Бесплатный фрагмент - Абсурд 2.0

Сборник рассказов «Абсурд 2.0»

ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Сборник посвящён творчеству Марка Волкова. В сборник вошли рассказы-призёры конкурса «Абсурд 2.0» — организатор сообщество «Леди, Заяц & К».

Значение слова абсурд подразумевает одновременное отрицание и утверждение, оно всегда нарушает логику существования в данном мире, но при этом не является синонимом бессмыслицы или примером разорванности мыслительных процессов. Таким образом, абсурдность утверждений имеет логику, которую можно соотносить с окружающей действительностью, это не простой набор несвязных слов, превращающийся в нелепицу, абсурд — это всегда утверждение логичное и связное, но не истинное.

Иллюстрированный сборник «Абсурд 2.0» наполнен абсурдистскими произведениями, с выдуманными героями, конспектами лекций о сотворении Вселенной и зефирками, не удивляйтесь. На его страницах можно встретить девочку с косичками разной длины, узнать, о чём говорят корнеплоды, побывать на дуэли Пушкина, познакомиться с новогодним желанием Хеллфайера, прочесть рапсодию и другие непридуманные истории. В общем, скучно не будет, обещаем…

Огромное спасибо авторам за потрясающие произведения!

Отдельная благодарность: Алексею Григорову за обложку; Ольге Смирновой за помощь при редактировании; Юлии Ростовцевой, Людмиле Ардатовой, Владимиру Хабарову, Олегу Трапезину и другим художникам за иллюстрации, сделанные специально для сборника.

Читайте, наслаждайтесь, в наших сборниках «Абсурд» и  «Абсурд 2.0» смысла больше чем в окружающей нас реальности.

Юлия Ростовцева,

Дмитрий Зайцев,

Сергей Кулагин,

июнь 2022 года

Марк Волков «МОНОЛОГ О ЖИЗНИ КОРНЕПЛОДОВ»

— Посадил дед репку… По какой статье, спрашиваешь? А ты кто? Помощник прокурора? Хм… Ну, тогда, допустим по 158-й. На сколько? На семь лет. Что? По 158-й максимум только пять дают? Вот и рассказывай тогда сказку сам!

— Гм-гм. Уважаемые читатели. В общем, что я хотел заявить. Значится, произошло преступление. Некий овощ получил срок. И значится, отсидев положенное количество лет, вышел на свободу…

— Ну что, доволен? Лучше пойду, поищу другого слушателя!

— Ты! Вот ты, да! Послушай сказочку! Посадил дед репку… Что значит «По какой статье?»? Да вы чего тут, сговорились все, что ли?! Ах, ты по 158-й сидел… Ну, извини.

— Здравствуй, дружок. Не сидел, в органах не работаешь? Нет? Отлично. А то беда прямо с ними. Тогда слушай. Посадил дед репку… Ну, репа. Ре-па. Овощ такой! Не видел? Сходи в «Дикси», посмотри. Нет в «Дикси»? Тогда в «Магните». Эх, ушёл.

— Деду-уля! Дедушка. Ну ты-то уж меня поймёшь? И возраст солидный, и ум, вижу по глазам, имеется! В общем, посадил дед репку…. Дед степенный такой, с бородой, вроде как у тебя. Нет, не ёлочку, да и, причём здесь ёлочка? Где посадил? Ну, где он мог посадить? В лесу, это вряд ли. Значит, в огороде. Что-что? Ты не огородник? По какой части? А вот, зачем тебе красно-белая шуба и шапка! Извините, не признал, да и до декабря вроде далековато…

— Дамочка! Дамочка, хотите послушать сказочку? Своих сказочников хватает?

— А вы? Нет, я не покупаю тефлоновые сковороды. Нет, мне не нужны золотые украшения. Диктофон не продаётся! Цыганам не подаю! Отстаньте от меня!!!

— Здравствуйте. Какая полиция? Кража овощей с продуктовой базы? А я тут причём? Никакой информацией о готовящемся преступлении я не владею! Я просто пошутил, куда вы меня ведёте?! Эх, здравствуйте снова, товарищ помощник прокурора…

Ирина Забелышенская «ПРОДАЁТСЯ ВЕЧНОСТЬ»

Как же иногда хочется не хотеть того, что хочется! Вот так нафантазируешь себе хотение своё, сроднишься с ним, уже за ближайшим поворотом его высматриваешь, а оно — «бум!» Окатит ушатом воды холодной, потому как не всегда воображение в реальность обращается. Чем больше отрыв фантазии от реальности, тем сильнее разочарование, а разочаровываться я жуть как не люблю! От этого муки творчества начинаются и свербит в левой пятке. Вот как в таком состоянии шедевры ваять? Ведь всем известно, что хороший шедевр лепится в благодушном состоянии, когда вокруг радуги и фейерверки искрят, единороги и пегасы летают. А вот гениальный шедевр — это уже да! Он от разного получается: от депрессии, от склонностей всяких, психиатрами описанных, от погоды плохой, от драмы личной, да от того даже, что без очереди не пропустили, хотя надо «только спросить»! Так вот, очередное моё хотение и послужило поводом достать из подпола тщательно припрятанные холсты, в пору расцвета наивности и веры в прекрасное далёко кистью воплощённые.

«За далью стратосферной», «Биомеханическое утро», «Флагман Галактики», «Гуманоиды. Есть контакт!», «Путь сквозь вакуум». Эх, мечты-мечты! Кто ж знал, что вся красочная палитра, изведённая на воображаемое «завтра», окажется даже близко не похожей на наступившее «сегодня». А время-то ускользает, и, похоже, не видать мне напророченного снами будущего — век человеческий недолог. А так хочется! Видеть, как звездолёты возвращаются из-за края Галактики, а древние цивилизации находят общий язык! Оказаться в мире, где искусственный интеллект приходит на службу человечеству, а планета меняется к лучшему, становятся счастливыми люди! Для этого моего «хочу» нужна по крайней мере вечность. Только где бы её взять? Прогуляюсь по свежему воздуху, приведу мысли в порядок!

Весна одурманивает запахами, вдохновляя на подвиги. Свежие древесные нотки можжевельника резко шибают в нос фитонцидом. Смолянистый аромат кипариса обманчиво навевает мысли об отпуске, море и счастье. Цветущие лимоны наполняют воодушевлением. Напев морских аэрозолей из соли, волн и бриза вплетается в воздушный коктейль. Настроение витает на пике мажора. Предвкушение чего-то, непонятно чего, но уже вот-вот наступающего, настойчиво стучит то ли на уровне диафрагмы, то ли выбросом эндорфина, вызванного радостью весеннего дня.

Предчувствие не обмануло, материализовавшись на гранитном парапете набережной прямоугольным листком объявления. Бордовым по небесно-голубому, сорок восьмым кеглем шрифта Impact, оно гласило: «Продаётся вечность». Под объявлением — разрезанные вертикально полоски с номером телефона. Озорства ради или просто по подстрекательству любопытства оторвала полоску, набрала номер.

— Я по поводу объявления.

— Заинтересованы в покупке? — официальный тон, женский голос.

— Заинтригована, — соглашаюсь без лишних слов.

— Приходите на собеседование. Адрес — по СМС.

Тренькнуло сообщение. Место собеседования совсем рядом, в конце набережной. Пойти? А, была не была!

Дверь из тёмного дуба, на ней никаких надписей, лишь гравированная табличка — феникс в центре кольца. Знак вечности? Но других дверей нет, значит мне сюда. Открываю, захожу.

— За вечностью? — седобородый старец в расшитом золотом камзоле из тёмно-синего бархата жестом предлагает сесть.

— Действительно продаётся? — присаживаюсь в лиловое кресло, иронично скривив правый уголок губ.

— Без сомнения. Только зачем она тебе? Назови причины! — пристальный взгляд серых глаз, отстранённо-изучающий.

— Причины? — решила подыграть, не веря в реальность происходящего. — Так, для коллекции. Продаётся же!

— Любопытно, обычно отвечают иначе, — взгляд собеседника из холодно-вежливого стал живо-заинтересованным.

— Иначе — это как? — иду в наступление в надежде, что не попросят уточнить, есть ли что-то за душой на покупку.

— Смысл жизни искать хотят, идею-фикс реализовать какую-нибудь, решить задачу нерешаемую — одной жизни обычно не хватает. Некоторые считают, что обязательно должны оставить след в искусстве. Поэты (имя им легион), художники, чаще с картинами «Кто разлил краску?» Писатели туда же метят. Этих, последних, нынче развелось немеряно, все на место в вечности претендуют. А ты как, сочинительством не увлекаешься?

— Да я больше по сфере потребления, — неопределённо пожимаю плечами. — А чего ещё хотят?

— Осчастливить человечество — накормить голодающих в Африке, к примеру, или мир во всём мире в добровольно-принудительном порядке провозгласить.

— Мир во всём мире — это хорошо! А голодающие что, только в Африке? — снова отвлекаю внимание от собственной персоны.

— С такими темпами регресса очень скоро у Африки будут конкуренты, — вздохнул седобородый. — Вот бланк, заполни. Оплатишь в кассе, и забирай.

— Чем платить?

— Да по-любому: мoney-мoney, тридцать сребреников, пиастры, червончики, дребеденьги, финансы, которые поют романсы. Или отдай то, что тебе уже не нужно.

— И как забрать? — недоумеваю, ведь вечность — это ж не килограмм конфет.

— Сказал же, бланк заполни! Там латиницей по-русски форма на выбор: молодильные яблочки, философский камень, эликсир жизни, фонтан молодости и прочее.

Оказалось, почти все имеющиеся в наличии формы разобрали. Оплатив чек депрессией, стрессом, апатией и прокрастинацией, получила коробку с меткой «прочее». В ней обнаружился… птенец птицы Феникс.

Хлопот с Фениксом оказалось многовато — устроил воссожжение, спалив диван. Намусорил пеплом, пока восставал. Посетила мысль повесить на гранитном парапете набережной новое объявление: «Отдам вечность в хорошие руки». Но как же тогда попасть в прекрасное далёко? Пожалуй, просто выпущу птичку — пусть летает над миром, вечность на крыльях разносит. Обойдусь имеющейся коллекцией — у меня уже есть вдохновение, проницательность, десять заповедей, альтруизм и свобода выбора. Ведь «завтра» начинается сегодня!

Григорий Родственников «СЕРАЯ ПРИНЦЕССА»

Луна была мохнатая и серая, как валенки моего деда. И снег был серый, и дороги, и люди тоже серые, невзрачные, с искрящимися бусинками глаз. Мыши, а не люди. Двое при моём появлении сразу юркнули в тёмную подворотню. Испугались, наверное. Потому что настрой у меня был решительный. Решительный и злой. Нутром почуяли. Мыши всегда кота спинным мозгом чувствуют. Глазками сверкнули — и бежать!

А я злой такой, прямо пар из ноздрей пускаю. Пар серый, клубящийся. Сегодня всё серое. Небо — мешковина дырявая, асфальтовую крупу на голову крошит. На пепельных сугробах шиферные тени змеями извиваются. Ахроматические дома с двух сторон наползают. Кругом серость, будь она неладна! Серость и холод. Зима в разгаре.

А чего веселиться? Не к богине иду на свидание, а к чудищу ликом ужасному, с глазами как плошки, носом, на домкрат похожим, ушами, как раздавленные чебуреки, с руками, как дубовые корневища, с ногами…

Про ноги врать не буду — не видел. В интернете фотка по пояс была.

Зачем иду к такой страхолюдине, спросите? Не просто так — за деньги подвизался. Приятель мой поспорил с товарищами, что на свидание к ней придёт, и целоваться будет. А потом очко у него заиграло. Правильно, оно же не железное. Подкатывать ко мне стал, сходи, мол, за меня. Я говорю, что абстракцию, конечно, люблю и даже авангарду не чужд, но только, если это картинки в журнале «Мурзилка», а не в «Плейбое». А он не отстаёт, гад. Помнишь, говорит, ты мне сто американских рублей должен? Так вот, сходишь — прощу долг.

Думал я недолго. Денег у меня всё равно сейчас нет, а сотню баксов на халяву со счёта стереть — милое дело. Ударили по рукам. Приятель на меня свою куртку и вязаную шапку напялил, чтобы не узнали, значит. Дружки его неподалёку попрятались — картину исподтишка наблюдать. А ростом мы с Колькой одинаковые. Так что, всё должно правильно прокатить. Только когда он мне её фотку показал, я чуть было задний ход не врубил. Не знал, что такие барышни вживую встречаются. Только не в моих правилах отступать. Да и таблеточки у меня волшебные имеются. Выпьешь, и всё пофиг становится, хоть нильского аллигатора целуй. Так и сделал: пяток засосал, потом ещё парочку, и ещё одну — для верности. На душе потеплело, кровушка в жилах взыграла, даже в паху что-то шевельнулось. Встал и пошёл! Плевать мне на всемирную серость!

