретение мощей неизвестного монаха, сподвигло меня сделать красивый ящик-мощевик из дерева, ведь не даром многие годы детства я провел со стамеской и ножом-резаком.

До ближайшего магазин инструментов несколько часов езды. Лак, краска, да и гвозди пригодились бы, как раз задумал начать ремонт притвора в храме.

Понятное дело, не дотащил бы сам. Пришла мне мысль, попросить Сережу, нашего алтарника, он добрый парень, не откажет.

Сережка согласился и на ранней электричке мы отправились в город. Отстояли очередь, купили все с запасом, зашли за книгами к двоюродной сестре, а потом начались чудеса.

Сергий отказывался возвращаться на станцию, чем меня очень удивил.

По его смутному рассказу и размахиванию руками стало понятно, что у него состоялась встреча со старцем, и тот предсказал ему скорую женитьбу. Понял я тогда, что ждать будем именно на том месте, у школы, ожидая какого-то учителя.

Затем стало еще интереснее. Мы чудом попали на похороны этого учителя, там Сережа и познакомился с Валей.

Для меня знаменательными стали события, косвенно связанные с похоронами. Хоронили ведь Ивана Ивановича на деревенском кладбище как раз в день памяти Иоанна, архиепископа Новгородского.

Через неделю примерно мастерил я неспешно ковчежец из дерева, вырезал ветви-завитушки на крышке, покрывал лаком. Завершил и поместил туда череп. После окончания работ, решил молиться об открытии мне имени этого праведника, чьи мощи там теперь хранились.

Буквально в следующую ночь, вижу сон, как стою посреди поля, а издали скачет в мою сторону всадник. Одет в черную монашескую мантию, конь его странный такой, похож на зверя дикого с горящими глазами.

Подъехал ближе монах и говорит:

— Благодарю тебя отец Григорий, хорошо послужил! За ковчежец резной для монаха Иоанна и за помощь с власть имеющим, будет исполнена твоя просьба о Царствии Божием. В день моей памяти, через пять лет Господь сподобит, увидишь!

Проснулся и задумался. Кто такой, во сне на лошади? Стал искать в житиях святых, и обнаружил, всадник мой — Иоанн Новгородский. Только не лошадь под ним скакала, а бес. Возил нечистый святого Иоанна в Иерусалим, после победы над ним молитвой ко Господу.

Примечательно то, что брата его родного Григорием звали, как и меня!

Через много лет я узнал, что судьба его раки с мощами тоже интересна, вскрывалась она комиссарами «с целью ликвидации культа мертвых тел», да к тому же рака ручной резьбы из дерева!

С того момента стал я ждать день памяти Иоанна Новгородского. А ковчег с черепом подписали — Неизвестный монах Иоанн! Установили его в нашем храме для всеобщего почитания, жаль, но полное житие его пока не смогли разыскать.

Явление

За пять лет много чего случилось, но главное впечатление оставил мне наш алтарник из храма, Сережа.

Однажды вечером после службы, подошел он и поразил меня своим удивительным рассказом. В подробностях описал, как явилась ему святая, прямо здесь, в нашем храме! Попросил меня передать письмо Валентине, жене своей.

Вскоре Сергий отошел ко Господу. Отпевали его здесь, у алтаря, немало людей пришло. Многие уважали его, добрый был человек. А за ним умер и сын его, Сашка. Не могу сказать, что был таким же порядочным как отец, но перед смертью успел покаяться. Резкая перемена в нем случилась. Перед упокоением исповедовал его, и сам прослезился от глубин душ человеческих!

Настал мой долгожданный день. Решил я выполнить те послушания в храме, что смогу, боясь пропустить обещанное. Исполнять послушания мне несложно. Настоятелю нескольких приходов, побегать приходится часто, потому к замене звонаря, диакона или чтеца я был всегда готов, несмотря на возраст.

До начала службы полез на колокольню. Давненько не бывал там, а руки-то помнят! Почти без ошибок отзвонил!

Как сейчас вижу. Вышел к аналою, прочитал молитву и стал исповедовать. Очередь. Православные с виду, а каждый на удивление кается не в своем грехе. Какую-нибудь историю начинают рассказывать о злой теще, драчливом муже, обидчике в магазине. Спрашивают все больше кому молиться для поступления в институт или на работу.

Ох и грустно мне тогда стало. Думаю, а где же Христос, где желание принести покаяние, а не осуждение плодить в душе?! Эх, стоял и чуть не плакал.

Подходит девушка, рассказывает о муже, с его работой проблемы. Вижу, что тоже не кается, пришла видать к «православному психологу» в рясе, пытаюсь объяснить в чем же суть таинства! Ведь покаяние, длительный процесс, а исповедь — это точка в изменении себя!

Припоминаю, что приходила раньше, плакалась о болезни ребенка, рассказывала о малышах, что усыновила, как потеряла не родившегося младенца. Вспомнил как несколько лет назад общался с ее мужем, что-то там случилось сверхъестественное у них, рассказывала про бесовщину, о каком-то сне или видении.

Искренне сочувствовал и думал: «Именно таким и дается благодать. Претерпят ли до конца?»

Продолжил литургию и жду. Время от времени поглядываю из-за иконостаса, нет ли чего необычного там, у прихожан.

Возле подсвечника стоит как раз эта Екатерина, что была на исповеди. Вдруг вижу, обращается к ней Валя, жена Сережи — алтарника. Постарела она, видать сложно перенесла смерть мужичков своих.

Вот оно! Смотрю и не верю! Над Валентиной светлое облачко движется! Плавно так касается Вали, и та что-то говорит девушке, между ними завязалось неземное общение!

Неожиданно рядом с ней появляется незнакомая мне дама, из нее исходит яркий свет, прямо как на иконах святых! Касается рукой сердца Екатерины!

У меня начался тогда легкий мандраж. Помню, что нужно продолжать литургию, пора произносить возглас, а не могу и все тут! Слышу, хор перестал петь и смотрит в мою сторону. А я замер и ничего не могу поделать с собой.

Пока приходил в себя, дама исчезла, а Валентина выбежала из храма. Вспоминаю и каждый раз удивляюсь — за Валей в тот момент тянулся шлейф света, как будто она из бани вышла на крепкий мороз, только свечение яркое и густое как солнечные лучи! Потрясло это видение меня сильно!

Что это было? Почему там Валентина? Помню, как не смог остановить трясущиеся руки и сбившееся дыхание, но пытался продолжить службу, люди ждали.

Во время причащения прихожан немного успокоился, но образы светящейся дамы возле подсвечника, и шлейф от Вали обдавали мое сердце кровью.

Скрестив руки, причастники, по очереди, подходили к чаше:

— Причащается раба Божия… как ваше имя?

— Екатерина.

Та девушка, что стояла с Валей! Подаю ей Тело и Кровь Господа! Она принимает и идет к запивке.

Тут я боковым зрением замечаю, что у нее за спиной стоят двое! Да ведь это же они, как на иконостасе! В полный рост! Большие светящиеся, настоящие ангелы! Два небесных жителя, здесь в нескольких метрах от меня грешного!

Замираю прямо там, с лжицей в руке.

Один из них касается плеча девушки, и она начинает заполняться таким же светом, вспыхивает как Валин шлейф!

— Эх, — вспоминаю и слезы текут от радости.

Внутри стало по неземному спокойно, закончил причащать людей и попытался посматривать в сторону Екатерины. Как же прекрасен человек в момент причащения Святых Тайн!

Закончились благодарственные молитвы, но свет ее не уменьшился, и с двумя ангелами за спиной, Катя вышла из храма!

А я снова в алтарь и со слезами на коленях молился:

— Господи благодарю, за то, что сподобил здесь на земле, видеть Твой промысел, Твоих ангелов, Твоих святых! Слава Тебе!

Глава пятая

Единое окно

В небесную канцелярию собралась длинная очередь, смена недавно началась, а посетители уже выстроились в несколько стройных линий. Каждый заоблачный гражданин мерцал миллионами солнечных зайчиков, отражая свет, от чего-то большего. Друг за другом в очереди стояли небесные ангелы.

Учреждение целиком соответствовало своему названию. Огромных размеров здание, возведенное из крепкого небесного материала, что используют для ковки ангельских мечей и настолько же проницаемое, насколько может пропускать лучи солнца лучший горный хрусталь.

Прием шел мирно и благоговейно. В одни врата влетали белоснежные крылатые служащие, из других, медленно выплывали, не касаясь пола их собратья. Каждый из светоносных сотрудников был занят своим, особенным проектом, важнейшим делом, ценным поручением сверху.

Из комнат канцелярии выходило множество врат, все одного размера, но разного цвета и степени прозрачности. Рубиновые, малахитовые, серебристые, с прозрачной позолотой. За каждым входом присматривали грозные привратники и согласно талонам пропускали входящих внутрь.

Ближе к ступням учреждения плавно парил ангел-распределитель. Выглядел он особо строго. На поясе у исполненного мира и святости стража держался пылающий меч, а за спиной сияли выдающиеся крылья.

Служба его была проста и важна, занимался светлоликий страж распределением посетителей по кабинетам небесной канцелярии. Благоговейно он выдавал огненные талоны и консультировал новых посетителей.

— Приветствую брат! Ради Благословенного подскажи, куда лететь по вопросу рождения души? — ждал ответа стройный, улыбающийся ангел с пушистыми крыльями.

— Золотые врата номер пять, вверх по лестнице, — четко ответил распределитель.

— Христос Воскресе друг, я ищу восьмые врата отдела страстей, срочно требуется специалист по зависти подопечных. Принимает? — обращался небольшой хранитель с огромный портфелем и озабоченным видом.

— Воистину воскресе! Ожидай дорогой, на облаке появится твой номер, — указывая крылом вверх на ярко горящие цифры.

Ангелы прибывали снизу и сверху, некоторые подлетали к концу очереди, интересовались чем-то и двигались дальше, другие исчезали в открытых вратах. Территория канцелярии походила на огромный светящийся и беззвучный улей. Звук присутствовал, но это был не шорох бумаг, не топот и даже не хлопанье дверей. Здание заполняло восхитительное протяжное пение, спускающееся как легкий ветерок откуда-то сверху с дальних облаков над стеной, из-за третьего неба.

К распределительной стойке спешил небольшой ангел-хранитель со скудными крыльями, но смышленым выражением лика. У него случайно выпала из портфеля пара огненных бумаг и он, смущаясь второпях, собирал их прямо под пролетающими коллегами.

Торопился он по вызову, за оформлением новой подшефной души. Получить человеческую душу в наставление всегда интересно и приятно. Свежую, еще чистую и совсем безгрешную. Затем многие годы наблюдать за ее возрастанием, привести ее к познанию Христа и как итог человеческой жизни, доставить ее к специальным «Праздничным вратам свиданий».

Хранитель ждал своей очереди и предвкушал встречу с новорожденным малышом. Очень надеялся вырастить из молодой души, достойного человека, да и портфолио спасшихся душ пришла пора пополнять, ведь на верхний уровень без него не перейти, а там ждали более сложные задачи.

И вот! Наконец, скоро выдадут человека — его новый и важный проект!

Получив талон у распределителя, ангел стал наблюдать за номерами на облачке. Несколько мгновений и там появилось число тринадцать. Подошла пора проходить к очереди в светло — розовые врата с рубиновым крестом из двух линий равной длины.

