Бесплатный фрагмент - 7 отцов

Ирине А.

«И звали ваших отцов так же, как и вас:

Вейкко и Пшёлты!»

(«Кукушка»)

Глава 1

1

— Привет, как дела?

По случаю июльской жары из одежды на Ольге был лишь белый сарафан в крупный цветок. Он очень шел к ее крепкой, энергичной фигуре.

Ткань была плотной — и я скорее угадывал, нежели видел под ней белое белье: строгий бюстгальтер и широкие целомудренные трусы.

— Терпимо, — ответил я. — А у тебя?

— У меня все прекрасно.

Недавно приведенная в порядок, залитая новым асфальтом и обсаженная рябинами площадь — где с одной стороны стоял ангар «Перекрестка», а с другой в цоколе длинного шестнадцатиподъездного дома выстроились в ряд «Магнит», «Монетка» и «Пятерочка» — была до краев залита утренним солнцем и казалась почти праздничной.

— Выходной? — догадался я.

— Нет, просто задержалась по домашним делам. А ты почему гуляешь не на работе?

— Оля, ты забыла? Я же преподаю в университете. У меня отпуск все лето. Гуляй — не хочу.

— Счастливый!

— На самом деле как сказать.

Я поморщился.

— Нынче я в приемной комиссии. Толку никакого, одна маета. И приходится каждый день ездить на работу.

Я не лукавил, жалуясь на жизнь.

Наша кафедра была общеуниверситетской. Заведующий, профессор Кабир Салихъянович Салихъянов — интеллигент в первом поколении, благородный седой башкир, владеющий русским языком лучше большинства моих русских друзей — любил с тоской вспоминать старые, «доегэшные» времена.

На всех специальностях одним из вступительных экзаменов было сочинение. Председатели предметных и апелляционных комиссий чувствовали себя полубогами. По результатам приемной кампании умные люди покупали однокомнатные квартиры — а самым умным удавалось сколотить даже на двухкомнатную.

Увы, те времена канули в Лету. Сейчас все отталкивалось от ЕГЭ. Что-то минимально махинировали секретари приемных комиссий. Но мы, предметники, не стоили вообще ничего. Нас лишь принуждали лишний месяц сидеть на кафедре.

— Сочувствую.

— Ладно хоть, не с утра. Вот заехал сюда, взял в «Монетке» «Амбассадор» по акции.

— Ну да, ну да. У нас дороже.

— Послушай, Ольга…

Я посмотрел на лямки, перечеркнувшие ее загорелые плечи.

— …Может быть?

При этих словах я кивнул в сторону. Там на широкой парковке у «Перекрестка» сдержанно поблескивал мой зеленый «Рейндж Ровер».

С Ольгой мы почти два года состояли в порочной связи. Упитанные русские классики подобную ситуацию дружно порицали и даже аттестовали иноязычным словом «адюльтер», с ударением на «е», произносимое как полубашкирское «Ә».

Но меня это не задевало. Я женился в двадцать пять лет, сейчас мне было тридцать девять. Жизнь меня в целом радовала. Но говорить о сексе с супругой после четырнадцати лет брака было смешно. Жену я любил, а вожделел других женщин. Такой стиль я считал не только допустимым, но единственно приемлемым.

— Нет, не могу.

Ольга поняла без слов.

— Времени нет. Я и так попросила Наташу, чтоб она меня прикрыла. Не могу наглеть до беспредела.

Моя любовница работала в «Пятерочке». Была не директором магазина, а простым продавцом. Время от времени она сидела на кассе, а обычно разбиралась у стеллажей с творогом и колбасами

Наташа была Ольгиной напарницей по смене. Я с ней тоже дружил, но она вряд ли догадывалась о наших с Ольгой отношениях.

«Площадь четырех супермаркетов» лежала в квартале от нашего дома. Туда я ходил даже пешком — то за одним, то за другим, иногда сразу в несколько магазинов.