Иду, насвистываю, таблеточки посасываю. Кругом птички поют, белочки с бурундучками по веткам скачут, цветами так пахнет, аж голова кругом идёт. Стоп. Как же на первое свидание да без цветочков?! Непорядок! Оглянулся, а они кругом, сердешные, разрослись. Известное дело — зима для цветов лучшее время. Не жарко. Воду снег даёт, свет — луна. Вон она какая, луна эта, мохнатая ангорская, так и брызжет серыми лучами. Наклонился я, и давай цветочки рвать. Да не все подряд, а по правилам гербария. В центр розы поставил, они королевы цветов, опять же запах у них одуряющий. Нюхнул, и аж самого замутило. Срочно надо этот парфюм ромашками оттенить, а по краям васильки степные пристроил, хризантем и пионов добавил — и сам залюбовался, какой феерический букет получился. Жаль только, серый. Но ничего не поделаешь — сейчас всё серое.

Где же она, моя серая принцесса?

Сидит. Сидит на той самой скамеечке, где Колька с ней и сговорился.

Сразу я её узнал по отросткам многочисленным, по клешням, серым ворсом потравленным, по пепельным локонам, по снегу струящимся.

Эх, где наша не пропадала?! Бросил за щеку ещё горсть таблеточек и рядом плюхнулся.

И вовсе она не страшная. Глазки метровые доверчиво моргают, носик-хоботок подрагивает, губки серенькие надувными шариками пухлятся, щёчки парусятся, ножки-копытца застенчиво поджала. И такая нежность на меня накатила. Обнял я её, прижал, в ушко-локатор стихи зашептал. Голос прорезался — песни задорные петь начал, Басков бы позавидовал. А потом в пляс пошёл — «Барыню» исполнил. Да я бы для неё шерстяную луну из мохнатых штанов вытряхнул и в Северо-Ледовитый океан зашвырнул. Да я бы для неё… Для Светы моей! Да я бы весь свет по свету засветил! Люблю я тебя, Света! Свет очей моих, светлоокая принцесса!

А потом свет померк. Серость ещё больше навалилась. Лежу я на сером снегу, подняться пытаюсь и вижу, как серый автомобиль с серыми крестами заруливает. И выходят из него серые люди, а в руках у них серые чемоданы…

Не знаю, сколько я подобно утлой лодке по серым волнам качался. Небо на меня свинцовым катком наезжало, и от духоты изнуряющей серым потом исходил. И кричал страшно:

— Уйди, серость! Хочу радугу видеть! Не могу больше! Ненавижу серый цвет!

И вдруг жёлтым пламенем по глазам полыхнуло. Висит надо мной капельница и в лучах солнечных, как бриллиант, сверкает. А вокруг всё такое красочное, что от буйства этого слёзы из глаз текут.

Когда привык к свету — её увидел. Сидит рядом с моей кроватью девушка. И такой она мне красавицей показалась, что подумалось: сон вижу.

— Кто ты? — спрашиваю. — Ангел?

А она смеётся:

— Вот так ухажёр. Не узнал. Света я. Мы же с тобой по интернету договорились о свидании. Только знаю я, что ты не Коля, а Святослав. Но твоё имя мне больше нравится.

— Как же так? — говорю. — Ты на фотке совсем другая была…

— Да это я специально. Картинку из ужастика вставила. Интересно было посмотреть, что за весельчак придёт.

Вот такая история. Таблетки проклятущие в мусорку выбросил. После них серый цвет на дух не переношу. В Свету с первого взгляда влюбился. Одно плохо: фамилия у неё подкачала, Серова. Но ничего, когда поженимся — она мою возьмёт…

Дмитрий Зайцев «УДИВЛЯТОР»

Давно это было. Я, тогда ещё начинающий путешественник между мирами, подвизался старшим помощником младшего подмастерья у одного придворного мага. И знаете что? Магом он был никудышным, а точнее — никакущим. Но учеников своих держал железной хваткой, и, что самое интересное, выпускники его школы были отличными специалистами.

Однажды я не удержался и задал ему вопрос:

— Мессир Елепант, как так получилось? Вы, человек абсолютно далёкий от магии, стали наставником в таком деле?

Суетящиеся вокруг ученики и помощники замерли и, втянув головы в плечи, молча наблюдали за нами.

— Хех… — выдохнул мой наниматель. — Ты откуда, малец?

Такое панибратское обращение меня слегка удивило. Обычно архимаг не снисходил до ответа на этот уже ставший риторическим вопрос.

— С Земли.

— Оп-па! Земеля! — перешёл он с местного арго на великий и могучий. — Пойдем, покалякаем…

Устроились мы на крытой веранде школы. Весенний ветерок врывался в открытые окна и доносил до нас ароматы цветущих тыблонь.

Отхлебнув из своего бокала горячей какавы, мессир Елепант вздохнул и начал свой рассказ.

Император Ыкыр Фафнадцатый скучал! Ни придворные маги, ни циркачи — никто не мог развеять его грусть-тоску. И кинул он тогда клич по своей империи: того, кто сможет удивить его и дюже того, развеселить, наградит по-царски.

И, как говорится, понеслась арба по кочкам…

Кто только ни пытался, ничем не смог удивить императора. А тот уже совсем головой поник. Но тут прямо посреди дворцового заповедного сада, выжигая струями реактивного пламени цветущую растительность, садится челнок. Из него появляются три зелёных недомерка и невзрачный мужик лет сорока в оранжевом жилете поверх стёганой куртки.

Набежала стража, чтобы схватить охальников, спаливших огромную клумбу с родендронами. Но те в крик: «Ведите нас к императору, мы его поразим и рассмешим».

Приводят зелёных к Ыкыру, и тот говорит человеку:

— Показывай.

Мужик пожал плечами и раскрыл ладонь.

— Что это? — спросил император, рассматривая половинку металлического шарика. И столько в его голосе было холода, что можно было пару океанов заморозить и ещё на пару кубиков льда останется.

— О великий! — взвыл один из зелёных, по-видимому, главный. — Не вели казнить, вели слово молвить.

Заинтересованный правитель откинулся на троне и махнул рукой, дозволяя продолжить.

— В поисках своих, — зачастил недомерок, — забрались мы на отдалённую планету на отшибе галактики. И каково было наше удивление, что она не входит в состав вашей империи. Прикинув то да сё мы, помнящие неукоснительно ваш указ, решили найти что-то удивительное, что может поразить вас. И вот он перед вами.

Император вопросительно поднял бровь. Мужик переминался на месте, засунув руки в карманы куртки.

— И чем же ты их поразил, любезный? — спросил Ыкыр.

— Ха… — осклабился человек. — Этих чертей зелёных?

Взъерошив пятернёй волосы на затылке, он поведал:

— Иду я спокойно по перегону, никого не трогаю — декселем костыли дёргаю. Тут свет с небес и — бах!.. Стою я где-то, а вокруг эти. Инструмент забрали. Дали два шарика железных и говорят: «Удиви нас». У меня не получилось. — Мужик вздохнул. — Один потерял, второй сломал, — и снова показывает половинку на ладони.

От хохота императора содрогнулся замок. У одного придворного стилиста дрогнула рука, и он фрейлине нарисовал стрелку в углу глаза больше, чем надо. Та хотела его высечь, но, покрутившись перед зеркалом, помиловала. Так при дворе вошла в моду асимметрия.

Отсмеявшись, Ыкыр утёр слёзы.

— Да уж… Повеселили… Просите, что угодно. В разумных пределах, конечно.

— Ваше величество! — Зелёный поднялся с колен. — Нам бы гравицапу для нашего пепелаца.

— Выдать! — приказал император.

— Инструмент верните! — гаркнул вслед удалявшейся троице мужик.

Самый мелкий зелёный, сделав непонятный пасс, бросил к ногам мужика странную помесь молотка и топора на длинной ручке. Подняв дексель, мужик бережно его погладил и пристроил на плече.

— Ну а ты, — Ыкыр обратился к человеку, — сможешь меня ещё раз удивить?

— А чегось? Могу. Какое бы вы ни назвали самое большое число, я знаю больше!

Император подумал, посовещался с придворными мудрецами и назвал.

Мужик усмехнулся в ответ и выдал:

— До хрена!

— Это сколько?! — удивился правитель.

— Ну тут просто так не объяснишь. Показывать надо. Верните меня домой — я объясню.

Ыкыр приказал привести придворного физика и обрисовал ему задачу. Тот достал из кармана пространственный трансфлюкатор и открыл портал.

Император, пропустив мужика вперёд, прошёл через портал следом.

— Видишь две железяки, убегающие вдаль, а под ними балки деревянные?

Ыкыр махнул головой.

— Так вот, иди и считай. Как будет — да ну его на… — это только половина!

Мессир Елепант махнул рукой и пригубил новую порцию какавы.

— И чем же закончилась та история? — спросил я.

— Познакомились они и сдружились. Пантелей, так звали мужика, нашёл Ыкыру такое развлечение, что скуку его навсегда как рукой сняло.

— И что же это?

— Шахматы!

Михаил Медведовский   «ВКУС СПРАВЕДЛИВОСТИ»

— Слушай сюда, ушлёпок! — гориллоподобный начальник охраны торгово-промышленной компании «Добровы с добром» крепко держал Эдуарда Эдуардовича Беспалова за галстук, намотав его себе на руку. Говорил он громко, сопя в лицо Беспалову гадкой смесью запахов табака и преющего в желудке лука. — Хватит апеллировать, дебил! Не твоя это больше земля, уймись! Выполняй решение суда, какое есть! Вот твой адвокат сразу всё понял. А ты, значит, у нас стойкий деревянный Буратино?! И машины поджаренной тебе мало? В огне не горишь, в воде не тонешь? Так вот, Буратино, ещё раз дёрнешься, один останешься, без семьи. Как горец. Ага?!

Начальник охраны повернулся к двум своим подчинённым похожей наружности.

— Поучите его легонько, чтоб запомнил.

Удар в копчик тяжёлым ботинком был очень болезненный. А перед этим Беспалов получил и несколько коротких ударов в живот. Тоже болезненных. От последнего удара ногой он упал в лужу под хохот двух детин в униформе, которые его били. Когда те ушли, Эдуард Эдуардович поднялся, отряхнулся. Зашёл в магазинчик, купил там бутылку коньяка. Сел на скамейку в небольшом городском парке, сделал глоток. Неожиданно, но вполне по ситуации хлынули слезы. Редкие прохожие тщательно обходили парковую скамейку, уходя на другую сторону дорожки. Уж очень странно это смотрелось: сидит хорошо одетый мужчина средних лет, пьёт коньяк прямо из горла бутылки и плачет.

Алкоголь начал действовать. На смену слезам пришла злость. Холодная, острая, осязаемая.

— С-с-суки! Твари! С-с-сволочи, — шептал он. — Сдохните все до одного в мучениях! Особенно вы, Добровы, все до седьмого колена! И остальные, кто ворует, вымогает, хапает в этой сдуревшей, ненормальной стране. Сдохните вы все, твари! Всё бы отдал! Всё! — Беспалов снова припал к бутылке.

Беды предпринимателя начались полгода назад. Десятью годами ранее он взял в долгосрочную аренду участок хорошей земли, 33 гектара, на 51 год. Выращивал картофель, морковь, кабачки в парниках, землянику. Урожаи были хорошие. За 3 года поднялся, купил технику, построил просторную ферму, дом. Развёл рыбное хозяйство. Взял на работу людей. А 8 месяцев назад в результате глубинного бурения на его земле обнаружился источник минеральных вод. И, оказалось, это очень ценная, редкая вода. Об этом узнали Добровы, местные воротилы, захватившие уже немалую часть южного Подмосковья и Орловской области. Добров старший через своих людей стал настаивать на том, чтобы землевладелец продал ему права на землю. Беспалов наотрез отказался. Добровы начали против предпринимателя войну. Начались угрозы, проверки. Однажды ночью сожгли его машину. Решающий суд Эдуард Эдуардович проиграл. Сейчас, согласно судебному решению, его аренда аннулируется. В течение месяца он должен покинуть свой участок, вывезти дом, технику, скот. Куда?! Куда он теперь? Снова потекли слёзы.