У врат ожидали и другие ангелы. Посетители ожидали разные, одни высокие и крепкие с виду, другие поменьше, некоторые держали увесистые портфели с документами на душу, кто-то улыбался или молился, но у всех была одна задача — получить лицензию на новую душу.

Хранитель встал последним и скромно продвигался вместе со всеми.

— Давно, наверное, здесь не бывал? — обернулся к хранителю ангел с папкой в руках, высокий как легкоатлетический шест.

— Да. К сожалению, не родилась подходящая душа, — смутился хранитель.

— Я вот тоже давненько не был. Повезло нам с тобой, судя по вратам, девчонок выдадут, да еще и с медицинским уклоном в жизни!

— Это чудесно, наверное, будет занимательная судьба, — рассматривал розовые врата хранитель.

— Ребята, продвигаемся, продвигаемся, — поторопил очередь стоявший за спиной гигант с крыльями бриллиантового оттенка.

— Тебя как именуют? — спросил ангел с папкой.

— Селафиил, а тебя? — опустив глаза, произнес хранитель.

Номер двенадцать проходим! Вас ожидают! — произнес глубокий басовитый голос из врат.

— Лазриил я, — улыбнулся ангел с папкой, влетая внутрь розовых врат, — рад знакомству друг, надеюсь встретимся!

Через мгновение объявили и номер тринадцать, хранитель плавно пролетел внутрь и растворился в свете из облака.

На выходе из здания, Селафиил широко улыбался и внимательно разглядывал свеженькую лицензию. Она горела красно-огненной печатью внизу документа и поблескивала номером тринадцать в шапке.

В документе обозначались права на помощь и взаимодействие с подшефной душой:

— на охранение;

— на отправку мыслей;

— на экстренные ситуации;

— на обучение подшефного;

— на донесение молитв;

— на отчетность по работе и много чего еще, но главное, там было имя, настоящего, живого человека, который недавно крестился в православной церкви — «Христианки, младенца — Валентины».

У зоны винтовых лестниц, что служили для перехода между мирами, ангел надежно спрятал документ в старенький портфель и с нетерпением отправился знакомиться с подопечной.

Со скоростью мысли, лестница перенесла его из вечности — в мир человеческого, земного времени.

Селафиил оказался в небольшом деревенском храме. Раньше он не был здесь, поэтому огляделся с интересом. В центре стояла солидная чаша с водой. Молились родители. Вдоль стены с иконами переминались с ноги на ногу двое крестных. Ближе к деревянному алтарю, с радостью наблюдали за процессом несколько ангелов-служителей храма, а священник погружал в чашу младенца.

Совершалось крещение Валентины. С ней хранителю предстояло теперь работать, сосуществовать и делить трудности на протяжении всей ее короткой человеческой жизни.

Солнечные лучи проходили сквозь решетчатые окна и тянулись потоком к фрескам на стенах. Тихо горели свечи, а в бликах воды отражались лики святых со старых икон.

Священник опустил малышку последний раз и произнося молитву передал восприемнику.

— Ну здравствуй кроха! Надеюсь, подружимся! — произнес хранитель, поглаживая ее по мокрой голове.

Валя сидела на руках у крестного. Крепко держалась за край его рубашки и во все глаза рассматривала ангела. Ее широкая улыбка умиляла родителей. Малышке хотелось рассказать о своем светящемся друге, но получался только детский радостный лепет и размахивания ручками.

Подросток и Бог

Валя подрастала, ангел не отходил от нее. Вместе с родителями радовался первому ее шагу, жалел непоседу, когда та разбила колено, падая с качели, молился рядом, когда Валенька заболела ветрянкой и лежала с высокой температурой, внушал добрые помыслы, когда подопечная решала отнять ли у подружки тряпичную куклу в ответ на обиду. К сожалению, время шло, а юная душа все реже замечала ангела.

Хранителя это не огорчало, он ждал подходящего возраста, чтобы начать включать подрастающую душу в проект, одобренный там, сверху, в небесной канцелярии.

Изредка он отправлял Валю к отцу, Ивану Ивановичу, за просьбой о покупке поучающих сказок или советом об игре на скрипке. Часто Валя чувствовала горячее желание помочь маме на кухне или с уборкой по дому. Все способствовало росту добра в ее сердце. Но случалось и обратное, Валя протестовала или капризничала, тогда в графе отчета за день, хранитель выводил жирный минус, а затем молил о умягчении души.

По договоренности с ангелом Ивана Ивановича, они посылали тому желание беседы с дочкой на развивающие душу темы. Говорили обычно за кухонным столом, под шипение чайника, спорили о существовании Бога, душе, совести.

В дни, когда появлялось свободное время. Любил хранитель пообщаться с опытным ангелом Ивановича и тот ему часто подсказывал:

— Нужно помнить брат! Мысль как лучик, например, солнышко греет ладонь человека, значит луч отправился с поверхности звезды восемь минут назад, по человеческому времени. А если вложить мысль человеку, она превратится в действие тоже не сразу. Он будет ее жевать, переваривать, решаться. Правда у мыслей тоже бывают тучи, что не дают прохода, да и скорость, сам понимаешь, от мысли до действия намного меньше, чем скорость солнечного луча. Люди ее называют — скоростью света. Поэтому тянуть мы тоже не можем, всему свое время в жизни людей, главное действовать по проекту!

Ангелы заводили беседу между дочкой и Иванычем на любые темы, о мертвой совести, о морали или о помощи нищим, к сожалению ангела, родители Вали верили поверхностно, в итоге беседа заканчивалась на литературных героях из учебников, с которыми Иван Иванович, как учитель, часто работал в школе. А вскорости Валя и вовсе забывала о беседе и больше не возвращалась к теме. Селафиил не настаивал. Ведь свобода подопечного являлась одним из главных пунктов его лицензии. Даже Сам главный, по всем проектам, что поручались каждому ангелу, проявлял беспримерное терпение и вежливость к душам. Как писалось о Нем: «Трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит». Потому и Селафиил, подражая Ему не торопился.

— Жизнь у человека длинная. Валя успеет еще сделать выбор! — говорил хранитель себе в трудные моменты.

Ему нравилось наблюдать как девочка растет, познает мир, читает, смотрит задумчиво на облака и разбирается в себе, менялось не только тело, но и рос дух.

Подростковый возраст проходил и пришла пора учиться большему. Ангелы имели возможность явится лично и объявить подшефному предначертанный путь, но в проекте Валентины значился пункт о самостоятельном выборе. Поэтому Селафиил постепенно подбрасывал мысли в топку разума. Одну за другой, в важные моменты перед выбором.

Мысли рождались, когда Валя приходила на прием в поликлинику, когда в школе проводили осмотр врачи, даже в книжном магазине, ее внезапно тянуло к стеллажу с литературой для медиков, по сложным заболеваниям.

Постепенно она сдалась внутреннему чувству и приняла решение пойти в медицинское училище.

Ангел ликовал! Первая часть плана выполнена идеально! Хотя по статистике канцелярии, вторая половина всегда бывала намного сложнее, поэтому радоваться раньше времени не стоило.

Училась Валюша отлично, недаром после училища ее сразу зачислили в институт, который она вскоре неплохо окончила. Затем работала акушером-гинекологом в женском отделении местной больницы, вела прием пациентов в поликлинике и совсем не имела времени на семью.

Специализацию Валя выбрала сама, хотя ангел ее долго отговаривал. Риск уйти от первоначального плана стал ощутимым. По неизвестной причине врач Валентина Ивановна перестала слушаться добрых помыслов и поступила по-своему.

За годы учебы многое произошло, смерть отца, знакомство с мужем, свадьба. Все ситуации ангел разбирал, вникал, молился. Исправлял ошибки точно школьный учитель, который зарывается в тетради по ночам. А подопечная видела свежие цветные сны перед новым рабочим днем, что создавал ей Селафиил.

Если забывала завести будильник, ангел будил. Когда требовалось встряхнуть от тяги ко злу, Валя терпела небольшие скорби. Не для комфорта и благополучия приставлялся ангел-хранитель, а спасения ради!

Хранители у монаха

Однажды проект жизни Валентины достиг момента, когда требовалось принять важное решение самой подопечной. Пришла пора определиться, выйти замуж и заняться семьей или посвятить себя целиком любимой работе? В глубинах души Валя давно уже взвесила все «за» и «против» и потянулась к семейной жизни, еще четко не осознавая сделанного выбора.

Хранитель многократно удалялся на консультации с руководством, перебирал возможные варианты и лучшие пути ко спасению.

Проблема нависала, ведь за годы работы, у Валентины пошла вверх карьера, умножились знания, но тяги к небесному, вечному так и не появилось.

После многочисленных правок, в канцелярии решили скорректировать план задним числом и включить в жизнь Валентины Ивановны, чудо.

Ангелы живут вне времени и отправиться в прошлое также просто как провести безгрешную душу в рай. На заседании Селафиилу выдали разрешение на возврат, чем он сразу же и занялся.

Однажды, когда Валя училась в институте ей предлагался момент выбора, который она, к сожалению, не заметила и поступила по-своему. Именно эту часть исходного плана и решили скорректировать в небесной канцелярии.

После утренней учебы, Валентина гуляла вдвоем с подругой, болтали о новом преподавателе, о книге, которую сложно достать, о моде. Неожиданно подруга сменила тему и стала таинственной, тихой, как будто вспомнила, что-то важное и запрещенное. Тайна всегда чрезвычайно любопытна, и Валя стала расспрашивать.

Подруга рассказывала о чудесном старике, что живет в христианском монастыре за городом и многим приходящим к нему предсказывает будущее:

— Давай Валька съездим к нему, вдруг он нам женихов напророчит или работу хорошую? — задорно хихикая, предложила подружка.

— М-м-м, давай попробуем, почему бы и нет. Только… как бы в институте не узнали, а то будет нам поездочка! Может быть в выходной день? — Валентина задумчиво поправила волосы, представляя, что будет с ней если на факультете, узнают о поездке в монастырь.

Два ангела за спинами подружек тоже обменивались мыслями:

— Пусть завтра же едут! Затягивать уже некуда дальше! — нахмурился Валин ангел-хранитель.

— А мою, так все равно не примет старец, нет договоренностей, да и в проекте указано — пока не готова, — добавил коллега.

В солнечный выходной день две подружки отправились в монастырь. Добирались на ранней электричке, затем тряслись в полном автобусе.

Монастырь встретил старыми кирпичными стенами. Каждый кирпич, за годы жизни в старой, выцветшей от солнца и непогоды стене, опытно знал страсти и грехи многих людей. Об этом свидетельствовали отверстия от пушечных ядер, выемки от пуль, потемневшие своды от пожаров. Человеческие сердца вымещали на стены то, что не могли выплеснуть на своих собратьев.

Старец жил в келье, вход в которую проходил именно через такую старую и широкую стену. Немногочисленные монахи обитали в монастыре на полулегальном положении в те сложные годы.

За несколько дней до поездки подружек, Селафиил прибыл в монастырь, на встречу со старцем Симеоном. Требовалась подготовка к беседе с Валей.

У стены, посреди очереди, хранитель заметил своего старого знакомого из канцелярии.

