Бесплатный фрагмент - А сколько звёзд на небе?

Предисловие для взрослых и тех, кто помладше…

Жизнь человека похожа на речной поток. А рядом с ним, с этим потоком, текут жизни других людей. Чьи-то реки пересекаются лишь на миг, а чьи-то долго-долго движутся рядом. Появляются новые ручейки. Кто-то уходит, и его река-жизнь, ещё недавно шумевшая рядом с твоей, удивлявшая каждым своим поворотом и достойная отдельной книги, вдруг непоправимо исчезает. А на месте её остаётся лишь высохшее русло. И только ветер гонит вдоль осиротевших берегов призрачные пыльные вихри воспоминаний.

Большинство судеб тех, кто был до нас, и тех, кто был рядом с нами, тонут в забвении.

А ведь это ужасно несправедливо.

Желание вырвать из безвременья маленькую часть судьбы близкого мне человека было вызвано именно этим чувством.

Каким он был?

Родился в 1910 году в небольшом селе в Украине.

В трёхлетнем возрасте вместе с родителями приехал на Байкал.

Пережил революцию.

Будучи сыном простого лесника (у которого, правда, был полный гимназический курс), мечтал стать лётчиком.

Молодая Советская республика дала ему шанс воплотить свою мечту в жизнь.

Стал он настоящим «сталинским соколом».

Профессиональный военный лётчик, которого война пощадила и оставила в живых, но сделала почти инвалидом с изрешечёнными немецким мессером ногами.

А потом мирная жизнь…

Благодаря своему характеру и силе воли он на этих ногах по тайге ещё лет двадцать ходил!

Мой дед…

Удивительно, но я не встречал больше человека, так талантливо и ярко описывавшего природу и человека в ней. Рассказчик он был замечательный. Слушая удивительные дедушкины истории, я просто окунался в них с головой.

Он любил Байкал, таёжную жизнь, свою семью, свою страну. Он любил меня.

Часто вспоминаю эпизод, который повторялся в моём детстве много-много раз…

Я бегу со всех ног. Бегу ему навстречу. А он, такой крупный и уже совсем немолодой человек, перешагнувший шестой десяток, смеясь, расставляет свои большие руки в стороны, немного приседает и ловит меня. Целует в нос и в обе щёки. Мне немного щекотно от его жёстких седых усов и так радостно на душе.

— Здравствуй, дедуль! — запыхавшимся голосом говорю я. — Мы вас проведать пришли, — и уже шёпотом, — а я с ночёвкой!

— Вот и хорошо! — радуясь, наверное, больше меня, шепчет он в ответ.

А поздно вечером, когда мы ложились спать, я обязательно просил его рассказать мне какую-нибудь «историю». И он с удовольствием начинал…

Что-то из того, что рассказывал мне дедушка, я помню хорошо. Какие-то эпизоды в силу моего возраста он выпускал из своего повествования. Тут спасибо папе. Он помог мне заполнить прорехи в фактических данных. И благодарность маме, настойчивость которой помогла этим историям всё же лечь на бумагу.

Пусть мои рассказы будут данью уважения его удивительной жизни.

P. S. Ну и ещё раз хочу напомнить вам, дорогие мои читатели, что то, что вы сейчас прочитаете, основано на реальных событиях, произошедших больше ста лет назад.

Леший

— А, паря Васютка! — улыбнулся, подняв голову от грядок с какой-то мелкой рассадой, старый китаец Ван. Он, кряхтя, выпрямился, взял что-то из стоящей рядом огромной корзины.

Старик был мал ростом, благодаря своей работе в огороде от рассвета до заката чёрен от загара, имел роскошные кустистые седые брови, абсолютно не вязавшиеся с редкой бородёнкой.

Ван, радуясь передышке, по-утиному переваливаясь кривоватыми «кавалерийскими» ногами, подошёл к забору. Полез в карман старых шаровар. Достал огромный носовой платок, снял помятую соломенную шляпу с отхваченным давным-давно краем и вытер пот с бритой, покрытой белым пушком головы.

— Однако чего-то совсем рано поднялся! Не спится?