Эдуард сделал ещё один большой глоток из бутылки.

— Эдуард Эдуардович Беспалов? — мужской голос был приятен, вкрадчив, фразы произносились солидно и неспешно.

Бедствующий фермер поперхнулся и чуть не выронил бутылку. Рядом с ним стоял человек, высокий, худой, в идеальном старомодном костюме-тройке и в лёгком расстёгнутом пальто. Умное лицо, пронизывающие серые глаза, аккуратная бородка. В руках — тонкий дорогой портфель.

— Да, это я, что вам ещё нужно? — Беспалов быстро стряхнул с себя страх от неожиданного появления собеседника.

— Тогда я к вам, Эдуард Эдуардович. Меня зовут Лифс. Позволите присесть?

— Простите, как вас зовут? Да, конечно. Скамейка большая. Только, если что-то собираетесь требовать с меня, у меня уже ни хрена нет! — Эдуард резко вышел из себя. — А может вы из своры Добровых?! Тогда идите сразу н… — Беспалов встретился глазами с гостем и не договорил. Замолчал, выдохнул.

— Моё имя — Лифс. Я не от господина Доброва. Желаю сделать вам предложение. Вы выслушаете меня?

— Ну что же, вряд ли я что-то ещё потеряю. Слушаю.

— Отлично, господин Беспалов. Вижу, у вас очень серьёзные неприятности? Вы выглядите так, будто у вас рушится вся жизнь.

— Так и есть. Вы поразительно догадливы, месье Лифс.

— Можно просто — Лифс. Скажите, Эдуард Эдуардович, а вы хотели бы наказать тех, кто делает с вами всё это? Именно наказать.

Беспалов оторвался от горлышка бутылки, проглотил, поморщился, взглянул на собеседника.

— А вы кто? Господь-бог? — он несколько секунд помолчал, глядя на собеседника. — Да-а, очень. И не только Добровых! Меня бесят все, кто это делает, кто поступает, как они. Все, понимаете?! Но я проиграл. У меня семья! Будь я один, отомстил бы в духе японских камикадзе. Но… Я не один.

— Речь идёт не о мести, господин Беспалов, — солидный гость достал баночку с леденцами, предложил Эдуарду, тот отрицательно покачал головой. — Предложение о наказании и только о нём. Месть обычно скора, молниеносна, часто она слабо осознаётся обеими сторонами, редко приносит истинное удовлетворение. А вот наказание виновных, быть может, вернёт покой в вашу душу. Если вы согласитесь, я, возможно, смогу вам в этом помочь.

— Как помочь? — Беспалов уставился влажными красными глазами на солидного гостя. — Дадите мне пулемёт, гранатомёт? Группу элитных наёмных убийц в помощь? А потом отмажете меня от тюрьмы? Как?

Лифс поморщился.

— Нет, они все будут жить. Но, смею заверить, господин Беспалов, вы насладитесь этим наказанием всласть.

— Всё интересней и интересней. Можно поподробнее? — ответил Беспалов и отхлебнул из бутылки.

— Что если, например, вы узнаете и увидите, что все, кто делает это с вами, и, как вы говорили, с вашей сдуревшей несчастной страной, однажды утром обнаружат, что их головы и лица посинели, а руки начали постепенно отсыхать? Безвозвратно. Преступники метятся синевой, это одна из расцветок тюрьмы, а их вороватые руки просто перестают работать. Символично, не правда ли? — Солидный гость говорил это с совершенно серьёзным видом.

— Э-э-э, чего?.. — Беспалов немного помолчал, вникая в услышанное. — Да… Это было бы здорово, в самое яблочко. — Лицо Эдуарда расплылось в злобной улыбке. — Но, как это возможно? Ка-а-ак?

— Вполне возможно. И вам почти не придётся ничего делать, господин Беспалов.

— Вы серьёзно? Хм. А что взамен?

— Да, серьёзно. А взамен — ваша душа.

— Чего-о, Лившиц?! Ну, ты шутник! — Беспалов нервно, с натягом рассмеялся.

— Меня зовут Лифс. Если вы заключите со мной сделку (назовём её «Вкус справедливости»), вы получите полноценную сатисфакцию, увидите справедливость в действии, во всех красках, ощутите её аромат и вкус, так сказать. А взамен, когда пробьёт ваш час, вы отдадите мне свою душу. На один земной год.

— Так вы Л-л-люцифер? Сатана? Дьявол?! — Беспалов пьяно веселился, жестикулируя на две трети пустой бутылкой. Весь этот разговор стал ему казаться какой-то странной глупой игрой. — И хотите от меня подпись кро-о-овью! А потом заберёте мою душу себе наве-е-ечно-о!..

— Навечно? — солидный гость впервые улыбнулся. — Вечность — это лишь слово, и в нём лишь бесполезный, дешёвый пафос. Повторяю, когда пробьёт ваш час, вы один земной год побудете в нашей конторе. А потом мы отпустим вашу душу на все четыре стороны. Если, — гость поднял вверх указательный палец, глаза его сверкнули. — Если вы не захотите остаться у нас сами. Ещё на один земной год или больше.

— Остаться в аду? Добровольно? Повысите до истопника?! Мешать в кастрюле г-г-грешный суп? Кстати, я варю хороший борщ, — Беспалов снова нервно рассмеялся.

— Не перестаю удивляться вам, людям, — ответил гость, сдержанно улыбаясь. — Откуда вы набрались этого? Котлы, сковороды, вертела, черти. Примитив, честное слово, простите за грубость.

— А если я не поверю вам? — Беспалов опрокинул в себя бутылку почти вертикально, поглощая остатки её содержимого.

— Нет, значит — нет. Найду другого человека. Итак, вы согласны?

— Да! — Беспалов посерьёзнел, отбросил в сторону пустую бутылку. — Где подписать?

— Не спешите, Эдуард Эдуардович, — гость достал из портфеля небольшой лист тёмного пергамента размером уже и длиннее обычного листа А4. — Я даю вам этот договор на три дня. Прочитайте его очень внимательно, хоть сто раз, вникните в каждое слово. И только потом принимайте решение, подписать или нет. Если не подпишете его в течение трёх дней или порвёте пергамент, сделки не будет. У нас всё честно. Никакого мелкого шрифта, никакой тайнописи или невидимых чернил. Нам нет нужды говорить неправду. Вот перо, подписывайте им, перед этим коснитесь пером пальца. У меня всё.

— А как вы узнаете, что я подписал?

— Не переживайте, узнаю. Да, если подпишете, вы имеете право на две встречи со мной. На первой вы можете задать несколько вопросов. Вторая состоится, когда пробьёт ваш час и я приду за вами. Вызвать меня вы можете, свернув подписанный договор в трубу и произнеся в неё моё имя. Прощайте, господин Беспалов.

Солидный гость поднялся, коротко кивнул головой и пошёл прочь. Посидев ещё немного, Беспалов вышел из парка и вызвал такси до дома.

* * *

Утреннее похмелье было суровым. Паршивый коньяк, словно танк, прошёлся по всем внутренностям. А мысли о тяжёлых событиях, происходящих в жизни, загнали настроение Эдуарда ещё ниже, глубоко под плинтус.

Жену, шестилетнего сына и пятилетнюю дочь Беспалов отправил к своей матери в Москву месяц назад. Ему и его семье угрожали, обещали спалить дом, взорвать газгольдер, которым он оборудовал усадьбу. Добровы славились бандитскими методами на всю округу, но, благодаря родственникам в высоких кругах, им всё сходило с рук.

На этот день была назначена деловая встреча. До приезда возможного покупателя техники и скота Беспалова оставалось ещё часа два. Скотина была накормлена, напоена, подоена и вычищена. Работники у Эдуарда были отличные, и платил он им щедро даже сейчас, в такое время.

Налив себе ещё холодного томатного сока и приладив мокрое полотенце на голову, Беспалов включил телевизор. Новости. В последнее время от них мутило. И сейчас Беспалов опять угодил на сводку криминальных новостей. Похищено полтора миллиарда рублей, деньги, как обычно, не найдены, следы похитителей исчезли. Возможно, похищенные миллионы были выведены за границу ещё 6 месяцев назад. Проводится следствие, проверки и т. д. А затем начался блок местного телевидения, где показали Доброва-старшего, разрезающего ленточку перед небольшой детской каруселью.

Сволочь! Эдуард выключил телевизор. Слёзы снова начали настойчиво стучаться наружу.

— Ну почему? Почему так?! — запричитал он, ударил по столу кулаком. Снова Беспалову вспомнился сон. Наверное, он уснул тогда, на скамейке в парке. Сон с высоким солидным гостем, с его заманчивой сделкой в обмен на душу. Если бы это был не сон! Эх, если бы.

Зажужжал и запел голосом «Мумий Тролля» мобильный телефон во внутреннем кармане ветровки. Опять крысы Доброва насчёт земли, каждый день звонят.

Беспалов запустил руку в карман, вытащил телефон, ответил.

— Привет, Буратино! — это был голос вчерашней охранной гориллы, любителя лука. — Сроки освобождения земельки сокращаются, месяц — жирно. Пятнадцать дней тебе, понял? Не успеешь разобрать дом, не обессудь. Доброму срочно надо, ждать не любит. Да, мы узнали, где твоя семья живёт. На тот случай, если вздумаешь вошкаться. Фото сейчас вышлю. Всё, шурши!

Захотелось врезать телефоном в стену. Беспалов сдержался. Пришло фото. Да, действительно нашли: вот жена Света гуляет с детьми во дворе, на качелях. Их сфотографировали на телефон из проезжающей мимо машины. Обложили, суки, со всех сторон. Придётся бросать дом. Деревянный ещё можно разобрать, но дом из камня…

Засовывая телефон обратно в карман, Эдуард вдруг нащупал что-то странное, вытащил это. Находка была плотным, свёрнутым вчетверо листом тёмного пергамента. Беспалов потряс головой, она ответила болью и чуть не отправила весь выпитый сок наружу.

— Не сон, значит, чёрт меня возьми! — тихо произнёс он. — А перо?

Нашлось и перо, там же в кармане. Вооружившись очками, фермер раскрыл пергамент. Текст, набранный ровным каллиграфическим шрифтом, читался легко, и как будто светился красным цветом.

Договор

Подписавший настоящий Договор Беспалов Эдуард Эдуардович (далее в тексте Договора именуется Подписавший) получает право на немедленное и полное исполнение его желания, которое заключается в следующем:

1. Все соотечественники Подписавшего Договор, прямо и косвенно осуществляющие враждебную деятельность против Подписавшего, направленную на отъём его земли, имущества, подрыв его благосостояния и пр., будут подвергнуты наказанию:

— пожизненное посинение головы;

— интенсивная био-физическая деградация верхних конечностей.

2. Все соотечественники Подписавшего Договор, сознательно осуществляющие прямую финансовую подрывную деятельность против его страны, а именно: хищения, откаты, вымогательства, приписки, отчётная лапша, вбросы, подлоги, подделки, завышение закупочных цен, фабрикация, раздувание смет и другие действия, подпадающие под описания терминов «коррупция» и «финансовые преступления», будут подвергнуты наказанию:

— пожизненное посинение головы;

— интенсивная био-физическая деградация верхних конечностей.

3. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор, имеющие прямое (явное) отношение к перечисленным деяниям в п.2, будут подвергнуты наказанию:

— интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для осуществления наказания.

4. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор и имеющие косвенное отношение к перечисленным в п.2 деяниям, общественный ущерб от которых сопоставим с суммой в 330 тысяч рублей и выше, будут подвергнуты физическому наказанию:

— интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для осуществления наказания.

Примечание к п.п.3, 4: мнение Конторы основано на выявлении элементарных причинно-следственных связей и логических цепочек, полученных путём скрупулёзного изучения социально-общественных процессов мира «Земля» на протяжении последних 35 тысяч лет. Их ошибочность исключена с небольшой погрешностью, размер которой составляет 0,001%.

Общие условия настоящего Договора:

1. Желание Подписавшего выполняется единовременно, обратного хода не имеет.

2. После подписания Договора и выполнения желания Подписавшего последний обязуется по физическому завершению периода его настоящей жизни передать Конторе свою душу на время сроком 1 земной год.

3. Договор подписывается Подписавшим добровольно, в здравом уме и твёрдой памяти в течение или сразу по истечению трёх дней с момента получения бланка Договора.