— Брат! Христос Воскресе! Рад тебя встретить. Сколько человеческих лет, сколько зим?! — приближаясь к очереди, громко, почти на распев произнес Селафиил.

— Слава Господу! Воистину Воскресе! Неожиданно! Как же хорошо встретить друга здесь! Заметь, мы снова в тех же обстоятельствах. Очередь вездесуща! — задорно смеялся и размахивал крыльями Лазриил.

— Представляешь, мне вот только выдали бумагу на человека. Лицензия с огромной задержкой. Ну да ничего, подожду. Взрослая уже будет крестится, подопечная. Кстати, пока еще и не родилась! Назовут Екатериной!

— Красивое имя, поздравляю! Ничего, нам не привыкать, подождешь. А ты по какому вопросу к отцу Симеону? — улыбался Селафиил.

— Да вот, сверху пришло изменение плана по моей Кате. Говорят, потребуется ей встреча с духовным человеком, прибыл узнавать детали.

— Интересно, да и лицензия у тебя редкая. Такие выдают, когда очень сложная личность. Видать откладывают создание до подходящих времен. Надеюсь, друг у вас все получится! — шевелил крылом Селафиил.

В небольшой монашеской келье уместился стол, деревянная табуретка, тумбочка, на которой дымил самовар, печка-буржуйка и металлическая кровать. В дальнем углу висели иконы и горела одинокая свеча. На полке под ликами святых лежала стопка книг — это был весь скарб старца.

На скамье сидел пожилой и сутулый мужчина с грубыми чертами лица, в старой потертой кожаной куртке и высоких изношенных сапогах. Склонив голову, рассказывал он старцу историю своей жизни:

— Понимаешь отец, много лет назад был я активистом, участвовал в разном, но самое главное — в расстрелах. Тогда легко сходило все с рук. Молодой был, активный. Однажды взяли меня на исполнение приговора священнику. Перед смертью попросил он меня, дать минуту, помолиться. А я по дурости своей стал издеваться, да и сорвал с него крест. Так и не дал дочитать молитву, выстрелил! Успел он только перекреститься и упал со сложенными пальцами. Знаю похоронили его за алтарем, вещи я тогда в узелке отнес в деревню, жене его. А крест себе оставил, пытался продать, да никто не берет, однажды в сердцах даже выкинул на улицу. Через день нашли соседи и принесли мне в квартиру, да еще и хотели выяснить, откуда у меня христианский крест этот.

— Так вот, стал меня терзать сон один, является мне тот священник, молчит и смотрит, а у меня только ужас и страх перед ним. Даже в войну такого не чувствовал, представляешь?! Решил я принести тебе этот крест, может поможет, а?

Сутулый человек достал из кармана священнический крест с красными небольшими камешками и позолотой по краям:

— На вот отец, держи, помолись ты за меня, измучил меня сон этот, не могу больше!

Старец откашлялся и многозначительно произнес:

— Э-э-э нет, мил ты мой товарищ! Крест я у тебя возьму, только пока ты покаяние за свой грех не принесешь, не уйдет твоя мука. Даже больше скажу! После смерти страдать будешь еще сильнее, чем во сне. Ежели желаешь, готовься к исповеди за всю жизнь и приходи. Господь силком не тянет, но ждет, очень ждет! И тебя упрямца тоже!

Ангелы ожидали пока сутулый человек в раздумьях выходил из кельи, чтобы явится старцу по очереди:

— Иди друг первым.

— Нет лучше ты, а я подожду пока, в прошлый раз я первый был, так что давай, не стесняйся!

— Как прикажешь, — поклонившись перед другом произнес Селафиил.

Опечаленный посетитель вышел, а Селафиил влетел в келью и сразу же мысленно обратился к старцу передавая ему важные детали по Валиному делу.

Монах ощутил присутствие бесплотного духа и встал на колени перед старинными иконами.

Ангел тоже стал молиться и их мысли соединились. Необходимости являться зримо уже не было.

— Монах Симеон, я послан, чтобы сообщить весть! К тебе прибудут две девушки, одну из них зовут Валентина. Побеседуй с ней, помоги сделать выбор. Господу угодно, дать ей мысль о замужестве. Когда будет готова, пусть приходит к городской школе. Найдет там парня с рюкзаком, по имени Сергий, он и будет ей мужем! — Селафиил помолился о том, чтобы монаху был передан мысленный образ ситуации вокруг похорон, встречи с женихом, а также точный адрес школы и вылетел из кельи.

Обращаясь к Лазриилу, объявил:

— Моя задача выполнена брат, можешь заняться своим вопросом.

— Неисповедимы пути Господни. Я наблюдал и понял. Твоя Валя и есть тот духовный человек, ради которого я пришел! У меня в проекте как раз информация о Сергии, о их знакомстве. Видимо он будет присутствовать в момент встречи наших подопечных. Господь хочет, нашей совместной работы! Видать много еще общих дел впереди! — радостно воскликнул Лазриил.

— Неожиданно! Рад, рад! — улыбался Валин ангел-хранитель.

План разваливается

После посещения ангелом старца, ряд необычных событий пронеслись в жизни Валентины. Посетила монастырь, где ее ошарашили новостью о женихе. Подружку, по неизвестной причине старец так и не принял. Умер любимый папа. Встретилась с женихом, вышла замуж и переехала к мужу в деревню, началась новая часть ее жизни — семейная.

Сережа, очень любил ее, но частые споры переходили в откровенную ссору, а все из-за работы Валентины.

Не столько в связи со сложным путем врача, а скорее из-за неприятной, даже ужасной для Сергея детали — регулярного участия доктора Валентины Ивановны в искусственном прерывании беременности пациенток.

Муж искренне верил и трудился в алтаре, Валя сомневалась, колебалась, даже несмотря на чудесную встречу с мужем, беседу со старцем. На работе много требовали, а увольняться или ссориться с начальством совсем не хотелось.

— Что в этом такого? Разве я плохо поступаю, помогая женщинам? Зачем рожать инвалидов? Безотцовщину плодить. Разве не пациентка принимает решение об аборте? Я только исполняю! — спорила с мужем Валентина.

— Родная, Валюша, ты пойми, это грех, серьезный и большой грех детоубийства! За каждую душу малыша нужно будет дать ответ! Сейчас ты выполняешь указание руководства, а завтра дашь ответ Небу за одобрение убийства, за губительное решение этих мам. Потянут они тебя в ад за собой, нужно остановиться, пойми… — ежедневно, встречаясь после работы, пытался вразумить жену.

Шли годы, убеждения не приносили плода. Сергий молился и просил изменить ситуацию. По какой-то неведомой причине, ответа не приходило.

Со временем родился сын, назвали Александром, он сплотил семью еще больше, правда рос упрямым, как мама Валя.

А тем временем ангел трудился не покладая сил, по приведению подопечной к осознанию своей проблемы. Это он — хранитель, выпросил у начальства на небе им хорошенького сына, чтобы отвлечь от мыслей о работе. Это он пытался надавить на Валю через руководителя отделения, надеясь, что та подумает об увольнении. Он вместе с ангелом Сергея помогали мужу в спорах, чтобы убедить Валю.

К сожалению, ничего не получалось, она была прочна, как дуб, бук и ясень вместе взятые, никакие мысли и действия не склоняли ее в сторону удаления от греха.

Ангел Сергея регулярно возносил мольбы подопечного на небо и тоже ждал.

— План разрушается, что делать? Она же так в ад пойдет, и никаких вариантов не останется после смерти! Несколько раз докладывал о ее грехах, а там только разводят крыльями и просят ждать, говорят — таков промысел. Как же ее жалко, ведь и себя губит и женщин этих, пациенток своих, — нервничал Селафиил, делясь со своей горечью с собратом.

— Надо потерпеть братик, ты делаешь все что нужно, будем ждать, над всеми Господь, Ему виднее, — с надеждой и сожалением отвечал хранитель Сережи.

В чем состоял план Вседержителя никто из небесного мира знать не мог, ангелы даже никогда не смели взглянуть на Него, но точно знали, что Он рядом и ведет дела к лучшему, исправляя самые неразрешимые ситуации.

Селафиил снова и снова прибывал в канцелярию для консультаций. На третий этаж в черные врата. Заходил он туда с поникшим видом и тяжелым портфелем. Над вратами висела табличка ОРГП (Отдел Разбора Грехов Подопечных). Все присутствующие сотрудники ощутимо ему сочувствовали. Принимали отчеты без очереди и вздыхая предлагали совместную молитву. После нее всегда становилось немного легче, но, к сожалению, проблем Вали это не решало.

Там, в кабинете, хранитель наблюдал за графиками греха и добродетелей последнего года Валентины. Статистика отчетливо говорила, что, если подопечная не придет к осознанию проблемы и не начнет исправляться, ее кривая достигнет негативного пика. Те ангелы, которые уже бывали в такой ситуации и познакомились с этим пиком на графике душ, только опускали взгляд и грустно вздыхая отворачивались, понимая, что будет дальше.

— Ведь потом всю вечность вспоминать о подопечной душе, если не удастся вытащить из беды, считай разделишь с ней муку. Душа в аду, как с этим дальше существовать? — обсуждал график Вали один из специалистов ОРГП.

Шли годы, сын рос и становился мужчиной. Религией Сашка не интересовался. К медицине тоже был равнодушен. По правде сказать, родители не имели авторитета у сына. Жизненные интересы его значительно отличались. Больше всего он любил отдых с друзьями, поездки на природу, походы и компании.

Как-то отец пригласил его в церковь, на праздник. Сын на удивление согласился, но в последний момент, перед выходом из дома, к нему пожаловал закадычный друг и утащил на рыбалку. В другой раз Валя предлагала поговорить о будущей профессии, намекая в беседе на медицину, но отклика от сына совсем не получила, зато в ответ последовала грубость и ссора. Вся надежда устремлялась на окончание школы и армию, другого решения родители пока не ждали.

Однажды Валя проходила очередной медосмотр у себя в больнице. Обследовала ее, как всегда, коллега из соседнего кабинета. Смотрела, пыталась понять что-то, а после замолчала и сквозь очки, стала пристально просматривать бумаги, шуршала листами, затем снова и снова возвращалась к осмотру, подходила к книжному шкафу и листала книгу.

Валя вопросительно смотрела на врача:

— Все хорошо? Чего резину тянешь, давай шлепай печать, пойду работать, пациенты ждут!

— Валечка, потерпи, я немного… не уверена. Ты не волнуйся, я еще раз посмотрю и станет понятно, — продолжая осмотр, ответила коллега.

— Да что там высматриваешь, я здорова как скаковая лошадь, каждый день в шесть утра галопом на электричку бегаю, — немного нервничая, пыталась шутить Валентина.

— Валь, я могу ошибиться, если хочешь, тебя Владимир Александрович может дополнительно посмотреть, но думаю у тебя эндометрий серьезно изменился. Разросся будь здоров, как бы другие органы не задел. У тебя симптомов нет по нему? Болей? — врач покачивала головой и серьезно смотрела Валентине в глаза.

— Хм. Бывает побаливает, но я, честно говоря, не обращаю внимания. Думаешь эндометриоз?

— Валя, я уверена! Как бы тебе не пришлось удалять, все под корень.