— Не-а, дедушка Ван, дела у меня. Очень важные! Поздно проснёшься — зря день пройдёт! — явно услышанными от взрослых словами отвечал Вася.

— На-ка вот! — Ван достал из-за пазухи подпоясанной верёвочкой холщовой рубахи припасённый огромных размеров розовый помидор и вручил его мальчику прямо через широкую щель в заборе. Закивал, видя, как Вася бережно уложил подарок в узелок.

— Ну, давай, беги!

Проводил глазами удалявшегося мальчугана. Решил почесать за ухом, но вспомнил, что в руке у него платок. Хотел сунуть его обратно в шаровары, но передумал и, помяв в сморщенных узловатых руках, определил на то место, где только что лежал помидор. Вздохнул, что-то скороговоркой произнёс по-китайски и пошёл обратно в огород.

И ведь точно, сегодня Васе поручили наиважнейшее дело — отнести на покос отцу обед! В первый раз! Одному! А идти нужно было несколько километров. Сначала по деревне, потом по тропинке вдоль Утулика, перейти через мост и по чаще речного ивняка до самого покоса.

Солнце припекало вовсю. Шумела на перекатах река.

Вася решил не идти по тропинке, а поскакать по валунам, торчащим из светло-серого берегового песка вдоль кромки воды. Единственное, что мешало, — кусты, росшие чуть не из самой речки. Это была настоящая чаща, местами плотно отделявшая тропинку, идущую вдоль берега, от самого Утулика.

Впереди показался крепкий, ещё не успевший потемнеть от дождей и непогоды деревянный мост. Его начало и конец, упёртые в берега, утопали в молодом ивняке и в невесть откуда взявшемся и разросшемся под самыми крайними опорами малиннике.

Напевая себе под нос услышанную в деревне песенку и помахивая из стороны в сторону узелком с отцовским обедом, Вася выскочил на тёплые доски и, громко топая босыми ногами, отчего по мосту пошёл такой замечательный гул, зашагал на другую сторону.

В этот момент из-под противоположного края моста несколько крупных камней с грохотом и громким плюхом упали в воду. Вася остановился и с опаской стал прислушиваться. Неужели это из-за его громкого топанья сейчас развалится мост? Осторожно, на цыпочках, ожидая, что эта вроде бы прочная конструкция, выдержавшая нынешний серьёзный весенний паводок, сию минуту рухнет в бурлящий поток, мальчик стал красться вперёд. Вот уже и противоположный берег. Спасение близко! У перил с правой стороны конца моста у самого спуска на тропинку кто-то положил огромную каменюку.

— Что за глупость? Эдак телега стукнется и ось себе подломит! — проворчал уже совсем успокоившийся Вася. Он, подражая знаменитому борцу Ивану Максимовичу Поддубному, карточку которого видел недавно в пристанционной лавке, выпрямив спину и напрягши мускулы, приблизился к валуну, отложил узелок и, поплевав на ладошки, смело обхватил его за бока. Вес камня оказался ой какой нелёгкий! Вася, кряхтя от натуги, с покрасневшим лицом сдвинул валун с места и подкатил его к самому краю моста. Выпрямился, поглядел по сторонам, дескать, смотрите, люди добрые, на такую силищу, и, напрягшись, столкнул камень вниз. Хоть мост был и невысоким, а булыжник упал не в реку, но это было даже лучше. С высоты трёх метров он так жахнул о камни на берегу, что отколовшиеся кусочки и береговая галька разлетелись в стороны, что твоя шрапнель.

Дальше произошло такое, к чему Василий был совершенно не готов. Из-под моста, оглушительно рявкнув, выскочило что-то огромное, покрытое длинной бурой шерстью. Продолжая рычать, это что-то пробежало несколько саженей на задних лапах, на секунду обернувшись на мальчика и показав окровавленную зубастую морду. Потом оно упало на все четыре лапы и, отбрасывая задними мокрый песок и мелкие камешки, принялось удирать вдоль кромки берега прочь от моста в сторону ближайшей сопки, покрытой тёмным хвойным лесом.