Как мы сблизились с Ольгой, я уже и сам не мог понять, не зафиксировал подробностей. Я помнил лишь очень дождливый день, мою машину — не нынешний одиозный «Ландровер», а простой «Дастер» — Ольгу на пассажирском сиденье и ее губы, мгновенно отозвавшиеся на спонтанный поцелуй.

— У нас все впереди.

Улыбка была искренней и одновременно слегка застенчивой — что мне особенно нравилось в этой самодостаточной женщине. Слабо блеснула золотая коронка: «пятерочной» зарплаты на металлокерамику не хватало.

В этом я понимал Ольгу и очень ей сочувствовал. Нынешняя российская жизнь опустила на дно всех без исключения: от университетского профессора до менеджера торгового зала. Но некоторые из нас — говоря неэталонным русским языком — еще трепыхались, хлопали жабрами на суше. Мы ощущали в себе зерно надежды, надеющееся произрасти.

— Конечно, — ответил я.

Я понятия не имел относительно Ольгиного статуса. Она была лет на пять моложе, но выглядела умудренной и усталой от жизни. Без последнего фактора мы бы вряд ли сошлись.

На пальце у Ольги поблескивало обручальное кольцо. И габариты ее нижней части — ширина бедер и легкая припухлость живота — говорили о том, что она рожала. Это тоже было в порядке вещей. Мы с женой имели сына-подростка, что не мешало мне чувствовать себя почти молодым.

А «почти» стоило многого.

— Хорошего дня тебе, Ольга! — сказал я.

— И тебе такого же.

Ольга пошла дальше, к своей «Пятерочке», а я стоял и смотрел ей вслед: ласкал глазами уверенный силуэт, оценивал наполненные икры.

Я учился в МГУ. В студенчестве у меня была кратковременная — и не очень приятная — связь с сокурсницей. Дочь кэгэбешного генерала, она жила в высотке на Котельнической набережной, однако не пренебрегла мной.

Эта безгрудая Татьяна, о которой в памяти осталось мало хорошего, постоянно выдавала декларации. Одним из главных было то, что ей нужен мужчина, с которым «в постели можно читать книжки».

Находясь в щенячьем возрасте, я ей поддакивал. Пастернак и Бродский казались атрибутами гендерных отношений. Повзрослев, я понял, что все как раз наоборот. Читать книги я мог с кем угодно. С женой — доцентом-математиком, со своими сослуживицами, с женами приятелей и даже с отдельными студентками, которые души не чаяли во мне, дипломном руководителе.

Но истинный природный отрыв, пиковый смысл жизни я мог испытывать только с женщиной из иного социального слоя. Ольга дарила мне абсолютную, безоговорочную радость секса. В постели с ней мне было хорошо, как ни с кем.

Впрочем, понятие «постель» носило условный характер. С Ольгой мы наслаждались друг другом в багажнике моего джипа при опущенных задних спинках, летом на покрывале у лесной опушки, по воскресеньям в заросшем углу детского сада, в любое время года — на «пожарных» лестницах многоэтажных домов. К себе я Ольгу не приводил, храня территориальную верность жене. На съемные квартиры мне не хватало денег, поскольку я выплачивал автокредит по «Рейндж Роверу». Счастливыми оказывались минуты, проведенные на белом кожаном кресле для педикюра, когда Ольгина подружка, мастерица ногтевого сервиса, давала ей ключи от своей «студии» — жалкой каморки на первом этаже жилого сталагмита.

Но так или иначе, с Ольгой нам было хорошо.

В кармане ожил телефон.

На мобильный звонили только мошенники. Но при всех своих пониманиях, расслабленный горячим утром, я чисто автоматически принял вызов.

— Привет, Витя, — раздалось из плоской смартфонной «шоколадки». — Это я, Ирина. Помнишь меня?

— Помню, Ира, — сказал я. — Как тебя забудешь.

2

Ирина была моей одноклассницей. Года два мы даже сидели с ней за одной партой. Я на ходу исправлял Иринины ошибки в сочинениях, не забывая коситься на ее коленки.