— Ты внимательнее посмотри, может обойдется? — дрожащим голосом попросила Валя.

— И смотреть нечего Валюш, толщина значительная, ты сама знаешь как это бывает. Нужно посоветоваться с Владимиром Александровичем, но я бы на твоем месте сдала еще анализы.

После повторных анализов, шла домой, ноги превратились в ватные ходули, голова плавилась. Рядом пробегали люди, в воздухе висел аромат горелой смолы из-под строительных катков, что укладывали асфальт. Мысли кружили над ней словно стая мух, которые нагло прилипали и отказывались улетать прочь. Шла, опустив голову, в отражении лужи заметила яркую бабочку с синими крыльями.

Подумала:

«Откуда она посреди шумной улицы? Видел бы Сережка, сказал бы — создал же Бог такую красоту!»

Бабочка порхала вокруг Вали, словно хотела чем-то поделиться.

Подумала:

«Может и мне попросить у Бога?».

Синекрылая красавица вспорхнула и стремительно полетела в сторону дороги. Внезапно рабочий взмахнул лопатой, и бабочка упала в черное варево, горящая смола целиком поглотила хрупкое создание.

«Как жаль! — вздохнула, — и меня жаль! А вдруг болезнь из-за моей работы? Оставить ее, уволиться?» — затем встряхнулась и отогнала мысль.

«Что же это, откуда болезнь? Я ведь сама лечила всю жизнь, диагностировала пациенток. А теперь у меня? Ведь если операция, потом жизнь на гормонах. Работать не смогу. Боли и муки до старости, если вообще она наступит» — помысел словно жаждал напитаться ее тревогой, переживаниями, горечь переполняла сердце.

Прошло два месяца. Валя ехала в электричке. Держала в дрожащей руке выписной лист, в сумке лежала трудовая книжка с копией заявления об увольнении. По ресницам стекали капли. Мерзкая пустота сдавливала низ живота, тянущая боль растекалась внутри, как будто напоминала: «Валя я с тобой! Теперь ты моя! Мы одно целое!» Наверное, такая же пустота в животе и горечь на сердце поселялась у тех неудавшихся мам, с которыми Валя работала многие годы в операционной.

В вагоне сидела абсолютно одна, могла нарыдаться вдоволь, не скрывая слез от посторонних.

— Дурочка. Какие же люди глупенькие, ведь им же лучше делаешь, а они рыдают как дети. Не знает, что еще год с этими прерываниями беременностей и ее пришлось бы забирать, но уже ангелом смерти, а не электричкой. Уже и решение вынесли, ведь испортилась бы еще хуже, а назад не вернешь сделанного, — гладил Валю по голове и улыбался Селафиил, — ну и что, пусть болезнь, она лучше, чем умереть без покаяния. Удивительно, когда люди желают здоровья! Да ведь болезнь лечит их душу, а редко кто это замечает. Да ведь болящий перестает грешить! Душевную боль, ослабляет даже самая слабая — зубная! Разве нужно больному спорить и доказывать, терять мир? Не хочется ему украсть или подраться! Не захочет больной объедаться, блудить, осуждать и сплетничать! Что-же ты глупышка плачешь, это для твоей пользы! Вспомни как после каждой болезни ваш брат — человек, выходит победителем, вспомни как после небольшой температуры чувствуешь облегчение и радость жизни, а что говорить о выписке из больницы или операции?! Потерпи моя хорошая, без ропота и обиды.

Они ехали вдвоем в тусклом свете пустого вагона. Сидели рядышком на деревянной скамейке электропоезда.

Улица блаженных

Тратить драгоценное человеческое время нельзя! Пора действовать активнее, дорогой Селафиил! Благодари Господа, что Он позволил включиться святой Валентине и попустил болезнь твоей подшефной. Представь, что произошло бы дальше, если бы не матушка?! — летая из стороны в сторону, громко разъяснял подчиненному большой строгий архангел.

— Можешь лететь брат, но помни, жизнь у людей коротка, постарайся все-таки вытащить подшефную! Да, не забудь явиться к блаженной, поблагодарить за оказанную помощь!

— Прости старший брат. Буду очень стараться! — направляясь к краю облака произнес хранитель.

Радостно, почти в припрыжку выходил из канцелярии Селафиил, несмотря на строгость руководителя. Перелетая через ступеньку, подключал крылья и ноги поочередно, торопился на прием! Переполняла тишина и благодарность святой, которая помогла решить сложный вопрос жизни Вали.

«Не знаю, Господь ее отправил или она сама решила оказать помощь, но как вовремя и кстати. А вдруг так и планировалось? А что, если там, выше, у них свой план по воспитанию, не только людей, а и нас тоже? Кто знает, кто знает…» — задумался хранитель и почти врезался в огромного стража с белоснежными крыльями и светящимся острым мечом.

— Куда идем? — произнес великан, осматривая небольшого Селафиила.

— У меня мысленный билет к святой Валентине, — пытаясь сконцентрироваться для передачи билета, ответил хранитель.

— Так, посмотрим, что там. М-м-м. Угу… пролетай! Аккуратнее, а то влетишь еще в кого ни будь из верхнего круга, будет мне потом «мысленный билет».

Пролетая сквозь врата в мир святых, ангел озирался. Хранитель бывал здесь и раньше, но входить сюда разрешалось только по очень важным делам. А такие дела ему доверяли не очень часто. Поэтому сейчас хотелось рассмотреть все в подробностях. Интересно было многое, как у святых все устроено, кто живет и чем?

Хранитель пролетал бесконечную улицу, где живут преподобные. На некоторых домиках висели таблички с надписями, одну он успел прочитать на лету и произнес протяжно вслух:

— Мо-олча-ание-е тайна-а буду-ущего-о века-а, — неужели это он?! Здесь живет тот самый известный подвижник!

Эмоции переполняли ангела, обитатели домов светили как звезды вселенской величины. Ведь как трудно спасти человека он знал по опыту работы с душами, а как не только спастись, но еще и вырасти до святого, это было выше понимания! Он мечтал о том, что Валя сюда тоже когда-нибудь попадет, хотя бы на экскурсию, хотя бы одним глазком посмотреть на тех, кто здесь живет, увидеть весь этот волшебный мир гигантов духа. Ведь за каждым домиком стояла удивительная жизнь человека. Даже сами дома были построены мыслями жильцов, за прочными стенами обитала целая вселенная, которую воздвигал каждый внутри себя еще при жизни. Может быть Вале удалось бы поговорить с кем-нибудь из них, возможно они рассказали бы ей историю из земной жизни.

Часть домов были похожи на огромные средневековые замки с полями, лугами. У одного из них имелся мост надо рвом. Другие походили на многоквартирные дома с множеством окон. Некоторые участки стояли вдали, у скалистой пещеры в глубине дремучего леса, там пели птицы и бродили животные.

Пролетев нескончаемый квартал святителей, со строгими, белоснежными домиками, хранитель заметил указатель на улицу блаженных.

— Она то мне и нужна! — потер ладошки Селафиил.

Приближаясь к высокому срубу с выкованной виноградной лозой на входе, ангел громко постучал и произнес:

— Христос посреди нас!

— И есть и будет! — послышался женский голос за окном.

Дверь открылась. На порог вышла красивая женщина лет тридцати и приветливо улыбнулась:

— Проходи друг, я тебя жду и очень рада!

Хранитель вошел внутрь домика, с интересом осматривая его. Комнаты выглядывали одна из-за другой, винтовые лестницы шли вверх и вниз. Прямо ко коридору виднелась кровать с очень скромным матрасиком и двумя подушками. Остальной интерьер контрастно отличался от дальней комнаты. В центре гостиной располагался столик с двумя креслами. На нем, без огня и плиты, кипел небольшой фарфоровый чайник с цветочным рисунком, рядом стояла корзинка с печеньем, а также две глиняных чашки.

— Присаживайся, знаю почему ты здесь дорогой, можешь не благодарить, давай лучше чайку попьем. Рассказывай, как там Валя?

Селафиил хотя и родился ангелом, но почувствовал особое обилие благодати. Без вопросов понял, что святая знает, как там его подопечная, а спрашивает только из вежливости:

— Спасибо, сейчас уже намного лучше, успокоилась и приходит в норму, скоро, наверное, поведу ее в храм.

— Друг, у нее очень сложный путь впереди, нужна будет твоя помощь. Скоро ее муж, Сережа, вернется сюда, у него здесь больше важных дел, чем там в деревне. А затем и сына нужно будет забирать, к сожалению, он лучше уже не станет и достиг своего жизненного максимума. А вот Вале будет очень трудно. Господь хочет взрастить в ней святость, Он ее сам избрал! Задача эта на многие годы, конечно. Не все сразу, поэтому старайся действовать очень аккуратно и кротко.

Хранитель, мечтал, чтобы Валя после земной жизни оказалась на экскурсии в мире святых, но он и представить себе не мог этого. Там вверху, решили сделать его подопечную — Вальку, святой, да еще и сам Отец ее выбрал! От этого у него немного задергалось крыло и внутри прошла теплая дрожь.

— Вы меня очень удивили матушка, неожиданно для меня эта новость! У меня сейчас нет слов, да и мысли спутались. Нужно осознать. У меня еще никогда не бывало святых подопечных, справлюсь ли я? — Селафиил опустил голову, пытаясь принять невместимую пока для него новость.

— Если постараешься, все получится, не зря тебя определили для особой души из розовых врат! Все это промысел Господа, в том числе и ты, друг! Да-да ты тоже избран для сложной задачи, провести человека от греха до последней ступеньки этой жизненной академии!

— Вспоминай — спасутся не знатоки закона, а его исполнители!

Хранитель с изумлением и восхищением летел назад, к ангелу с мечом, к спуску по винтовой лестнице, к домику Вали, где она видела ночной сон.

Через некоторое время они вместе с другом, ангелом, находились у кровати умирающего мужа Вали. Душа Сережи медленно выходила из тела, словно снимала давно утомившую ее одежду. Сначала озиралась вокруг, удивленно наблюдая за хранителями, за изменившейся комнатой, потом смотрела со страхом вдаль в сторону группы черных бесов, которые плясали и бросались оскорблениями, не имея возможности подойти ближе.

Селафиил сопровождал душу Сергия, и это была огромная честь для него. Второй Ангел, что занимался подопечным со дня его крещения, быстро растолкал бесов, хотя у тех были претензии, и даже попытка задержать душу на мытарствах. Но у хранителей имелся светлый документ о свободном проходе вверх, который они, улыбаясь продемонстрировали черной толпе.

Крылатые ангелы поддерживали Сережу и поднимались прямо ввысь:

— Как же приятно и легко сопровождать душу такого как он. Ну ничего, мы еще повоюем с моей Валькой! Надо будет и Лазриила позвать в день Валиного возвращения домой! — размахивая крыльями в облаках, тихо проговаривал Селафиил.

Испуганная душа Сергия ждала свидания с покровительницей храма, в котором он алтарничал, с давно умершим отцом, и главное — встречи с Хозяином Дома! Сережа возвращался на родину!

Радуйся, пречудная

Совсем скоро умер Сашка, долгая история о его мытарствах, но можно сказать, что его вытащили всеми возможными силами, как гласит пословица «Хоть с краюшку да в раюшку».