— Леший! — обмер Вася. — Как же я теперь? Он же теперь за мной ходить будет, пока в лес не утащит! Так и Прошка с Ванькой говорили. А ведь они-то врать не будут, с рождения здесь живут. Знают!

На ватных ногах он сделал несколько неуверенных шагов в сторону от моста и опустился на моховую кочку.

Со стороны дороги, резко поворачивающей после моста в кедровник, послышался скрип колёс. Прошло несколько секунд, и из-за деревьев показалась старая рыжая лошадка, тащившая скрипучую телегу. За вожжами, утопая в свежем сене, попыхивая самокруткой, сидел сосед Васиной семьи дядя Игнат. Клубы дыма поднимались над телегой и стелились за ней, как за каким-нибудь небольшим пароходом, плывшим по ошибке не по реке, а по старой лесной дороге. «Капитан» телеги был мужиком крепким, с умными, удивительно чёрными для немолодого человека глазами, обрамлёнными тысячей мелких морщинок, большим курносым носом, окладистой пегой бородой и пышными усами. На голове его красовался старый фасонистый картуз, и вправду похожий на капитанскую фуражку. Правда, одет он был совсем не «по-капитански» — в «сухопутную» пёструю косоворотку, подпоясанную старой вожжой, и «малороссийские» шаровары, заправленные в невысокие кожаные сапоги.

— А, Василий! Ты чегой-то на голой земле сидишь? — взглянув на мальчика своими внимательными глазами и огладив бороду, произнёс Игнат. — Отец, однако, голодный на покосе. Устал, чо ли? Так давай подвезу! Я в аккурат за сеном на соседнюю поляну.

Сосед, кряхтя, подвинулся в сторону и махнул широкой, как лопата, рукой, приглашая Васю к себе.

«Вот оно, спасение», — пронеслось в голове у мальчика! Он под удивлённым взглядом Игната подскочил с кочки, в секунду схватил оброненный на мосту узелок и забрался на телегу поближе к вознице.

— Ишь ты какой, однако, шустрый! — улыбнулся в рыжие от махорки усы Игнат. — Гляжу я, чой-то случилось у тебя? Вон какой бледный. Ну, выкладывай. А то как будто испугал тебя кто!

— Я, дядя Игнат, только что лешего видел! Вот не сойти мне с места, видел! Он, окаянный, из-под моста как сиганул! И кровавой своей мордой в мою сторону повернулся, глазами зыркнул так, что у меня чуть сердце не выскочило. Испугался я страсть как! А он в тайгу побёг!

— Вот тебе и раз? Леший, говоришь? — с совершенно серьёзным лицом произнёс Игнат. — Ну а как выглядел-то этот самый леший? Страшный, наверное?

— Ужасть какой страшный, дядя Игнат! Шерсть на нём длинная и коричневая, голова огромная, морда зубастая и вся в крови. Уши торчком, такие маленькие. Бегает на четвереньках, а хвост… Хвоста и нет почти! Наверное, черти оторвали?

— Да, страсть… — протянул Игнат. — Как же ты его в бегство обратил?

— А я каменюку огромную с моста бросил, а он под опорами сидел. Неужели караулил кого-то? — от этой мысли Василий на секунду онемел, но взял себя в руки и продолжил. — Камень как о берег бахнул, он и испугался! Дядя Игнат, а что, лешие тоже могут пугаться?

— Могут, малец, они всё могут. Только вот что я тебе скажу: не леший это был! А знаешь кто?

— Кто? — почти шёпотом произнёс Вася. — Неужели сам чёрт?

— Нет! — Игнат улыбнулся. — Был это, Василий, медведь! Наверное, большой. Ты медведей-то раньше видел живьём?

— Не видел, но… — Мальчик не мог поверить. — У него же морда вся кровавая была! Сожрал уже кого-то, загубил душу християнскую!

— И не людей он жрал, а малину! — с убеждением произнёс Игнат. — Вон, глянь-ко под мост. Сколько там малинника. Этот стервец уже не в первый раз сюда наведывается. Нравится ему спелая ягода-то. А до людей он мирный. Кстати, а ты знаешь, что от сильного испуга медведи животом страдают? Верная примета, что это не леший. Пойдём глянем.