Я бы не смог объяснить, что Ирина значила для меня в школьные годы. Но этого и не требовалось.

В любом классе есть подобная девчонка.

Ирина не была красавицей.

Многие другие имели более толстую грудь, более тонкую талию, более пышный зад или более длинные ноги, носили более короткие юбки — из-под которых показывались не только плотные «трусики» колготок, но и самые настоящие трусики: черные, белые, красные… По отдельности они казались привлекательными, почти идеалом. Но стоило появиться Ирине, как все взгляды обращались к ней.

Несмотря на перечень чьих-то параметров, она оставалась несравненной.

Намекающей, дразнящей, манящей… и обещающей. И в то же время недоступной, как обратная сторона Луны.

Ирина раздавала авансы, которые казались весомыми в момент получения — но таяли, едва дело доходило до тела.

Я желал ее с того момента, когда понял, что девочку можно желать. Первое — говоря языком «Декамерона» — воздымание плоти я испытал, когда в столовой Ирина случайно задела меня грудью.

Я страдал по ней до самого выпуска. Полагаю, что не я один строил планы — равно как не только мне не удалось осуществить ничего существенного.

В школе я считался одним из первых красавцев, имел хороший рост и густые черные волосы, за которые меня прозвали «цыганом». Каждая вторая девчонка была готова висеть у меня на шее.

Однако вторые оставались в стороне; я не был коллекционером, мне требовалась Ирина.

Максимума я добился на последнем из школьных вечеров — весной одиннадцатого класса.

Сначала мы топтались под музыку в гулком спортзале, потом я увел Ирину на последний этаж. Там кое-что произошло.

О поцелуях говорить не стоит; целовались мы все с кем ни попадя.

Я расстегнул на Ирине платье в черную и красную клетку, проник куда не положено, дрожащими руками вслепую расцепил пластмассовую застежку на спине и вытащил наружу грудь.

Всего одну: левую с моей стороны, то есть ее правую — белую-белую девичью молочную железу с розовым, мягким соском.

Совершив поступок, я онемел от восторга.

От вожделения я окостенел еще во время медленного танца; подружка это понимала, но не возражала и, кажется, не боялась.

Она хихикала, но по рукам не била.

Мне стоило надеяться на все дальнейшее.

Правда, в чем именно заключалось это «всё», я еще не знал. Я лишь понял, что вкус соска непохож ни на что иное.

И тут важный момент Ирине послышались шаги на лестнице — сейчас я полагаю, что она их выдумала.

Отобрав у меня грудь, она засунула ее обратно в бюстгальтер, застегнула пуговки и одернула платье.

Еще минуту назад впереди сверкало и сияло, теперь свет погас. Только глаза одноклассницы блестели наглым блеском.

Я не пытался бороться, осознав бесполезность попыток.

И мы вернулись в спортзал.

Больше ситуация не повторилась, да и времени уже не осталось: налетел последний звонок, затем начались экзамены, перевернулась жизнь.

Уехав учиться, я обрубил все местные связи, не бывал ни на одной встрече бывших одноклассников, ни с кем не виделся, не перезванивался, не переписывался.

Я вообще собирался остаться в Москве и никогда не возвращаться обратно. Увы, для женитьбы на москвичке мне не хватило натиска, а иных шансов не было. Вернувшись на «малую родину», я не возобновил ничего старого, начал молодость на новой основе. Школьное прошлое осталось перечеркнутым навсегда. Ирина не представляла исключения из общего числа, но ее я все-таки иногда вспоминал. Такую женщину нельзя было забыть.

Сегодняшний внезапный звонок показал, что Ирина тоже меня не забыла, и даже где-то выяснила мой телефон.

Разговаривали мы меньше минуты — я даже не успел пересечь площадь, не дошел до своего зеленого джипа. Ирина извинилась за беспокойство, сказала, что звонить по крайней необходимости, сослалась на страшную нехватку времени и коротко попросила приехать в грядущую субботу, чтобы помочь ей в «очень интимном деле».