Хранитель прибыл вместе со святой Валентиной на кладбище, где сидела вся в слезах его подопечная. Пока святая беседовала с Валей, ангел стоял в сторонке и наблюдал. Думал и мучался: «Получится ли у нее, сможет ли Валя понять, что от нее хотят, захочет ли?» Единственное что теплило надежду, это выполненная работа по всем пунктам небольшого добавочного плана по приведению ее в церковь. Чтобы сама задумалась, не обратиться ли к Заступнику? Подумала — к кому же еще идти? Задалась вопросом, поможет ли молитва?

Возвращаясь назад в прошлое, на несколько месяцев земной жизни, когда сын был еще жив, в безвременной вечности шло очередное собрание:

— Валя такой тип человека. Сама никогда не изменится, тем более без скорбей. Предлагаю усугубить страсти сына! Как раз, бес просил Господа о разрешении мучать Сашу, — докладывал собравшимся, крылатый начальник отдела ОРГП.

— Опасно это, еще сломаются оба, тогда точно ад без вариантов, — отвечал его заместитель, с соседнего облачка.

— Предлагаю молитву, а дальше по решению свыше! — добавил кто-то из сидящих на соседних облаках. Все присутствующие усиленно просили и спустя мгновения, решение пришло, — усилим его тягу к спиртному, Господь попустит бесу, а дальше уже наша задача вытащить Валю и сына, — смиренно произнес начальник отдела.

В тот день ангел со слезами наблюдал за внутренним борением Сашки, как бес его мучал, как временно отключили ему жизнь, переместив душу в место мучений. Друзья подшучивали, но, вмешался сам Господь, дал сил, напомнил о молитве и Сашка воспользовался этой спасительной веревочкой и получил награду — решимость и желание оставить старую разгульную жизнь навсегда! Хранители плакали, когда Саша попросил помощи и прощения у мамы. Ангельская скорая помощь привела его в храм, помогла перебороть остатки помыслов, желаний, страстей. Так Валентина тоже начала укрепляться в вере и ощутила потребность в таинствах.

Сейчас Селафиил стоял рядом с могилами Сережи и сына. Ангел надеялся на святую и на проделанную работу над душой Вали, которую они выполнили за последние месяцы. Да, сына уже не было на земле, но, если все получится как задумано, скоро Валя сама узнает о том, что он спасся, после мучений, больницы и покаяния. Господь милостив и не оставляет тех, кто хоть немного тянется к Нему.

Вернулась с кладбища. Сидела одна в старом домике, доставшемся от родителей мужа, тихо тикали часы, за окном плыла мертвая тишина, даже птицы перестали петь. В такие минуты хранитель всеми силами старался понудить ее открыть молитвослов, псалтырь или акафист. Хотелось зажечь немного надежды, капельку тепла и понимания. Бог рядом, она не одна, за ее спиной стоит сильная помощь. Мысль легла на добрую почву, видимо сердце уже тянулось к Небу. Она взяла переписанный собственноручно акафистник и выбрала, к большому удивлению хранителя — Акафист святой блаженной Валентине!

Открыв книгу, стала читать, сосредоточилась на словах, молитва потекла:

— Радуйся, пречудная избраннице Промысла Божественнаго.

— Радуйся, блаженная Валентино, всех приходящих к тебе скоро утешающая.

С первыми строками акафиста, появилась сама святая.

Хранитель много раз видел, как праведные души выплывают из ниоткуда, иногда являются как молния, вспышка, но каждый раз это настолько его умиляло, что ангел приходил в восхищение, как тогда, в пустом вагоне электрички, чувства взаимопомощи и благоговения переполняли.

— Радуйся, и нас ко исполнению велений Божиих призывающая.

Святая стояла рядом и тоже взывала.

Валя переходила со строки на строку:

— Ты же милостивно услыши малое моление сие, да и нас к лику мудрых дев сопричтет Господь Иисус Христос, радостно поющих Ему: Аллилуиа.

Святая приблизилась к ней и прикоснулась к Вале.

— Радуйся, страдания временная ни во что же вменяющая.

— Радуйся, изнемогающих во брани укрепляющая.

Через несколько мгновений в сердце Вали начал загораться небольшой светильник.

— Радуйся, теплотою Божественныя любве души согревающая

— Радуйся, спасатися именем Иисусовым вразумляющая.

— Радуйся, души и телеса наша благодатно исцеляющая.

Свечение увеличивалось, и стало настолько ярким, что ангел начал тоже читать мысленно акафист и благодарить святую и Бога за действенную помощь.

Валя читала, устами, а сердце повторяло:

— Укрепи дух людей православных, даруй совершенную победу света боговедения над тьмою.

Затем разум заполнился образами. Неизвестные дома, люди, имена и прегрешения душ потоком входили в нее.

Мысли не принадлежали ей, но она знала, как нужно поступить, что выполнить, к кому подойти и что сказать!

Ангел наблюдал за изменением подшефной и тихо ликовал. Заметно пришел образ храма, со стоящей у подсвечника девушкой. Валя подошла к ней и подарила частичку света, которым обладала теперь. Подарила надежду, силы на перенесение скорбей, жажду поиска Христа!

Пришла пора начинать служение по силам.

Глава шестая

Продан

Ветки кустов хлестали по лицу, изношенные ботинки то и дело застревали в выступающих корнях деревьев, а сердце отчаянно стучало, взывая о помощи и требовало порцию воздуха. Пот стекал с головы и струйками пробегал по липкой спине.

«Бежать, бежать! Изо всех сил бежать, прямо и без оглядки, на свет вдали!»

— Сыно-о-ок сто-о-ой! Я все равно-о-o тебя найду-у-у! — нетрезвый, хриплый крик остался позади, за темными деревьями, внутри леса.

В порезах и ободранной одежде, на лунный просвет поляны выбрался мальчик. Упав на мягкий мох, пытаясь отдышаться, шепотом произнес:

— Дорогая мамочка, помоги мне! Пожалуйста, не хочу к цыганам! Пусть батя уйдет! Пожалуйста, услышь меня!

За спиной, в нескольких метрах от парня послышался треск сухих ветвей. На поляну кубарем выкатился небритый мужчина средних лет. Без рубашки и в заплатанных штанах. На ногах болтались безразмерные резиновые сапоги с кусками засохшей глины, в руках он крепко держал смотанную в кольцо веревку.

Поднявшись, мужчина, прихрамывая подошел к мальчику и с ухмылкой прохрипел:

— Ну что заяц, не век тебе от волка бегать?! Пора и помочь семье!

— Папа, я не хочу к ним, пожа-а-алуйста не отдавай меня! — всхлипывал мальчик.

— Да что ты! На веревке тебя тянуть? Ну! Давай руку негодник! — схватив сына, отец потащил его назад, через лес, в деревню.

Пробирались домой по ночному лесу, сын шепотом повторял:

— Мама помоги мне, пусть твой Бог услышит меня, я не хочу туда!

Шли медленно, под треск веток, при свете луны над деревьями. В дом добрались глубокой ночью.

— Спи, утром отправишься, не волнуйсь, не обидят, — усаживаясь за выцветший трухлявый стол, проговорил отец.

Ножки заскрипели и пошатнулись от глухого удара по столешнице граненого стакана. Отец крякнул от выпитого и закрыв глаза, свесил голову.

— Пойдешь как ми-иленький, ишь чего вздумал, ра-адителю перечи-ить! — укладываясь на грязную газету, что лежала на столе с прошлого месяца.

Ночь стояла тихая, Димка не спал, внутреннее напряжение не спадало. Бежать еще раз не было сил, хотелось есть, ощущалась слабость. В голове мелькали мучительные образы цыганского табора, в который завтра предстояло отправиться.

Еще вчера, он довольствовался малым и радовался обычной мальчишеской жизни. Той жизни, что бывает в глубокой заброшенной деревне, на краю мира. После внезапной смерти мамы, отец горько пил, как и при ней, а может, даже крепче. Ведь была при ней любовь, забота, школа, пусть и небольшой, но покой. Сейчас все стало совсем по-другому и что делать теперь Димка не знал.

Несколько недель назад недалеко от деревни остановились цыгане. Нет, это был уже не тот табор, что описывается в старых романтических книжках, со скаковыми лошадями, кибиткой и красавицей цыганкой. Табор приехал на машинах, не на вороных конях из краденого табуна. Чем их интересовала деревня, Димка не знал, но, по слухам, они занимались продажей старых автомобилей, скупкой земли и ветхих домов.

Однажды отец заговорил с ними по пьяни, мол, не требуется ли им участок с огородом, что находится прямо за домом. Даже послал Димку за документами, показать скупщикам, сколько там земли по бумаге числится. А они в шутку предложили, вместо участка купить сына. Отец тоже в шутку взял и согласился.

Когда разговорились о деталях. Тогда только Дима и понял, что все действительно серьезно и отец может сделать из него «курьера».

По слухам, цыгане использовали мальцов вроде него, для всяческих темных дел, отнести — то, доставить — это. Только если уж ловили с «этим», в тюрьму садился курьер. Оттого, долго у них никто и не задерживался в «таборе».

В дальнем дворе деревни запел первый петух. В дверь громко постучали. Отец не просыпался, и сопел, сидя за столом. Постучали еще и еще. От крепкого стука зашевелились ржавые петли в дверном проеме.

— Э-э-эй открывай, договорились на утро, мы приэхали!

Димка не шевелился, и смирно сидел за печкой.

— Кто-о там припе-ерся еще! — промямлил отец, пошатываясь по направлению к двери.

За порогом стояли два человека. Оба в хорошей, чистой одежде, у каждого блестел золотой перстень на пальце.

— Как дагаваривались, мы приэхали дарагой! — сверкая зубом, ответил тот, что был потолще. Второй, в кепке, осматривая внутренности старого дома, переступил порог и обходя по кругу комнату, направился в сторону печки.

— Выхади малой! Нэ абидим! Сабирай вещи, если есть что брать, — произнес человек в кепке, направляясь прямиком к Димке.

— Ну давай сын прощаться! Вспоминай почаще сколько я для тебя сделал! Теперь твоя очередь, отцу тоже надо помочь. Глядишь, свидимся еще, — сидя за столом и поддерживая голову рукой, пробубнил отец.

Выходили в утренней дымке тумана, наступая на влажную траву, придавливая к земле закрытые бутоны крошечных цветов.

Водитель несколько раз посигналил. Машина тронулась и быстро набрала скорость. Димка смотрел в окно с заднего сиденья, несколько раз он оборачивался, пытаясь оставить в памяти удаляющийся дом. Сквозь пыль и грязное стекло виднелся отец, с пачкой купюр в трясущейся руке. По щекам текли слезы, в горле застрял противный комок обиды, внутри поселилась пустота.

Мама часто учила Диму молиться, особенно в трудных жизненных обстоятельствах. Он даже знал на память — «Отче наш», но сейчас ему не хотелось ничего, только молчать и смотреть в окно. В голове крутились мысли: «Как же так?! Ведь ты столько раз у Него просил! А видишь, как Бог с тобой поступает! Если бы Он был, разве не услышал бы тебя! Разве не помог? Нет никакого Бога! А раз Его нет, значит, надо жить ради ненависти, можно и нужно отомстить! За что они тебя так? Жизнь одна, делай что хочешь! Главное, выберись, а там уж видно будет».