Он слез с телеги, помог спрыгнуть Васе и, держа его за руку, спустился с моста на берег Утулика. От того места на прибрежных камнях, где мальчик видел медведя, прямиком в сторону ближайшей сопки тянулось пунктирной линией по песку и валунам содержимое желудка Потапыча.

— Вот видишь! Мишка это был, — улыбнулся Игнат, — обычный лесной житель, только большой сластёна! А ты его напугал. Такой маленький — такого большого и страшного.

— Да я и то сразу подумал, ну не может быть леший такой! — уже совсем оправившийся от пережитого страха Василий выпятил грудь и гордо посмотрел на Игната. — А здорово я его камнем, дядя Игнат!

Он представил, как сегодня будет рассказывать о происшествии родным и мальчишкам в деревне. И как все будут смотреть на него, кто с гордостью, кто с завистью.

— Ну ладно, дядя Игнат, поехали, а то тятя ждёт. Голодный небось.

Вася запрыгнул в телегу и, прижимая к груди узелок с едой, вопросительно посмотрел на прятавшего улыбку Игната.

Она живая!

— Вась, а Вась! Ну Васька же! Выгляни в окно… — послышался громкий шёпот с улицы.

Вася протёр глаза, сладко потянулся и выскочил из-под одеяла. Утренний неяркий розоватый солнечный свет заливал комнату. По полу от кровати в сторону окна пролегла солнечная дорожка. Мальчик накинул рубашку, на цыпочках пошёл по этой дорожке прямо к приоткрытому матерью окну.

Внизу у завалинки стоял его лучший дружок Прошка и нервно теребил в руках картуз.

Увидев Васю, Прошка сделал огромные глаза и почему-то по-прежнему тихо произнёс:

— Ты слышал? Алёнка пропала!

Алёнка, четырёхлетняя сестра их приятеля Ваньки, жившего на другом конце села, частенько участвовала в их играх и проказах.

Почему ребята приняли в свою команду эту мелюзгу? Да просто Ванькина мама ещё в начале лета сказала, что он, Иван, уже совсем взрослый. А как же, шесть лет исполнилось. Наконец-то у неё подрос помощник. Коли так, то он должен присматривать за сестрой, а у неё и так дел много. Это была абсолютная правда. Ведь, кроме Ваньки и Алёнки, в семье росли ещё совсем маленькие пацаны-тройняшки. Они были настолько шустрыми и дружными, что обычно к концу дня мать просто валилась с ног, пытаясь совладать с этой шумной оравой.

Хотя поначалу ребята относились к Алёнке снисходительно, но очень быстро она завоевала в их глазах непререкаемый авторитет, забираясь на самые высокие деревья, плавая в холоднющем Утулике дольше всех и совершая другие безрассудства.

— Ну, говори, чего случилось-то?

— Да понимаешь, вчера поругались они с Ванькой. Он змей собрался делать, а Алёнка ему помогать просилась. Он и прогнал её из сарая. Дескать, сам он в сто раз быстрее управится. Она обиделась и пошла на лавочку, на улицу. А тут подружки за ягодами отправились. Ну и позвали её. Раньше бы она ни в жисть не пошла, ты же знаешь, а тут… Ну двинулись они, значит, в ближний лес, даже через речку не переходили. По нашей стороне пошли. И там, в лесу этом, то ли медведя увидели, то ли, может, собаку какую приблудную! Толком я так и не понял. Сиганули кто куда! Остальные девчата к селу побежали, а Алёнка, скорее всего, ещё глубже в лес кинулась. Странно, всегда такая смелая была. Помнишь, говорила, что медведь для неё как щенок какой. Если она его увидит, то подойдёт и погладит обязательно.

— Да обожди ты, по делу говори! — перебил его Вася.