ВНИМАНИЕ! Перед подписанием настоящего Документа следует внимательно изучить его текст и полностью вникнуть в его условия.

Подписи:

Контора. Представитель: /Лифс/ подпись стоит.

Подписавший Договор: /Э. Э. Беспалов/ место подписи.

Полуторалитровая пачка выпитого томатного сока резко запросилась обратно наружу. Уронив пергамент на пол, Беспалов еле успел добежать до ванной комнаты и прильнуть к унитазу. Спазмы тупой болью отдавались в сердце, почки, позвоночник, с каждой секундой давая понять, что происходящее с ним — не сон и не продолжение вчерашнего сна. Просидев ещё четверть часа на прохладном кафеле, Эдуард на четвереньках пополз обратно в прихожую, где на полу лежал пергамент. Принимать вертикальное положение не хотелось. Но подняться на ноги всё же пришлось: вновь раздался телефонный звонок. Сделав усилие над собой, Эдуард ответил. Звонил покупатель его техники и скота. Он извинился, сообщив об отказе от сделки, мол, вынужден это сделать, т.к., не хочет переходить кое-кому дорогу. Намекнул, что сам Добров не прочь стать покупателем имущества фермера и немного позже его менеджеры свяжутся с Беспаловым, скажут свою цену. Скорее всего, символическую.

Бедствующий фермер отбросил в сторону телефон. Всё, это конец. Значит никто, кроме местного упыря Доброва, его дорогущую технику и элитных коров не купит? Ну а почему, сволочи, так не заберут, бесплатно?

Беспалов подобрал пергаментный лист, развернул на полу, разгладил, поднёс к пальцу перо.

— А, чёрт! — перо больно и глубоко вонзилось ему в палец, засветилось красным. На его тонкой деревянной ручке высветилась рубиновая надпись: «Э. Э. Беспалов. Личность подтверждена».

— Бери моё добро, Добров. И подавись им! — произнёс предприниматель и резким росчерком подписал пергамент.

Ничего не произошло. Не материализовался из воздуха преобразившийся, каркающий злым смехом Лифс. Не разверзлись в полу двери ада, не показались его обитатели, приветствующие Эдуарда большими пальцами вверх. Не распахнулась в потолке дверь рая с ангелами, крутящими пальцами у висков. Вообще ничего не произошло, только на душе стало спокойнее, даже хорошо как-то стало.

Впервые за долгое время Беспалов забылся спокойным сном прямо на полу и очнулся только следующим утром.

* * *

Это утро было много лучше предыдущего, правда, с головной болью. Беспалов посмотрел на экран своего мобильного телефона. Странно, охранные цепные крысы Доброва должны были бы уже напомнить о себе, но информации о входящих вызовах не отображалось. Эдуард выбрал в телефонной книге номер жены.

— Света, привет! Как вы там?

— Эд?! Всё хорошо. Ты не представляешь, что творится! Включай телевизор!

— Ну что там ещё? Опять переворот?

— Нет, но сообщили, что Добров-старший застрелился!

— Что-о-о?! — Беспалов бросил трубку и кинулся к телевизору.

Точно, Добров старший, по рассказам дикторов подмосковных ТВ-каналов, застрелился. И произошло это совсем недавно, несколько часов назад. А об остальной семье его ничего не сообщалось. А кто у него семья? Старший сын — крупный офицер полиции. Ещё сын — депутат в каком-то собрании. Первая дочь — судья. И ещё одна дочь — финансовый директор в каком-то банке. Все они одним миром мазаны. Беспалов убрал звук телевизора, принёс виски, плеснул, выпил.

— Так что же получается? — заговорил землевладелец сам с собой. — Главного упыря больше нет. А детки ведь его ещё те ворюги и прохвосты, один гнилее другого. Я, значит, и их достал?! Посинели и подтереться скоро сами не смогут? А охранники, которые меня вчера отделали?

Беспалов представил охранников Доброва с лицами синего цвета и неработающими руками. И засмеялся громко, злорадно. Смеялся недолго, резкий приступ головной боли осадил его.

— Ах, чёрт! — Эдуард схватился за левый висок, вспомнив коньяк, который пил в парке. — Больше никогда эту дрянь пить не буду.

Он вдруг увидел на экране телевизора портрет полковника полиции с чёрной ленточкой, похожего на Доброва-старшего.

— А вот и старшенький?! — ткнул фермер пальцем в телевизор. — Пусть земля тебе будет! — поднял Беспалов стакан с ещё одной порцией виски. То, что происходило, ему начинало нравиться, чертовски нравиться. Он почувствовал себя победителем.

* * *

Следующий день воспрявший духом землевладелец буквально не отходил от телевизора. Вместо очередного жалованья раздарил своим работникам весь свой скот. А одному, самому трудолюбивому, подарил один из тракторов. Всех своих людей он распустил в неоплачиваемые отпуска, обещав каждому позвонить перед уборкой урожая. Его усадьба опустела.

Эдуард пил в основном спиртное, ел, спал. Пачками принимал таблетки. Голова стала беспокоить сильными болями, но Беспалов не придавал этому значения. Смотрел телевизор, копался в интернете, где всплывали сотни, тысячи интересных видеороликов и фотографий. Чиновники, депутаты, офицеры разных служб, директора предприятий, журналисты, священники, телеведущие, актёры и другие, все с синими лицами, попадали в объективы камер. Многие рейтинговые политические передачи перестали выходить в эфир, вместо них крутили надоевшие сериалы.

Стихийно появились десятки новых телевизионных репортажей со странной, необычной рубрикой. О возвращении денег в бюджет. Деньги возвращались миллиардами, во всевозможной валюте, в драгоценностях и слитках ценных металлов, официально и неофициально. Озвучивались письменные признания людей. Расхищение, подлоги, завышения, приписки и многое другое. Договор достал их всех.

В церквях один за другим проходили молебны, крестные ходы с настолько необычными названиями и формулировками, что Беспалов даже не пытался в них вникнуть.

Иногда сообщалось о всевозможных сбоях в инфраструктурах экономических и промышленных отраслей страны, в бытовых сферах.

Всё это Эдуарда Эдуардовича веселило, иногда он смеялся, потирая руки, глубоко вдыхал воздух. Ему стало казаться, что в воздухе появился аромат, вкус. Вкус именно её — справедливости.

Следующие два дня телевидение запестрело информационными волнами о суицидах по все стране. Люди с синими лицами выбрасывались из окон, топились в роскошных ваннах, травились всевозможными препаратами, стрелялись из пистолетов, ружей и многое другое. Количество случаев исчислялось тысячами.

Головные боли у Беспалова усилились. Однажды он потерял сознание и пролежал так часов пять. Еда стала плохо усваиваться. Временами Эдуард вообще не чувствовал голод. Очнувшись после очередного обморока, отдающего холодной пропастью, он позвонил жене.

— Света! Как вы? — жену было плохо слышно, связь ухудшилась.

— Эд! Это ты?! Я не знаю, что происходит! У нас как будто беспорядки! Одни люди ловят других и бьют! Полиции очень мало, вся исчезла куда-то. Это просто ужас! Нам страшно! Приезжай скорее, пожалуйста!

— Хорошо! Я приеду и заберу вас! Ждите! А, ч-ч-чёрт! — Эдуард схватился за голову. — Я привезу вас сюда, здесь спокойнее.

— Но нас же выгоняют из усадьбы!

— Не бойся, моя хорошая. Никто не приедет, им не до этого. И, скорей всего, уже некому, — Беспалов широко улыбнулся. — Ждите!

Эдуард положил телефон, резко встал с кресла, прикидывая, что взять с собой в город и хватит ли бензина для старенькой «Волги», которая стояла в дальнем конце гаража. И тут мощнейший болевой удар, исходивший изнутри головы, поверг его на пол. Сознание угасло, как перегоревшая лампочка.

* * *

Очнулся он в темноте. Похоже, нарушилось электроснабжение. Тяжело встав, Беспалов спустился в подвал, запустил небольшой электрогенератор, перевёл его на газовое топливо от газгольдера. Ёмкость со сжиженным газом у него была большая, недавно её заправил на полмиллиона рублей, хватит не на один год. Резкая боль снова пронзила затылок.

— Да что же это такое?! — простонал Эдуард.

В комнате он включил ночник, нашёл недавно подписанный договор, скрутил его в трубку и назвал имя.

— Лифс!

Тишина.

— Ли-ифс!

Тишина!

— Ли-и-ифс, твою мать!

— Я здесь, господин Беспалов. Очень вас прошу, давайте без грубостей.

— Хорошо, простите меня.

Одетый с иголочки искуситель вошёл в комнату со стороны прихожей, он нёс серебряный антикварный канделябр с тремя зажжёнными свечами.

— Итак, вы довольны исполнением желания, господин Беспалов? — Лифс поставил свечи на стол, сел в дорогое кресло, погладил правой рукой его подлокотник, будто проверяя качество.

— Да, господин Лифс, очень доволен. Я, можно сказать, уже опустошён изобилием этой справедливости. Наелся её по самые уши. Но у меня есть вопросы, и вы обещали ответить мне на них.

— Да, я отвечу на ваши вопросы.

Беспалов тяжело сел в кресло напротив солидного гостя.

— Что со мной, Лифс?

— А что с вами?

— Головные боли. Я не могу нормально есть. Сознание гаснет от болевых приступов.

— Третий и четвёртый пункты договора с вами, господин Беспалов.

— Что? Я не понимаю.

— Вы читали договор? Сколько раз?

— Два раза точно.

— Вы помните формулировку третьего и четвёртого пунктов, вникли в них?

Беспалов задумался, пытаясь вспомнить.

— Нет, не помню, — тихо ответил он.

— Хорошо, я вам напомню. Начало цитаты. Пункт 3. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор, имеющие прямое (явное) отношение к перечисленным деяниям в пункте 2, будут подвергнуты физическому наказанию: интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для исполнения наказания. Пункт 4. Все соотечественники Подписавшего, подписавшие аналогичный Договор и имеющие косвенное отношение к перечисленным в пункте 2 деяниям, общественный ущерб от которых сопоставим с суммой в 330 тысяч рублей и выше, будут подвергнуты физическому наказанию: интенсивная био-физическая деградация части тела, которая, по мнению Конторы, является наиболее подходящей для исполнения наказания. Конец цитаты, примечания я опускаю.

— И что? Что из этого следует?

— Вы подпадаете под пункты 3 и 4 договора, который подписали, имеете прямое и косвенное отношение ко всему перечисленному в пункте 2. Вы годами знали о творящихся преступлениях, о десятках преступлений и ничего против этого не предпринимали. Держали всё в своей голове и молчали, попустительствовали. Это — косвенное отношение к деяниям из пункта 2. Сколько вы дали взяток? Сколько всего решали «по-хорошему»? Подмазав, так сказать, чтобы поехать. Это — прямое отношение к деяниям из пункта 2.

— В пунктах 3 и 4 написано про моих соотечественников, там не написано про меня!

— Господин Беспалов, — солидный гость откинулся на спинку кресла. — В документе упоминается о других людях, подписавших подобный договор. Вы не один заключили сделку «Вкус справедливости». Таких — 24 миллиона 872 тысячи 793 человека. Почти двадцать пять миллионов раз вы подпадаете под «соотечественника, подписавшего подобный договор, имеющего явное или косвенное отношение к перечисленным деяниям в пункте 2».

— Что со мной происходит, Лифс?

— Интенсивная био-физическая деградация головного мозга, господин Беспалов.

— Что? — Беспалов немного помолчал. — Получается… Я скоро умру? Вы же говорили, что в договоре всё честно. — Эдуард был спокоен, и это даже удивляло его.

— Скорей всего да, умрёте. Но я вас ни в чём не обманывал. Повторяю, в тексте договора всё понятно, в нём нет скрытого смысла. К вашему сведению, около трети тех, кому мы предлагали подписать такой договор, отказались. Из-за этих вот пунктов 3 и 4. Вы же решили искоренить то, частью чего являетесь сами.

— А отказавшиеся от сделки… Вы и их тоже подвергнете этому наказанию? Они ведь тоже знают о преступлениях и имеют к ним прямое или косвенное отношение?

— Эти тридцать процентов? Нет, они попадают под исключение. Кто-то же должен заменить синелицых, когда они уйдут.

— А среди заключивших эту сделку есть хоть кто-нибудь, кто не попадает под третий или четвёртый пункты?

Лифс грустно, задумчиво улыбнулся.