Через несколько километров поездки, комок постепенно стал уходить, а Димка ощутил презрение и ненависть ко всему вокруг. Мысли не унимались: «Почему учительница, Тамара Константиновна так давно не приходила? Ведь ты уже месяц в школу не являлся, разве она не могла помочь? Да ей просто плевать на тебя! Где соседка, что дружила с мамой? Где крестная тетя Таня? Нет! У них свои дети, свои заботы, никому не нужен такой как ты! Беспокойся о себе сам, никто во всем мире не хочет, чтобы ты стал хорошим! Ты лишний!»

Сердце горело обидой от предательства. Дима вспомнил, как мама перед сном, у его кровати рассказывала о героях-мучениках первых веков. Этих страдальцев бросали на арену к тиграм, но те не отказывались от веры и смело шли на смерть. Эти люди имели внутренний стержень. Даже когда их предавали родные, писали лживые доносы соседи, когда их мучали тайно в тюрьмах и публично на городских площадях. Всегда эти герои молились и надеялись на своего Бога.

Дима пытался преодолеть мысли, заставить себя успокоиться, сквозь черноту внутри, сквозь слезы на щеках.

Искреннее:

— Господи помилуй! — все, на что хватило его сил.

Чернота внутри зашевелилась гуще. «Ты что! Нет Его, какой еще помилуй, это просто смешно! Ты же сам видишь, куда тебя везут, через месяц будешь в тюрьме, а там по накатанной дорожке! Все это благодаря кому? Безразличным людям, что жили рядом с тобой, ходили вместе в школу, встречали тебя в сельском магазине! Вот кто настоящие негодяи, а вовсе не ты! А еще христианами называются!» — отвечали мысли.

Бог, помоги! — слезы капали на велюровое сиденье.

— Ты малой спакойна, нэ надо машина портить, приедем, там рыдай, поня-я-ял?! Произнес водитель, наблюдая за Димкой через зеркало заднего вида.

Дима вытер мокрые скулы и стало немного легче, может от того, что слезы закончились, а может, от слов молитвы. Стало чуть-чуть светлее, чернота давила уже не так сильно.

Мама! Я так боюсь ехать к ним, я не хотел бы стать преступником или курьером, пожалуйста услышь меня! Бог, обещаю всю жизнь буду делать, что скажешь! — наблюдая в окно за парящими на небе облаками, мысленно произносил Дима.

Машина резко остановилась со скрежетом колес прямо за крутым поворотом. Дима даже съехал с сиденья и уперся лбом в переднюю спинку.

— Так, цыц малой! Мы тэбя падвозым, а куда шел сам рэшай, если спросит, понял?! — тихо произнес рот с золотым зубом.

— Здравия желаю! Куда следуем? — за окном стоял, словно ангел, высокий сотрудник ГАИ в чистенькой серой форме.

Димка высунул голову в открытое окно машины. Совсем рядом, из-за кустов выглядывал мотоцикл с пассажирской коляской.

— Да-а вот, начальник, в город едэм в больницу, подвозим парня. На дороге взяли, совсем измучен, нищий или сбежал откуда, — не очень уверенно ответил «золотой зуб».

— Документики предъявите на машину! На ребенка тоже! — строго произнес «ангел в серой форме».

Вытаскивая свидетельство, что отдал отец при сделке, «золотой зуб» подал сотруднику:

— Мы у нэго сразу их спрасили, ато сбэжит ище! Кто их бродяг знае-ет!

— Так, так, — рассматривая документы и вчитываясь, — выходим молодой человек!

— Что-о нэ так начальник? Мы все показали! Нада ехать уже, врэмя!

— Мальчик, проходи в коляску мотоцикла, а вы граждане за мной следуйте по дороге, там разберемся! — усаживаясь на мотоцикл, строго произнес патрульный.

Димка с радостью слез с велюрового сиденья, промчался к мотоциклу спасителя и одевая каску тихо обратился к милиционеру:

— Они врут, они меня купили у папки, никакой я не бродяга!

— Ничего разберемся, — поворачивая ключ в замке зажигания, ответил патрульный, — Водитель! За мной следуем!

Быстро стучало сердце, Димка трясся в люльке мотоцикла и рассуждал:

— Неужели мамин Бог меня услышал? Значит Он есть?! Куда же меня везут? Почему Он раньше не вмешался?

Гений под корягой

Все внимание в мою сторону, слушаем! Значит так! С отцом у нас все улажено, он под контролем, лишних действий пока не требуется. Сейчас нужно оперативно, слышите! Оперативно! Решать с этим оборвышем! Что это он никак от мамкиных россказней не избавится? Вы как с ним работаете господа?! Надо быстрее, БЫ-СТРЕ-Е! Понимаете меня? Я вам — силам зла, говорю! Бес должен работать со скоростью мысли, даже быстрее ее! Денница, да будет его мерзость проклята, пал с неба как молния! Вы с той же скоростью должны действовать! — по лунной поляне расхаживал черный демон и размахивая подобием рук, учил своих собратьев подчиненных.

Он совсем не был похож на черта, которого рисуют в детских сказках-страшилках. Не имел ни хвоста, ни свиного пятачка, даже рогов у него по какой-то причине не выросло. Зато, он целиком состоял из плотной черноты. Это отсутствие света в нем скорее походило на темную яму, всосавшую в себя дым от жженой резины или от хорошо прогоревших угольков, превратившихся постепенно в мрачную пыль. Темнота жила сама по себе, активно шевелилась, двигалась во все стороны и извивалась, как небольшая космическая черная дыра, что пытается поглотить все светлое.

В зависимости от внутреннего состояния и меры зла, бес иногда становился похож на клубок ненависти, с черным дымком вокруг, часто на облачко с ножками, готовое взорваться от раздражительности и высокомерия, а в особые моменты походил на пузырящуюся густую смолу.

Черный — занимал начальствующую должность уже многие тысячелетия, опустился он так низко очень давно и шел к цели, как это принято в сообществе демонов — по головам своих собратьев. Много сложностей и бед он создал и людям, но за все эти заслуги, даже опытные коллеги побаивались на него взглянуть лишний раз. Сам же он высоко ценил свои достижения. Казалось, в моменты поучений или рассуждений о своих проектах, бес раздувался, увеличивался в объемах от мысли о собственном превосходстве и значимости.

Вокруг него всегда постоянно крутились несколько приближенных помощников, но больше всего он ненавидел серенького, похожего на обгоревшего барашка, у которого на морде, при приемах у начальства держалась дежурная ухмылка, как будто приклеенная несколько мгновений назад не очень качественным клеем. За верность и искреннюю ненависть, приглашал Черный, его во все важные для себя проекты и тот успешно их выполнял и ценил оказанное доверие.

— Серый! Ко мне! Разве я не приказал тебе решать оперативнее вопрос с мелким оборвышем? И что же ты предпринял за прошедшее время? Давай ка, приступай к докладу руководителю! — с максимальным пафосом и высокомерием приказал Черный бес.

— Кхе, кхе, значит так босс, — откашлялся для виду Серый.

— Отец, как все знают, сдался уже давно, кхе-кхе. Сейчас мы ему побольше насаживаем тяги к зеленому змию. Пьет литр в день регулярно, иногда по ситуации бывает и поменьше, но тогда добавляем ему мыслей по части ругани или наглости. Средства к существованию закончились у него уже давно, подселяем мысли о заработке с помощью сына. Пока четкого плана нет, ждем подходящий случай, — доложил Серый.

— Плохо отработал, надо еще хуже! У нас времени совсем нет, он, итак, уже скоро допьется до цирроза. А малец пытается что-то там калякать, обращаясь туда, вверх, на небо, просит он, видите ли, ха-ха-ха! Кто там его слушать будет хэ-хэ! Но остановить его нужно, и сделать это надо срочно! По крайне мере, пока у нас в руках такой чудный инструмент — его папаша! Эх и короткая же у людишек жизнь, всего зла и не успеешь, что задумал, — добавил Черный.

— Разрешите? Ваше темнейшество! — из-под сухой лесной коряги послышался голос. Оттуда начал вылезать похожий на длинную палку или плохо гнущуюся змею темно-желтый бес.

— Кто такой? — повернулся в сторону коряги Черный.

— Салафур я, желтый Салафур, раб вашей мерзости! — склонившись перед начальством и ожидая одобрения, чтобы продолжить речь.

— Ну давай, давай, что хочешь?

— У меня ваше темнейшество, готовое решение имеется. Излагаю. Есть возможность пригнать сюда торговцев краденым, запрещенными препаратами всякими, ну вы понимаете. Так вот, они с радостью купят не только старый холодильник или участок под картошку, но и человечишку, если предложение будет. А что, если нам подначить отца? Пусть и продаст сынишку. Морально он к такому уже давно готов, нам и делать почти ничего не нужно будет. В результате такой операции мы получим сразу две души! — протараторил Салафур.

— Это как же мы получим две души, да еще и сразу хе-хе-хе? Когда сын этот проклятый, все по мамкиному научению пытается с небом разговаривать! — покосился в сторону желтого беса, Серый.

— Да легко! Папаша как известно готов ко всем нашим пожеланиям. Ниже он, к сожалению, не опустится, слишком хлипок, пора бы отправляться в царство теней. В теперешнем состоянии заоблачным святошам он не нужен, вот и прокрутим последнюю пакость в его жизни, а потом заберем.

— Ну а голодранец этот мелкий, с ним что предлагаешь? — начал раздуваться в объемах Черный.

— С мальчишкой все просто как с Иудой. У мальца, итак, почти как у нас — кромешный ад! Остался лишь папашка, если и он парня предаст и продаст а-ха-ха, поселим оборвышу мысль, мол, никому ты не нужен, польем немного ненавистью к миру, подогреем чувством сострадания к себе несчастному и все, душа наша будет!

— Как бы он молиться не начал, а то может и не получиться ничего, — добавил Серый.

— А это ваше темнейшество, уже зависит от степени загрязненности сердца, будем надеяться вы его хорошо подготовили за прошедшие годы, в любом случае попробовать нужно, глядишь и юную душу заарканим, а там сколько возможностей открывается, — мечтательно преподнес ситуацию желтый Салафур.

— Ну, гляди желтобрюх! Получится, понижу тебя на три ранга за заслуги! А не справишься с мальцом, отправлю к бабкам на скамейку, будешь в сплетнях тренироваться следующую тысячу лет!

Дракон умер

В самый сложный и ответственный момент Дима смог вспомнить о маме и ее молитве, которую они вместе читали перед сном. Это дало ему сил не закрыться, вспомнил он, как мама часто говорила:

— Обращайся сынок к Богу, не оставайся один с бедой. Небо поможет, ведь двери ада тоже заперты изнутри. А ты не храни зло, откройся и все обязательно пойдет на лад!

И Дима, через силу и обиду обратился, очень кратко, двумя словами. Ответ пришел, сердце очистилось, ушла чернота из мыслей, мгновенно появилась, казалось бы, случайная помощь, но зато в нужном месте и времени. Так Димка оказался в детском доме, куда его, испуганного доставил патрульный сотрудник ГАИ.