— Ну вот, я и говорю… Девчонки прибежали, а её всё нет и нет! Ванька испугался, что ему влетит от отца c матерью и сразу им ничего не сказал. Вчера уж стемнело, мать и говорит: «Иван, а Алёнка где?». А он — не знаю, дескать! «Как не знаешь, она же с тобой была?». Ну, хочешь не хочешь, а пришлось всё рассказывать! Понятное дело, отец Ваньку высек. Да так, говорят, высек, что он ещё неделю сесть не сможет! Мужики почитай со всего села цельную ночь в ближнем лесу её искали с факелами. Да и батяня твой вместе с жандармами тоже там был. Я смотрю, до сих пор ещё не вернулся?

Вася вспомнил, что отец, работавший лесничим, со вчерашнего вечера не заходил домой. Поскольку такие отлучки были в порядке вещей, то мальчик не обратил на его отсутствие внимания. А оно вот что, оказывается, произошло!

— Батюшки-светы, яка дивчина, и поди ж ты! Не загинула бы! — послышался за спиной Васи голос его матери. Оказывается, она несколько минут стояла рядом и слушала сбивчивый рассказ Прошки. — Ну ничего, хлопцы, найдёт отец вашу подружку! — и мать, покачав головой, пошла из комнаты.

Прошло пять дней. Вера в то, что Алёнка найдётся, постепенно таяла в душах сельчан. Но они по-прежнему продолжали искать. Приехало полицейское начальство. Усатый, толстый и очень важный дядька в идеально чистом мундире, при фуражке, сабле и сапогах. Он сказал, что нечего всей деревне шляться в лес, а то, не дай бог, ещё кто-нибудь пропадёт. Назначил в поисковую бригаду пятерых старых охотников во главе с Васькиным отцом и строго-настрого запретил отпускать детей в лес одних.

— Знаю я этих огольцов, небось тоже девчонку ищут? — сказал он, глядя на притихшую ватагу пацанов, стоявшую рядом с ним на деревенском сходе. — Узнаю, что кто-то из вас в лес собрался, в кандалы закую! Ясно? А теперь брысь отсюда!

Мальчишки кинулись кто куда.

А на следующий день Алёнка и нашлась. Ну как нашлась, сама вышла из леса. Причём совершенно не оттуда, куда в своё время убежала и где её искали.

Была она немного уставшая, но совсем не испуганная, а какая-то тихая. Растрёпанная русая головка и мятый сарафан, к которому во множестве прицепились репей, хвоинки и ниточки мха, совершенно не вязались с её улыбающимся личиком. На все вопросы она очень подробно отвечала, что от страха так далеко убежала, что заблудилась. Шла несколько дней наугад, кушала ягодки и кислицу. Нашла несколько прошлогодних шишек на кедре и сбила одну. Ночью было очень холодно и страшно, хоть она и укрывалась своим платком. Пила она из разных речушек. Под конец совсем ослабла и уже не могла идти дальше. И тут вчера вечером, когда солнце уже спряталось за сопки, а она сидела на моховой кочке возле маленького лесного ручейка, то услышала за спиной шорох. Испугалась! Обернулась, а это старенький-престаренький дедушка с белой бородой, добрым морщинистым лицом, одетый в тужурку, сшитую как будто бы из разноцветных древесных листочков. Был он очень мал ростом. Чуть ниже самой Алёнки. С сучковатым зелёным посохом. И пахло от него чем-то очень сладким и душистым. Как будто мёдом луговым.

«Ты как сюда, девонька милая, попала?» — спросил он.

Алёнка честно ответила, что медведя испугалась, побежала, заблудилась и не знает теперь, как домой возвернуться.

— Покормил меня дедушка медком из своего туеска, а потом вдруг откуда ни возьмись кружечка деревянная появилась с отваром душистым. Выпила я, и сразу так легко стало. Усталость как рукой сняло!

«Теперь домой уже поздно идти, — сказал дедушка. — Ложись-ка, дитятко, вот на эту кочку мягкую, а я тебя укрою».

— Снял он с себя тужурку и накрыл меня. Смотрю я, а на нём точно такая же. Как и не снимал её будто. Так мне стало тепло, и уснула я сразу. Утром просыпаюсь, смотрю, а он напротив меня на пенёчке сидит. Увидел, что я проснулась, улыбнулся, головой кивнул.

«Ну что, милая, выспалась? А теперь пойдём, домой тебя отведу».