— К сожалению, нет. Так уж, видать, у вас повелось, что заключают сделки с нами обычно те, кто сам под эту сделку и попадает. Исключений я не встречал. Люди, не стремящиеся судить, никогда не подпишут наш договор. Скорее умрут.

— Зачем всё это, Лифс?

— Начало. Репетиция очередной попытки не дать пропасть вашему миру окончательно. Самоочищение с помощью вас самих. Как видите, в вашей стране сделать это оказалось несложно. К сожалению.

— Кто вы такой? Ангел? Демон? Злой? Добрый? От кого вы?

Солидный ночной гость снова улыбнулся.

— Узнаю его образ и подобие. То — как взрослый, а то — как ребёнок, и вопросы соответствующие. Ни то и ни другое, господин Беспалов. Слишком долго мы есть, существуем, чтобы быть злыми, добрыми, иметь твёрдые убеждения, принципы, привычки, хвататься за идеи и яростно отстаивать их. Всё это — в вас. А мы… Мы всего лишь иногда идём вам навстречу, в ваших мыслях и желаниях. Лишь иногда.

Помолчали. Началась гроза, крупные капли ливня забарабанили по крыше.

— Благодарю вас, Лифс. — Беспалов был спокоен. Перспектива почему-то совсем не пугала его. Возможно, даже наоборот. — Сколько я ещё проживу?

— Не знаю. Месяц или год. Вот, возьмите, — ночной гость протянул Беспалову бутылочку с маленькими таблетками. — Хорошее обезболивающее. Одной капсулы может хватить на пару дней. А как надоест всё это, устроите семью, милости прошу к нам. Не знаю чем, но вы мне нравитесь. Прощайте, господин Беспалов.

— Да. Благодарю. До скорой встречи, Лифс.

* * *

Прошло ещё пять дней. Беспалов заехал в тупик на окраине Москвы. Его машина упёрлась в сгоревший тяжёлый танк с развороченной башней. Наверное, в танке взорвался боезапас. Кругом валялись остовы сгоревших автомобилей, десятки трупов. Где-то в паре кварталов раздавались крики, выстрелы. Иногда в небе проносились тяжёлые вертолёты, крылатые боевые дроны и сверхскоростные военные самолёты.

Семью и мать он забрал тремя днями ранее, с огромным трудом и нервотрёпкой вывез их в усадьбу. Туда же подтянулся брат жены со своей многочисленной семьёй. Дом Беспалов построил большой, места хватило всем, ещё и осталось. Работники землевладельца со своими семьями жили в ближайшей деревне и изъявили желание помогать новым обитателям усадьбы. Все быстро сдружились, делали запасы продуктов, воды, достраивали кирпичную ограду, готовили технику к уборке урожая. Картофеля и моркови в этом году ожидалось очень много.

Беспалов перестал беспокоиться, бояться за семью, они теперь под защитой людей, в которых он уверен. И его самого потянуло в Москву, подальше от дома. Это, скорее, была не тяга, а ясное осознание необходимости и понимание, что так будет лучше для всех. И, главное, безопаснее для них всех. Он отпросился у Светы, сказал, что забыл кое-что очень важное в квартире у матери. Обнимая жену, детей и мать, Эдуард обещал им, что вернётся. Но не собирался выполнять обещание.

Беспалов бросил машину, пошёл пешком, прихватив с собой автоматическую винтовку. Оружием и сотней патронов он разжился в опрокинутом набок военном фургоне. Голова уже не болела, таблетки не требовались. Из ушей, носа и рта временами текла красноватая сукровица. А в теле, как ни странно, появилась лёгкость и какое-то необычное желание, исходившее совсем не из головы. Желание исходило от рук. Хотелось действовать, весело, со смехом. Прыгать, резвиться и убивать. Убивать синелицых. Чем больше — тем лучше. И обязательно делать пенальти их головами. Ведь с них всё началось.

Он прошёл несколько кварталов, мыча под нос песенку «В лесу родилась ёлочка», отплёвываясь от слизи и периодически прочищая от неё уши. Кто-то справа от него выскочил через разбитую витрину, опрокинул мусорную урну и побежал, виляя между машинами. Синелицый! Толстый, в дорогом грязном костюме, его руки безвольно раскачивались, как плети, а потерявшие цвет брюки были насквозь мокрыми.

— …Чу, снег по лесу частому под полозом скрипи-и-ит, — проурчал Эдуард, не спеша поднимая винтовку, которая по весу стала казаться совсем игрушечной. Дослал патрон. — …Лошадка мохнорылая…, — он осознанно переврал строку из песни, расплылся в злой усмешке, прильнул к мягкому окуляру оптического прицела. — …Тор-р-ропится, беж-ж-жи-и-ит…

Беспалов выхватил прицельной сеткой левую часть спины беглеца, устало передвигающего ноги, и плавно нажал на спусковой крючок. Мощный хлёсткий выстрел винтовки даже не поднял в воздух голубей, которые неподалёку клевали рассыпанную на асфальте зачерствевшую выпечку. Московские птицы уже привыкли.

* * *

…На пятый день катастрофы из главного бункера страны было объявлено «военное положение». А потом сверхпрочные ворота его закрылись и связь с бункером прервалась.

Лишённые командования армии увязли в больших городах или на их окраинах, не зная, что им делать, куда податься. Они стремительно таяли, яростно отбивая атаки агрессивных, выживших из ума соотечественников.

Улицы заполонили десятки тысяч людей с красными глазами, с сочащимся из ушей и носов гноем. Вооружённые чем попало они поджигали всё вокруг, нападали на людей, которые не претерпели никаких биологических изменений, рвали их на части. Последние собирали по улицам детей, объединялись в большие группы, иногда по несколько тысяч человек. Прикрываясь отрядами ополчения, немногочисленными полицейскими и военными, выжившие с огромными потерями пробивались в пригородные зоны.

Страна пошла вразнос.

Примечания:

1. Сюжет рассказа, имена, фамилии персонажей, название предприятия вымышлены.

2. Все совпадения описанного в рассказе с реальными событиями считать случайными.

Александр Васин «ПОДСТОЛЬНАЯ»

— Ну что сказать? Салага — он и в Африке Салага, — усмехнулся Седой и в одиночку влил в себя ещё немного водочки. — Всего два часа как пьём, а ты уже под стол скатился. Что за поколение выросло? Ни пить, ни жить не умеют.

Молодой, по кличке Салага, лёжа на боку, смог в ответ лишь икнуть. Он был пьян вдрызг, тело отказывалось отвечать на команды, но мозг лихорадочно соображал. Просто признать, что какой-то древний дед смог его вот так запросто перепить, Салага не собирался.

— Просто… ик… октябрь на носу… ик… Не люблю я эту осень… Депрессия у меня.

— А что так? — Седой облизал надкушенную ириску. С закуской, как водится, было не очень.

— На улице дубак, ночью… ик… вообще заморозки, а батареи не греют. Цены в магазинах растут, как грибы, ни закуски нормальной не купить, ни водки спирта «Альфа». Не пьём, а травимся.

— Не хнычь, скажи «спасибо», что вообще есть чем брюхо набить. Хотя в целом ты прав. Вот, помню, по весне, ассортимент был побогаче. И редисочка перепадала, и картошечка отварная. Я уж не говорю об икре. Как-то в апреле мы с Немцем побаловались икоркой. Чувство — аки в космос слетали.

— Хорошо вам было, — мечтательно протянул Салага.

— Не хнычь, говорю. Зимой и водка с ириской скатертью-самобранкой покажутся. Выборы в Госдуму давеча прошли, сейчас цены отпустят, совсем туго придётся. Но ничего, держись меня — не пропадёшь. Как говорится, и не из таких переделок выползали.

Салага собрался с силами и перевернулся на живот. Седой пригладил куцые волосёнки и вопросительно посмотрел сначала на молодого собутыльника, потом — на водку.

— Будешь?

— Не, пропущу.

— Ну как знаешь. — Седой дрябнул и крякнул от удовольствия. — Споём?

Салага оживился:

— А что? А давай. Давай нашу… ик… застольную.

— В нашем положении — скорее, подстольную, — заржал Седой. — Партию Лепса исполним? Или Кобзона?

— Все равно, хоть Розенбаума. Ты начинай, дед, а я… ик… подпою.

Седой прокашлялся и затянул:

Чёрт с ними.

Под столом сидим, поём, пляшем.

Поднимем эту чашу за детей наших.

И скинем с головы иней,

Поднимем, поднимем.

— Поднииииимеееем! — Салага, закатив глаза, пытался выдавить из себя хоть чутка басовитости, но то и дело пускал петуха.

Седой, улыбаясь лишь кончиками усов, делал вид, что не замечает вокальных помарок Салаги. Дохлое поколение идёт следом, тщедушное. Но воспитанное правильно: со стариками пить не брезгует, песни правильные знает. Глядишь, что-нибудь толковое и вырастет. Ну а как в этой стране по-другому? Нет материальных благ, только на духовных и выезжаем. Отберут и их — пиши пропало.

Песня лилась пьяным двухголосьем, согревая в этот стылый вечер. Концовку Седой любил особенно, поэтому постарался исполнить, как следует.

Родные, нас живых ещё не так мало.

Поднимем, поднимем за удачу на тропе шалой,

Чтоб ворон да не по нам каркал,

По чарке, по чарке.

Чтоб ворон да не по нам каркал,

По чарке, по чаааарке.

Тишина после песни оглушала. Но это была приятная тишина. Захотелось выпить, даже Салага, кажется, ожил.

Неожиданно в этот интимный момент ворвался грохот включённого телевизора. Седой аж подпрыгнул.

— Ну какого лешего? — дед высунул голову из-под скатерти и уставился в экран.

— Что там, старый?

— Да как всегда — пропаганда во всей своей красе.

— Совсем людей за дураков держат.

— И не говори. Из ящика в уши льют, а жизнь все хужее и хужее.

— Лезь обратно, под стол. Давай по полной.

— И то дело. Что со страной делают? Только бухать и остаётся…

Через полчаса водка была допита, ириска догрызена.

— Хорошо посидели, — вздохнул Салага, предчувствуя скорое расставание.

— Согласен. Но надо и честь знать. Впереди — тяжёлая ночь.

— Почему?

— Шестилапова у соседки квартирой ниже заначку нашла. А там и сахарок рассыпанный, и вареньице разлито — в общем, всё, как мы любим. Так что сегодня в ночную пойдём. А сейчас надо поспать и разогнать хмель. Идти-то сможешь?

— Ик… вряд ли.

— Ну тогда поползли.

…Два таракана, один — огромный, с седыми усами, другой — совсем юный с ярким коричневым панцирем, перебирая заплетающимися лапами, неловко поползли домой — в приличную такую щель под плинтусом…

Татьяна Осипова «РАВНОВЕСИЕ МИРА»

Тяжёлой поступью движется время, никого не жалея на своём пути. Человек расплачивается за мудрость и знания здоровьем, красотой и молодостью, а порой и жизнью.

Великий Уравнитель не дремлет, он знает, всегда знает наперёд, что ему нужно. Видит кто на его службе, кто ему враг, кто — друг, а кто пыль под ногами.

Никто и представить себе не может, как устроен мир. Никому и в голову не приходит, что всего несколько существ, которые когда-то очень давно имели человеческий облик — строят собственные планы и играют в свои игры людьми. Неизвестно, сколько столетий или тысячелетий назад сложилось Великое Уравнение, об этом история умалчивает. Словно шахматными фигурами на доске, что зовётся историей или жизнью, а может и судьбой, Кукловод, Шарманщик и Ловкач-Писатель делают ставки.

Точно не могу сказать, до конца не всегда всё открывается для меня, что сокрыто мраком лжи, прячется от истины. Эта мысль мне пришла совершенно случайно, я не изображаю прорицателя или ясновидящего, но я вижу их, слышу их голоса, чувствую их тёмные замыслы, потому, что их разум способен порождать только семена зла, что ещё издревле называли смертными грехами. Алчности, гнева, чревоугодия, гордыни, блуда, зависти и уныния, всегда находилось место, где жили люди и где пел свои песни Шарманщик. Он и сейчас бродит сквозь стены, радиоволны, сеть Интернета, и я хорошо узнаю его раскрашенное лицо. Под маской симпатичного шута, старое покрытое шрамами лицо, не выражающее ничего, кроме тоски и тошноты на губах. Каждую тысячу лет, он заводит старую пластинку и, знаешь, мой друг, наступают времена, когда люди почему-то не так явно слышат эту песнь, что поёт его шарманка.