В воспитательном учреждении он задержался ненадолго. Снова и снова повторялась ситуация. Мысли путались, тянули его назад, в темноту и прививали подозрительность к людям. Часто бывали стычки с местными детдомовцами, а огорчения от жесткой воспитательницы заставляли постоянно думать о побеге. Он молился как умел и вновь просил о помощи.

Спустя год, его неожиданно усыновила пожилая пара. Новые родители долго еще ужасались истории его небольшой жизни. Выбрали они именно Димку, среди многих детей с похожими судьбами.

Мальчик был счастлив и рад обрести нового папу и заботливую маму, искренне признателен и благодарен за желание помочь, ведь ему было с чем сравнивать. Большое часто видится издалека и в новой семье он мог лучше понять, почему его увезли из деревни, зачем позволили продать в рабство.

Останься он с отцом, через время Димкина жизнь превратилась бы в злую сказку с названием — «Дракон умер! Да здравствует новый дракон!». С годами Дима занял бы место спившегося отца, а в его новой, круто изменившейся жизни он получил заботливых родителей, пусть и не молодых, небогатых, но добрых и надежных, которых ему давно не хватало.

Время шло, Дима окончил школу и поступил в институт, многое в его жизни наладилось. Постепенно память о детстве осталась за пеленой и вспоминать о бедах прошлого совсем не хотелось. Единственное, что иногда терзало мысли — это отец. Встречая на улице пьяного человека, ему казалось, что это он — его папа, проходя мимо уличной пивной, обдавало дурными ароматами из детства. Всплывали мрачные образы грязного стола, вечной газеты на нем и огрызка огурца рядом с рюмкой.

Как-то вечером, за ужином, разговор коснулся о даче и загородном участке. Тут Дима и вспомнил, у него ведь есть земля! Посетить бы дом, съездить, проверить, что там в деревне, не поменялся ли отец. Было уже не страшно, ведь у него появились родители, да и сам он мог теперь постоять за себя. Посовещавшись, решили ехать всем семейством.

Рано утром в выходной день, отправились в путь, на старенькой машине.

Вдоль дороги Дима рассматривал густой лес, ветки которого его часто преследовали в страшных снах. Проезжали через поле, где он в последний раз, сквозь слезы, всматривался в стекло машины.

Сердце заколотилось сильнее, когда они подъезжали к знакомой улочке, где он провел годы детства.

— Не дождался ты меня домик, видать, долго я возвращался к тебе! — с досадой прошептал Дима.

Участок был тот же, роса на траве такая же, небольшие цветы на ней, но вместо старого дома, из земли торчали черные обугленные бревна. Этот хаос из хлама, грязных стеклянных бутылок, сломанной металлической кровати и кусков мебели, все окрасилось в пепельный цвет.

— Ух-х, что-то здесь произошло сынок, после твоего отъезда, — утвердительно кивал его новый папа.

Дима вздохнул. Знакомый комок снова подкрался к горлу:

— Нужно зайти к соседям, они, наверное, знают!

Душа горела

Итак, ненавистный ты мой Салафур! Заметь, я не отправил тебя заниматься сплетнями, доносами или кляузами! И только по той причине, что ты выполнил задачу ровно наполовину! Ай, маладца папаша, он достоин призового кубка в конкурсе худших подлецов! Я даже прослезился, когда он мастерски торговался, при продаже своего сынка. А вот за то, что ты этого слезливого сынка упустил, будешь теперь заниматься отцом, пока я его душу здесь не увижу у своих лап! — прохаживался вперед и назад Черный бес.

— Да ведь я готов, разрешите, сейчас и отправлюсь к папаше? — ответил желтый Салафур.

— Будешь под контролем Серого, одному я тебе задачу не доверю!

— Как скажете шеф, всегда готов! — вытянулся по струнке Серый, отчего кудряшки стали похожи на пригоревшие куриные перья.

Легкий ветерок шевелил самодельный флюгер на сарае, трава больше не клонилась от росы и могла подняться в полный рост. Соседские петухи закончили приветствовать новый день и важно разгуливали вдоль улицы.

Отец Димки стоял с пачкой денег в руке и махал вслед удаляющейся машине с успешно проданным сыном. Возвращаясь к дому, решил сесть на трухлявый пень и пересчитать прибыль, не обманули ли старого пьяницу?

Разворачивая пакет с купюрами, начал перекладывать по одной на пенек.

— Пятьдесят…

— Сто…

Медленно разглядывая трясущимися руками очередную купюру, вспоминал общую сумму:

— Стопятьдесят…

Из ниоткуда поднялся порыв ветра и лихо смахнул верхушку пачки. Бумажки разлетелись по траве. Пошатываясь, отец встал и начал собирать деньги, затем вернулся на пень и продолжил считать, засовывая руку в пакет:

— Значит, стописят было…

— Так, продолжим.

— А это еще чего?!

Пристально рассматривая очередную бумажку прокуренными пальцами.

— Та-ак, и чего, это что внутри?!

— Елки зеленые…

— Не, я не по-оя-ял…, да я ща к ментам пойду, вы это…

— Э-э-э, вы че такое подсунули мне, слышь, это че такое лежит, я не догоняю?! — схватился за сердце отец.

Громко выкрикивая злые слова в сторону дороги, отец нахмурился и отчаянно бросил пакет на землю. Под парой верхних купюр лежали аккуратно сложенные, вырезанные по точному размеру настоящих денег — куски старой газеты. В пакете находилась бумажная пустышка.

— Как мы его?! А-ха-а-ха-а-ха, нет ты видел «я не дага-а-аня-яю!» а-ха-ха, — разрывался от дикого хохота Серый бес.

— Да-а-а, лихо, к «ментам он пойдет», надо же такое придумать, уха-а-ха! — поддакивал желтый.

— Пусть радуется, что хоть немного настоящих положили, а то могли бы и всю пачку газет всучить! Ну он и овощ, надо ж до такого дойти, а ведь был человеком! — не унимался Серый.

— Давай, уже подселяй ему мысль, пусть на радостях хоть на эти деньжищи напьется.

— Бес подлетел и проник внутрь. И начал активно всем своим черным существом соединяться с душой пьяницы, раздражая сердце и страсти.

— Ой-й не могу-у, горло горит, душу всю выворачивает наизнанку, — бормотал сам с собою пьяница, направляясь в сторону дома местной самогонщицы, бабы Зины.

Пока плелся, цепляясь за верхушки заборов, бесы приплясывали рядом, в надежде скоро заполучить душу, над которой так долго трудились, и завершить наконец этот затянувшийся проект. Отчеты ведь нужно было уже давно отправлять, да не куда-нибудь, а в самый низ, туда, куда может спускаться лишь Черный! К самому главному боссу!

— Мать, дай литрушку, трясет всего вишь как!

— Э-эх дурень ты дурень, у тебя сын растет, а ты никак не угомонишься окаянный! — направляясь в сторону погреба, пробурчала баба Зина.

— Нет сына больше, предал отца, уехал, — делая вид пострадавшего и брошенного, скукожился отец, указывая рукой в сторону дороги.

— Куда он уехал, сбежал небось от такого, как ты черта то! — позвякивая бутылками в погребе, выкрикивала бабка.

— Думаешь я демон, чтоб от меня сыновья сбегали? Растишь их растишь, а потом ба-а-ац и бросают! — чтобы показать звук и усилить впечатление, отец вставил грязный палец за щеку и резко дернул в сторону, от чего получился звук лопнувшего пузыря.

— На вот, держи! Деньги, то есть?

— Ух ты, и алчная мать, разве ж я, могу без них, это ж всегда пожалуйста! — вытаскивая из кармана смятую купюру.

— Ох и плохо, давно так не скручивало, сердце аж горит, — пытаясь аккуратно передвигаться, чтобы не разбить драгоценный груз, шагал домой отец.

— Ну все, пусть теперь дома сидит, наслаждается, а там посмотрим, что с ним делать, — прокомментировал Серый.

— А может его — того! Уже забрать можно? — желтый вопросительно посмотрел на Серого.

— Что? Ну ты даешь! Нет, конечно! На такое специальное разрешение нужно брать, и не снизу, а та-а-ам! — скривился Серый, поглядывая вверх, — ты что забыл, как Денница упрашивал у Него сеять апостолов как пшеницу? Не помнишь, как разрешение целый наш легион просил, зайти в свиней? Запамятовал как наши клянчили запрос на испытания Иова? А пророка Михея? Как там брат наш, предлагал их Богу внести разлад в видения пророков! На все разрешение требуется, кто их знает, зачем они это позволяют, наше дело злое, крути да трепай души.

— Ну-у-у я тогда к Черному, пусть запрос пока делает? — озадаченно уставился желтый.

— Давай, лети, а я здесь, поглумлюсь немного еще.

Пока запрос о пьянице шел по адской структуре в самый низ, а потом возвращался вверх для одобрения, Серый пытался осквернить отца по полной адской программе.

— Давай ка папаша, сходи к соседке, у нее там еда есть. Все вокруг едят, а ты чем хуже! — внушал отцу Серый.

— Во-о-от молодец, даже сам додумал. Петуха можно не только слушать по утрам, но и есть! Давай бегом, бегом, поймай, еще успеешь сегодня пир устроить.

Отец заканчивал варить пойманного соседского петуха, а к этому моменту уже готов был документ на жизненный выбор души, который принес Серый.

— Фух, торопился как мог, там у нас, на седьмом кругу взяточников, хотели его затормозить, еле отвязался. А как до самого низа запрос дошел, то на небо носили, мгновенно решение вынесли, вот, — желтый бес протягивал документ с огненной печатью. Там значилось имя души, место рождения, имя приставленного к ней ангела-хранителя после крещения и много другой информации о жизни, о грехах и добродетелях, но главное в заключительной строке было написано, — «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди больше возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы».

— Разрешение есть, отлично, как будем забирать?

Перебирая варианты, Серый мысленно ушел внутрь себя, — у нас давно пожары не дымились, как тебе пожар? — обращаясь к желтому, предложил Серый.

— Мне нравится, как раз сейчас курить начнет, пусть и привыкает к геенне огненной.

Серый немедленно отправился к отцу для навязывания мыслей. Тот зажег спичку и закоптил смердящею самокруткой, после этого налил еще стопку, немного выпил и склонился над столом.

Закрыв глаза, вспомнил жену и сына, в сердце сверкнул тусклый голос совести:

— Что же я наделал дурак пропитый, протрезвею, поеду в табор, верну назад, пусть меня даже посадят, но сына верну! — глаза совершенно закрылись, последняя мысль в его жизни затухла во сне. А пепел от сигареты не угас, падая на тлеющую газету, что лежала на столе еще с прошлого месяца.

Под мирный храп отца задымился стол, затем начали тлеть тряпки возле ножек стульев, а после воспламенилась ветхая мебель.

Клуб в Гоморрасъево

Несколько минут спустя, полыхало пламя. По улице неслись с криками и ведрами соседи, густой дым валом валил изо всех щелей многострадального дома. В пламени находились три неприметных для всех фигуры. Два беса держали душу отца, которая в ужасе, мгновенно отрезвев, наблюдала за своим телом, что сидело в центре пламени, за столом, рядом с бутылкой.

Душа отца паниковала и пробовала отогнать этот жуткий сон, брыкаясь и норовя удрать с пожара, но злодеи крепко-накрепко ее держали, потешаясь над напрасными попытками.