— Взял он меня за руку, и пошли мы с ним. Смотрю, делаем мы шаг, а как будто саженей десять под нами пролетит. А мне и не страшно вовсе. Гляжу, а вот уже и знакомая опушка перед деревней. Тут дедушка остановился.

«Вот тебе, дитятко, оберег! Носи его и не заблудишься. Всегда тропинку к дому найдёшь!»

— И дал он мне вот это! — Алёнка достала из кармашка платочек, в который был завёрнут небольшой полупрозрачный зелёный камешек, очень напоминавший кедровую шишку. — Вот это он и есть, оберег мой! — с гордостью говорила всем она.

— Только одного не пойму, откуда он узнал, где я живу? — удивлялась девочка. — Я ведь ему ничегошеньки не говорила.

Многие не поверили рассказу Алёнки. Дескать, от пережитого фантазии у неё такие. Придумала она старика этого, чтоб не так страшно было в лесу. А что вышла к деревне сама, так это везение и ничего больше.

Но Вася верил Алёнке. Ну а как не поверить?

Подошёл он как-то раз к отцу.

— Тять, скажи, а есть в лесу такой старичок, как Алёнка рассказывает, или всё это сказки?

— Знаешь, сынок, — совершенно серьёзно ответил отец, бог его знает, а только и мне интересно стало. Мы ведь с тобой на Байкале люди новые. Вот и спросил я старых охотников. Они сначала смущались, а потом двое из них ответили, что тоже старичка этого лет тридцать назад встречали.

— Расскажи, тять, ну расскажи!

— Ну хорошо. Рассказывают, что ещё когда молодые были, то как-то раз за зверем далеко в тайгу зашли. Ночь наступила. Сидят они у костра, чай пьют. Вдруг из самой темноты человечек выходит. Точь-в-точь как Алёнка рассказывает.

«Здравствуйте, — говорит, — молодцы! Чего в такой глухой тайге делаете?» — а сам в бороду свою белую усмехается.

«Да вот, дедушка, за зверем погнались!» — честно отвечают парни.

«Вы молодцы, тайгу берегите. Не разоряйте. Она, тайга-то, живая!»

«Да нет, дедушка, что ты! Мы тайгу любим, а зверя только для пропитания семьи берём».

«Ну вот и хорошо! Здравствовать вам…»

Поклонился он, от костра шагнул и пропал. Только запах после него такой приятный остался, то ли медовый, то ли цветочный. Как в жаркий день среди цветов на горном лугу.

На всю жизнь запомнил Вася и этот разговор, и случай с Алёнкой. Никому о нём особо не рассказывал. Разве что внукам. Ведь кто тайгу не любит, тот и не поверит, а кто лес уважает, тому и доказательства, что он живой, не нужны.

А сколько звёзд на небе?

Началась эта история с исполнения мечты. Хотя, как ни странно, к этой самой мечте прямого касательства не имела. Как-то вечером, когда Васька вернулся с улицы, умылся и сел за стол, отец внимательно посмотрел на него, пригладил усы и сделал многозначительное лицо.

— Василий, ты, я вроде помню, хотел с рыбаками в море выйти? — спросил он.

— А что, можно? — с замиранием сердца, почти шёпотом произнёс Вася.

— Одному нет, а со мной можно. Да и не просто выйти, а, Бог даст, поможешь! Тут вот в чём дело-то… Наши кедрачи горелые стоят, а орех нужен. Вот и сговорились мы с мужиками артельно в Шарыжалгай на лодках сходить. Там шишка нынче уродилась на загляденье.

— Ух ты, папань, а это ж тогда мы и на парусах пойдём?

— На них! — усмехнулся в пышные усы отец. — Ну что, не испугаешься, моряк?

— Не-а… — замотал головой мальчик. — И пойду, и слушаться тебя обещаю. Вот от сих до сих! — Вася сделал движение ладошкой от пяток до макушки.

— Это хорошо! Слушаться, оно, брат ты мой, всегда лишним не будет! — кивнул отец.

— Георгий, а не опасно это? Не рановато ещё сына с собой брать?