Эти люди не слушали песнь, у них было своё собственное мнение. Великий Уравнитель назвал их Бунтовщиками и приказал Кукловоду покрепче завязать ниточки на их ручках и ножках, потому что, когда куклы ходят сами по себе, это не порядок, это ни есть хорошо для равновесия мира. Не знал Великий Уравнитель, что мир давно изменился и что таких бунтовщиков становится всё больше. Он не понимал, что есть люди, именуемые им, жалкими букашками, которым под силу изменить старый мировой порядок и воплотить в жизнь новый. Только для этого должна пройти ни одна сотня или даже тысяча лет.

Кукловод понимал, что если песни Шарманщика не возымели действия, пора начинать войну. Кровь, как объединяет народы, так и способна их разделить, разобщить и открыть дорогу слугам Кукловода, которые в свою очередь установят собственные законы. Где Богом будут деньги, а платой за власть — страх. Бунтовщики стараются, бьются, но не в их силах нарушить равновесие мира, где на одной чаше весов все грехи человеческие, кровь и боль, а на другой добродетель и истина. Всё ниже опускается чаша полная скорби и это и есть равновесие нашего мира, не подвластное пока что никому, кроме Великого Уравнителя. Чтобы нарушилось равновесие этого мира несправедливости, чаши на весах должны стать на одну грань, уступая место гармонии и правде. Но пока дёргает за ниточки Кукловод Шарманщика, не бывать этому, пока пишет книгу судеб Ловкач-Писатель, попивая дорогое вино, цвета крови, и пока не пробил час Волка, который пронизывая пространство, и время не придёт, чтобы сожрать всё, что сегодня мы называем человечеством.

Человечество пришло к своему финалу и близок час расплаты. Чаша весов может опрокинуться, и миллионы вздрогнут, узрев, как велика сила кровавого цунами несущегося на их мир, который они любили, но не ценили, что имели. Люди не верят, что наступит время, когда они перестанут восхищаться весенними цветами и слушать пение птиц. Ничего этого не останется, только тьма и смрад, если Великий Уравнитель просто не поправит весы, налив себе в кубок немного крови, которая с годами становится все более терпкой. Она пахнет нефтью и цветной бумагой, где знаки на разных языках, й неё аромат металла и власть, в ней стало меньше страсти и любви, гнева и самопожертвования. Теперь это просто микс между кровью людей и кровью Земли, что течёт в венах слуг Кукловода, который знает, что такое выгода и как наполнить бокал хозяина.

Надежда хрупкой птицей опустилась у окна Великого Уравнителя, странен и ужасен его лик. Видит Надежда, что ничего не осталось в чаше с добродетелью. Любовь стала продажной шлюхой, как и Вера, она обожала бриллианты и золото. Влетела Надежда в открытое окно Тёмной Кузни Великого Уравнителя и услышала, как делят золото и власть его приспешники. Языки пламени лижут его стопы, золото льётся, словно ртуть из его глаз, то не плачет он, а дремлет, пока Кукловод с Шарманщиком расставляют фигуры на доске. Взмахнула крылами Надежда, чувствуя, боль в груди, манили её подруги посулами, жаловались, что иначе и быть не может. Не послушала их Надежда и бросилась в распахнутое окно в небо, туда, где ещё светило солнце, и где воздух не пах смертью.

Она знала, что про неё говорят, как о последнем средстве, как о незримой соломинке способной помочь спастись и обрести свободу от пут, что уготовил Кукловод своим марионеткам.

Бунтовщиков было мало для такого огромного мира, Надежда не могла облететь каждого и вселить в горячие сердца веру в своё предназначение, но она знала, что подарив частичку себя одному Бунтовщику, она осветит своим светом каждого, кто встанет с ним в строй.

Надежда верила, что осталось недолго, и сама с трудом летела. Одинокая маленькая хрупкая Надежда с потрёпанными крыльями способная спасти целый мир от ярости разрывающей его изнутри. Ведала птица и главное, что от самого себя необходимо спасти человека, ведь он, потеряв сначала веру в Бога, потом утратив свои идеалы, был готов смиренной овцой отправляться на плаху, забыв о прошлом, настоящем и не имея будущего.

Семь смертных грехов выпустил из бутылки, как духов, Ловкач-Писатель, что пишет наши жизни и кто отправляет Кукловоду интересные письма, которые тот с удовольствием читает по вечерам. Встречаются все они редко, только перед странными и непонятными событиями, какие должны будут скоро произойти, потому что каждому времени приходит свой срок, и они знают, что расплата близко. Торопятся насытить своё естество тем, что осталось и выпить перед смертью до последней капли, радуясь не только своей кончине, но и окончанию рода человеческого.

Летела Надежда сквозь расстояния и время и стало горько ей оттого, что она увидела, как ненавистны люди друг к другу, как нравится им убивать себе подобных. Призадумалась она и появилось у неё желание вернуться к своим подругам, что на весах искали Добродетель, а очутились в зловонной яме, ведь именно добрые намерения ведут в ад, подумала Надежда. Она представила Ад, что, наверное, где-то и существует, но не в этом мире. Здесь Ад находился в самом человечестве, и только кто искал его в жизни, тот и получал.

Опустилась, устало сложив крылья, Надежда на крышу дома, что стоял на берегу реки. Вздохнула она грустно, посмотрела по сторонам, решаясь закончить свои бесплодные попытки сделать вывод, что человек достоин жизни, радости и всего-того, что раньше звалось счастьем. Из размышлений её вывел плач ребёнка, заглянула Надежда в окно дома, оно было раскрыто, и лёгкие занавески трепал ветерок. Ребёнок плакал, подошла к нему молодая женщина, и, взяв его на руки, принялась успокаивать. Надежда услышала ещё голоса и увидела, как в комнате появился мужчина с двумя мальчиками, они смеялись и о чём-то рассказывали матери, малыш на руках женщины успокоился и, улыбаясь, глазел на своих братьев.

— Я так счастлива, — улыбнулась женщина, и мужчина поцеловал её с такой любовью и нежностью, что у Надежды выступили слёзы на глазах. Взмахнула она крыльями, покружилась над домом, где задержалось счастье, и полетела дальше, сейчас почему-то у неё появилась уверенность, что она и есть последняя Надежда, долгожданная и что с её помощью Бунтовщикам удастся освободиться от тысячелетнего гнёта Великого Уравнителя. Возле него лишь маски, тени и жажда. Та жажда это не когда хочется пить или есть, а жажда когда хочется всего и сразу лакать, семью языками.

Посмотрела Надежда на солнце, оно было таким ласковым сегодня, в его лучах плескались мотыльки и птицы, и лик его пока не превратился в пышущую смертью гримасу. Не хотела этого Надежда и знала, что многие люди не желают этого, но не могут найти силы исправить настоящее. Они бояться примкнуть к Бунтовщикам, равнодушие давно поселилось в их сердцах и пустило корни. Однако больше это не останавливало Надежду, она надеялась на себя и хотела, чтобы все верили в неё так же, как и в свои силы.

Я закрываю глаза, и огненным смерчем проносятся видения будущего, всё это кажется неизбежным и поэтому неотвратимым. Есть маленькая Надежда, та, что облетела целый свет, уставшая с потрёпанными крыльями, которая возвратит к жизни Любовь и Веру и скажет, что возможно всё, даже самое невероятное перед лицом перемен.

Александр Хорунжий КОНСПЕКТ ЛЕКЦИЙ КАМЕННОГО ФИЛОСОФА
«О РАСШИРЕНИИ ВСЕЛЕННОЙ»

Вначале был Кайф. Затем появился вопрос: «В чём Кайф?», и Кайф сломался, породив Свет и Тьму. Свет и Тьма изначально не были враждебны друг другу, они старались соединиться, воссоздав первоначальный Кайф. Результатом данного союза стало «рождение» теней. Ещё трижды Свет и Тьма стремились воссоединиться в качестве изначального Кайфа, но так же безуспешно. Союзы соответственно породили тона, полутона и основные цвета: синий, зелёный и красный.

Кроме того, в это время возник Пуп Вселенной. Исследователи предполагают, что Пуп был одной из теней — порождением первого союза Света и Тьмы и стал самой важной частью Вселенной. Многими учёными отмечается, что идентификация роли Пупа, как самой важной части, была произведена Пупом самостоятельно и независимо от иных частей. Сразу же после этого от Пупа во все стороны равномерно стала поступать информация о том, что именно Пуп является самой важной частью Вселенной. Энергия, с которой данное действие происходило, была настолько велика, что вызвала резкий подъём температуры. Во Вселенной стало жарко и даже душно.

Подобное положение оказалось некомфортным для остальных объектов во Вселенной, в особенности галактик. Стремясь покинуть некомфортное место, галактики пришли в движение и стали удаляться от Пупа Вселенной. Движение галактик является неравномерным, неравносторонним и обладает разными скоростями. Из-за разбегания галактик расширяется Вселенная. Данный процесс описывается законом Хаббла.

Так как Пуп Вселенной изначально находился в центре Вселенной, то, справедливо полагать, что его место там. А так как при разбегании галактик изменяется размер Вселенной, то центр смещается. В след за ним перемещается и Пуп. Вблизи нового места расположения центра оказывается галактика или их скопление. Пуп Вселенной незамедлительно передаёт информацию о том, что он самая главная часть Вселенной. Становится душно. Галактики разбегаются. Центр смещается. Пуп следует за центром. Цикл повторяется.

Исходя из этого, Вселенная бесконечна. А, следовательно, бесконечен и процесс познания.

Однако существует теория, что данный процесс завершился. Вселенная из-за случайного стечения обстоятельств пришла в равновесие: Пуп Вселенной находится в центре, но центр достаточно далёк от всех ближайших галактик, чтобы информация, исходящая от Пупа, не доставляла неудобств. Галактики остановились в своём движении, следовательно, Вселенная больше не расширяется. А современная наука не достигла в процессе исследования ни одного края. Исходя из этой теории, можно сделать вывод, что Вселенная конечна, процесс познания так же конечен.

Однозначно ответить на данный вопрос мешает ещё одно обстоятельство, которое, к слову, служит доказательством того, что Пуп является одной из теней, порождённых при первом союзе Света и Тьмы: после третьего разбега галактик появились лже-Пупы. То есть объекты во Вселенной, которые так же распространяли информацию о том, что ни являются самыми важными частями Вселенной. И галактики стали разбегаться уже из-за их влияния. Следовательно, расширение Вселенной продолжается стихийно и бесконечно. Поисками истинного Пупа на данный момент занимается множество исследователей, однако общего мнения на счёт его местонахождения на данный момент нет. Стоит отметить так же то, что лже-Пупы с течением времени проявились более локально. Так, например, существуют Пупы Земли, Луны, Марса и прочих космических объектов.

Райдо Альгиз          «ТО БЕРЁЗКА, ТО РЯБИНА…»

Спина к спине, скованные какой-то цепью, мы висим над бездной. Нас восемь. Я вижу только ту, что слева. Остальных скорее ощущаю. И слышу. Сначала тихий ропот. А потом явственное ощущение, что нарастает паника… Паника! ПАНИКА!!!

Наши вибрации входят в резонанс. Сначала друг с другом. Потом с железом. Потом это чёртово колесо либо где-то лопнет, либо сойдёт со своей оси. И масштабы катастрофы я боюсь даже представить…

А так хорошо всё начиналось. Второй съезд Партии Счастья, московский. Пражский обошёлся без меня, ну и ладно, всё равно пиво не пью. Хотя, говорят, в Праге пьют пиво даже не пьющие. Будто уж такое там пиво, что вообще не тот продукт, который мы тут пивом зовём, и не пить его не возможно. И наши, кто был, все приобщились — и довольны остались, и никто не остался в стороне.

Врут, поди. Когда все дружно что-то нахваливают, часто бывает какой-то подвох. Но любопытство пробудили. А любопытство такая штука, что теперь уж непременно надо в Прагу. Но не прямо сейчас.

Прямо сейчас мы в Москве. Гуляем по ВДНХ большой женской компанией. Встречных мужчин обсмущали, кому-то фирменных значков задарили — за особую симпатичность, к такси на мотоциклах приобщились, пончиков фирменных вкусили, Махат Лукум на деревянной дудочке сыграла. Буквально села на травку, достала из полотняной сумочки деревянную дудку и чего-то немецкое сбацала. Хорошо вышло, душевно. Потом встала, отряхнулась — и дальше пошли.