Все это не удивило. Ирина оставалась Ириной даже в возрасте «очень близко к сорока». Уточнять цель я не стал. Несмотря ни на что, я до сих пор любил приключения, всякая неизведанность манила.

Глава 2

1

Я не имел понятия о нынешней Ирининой жизни. Но, видимо, у нее все сложилось нормально. Дом, куда меня привел навигатор, был кирпичным, на дворовой парковке поблескивали дорогие машины. Среди черных и белых японских кроссоверов возвышался даже новенький «Эскалейд».

Заглушив двигатель, я сидел за рулем и бездумно смотрел на потухшие белые шкалы, пока часы не показали 09:58 — потом выбрался и поднялся на крыльцо.

— Кто там? — мелодично спросил домофон.

— Это… я.

Запнувшись, я не назвал своего имени.

Но Ирина, кажется, меня узнала.

— Восьмой этаж.

Голос звучал невозмутимо.

Замок щелкнул, пропуская внутрь. В подъезде было прохладно и свежо, не пахло ничем нехорошим. Около лифта зеленели растения в длинных контейнерах.

На площадке курил хорошо одетый мужчина средних лет.

Дверь квартиры была приоткрыта; на мои шаги появилась Ирина. В коротком темно-синем платье она выглядела прекрасно — пожалуй, даже лучше, чем в школе.

— Привет.

Она подставила щеку для поцелуя — так просто, будто мы в последний раз виделись не в прошлом веке, а от силы позавчера. Но и это показалось нормальным.

— Что у тебя за проблема? — заговорил я. — Скажи наконец?

— Не сейчас, Витя.

Одноклассница туманно улыбнулась.

— Подожди, пока все соберутся.

— Все?.. — глупо переспросил я. — А кто такие эти все?

— Увидишь. Всерьез ни с кем не знакомься, телефонами не обменивайся.

2

В большой гостиной на противоположных концах огромного кожаного дивана на четверых сидели два мужчины.

Посмотрев на меня, они не сказали ни слова.

Я опустился в кресло — одно из двух, стоящих по углам.

Тишина слоилась напряженно.

— Виктор.

Не выдержав, я решил хотя бы представиться.

— Коля.

Ответивший мне, огненно рыжий, был копией известного артиста вторых ролей, всегда игравшего записных бабников.

Второй промолчал, держа на коленях пивной живот.

— Блин, сидим, сидим, и хер поймешь, зачем Ирка нас вызвала.

Потерев затылок, Коля бросил взгляд на глухую дверь.

— Как в ментовке перед дознанием, ёкарна бабай.

Мой приход сорвал лавину молчания.

— Черт ее разберет.

Я вздохнул.

— Мне сказала, что нужна помощь в интимном деле.

— Мне тоже. Слово в слово.

Коля повернулся к пузатому.

— А тебе?

— В общем да, — буркнул тот.

В глубине квартиры прозвучал сигнал вызова.

Через полминуты в комнате появился четвертый — тот, который курил на лестнице. Своим видом, костюмом и белой рубашкой он напоминал директора банка.

Потом домофон звонил еще и еще, Ирина заводила новых посетителей.

От нечего делать я считал пришедших по головам. Гостей собралось восемь человек, все оказались примерно моими ровесниками.

Количество визитеров было запланировано: восьмой сел на последний свободный стул.

— Всё, — объявила Ирина. — Все пришли. Пока сидите, мне надо приготовить остальное.

— А что… — заговорил пузатый.

— Что от вас требуется, объясню. Потерпите еще десять минут.

Взметнув подолом, она повернулась и ушла.

3

— И все-таки, мужики!

Словоохотливый донельзя, Коля не мог сидеть молча.

— Конкретно, кто зачем сюда явился?

Никто не ответил, но я не видел смысла хранить секреты:

— Если честно, я думал, что надо устроить в университет какого-то опиздола, — чьего-то сына или племянника. ЕГЭ — конечно, это ЕГЭ, но личные связи до сих пор чего-то стоят.