— Мама, ничего не рано! Я уже вон какой вырос! — и Вася опять махнул поверх головы рукой, как бы показывая на свой вполне взрослый рост.

— Ничего страшного с ним не случится. Ни на шаг от себя не отпущу, не волнуйся!

После того как родители договорились по принципиальному вопросу, настал черёд частностей. Что Василий на себя наденет, где будет сидеть в лодке и на какой лодке ему можно плыть, а на какой категорически нет. В конце концов всё было улажено.

Вышли, как только стало светать. Наладили паруса и двинулись вдоль берега в сторону Култука. Флотилия состояла из пяти рыбацких лодок с небольшими парусами. Василий сидел рядом с отцом во второй лодке. Он обеими руками крепко держался за борт и, не отрываясь, смотрел вперёд. Долго тянулись в сторону Слюдянки. Вася, из-за волнения ночью почти не сомкнувший глаз, боролся с накатывавшей дремотой.

Видя, как сын Георгия Петровича, как уважительно называли мужики в Утулике Васиного отца, клюёт носом, невысокий, рыжий, начисто бритый и так не похоже на других разговорчивый парень со смеющимися серыми глазами, бывший к тому же «старшим» их лодки, решил рассказать мальчику про поход. Как только они дойдут таким макаром до Култука, то там их подхватит култучный ветер и быстрёхонько потащит вдоль того берега до нужного места.

— А почему мы прямо до того берега не поплывём? Так ведь быстрее получится! Зачем такого кругаля давать? — искренне удивился уже окончательно проснувшийся мальчик.

— Эх, мил человек, а ты умишком-то своим прикинь! — улыбнувшись, ответил «старший». — Как ты думаешь, сколько до другого берега? Молчишь? Так вот, что я тебе скажу. Ты не смотри, что берег близким кажется, до него вёрст тридцать с гаком будет. А Байкал-море сейчас добрый, а через час буря совершенно спокойно может начаться. Что мы тогда делать будем? А вот что! Перевернёт нас и потопит на раз-два! А ежели и не потопит, то ветер култучный унесёт скорлупки наши в море и ищи-свищи нас потом!

Вася сидел красный, как буряк, глядя себе под ноги. Ему казалось, что такого позора он ещё никогда не испытывал. Наверное, все артельщики сейчас в душе смеются над ним, таким неграмотным и не понимающим самых простых вещей. Тоже мне моряк!

— Эй, малец, чего такой смурной? Да ты не забижайся на меня! — усмехнулся парень. — Для первого раза правильные вопросы задаёшь, а я, как человек знающий, обязан просто тебе всё объяснить, чтобы потом, значит, ошибок не наделал. А наделаешь, на мне грех будет!

— Василий, а Игнат ведь дело говорит. Не надо обижаться. И незнания своего стыдиться не надо, — отец потрепал мальчика по голове. — Ты ведь не рыбак и всех этих премудростей не знал. А теперь знаешь! И Байкал уважать будешь. Правильно я говорю?

Вася облегчённо кивнул. На него были устремлены взгляды всех взрослых, сидевших в лодке. Но в них, на радость мальчику, не было иронии, а было полное согласие со словами отца. Эти люди совершенно искренне желали ему добра.

Засветло дойти до Шарыжалгая не получилось, и флотилия вынуждена была приткнуться у мысочка, который, как и весь остальной берег, сразу после береговой линии круто уходил под воду. Насколько было возможно, вытащили носы лодок на сушу и привязали верёвками к растущим у воды соснам. Развели костёр и сгоношили простой рыбацкий ужин.

По насыпи над берегом редко-редко пыхтели паровозы, тащившие за собой пару-другую товарных вагонов.

— Вот раньше, до революции, тут что уток по осени поездов этих шастало. Только, бывало, ввечеру у костерка дремать начнёшь, а тут на тебе: чучух-чучух, чучух-чучух. Паровозы, как самовары трёхведёрные из тунельки выползают, вагоны тащут и дыму за ними — жуть. И один за другим, один за другим! — мечтательно вспоминал кто-то из сидящих вокруг костра. — Частенько только с рассветом засыпать удавалось. А теперь что?