Расстояния на ВДНХ огромные, ноги не казённые, хоть как утомишься. И все дороги ведут к нему, к колесу обозрения. Вот и мы пришли. Посмотрели на колесо — ух, огромное! Посмотрели на цены — ещё больше. Совсем не ух. Но уже пришли. Некоторые из такого далека добрались, что может уже и не будет другой оказии.

Восемь добровольцев на эту авантюру согласились, остальные внизу ждать обещали. От закрытой кабинки мы по дурости отказались, решили открытый вариант выбрать. Восемь стульчиков, спинка к спинке. Сидишь, ногами в воздухе болтаешь. Высоко сидишь, далеко глядишь. Поехали!

Сперва казалось — здорово как! Обзор какой! Но это недолго. Потому что колесо реально большое, и высота как-то очень быстро стала пугающей. Мысль «зачем я согласилась на эту авантюру?» посетила всех по очереди, и все её как-то высказали. Имея в виду «нельзя ли отмотать обратно? я сойду, это я погорячилась, но уже одумалась».

Когда колесо выставило нас, висящих на хлипких стульчиках, судорожно вцепившихся в подлокотники, сереющих от ужаса, на девять часов, паника достигла того предела, после которого последствия становятся необратимыми. Восемь паникующих опытных ведьм — страшная сила, между прочим. Страшная и разрушительная. Кто тот герой, способный повернуть время вспять?! Кто остановит колесо, успокоит женщин и спасёт город?!

Увы, место киношного героя — на экране. В реальной жизни бывают инструкторы. Одной из нас с таким повезло. Когда-то, где-то какой-то опытный инструктор из тех, что водят туристов в горы, изрёк мудрую мысль: «Чтобы погасить панику, надо петь». И она это вспомнила! И даже нашла в себе сил озвучить это предположение робким полушёпотом.

Голоса у меня не было. Сел ещё утром. Эмоциональный перегруз. Встреча в реале, интенсивное общение, тонкая душевная организация — звёзды сошлись. Но шаткая конструкция угрожающе вибрировала, не оставляя выбора. Я засипела. Кто-то должен был услышать сигнал, принять и действовать. Я услышала. Спасибо тебе, безвестный инструктор, да хранят тебя горные тропы, и да не подвернётся твой голеностопный сустав на коварном булыжнике!

Идём, идём, весёлые подруги,

Страна как мать зовёт и любит нас!

Нестройно, разрозненно, сбиваясь, осторожно, будто наощупь, девчонки подхватывали мотив. И песня крепла. Голоса соединялись как руки. Ещё пара вымученных строк — и моё сипение потонуло в дружном хоре:

А ну-ка девушки, а ну, красавицы,

Пускай поёт о нас страна.

И звонкой песнею

Пускай прославятся

Среди героев наши имена!

Мы допели припев ровно на 12 часов, в самой верхней точке. Страха не было. Был восторг. Была радость от того, что мы здесь, будто парим над миром, над Москвой, и ветер высоты овевает наши счастливые лица. Было понимание, что мы есть друг у друга, что пока вместе — всё по плечу. Что мы смелые, дерзкие и во всех смыслах замечательные!

В общем, нам было что обсудить, пока спускались. А вот когда спустились, начался абсурд. Потому что Аленькая принесла фотографию. Нашу общую фотографию, заказанную перед началом аттракциона. Фотографию, которая стоила как крыло от самолёта. И которую можно было наклеить на спичечный коробок, даже поля бы остались. Дельцы новой волны научились составлять договора так, что формально они всегда правы, даже если очевидно сволочи!

Мы трепетно передаём маленький прямоугольничек из рук в руки. Он улетит в Прагу. И останется в нашей памяти. Как остаётся в ней ураган Иуда, приносящий подруг из виртуальной реальности — в реальный Кёнигсберг. Где остаётся Остров Канта в жёлтых кленовых листьях, кошельковые мыши и олимпийский огонь.

Останется планшет и коробка цветных карандашей, которые Махат подарит мне, приобщив к рисованию…

Впрочем, планшет используется: я цепляю к нему ноты. Потому что не умею играть на слух.

И поэтому учусь играть на блокфлейте по нотам, которые мне выдали для игры на контрабасе.

В музыкальном колледже.

Куда приняли на очное отделение и отчислили за стремление к учёбе.

Абсурд поглотил наш мир, но мы победим его — его же оружием.

А Кабалевский универсален, я с детского сада люблю эту песню:

То берёзка, то рябина,

Куст ракиты над рекой…

Сергей Кулагин «ФАНТАЗЁР, МАМА МЕНЯ НАЗЫВАЛА»

Я не строил модель пространства и времени, чтобы проложил путь к пониманию того, как загораются и светят звёзды. Я просто иногда смотрел на них без какого-либо глубинного смысла, потому что — это красиво.

Пространство как понятие интересовало меня лишь в рамках определённой туристической поездки, туда, где солнышко, песок и тепло. Чтение сборников фантастики в немалой степени послужило причиной беспокойных снов. Проваливаясь в темноту, я пилотировал космические корабли, покорял галактики, но проснувшись, всегда оставался самим собой. Сновидения обеспечивали отдых организму — главное. Случались периоды многосерийных снов, может, поэтому я никогда не ходил в кино и редко смотрел телевизор, хватало собственных развлекательных историй. В детстве я робко пересказывал их маме. Она смеялась и называла меня фантазёром. С возрастом стал неплохим рассказчиком, душой любой компании. Мне всего-то нужно было пару часиков вздремнуть и «родить» новую байку.

Время незаметно приближало к полтиннику, но оно интересовало меня ещё меньше. Все годы жизни его не хватает, но это если за ним следить. Хочешь жить долго — живи по своим законам. И я жил, не особо забивая голову о том, что творится вокруг. Парадокс заключается в том, что думать о прошлом или будущем, не хватало времени, жизнь неслась галопом. Я находился в придуманном физиками пространстве на поверхности голубой планеты, время вело свой отсчёт, и вдруг умер.

Чтобы разобраться в сути данного скорбного события, нет необходимости знать теорию относительности Эйнштейна. Меня просто не стало, так бывает — это судьба.

Не хочется о печальном, но как бы сказал мой друг автослесарь Дмитрий Зайцев: «Клапана прогорели, тормоза в хлам». Лежу на ручнике, как старое корыто АвтоВАЗа и вроде запчасти есть, а толку нет, в общем поздняк метаться. «Если бы это была лошадь, то я бы её пристрелил», — заканчивая осмотр «убитых» авто каждый раз резюмировал Димка, мы вместе смеялись, но почему-то в этот раз мне не смешно.

«Не паникуй!» — мысленно успокаиваю сам себя. Против судьбины не попрёшь, но обидно, уж очень мало пожил. Сижу, смотрю на себя со стороны и не могу вспомнить последний сон. Главное страха нет, а есть лёгкая растерянность. Ад — это не географическое понятие, а психологическое, значит его нет. Рая тоже не существует — его придумали, чтобы успокоить человеческие души. Иными словами, с точки зрения атеиста — всё кранты, я труп. Сейчас начну остывать, чуть позже покроюсь пятнами, потом: окоченение, высыхание и разложение… фу, мерзко. Стало так противно, что я уснул…

Вы не поверите! Стою у окна, смотрю на себя (на мёртвого и спящего) со стороны и тихо схожу с ума. Поверьте, «есть от чего в отчаянье прийти», как говорил Чацкий.

Первыми в квартиру проникают санитары и миловидная дама в белом халате. Ей около сорока-сорока пяти. Выглядит элегантно и стильно. Кольцо на левой руке. В общем, мой вариант. Чёрт! Как же некстати я умер. Санитары — молодые люди, скорее похожие на электриков, чем на медработников, неторопливо подошли к моей кровати.

— Нинель, ему уже не помочь, — отойдя чуть в сторону, — сказал один из них, тот, что выше и прыщавее. — Оформляй кончину, и валим дальше, сегодня ещё девять вызовов.

— Правильно! Дедок идиотом оказался. Какого фига он медицинский браслет отключил? Инфа только утром на сервер упала, — фыркнул второй, низенький и пухлый. — Таймер настроен на включение по будильнику. Одним словом — суицид.

— Ах ты, сопля зелёная! Какой же я тебе дед? — подчёркнуто громко возмутился я, но на меня никто из присутствующих не обратил никакого внимания.

Нинель сняла халат, бросила его на стул, а сама очень изящно села на стол, закинула ногу за ногу, незаметно приподняла подол платья и уткнулась в планшет. Бесспорно, ноги хороши, особенно вон та родинка выше колена…. Намного выше колена, если точнее. Я покраснел, насколько возможно призраку, молодняк потупил взор.

— Мама мне о нём часто рассказывала, — оторвав взор от экрана гаджета, бархатным голосом произнесла Нинель и тут же пояснила: — Наши родители дружили.

— Тогда за дело! — скидывая рюкзак, сказал высокий санитар.

— Вытащим, не сумневайся, — пробурчал толстый и многозначительно добавил: — Но, за тобой должок!

— Сочтёмся парни, — весело ответила Нинель, и приподняла подол ещё выше.

Прыщавый снова покраснел, толстяк застыл, облизывая вмиг высохшие губы. Я тоже остолбенел, боясь неосторожным движением спугнуть удачу — у меня появилась надежда воскреснуть. Забившись в угол, я принялся молиться всем богам, которых только мог вспомнить, мысленно даже перекрестился, и тут в комнате появились ещё двое.

— Он мой, — спокойно заявила демонесса, то расправляя, то складывая чёрные как смоль крылья.

— Если санитары не разбудят, — глухо ответил её спутник, невысокий мужчина с абсолютно неприметной внешностью школьного учителя.

— Пусть только попробуют! — не сдержавшись, гневно воскликнула девушка-демон. — Сожгу!!!

— Жанна, успокойся. Мы обещали не вмешиваться.

Если убрать крылья; небольшие рожки, копыта и хвост, то Жанна спокойно могла выиграть любой конкурс красоты. У её спутника тоже были крылья, но белого цвета, как у ангела.

Неплохой сюжет для очередного рассказа нарисовался, но не для моего умершего мозга, который всё происходящее воспринял как мистический бред. Может, Эйнштейн прав, и Вселенная устроена совсем не так, как мы думаем.

Относительно пространства и времени я умер — это факт, чтобы не говорили Нинель и санитары. Надо отдать им должное, они старались. Ассортимент трубок, подведённых к моему телу, оказался поистине грандиозен. Все они сводились к моему аквариуму, в котором что-то бурлило и, судя потому, как медики, морщась, затыкали носы, жутко воняло. Рыбок жалко, но себя жальче, воскресну куплю новых. Мёртвым памятник поставлю, абсурд, конечно, но жить уж очень хочется.

Судя по появлению девушки-демона и ангела, скорость моего вознесения на небеса или падения в Тартар соизмерима со скоростью света в вакууме, составляющая сколько-то там миллионов метров в секунду. Проще говоря, через восемь минут моя душа пролетит мимо Солнца, а значит «Прощай, родной Млечный Путь!» и «Здравствуй, Туманность Андромеды!». В тот момент я понял, что обречён, и в первый раз после смерти потерял сознание….

— …постойте, если он сможет довести скорость разложения своего тела до скорости света, то где-то в другом мире появится возможность построить машину времени, способную перенести его тело в любую точку истории.

Это первое, что я услышал очнувшись. Говорила Нинель, но не со мной. Плакала. Поди, пойми, о чём именно женщина рассуждала, но в её голосе чувствовалась какая-то обречённость, от которой мне стало совсем не по себе.

Трубки с тела исчезли. Стало понятно, что Нинель взывала к разуму санитаров, которые тоже пропали, видимо ушли, не поверив в возможность моего возвращения с того света. Второй я всё ещё спал, сладко похрапывая. «Счастливчик тот, кто не видит снов», — подумал я и посмотрел на себя другого, третьего по счёту. Он лежал на полу в отключке. Определённо после смерти начинают происходить странные вещи, решил я.

— Он сможет отправиться в период до своего рождения и случайно или преднамеренно помешать себе умереть? — спросила у ангела Жанна.

— Это неплохой сюжет для фантастической литературы, но не для воскрешения из мёртвых, — печально ответил ангел и тихо добавил: — Теперь он твой.

— Эй, вы чего творите!!! Не бросайте меня! Не отдавайте демону! — яростно завопил я, но меня снова никто не услышал.