— Ну что друг, попался? Теперь ты наш! Можно сказать, брат и единомышленник, ах-а-ха! Как ты ловко сына продавал, а? Мы сами не додумались бы. Еще и торговаться начал, хо-о-хо-хо!

— Вы кто ваще такие?! Хочу проснуться! — стал требовать отец.

— Сейчас домой доберемся брат ха-ха-ха-а, там узнаешь, кто мы! — захихикал Салафур.

— Ага, в центр беззакония низвергнемся! — подшучивая, добавил Серый.

— Вы людишки глупы как эти бутылки. Пока в них что-то есть, они вам нужны, а если там пустота, вы их сдаете в прием стеклотары! Так и ты, сдался прямо в наши лапы, по своей пустоте, ведь никому не нужен! Была бы в тебе капля мозгов, понял бы, что это уже не сон! — крепко держал душу Серый.

Рядом возле горящего дома горячо молился, склонив голову ангел-хранитель, не пытаясь подойти к подопечному. Выбор человеческой души был так очевиден, что даже не требовались мытарства. Ангел отлично помнил, как однажды его собрат проводил без мытарств святую душу, прямо на небо, сейчас был такой же случай, только душа отправлялась в обратном направлении.

— Ну что, нет у тебя власти! Хе-ха-а-ха! Попробуй забери его от нас! По вашему закону работаем! На-аш он, такой же как мы-ы! — выкрикнул Салафур в сторону ангелу.

Ну, не хочет в облако к вам, на арфах играть! НЕ ХО-ЧЕТ молитв и неба вашего! — захлебываясь от победы, радовался Серый.

Давай желтый, летим уже от этого святоши-молитвенника, отчет сдавать пора, — скукожился Серый, вспоминая о молитве.

Отец в ужасе осознал, что он умер, ясно понял, что недалеко от дома находился его ангел-хранитель и мгновенно в мыслях начали пролетать моменты жизни, когда ангел пытался его вернуть на правильный путь. Вот супруга просит его не идти к друзьям, а сбегать в аптеку, ведь у маленького сына высокая температура. Вот нужно сделать выбор, «принять на грудь» или сходить на собрание в школу. Вот ее похороны и никто не принес выпивки и нужно бежать к бабе Зине. Вот уже и болезнь печени, когда сын летит сломя голову за лекарствами к соседке. Одна за другой вспышки в памяти, и рядом всегда стоит ангел, предлагая принять правильное решение, преодолеть страсть, не дать упасть еще ниже!

К удивлению отца, бесы несли его совсем не в недра земли, а вдоль, немного выше деревьев. Пролетали соседнюю деревню, город, затем как сквозь стенку невидимого мыльного пузыря проникли дальше, в совершенно другую незримую область. Все вокруг виднелось как сквозь мутное стекло зеленоватой бутылки, хотя под ними пролетали те же сосны, город, позади деревня. Стало невероятно мерзко внутри и очень захотелось выпить.

Перед взором отца предстал православный храм, правда, на куполе почему-то отсутствовал крест, а на главном входе, рядом с графиком работы, вместо икон висела табличка — «Сельский клуб села Гоморрасъево». Внутри здания рядами стояли деревянные скамейки, на стенах висели фотографии известных писателей, общественных и государственных деятелей. В дальнем углу располагался красный аналой, на котором лежали инструкции по гражданской обороне, видимо, приспособленный под переносную трибуну. Вместо входа в Царские врата стоял плакат в полный человеческий рост, прикрепленный к стене из досок. На плакате изображалась большая бутылка и выпившие люди с красными носами. Как бывает в житийных иконах святых, по бокам шли кадры, вероятно, из тех событий, что пьяницы натворили в своей жизни. В самом низу крупными буквами отпечатана надпись — «Долой церковные праздники!»

Из левой кулисы выплыл Черный:

— Ну что, доставили? Ох и выпрашивать пришлось за него, оказывается папаша помер с мыслью о сынке, еще чуть-чуть и раскаялся бы. Едва не ушел от вас!

— Посмотрим, что там у него, — с интересом пробубнил Черный, проплывая вдоль скамеек, по направлению к отцу.

Пробравшись с легкостью внутрь души, черный изнутри проговорил:

— Да тут как у нас дома, жить можно! Совесть заглушил, ай, молодчага! Предательство с лестью вскормил, просто умница! Ну, добавим вишенку на тортик, Зеленый, давай занимайся клиентом!

Из-под лавки вылезла толстая зеленая масса, больше похожая на прозрачный и мягкий огурец в несколько метров длиной.

Подползая к душе, в которой расположился Черный, змея встала, опираясь на часть своего тела, как это делает королевская кобра, некоторое время наблюдала за испуганной душой, которую уже тряс изнутри бес и в мгновение ока влетела целиком в область сердца.

— Аа-а-а, нее могу-у-у, немедленно дайте выпить! — Не-ена-а-авижу-у себя-я-я! — мучительно завопил отец, сотрясаясь от действия собственной страсти.

Змея полноправно шевелилась внутри души, взбудораживая страсти:

— Что же я с собой сдела-ал! Не-е-е могу, да-айте выпи-и-ить! По-омогите-е-е!

— Безголовый ты пьяница, чем же ты пить будешь? У тебя и желудка нет, да и печень уже пропита, ты ведь душа теперь! — наблюдая за его муками, хмыкнул Серый.

Змея свернулась в кольцо и в миг разжалась как жесткая пружина. С легкостью она выполняла акробатические номера, достойные заслуженных цирковых артистов. Зеленый поедал мысли, полученные от мучений, лакомился терзаниями и нарастающей чернотой укоренившегося греха.

— Отпусти-и-ите, я не-е-е хочу-у-у! — вопил отец.

— Аа-а-ха-а-ха, куда же тебя отпустить? Ты ведь всю жизнь сюда настойчиво просился, а теперь отпустить?! Нет уж, теперь ты наш брат, вечный друг и ближайший товарищ! — поглядывая с ухмылкой на пропагандистский плакат в алтаре, захихикал желтый.

Море в глазах

Дима стоял на кладбище, возле могилы отца и прокручивал в мыслях ситуацию с пожаром. Что же могло произойти в доме? Отец надоел односельчанам? Заснул с сигаретой? Поссорился с цыганами? Соседка во всех красках рассказала, как они тушили всей улицей дом. Как долго ждали пожарников. Даже прозрачно намекала Диме на материальную благодарность за похороны, ведь скидывались на улице все, кто мог, на гроб нищему соседу.

После кладбища зашли с родителями в сельсовет, оформили бумаги на землю и уехали назад, с тяжелыми впечатлениями от посещения родного дома.

Жизнь продолжалась, в институте наступала сессия. Дима усиленно читал, сдавал зачеты, активно готовился к экзаменам, практически жил в институте.

— Студенты сегодня совсем не слушали, они просто ждали, чтобы вставить свое слово! — по длинному коридору медленно шли два преподавателя и обсуждали прошедшую лекцию.

— Извините, не могли бы вы расписаться в моей зачетке? — обратилась к одному из преподавателей симпатичная девушка.

— Вот видите коллега, даже на первом курсе только подписей хотят! Оценок и споров! А знания? Когда студенты будут требовать знаний?! — расписываясь в зачетной книжке, возмущался профессор.

Дима наблюдал за уходящими преподавателями и почесывая затылок искренне завидовал студентке, ему еще только предстояло получать тот же зачет у ворчливого профессора.

— Тоже к нему? — осторожно укладывая зачетку в сумку, звонко произнесла девушка.

— Да уж, к нему. На лекциях он мне показался довольно суровым, страшновато идти даже, — ответил Дима, не поднимая глаз.

— А ты просто вызубри, он спрашивает только начало и конец конспекта. Я вот от корки до корки учила, а не пригодилось! — склонив голову к плечу, ответила студентка.

Дима заинтересовался способом получения зачета:

— Ты тоже с первого курса?

— А ты наблюдательный, — засмеялась девушка, одевая сумку на плечо.

— Меня Дмитрием зовут, а тебя? — протянул по инерции руку Димка.

— Катюха я… но для тебя, Екатерина, хи-хи-и-хи-и, — смешной ты какой.

Дима взглянул новой знакомой в глаза и на мгновение окружающий мир остановился. Он целиком, от макушки головы до концов купленных родителями иностранных кроссовок, утонул в ее взгляде. Там, на глубине, жила целая параллельная вселенная, со своими звездами и планетами, с морями и теплым океаном, там были горы и даже заоблачная высь! Таких эмоций во взгляде он еще не испытывал. Ужас и горечь он знал по опыту, с чувствами сострадания и милосердия от родителей тоже успел познакомился, груз предательства длительное время жил с ним, но это новое ощущение показалось необычайным, сильным.

Испугавшись самого себя, Дима быстро отвел глаза и промычал, стараясь оправдаться:

— Я-я-я себя не очень чувствую, наверное, не пойду сейчас на лекцию.

— Да. Ко-о-онечно-о, ты-ы-ы… может тебе нужна помощь? — смутилась Катя.

— Хм, если у тебя есть конспект лекций, наверное, сможешь помочь. Буду рад, — ответил, красный как спелый помидор, Димка.

Два дня спустя они сидели вместе в библиотеке. Через неделю зубрили конспект, а когда миновал месяц знакомства, бродили, держась за руку в вечернем парке.

Прошло несколько лет. Дима стал неплохим мужем, а Катя его любимой женой, дипломы успешно были защищены, а у Екатерины даже появился выпирающий животик, в котором ожидал встречи с родителями его маленький обитатель.

Когда мертвые снятся

— Дима-а-а, Димочка, Дима-а-а проснись! Проснись! Что с тобой?! — трясла мужа испуганная Катя.

Дима приоткрыл глаза и с хрипом глубоко вдохнул. Сердце выпрыгивало из груди, руки и ноги онемели, а голова болела так, как будто по ней ударили тяжелой кувалдой несколько раз.

— Да уж, приснится же такое, — прохрипел Дима, — фух-х, принеси воды, пожалуйста!

Усевшись на край кровати, Дима глубоко вздохнул, глотнул холодной воды из стакана:

— Никогда бы не подумал, что сон может быть таким реальным.

— Ты кричал и трясся во сне! Я сперва подумала, может приступ, какой начался, а потом стал задыхаться и размахивать руками, я никогда такого не видела, страшно то, как было. Хух, ну и сильно напугал же ты меня, — Катя легла на кровать и поглаживая живот прикрыла глаза, стараясь успокоится.

Дима ущипнул себя за ногу, проверяя, в настоящей квартире находится или продолжает видеть сон, поморщился от боли и обернулся в сторону Кати:

— Представляешь, сон о том, как я очнулся здесь, в этой кровати. Ты рядом лежишь и все реальнее чем сейчас.

— Проснулся значит в три часа ночи и пошел на кухню воды попить. Пью, и собрался уже назад возвращаться, как заметил под столом движение странное. Подумал еще, откуда там сквозняку взяться, окно ведь вечером закрывал. Заглядываю под скатерть, а оттуда на меня прет, большой черный комок, ну знаешь, как бывает дым от резины, густой такой или жженая охапка черной шерсти какая-то. Черный этот дым шевелится весь внутри, ерзает, как живой. Я спотыкнулся и свалился назад, затылком вот ударился о край раковины.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.