Я кричал, метался, молил о пощаде, но всё без толку. Сверхъестественные существа и доктор меня не слышали. Друг друга они тоже никак не воспринимали. Всех видел и слышал только я. Разбираться в том, кто я теперь или что не оставалось времени, заканчивалась пятая минута. Встал извечный вопрос: «Что делать?» Все мы знаем о нём ещё со школьной скамьи, но, к сожалению, ответа ни у кого до сих пор нет. Всё, что у меня имелось — бред двух симпатичных особ. Из их слов я понял, что моё спасение зависит от скорости света и массы моего мёртвого тела. Как это связано с машиной времени, которая должна отправить меня во времена, где я ещё не существовал, не понятно. Ещё есть относительность, но никто из меня четверых не Эйнштейн. Тщательное обдумывание полученной информации завело мой разум в тупик.

«Пространство и время настолько тонко переплетены, что подобные парадоксы недопустимы, — рассуждал я к концу третьей минуты. — Однако всё что происходит, имеет свою значимость, и в данном случае главное — Я».

Чтобы ни случилось, Я всегда становлюсь в конец цепочки. Моё первое Я умерло. Но есть ещё Я — второй, который спит. Я никогда не жаловался на сердце, но допустим, моё второе Я, проснувшись, увидит своё мёртвое тело и тоже скопытится от инсульта — цепная реакция смертей в пространстве. Плевать! Есть ещё Я — третий. Даже если он, придя в сознание, увидит, что второго забирает Жанна и его постигнет та же участь, есть Я — четвёртый. И тут детали головоломки сложились. Всё возможно изменить при перемещении из одного я в другое. Оставалось меньше минуты, но не зря же меня при жизни называли и дразнили фантазёром…

Место куда я попал — это мистический мир моих же фантазий. Во-первых, из мужчины пятидесяти лет, я превратился в восьмилетнего мальчишку. Во-вторых, идёт урок. В-третьих, физику преподаёт Айвенго. Я не помню его лица, поэтому забрало шлема закрыто. На доске знаменитая формула E = mc2. Из неё следует, что любой перенос энергии связан с переносом массы. Я давно её знаю, поэтому мне не интересно, но сижу и слушаю, сам придумал. Ещё я знаю, что за окном бороздят небо космолёты, а слева от доски мой рисунок, прости Эйнштейн, я тебя люблю, но физика не учит рисовать. Если в этом мире я вечером лягу спать и просплю восемь часов, то к моменту пробуждения перемещусь более чем на 800 тысяч километров. А если со мной что-то случиться, перемещусь в любое фантастическое место, теперь у меня их наготове сразу несколько…

Безусловно, я вернулся в свой первый мир и позволил нам с Нинель любить друг друга. От Жанны тоже не смог отказаться. Второй я до сих пор спит у её ног, в одном из фантастических, но ужасных миров. Третьего забрал мужчина с крыльями, он научит меня быть ангелом. Пятый молод и только учится жить. Я — четвёртый. Я живу в каждом из них, и моя жизнь растянулась почти до бесконечности.

Марк Волков «PUSHKING»

— Какой позор в семье! — престарелая женщина в белом чепце поставила на стол наполовину опустевшую кружку и утёрла слезу. — Барину осемнадцать лет отроду, пора хозяйство принимать, а он всё на лошади скачет, да стихи пишет. Где сие видано?

— Это верно, Ариша, — согласился соседский кучер, сидевший на табурете напротив. — Я вот тоже, давеча, подхожу к нему… И уж и так, и эдак. Без должного обхождения, значить. А он…

— Неужто дал по рогам? — оживилась старушка.

— В том-то и дело, что нет. Похвалил за «народный язык», да ещё и целковый на водку сверху вручил. Пропащий, стало быть человек!

— А я о чём толкую? — снова пригорюнилась старушка. — Да ладно ещё, были бы стихи приличные. А то всё страсть какая-то. Рифмы про пальто да полупальто. Бывало, построит нас, дворню, и давай читать свои вирши — а мы, стой, да аплодируй.

— Ты знаешь, Кузьма, — перегнувшись через стол, заговорщически подмигнула собеседница, — я уж стихи эти, как барин уснёт, от греха подальше конюху сношу, Прошке Свиньину. А он их правит. Ну, а как ещё? Иначе ведь позора не оберёшься! Барин опосля оглашения стихи в разные журналы посылает. Люди смеяться станут, разговоры всяческие пойдут! А Прошка… Вот где настоящий талант! Почитай, что намедни наисправлял сей охальник:

Я помню чудное мгновенье,

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты!..

— Вот это слог! — восхитился кучер. — Хоть и половины не понял, а слезу все одно вышибает. Сразу видно — наука!

— Какая там наука, — отмахнулась старушка. И хохотнула: — Когда к нему входишь, с порога конским навозом тянет. Пополам с человечьим!.. А знаешь, как в оригинале-то было?

Кучер покачал головой.

Который день тревожусь я воспоминаньем,

Когда ко мне явилась ты.

В тот вечер мечтал о пиве я с вожделеньем

Но вынужден купить тебе цветы

Не проронил тогда ни слова,

Духовной жаждою томим.

А ты обиделась, корова

Решила, что я глуп и нелюдим…

— Няня, душечка! Где же вы? — донёсся из прихожей молодой голос.

— Вот он, сыскался, изверг, — прошипела старушка. — Сейчас опять станет мучить своими экзерсисами.

И точно. В комнату стремительно вошёл молодой человек в шляпе-цилиндре, плаще и с бакенбардами.

— Вот вы где! — обрадовался он. — А я вас всюду ищу. Спешу обрадовать — нынче ночью ко мне прилетела муза!

— Да неужели? — саркастически осведомилась старушка.

— Да-с, мой ангел, — не замечая тона, молодой человек вынул из кармана ворох помятых бумаг. И, поставив ногу на табурет, обратился к присутствующим: — Послушайте, что я сочинил опосля её ухода:

Выпьем няня, где же кружка?

Выпьем, старая пердушка.

Закусим и опять нальём!

Спой мне песню, как девицей

Поутру в трактир за водкой шла…

Раздался грохот. По полу, расплёскивая остатки содержимого, покатилась глиняная кружка. Побагровев, старушка поднялась из-за стола.

— Как-как ты там сказал, милок? — уточнила она. — «Старая», кто…?

— Пердушка! — с гордостью закончил юноша. — Да вы, няня, нешто, обиделись? Напрасно. Это я ведь так, любя! Для рифмы, стало быть… Стихотворение такое. Шутка-с…

— Я, значит, ночей не сплю! — взвизгнула обычно терпеливая старушка. — А ты! Ты меня — пердушкой?!..

— Родионовна, уймись, — пытался утихомирить кучер разбушевавшуюся компаньонку, видя, что дело приобретает серьёзный оборот.

Но его никто уже не слушал.

— Хлыщ! Вертопрах!

— Старая пьянчужка! Шарамыжница! — неслось с обеих сторон.

— Бездарь! Фанфарон! Телепень! И стихи твои такие же бездарные, как и ты сам!

— Что-о? — завопил красный, как рак, юнец. — Ну всё! Стреляемся! Немедленно! С десяти шагов!

— К вашим услугам, сударь!

Схватив в зале по пистолету, дуэлянты вышли в ближайший лесок. Конюх в виде секунданта следовал за спесивцами, на ходу умоляя образумиться. Тщетно!

Вот спорщики разошлись. Обернулись. Старушка чётко прицелилась. И с гиканьем уложила обидчика!

— Ишь ты, «пердушка»! — передразнила она, потрясая пистолетом, из дула которого вился тонкий дымок. — Я тебе покажу!

— Да ладно, хватит тебе, Арина, — нахмурился, глядя на убитого, кучер. И вынес вердикт, присмотревшись. — Вроде мёртв. Что теперь делать-то?

— Закопаем охальника, — не моргнув глазом, объявила дуэлянтка. — А опосля скажем, что так мол и так, пало наше солнце русской поэзии. Гений убит в неравной схватке с обидчиком.

— А дуэлянт-то кто?

— Да вот, хоть… Как, стало быть, фамилия барина твоего?

— Дантес! — с удивлением пробасил кучер. — Только вот, согласится ли? Зачем ему это?

— А чего же нет? Они из хранцузов, стало быть, благородные. Им все одно ничего за это не будет. Зато какая слава в веках — «убийца солнца русской поэзии»! Это же почти как Герострат, только лучше. Даже Сальери такой известности никогда не достичь!

— Нет, Родионовна, — заключил, покачав вихрастой головой, кучер. — Будущие поколения нам сего действа никогда не простят.

— Какие поколения, милок? — отмахнулась старушка. — Ты разве «Ниву» не читаешь? Пишут, что уже через сто лет наступит конец света — всё человечество утопнет в конском навозе. А пока мы и говорить никому ничего не будем. Как писал Прошка Свиньин за барина памфлеты, так и будет продолжать. Глядишь, чего доброго, ещё со временем и в учебники войдём. Так-то, брат!..

На том и порешили.

Ирина Забелышенская «ПЕРЕВОРОТ С ЗЕФИРКАМИ»

Инспектор Мано задумчиво болтал ногами в оливковых берцах и грыз кусьпаёк, сидя на покатой крыше патрульного катера. Где-то вдали лаяли недопсы и постреливали семена лоританского гороха, вырываясь из стручков. Ничто не могло вывести инспектора из состояния сосредоточенной задумчивости. Ничто, кроме звука резкого торможения. Чиркнув по стройным кипарисам и пробороздив гороховое поле по диагонали, звездолёт «Sweety» остановился точнёхонько у патрульного катера. Выкинув якорь и для надёжности поставив транспорт на ручной тормоз, капитан Ядвига Новак выбралась из люка.

— Как оно ничего? — приветствовала она старого знакомого, отсалютовав от гермошлема.

— Да ничего обнадёживающего. Впрочем, как всегда! — инспектор отсалютовал в ответ остатками кусьпайка.

— Проблемы?

— Надвигаются. Нутром чую.

— Это с городского отстойника потянуло, оттуда и учуял!

— Не оттуда. Руди Роббер объявился.

— Откуда знаешь? О нём уже цикла три не слышно.

— Инфобот передал запись разговора вольных флибустьеров. Что-то у них намечается на Невезувии, а там логово Руди Роббера. Как пить дать, без него не обойдётся — лапу даю на отсечение!

— Ты это, лапами не разбрасывайся, они тебе ещё пригодятся, как и хвост! — Ядвига дружески хлопнула по широкому плечу Мано. Униформа скрывала шерстистый торс гиброида, но повадки манула то и дело давали о себе знать. Вот и сейчас острые когти показались на мгновенье, и вновь спрятались, ничем не выдавая правильную форму мужской ладони.

— Так, а что у нас на Невезувии? — капитан Новак жестом иллюзиониста материализовала карту ближнего космоса. — Космопорт, заповедник, отель для туристов, школа танцев для андроидов, зефирные плантации. Ничего особенного.

— Правильно, космопорт. С ангарами. И с посадочными платформами для пиратских звездолётов — контрабандные зефирки за милую душу идут на Прибалдениусе у местных сладкоманов.

— Так может слетаем, осмотримся? — Ядвига сдунула с носа непослушную прядь фиолетовых волос.

— На этом корыте? — Мано с досадой пнул носком патрульный катер. Катер огрызнулся выхлопом сероводорода.

— А «Sweety» на что? Доставит хоть на Омикрон Пси, хоть на Невезувий! У меня как раз отпуск!

Мано с кошачьей грацией запрыгнул в люк звездолёта вслед за капитаном Новак и устроился в рубке. Запах карамели одуряюще ударил по вибриссам. Инспектор передёрнул плечами:

— Ну и амбре тут у тебя! Хорошо, хоть не валерьянка!

Ядвига ловко закинула увесистую порцию ирисок в топку реактора и развела руками:

— Экспериментальный образец, биотопливо! К некоторым нюансам быстро привыкаешь! Держись, турбулентность!

Звездолёт задрожал и взвинтился в стратосферу. Корпус ощутимо тряхнуло. Лабораторные крысы возмущённо затопали к спасательной капсуле и пригрозили покинуть борт. Шерстинки на торсе Мано вздыбились от такой наглости — сработал генетический рефлекс. Но он взял себя в лапы… руки… успокоился, то есть! Всё-таки он гость, а хозяйке совершенно незачем отмывать звездолёт от ошмётков грызунов, если он не сдержится! Ядвига, кажется, не заметила приступа ярости, поинтересовавшись:

— А что в заповеднике Невезувия? Редкая фауна или целебная флора?

— Да Хель их знает! Ходили какие-то слухи, не очень вникал. На месте разберёмся.