Бесплатный фрагмент - 42.text

Я благодарю

Рому Ильина за много-много энергии и мотивации в писательских движухах, которые он создавал, и за то, что вовлёк в них меня.

Стаса Ковязина за то, что показал мне, что писать можно в команде, писать можно много, спонтанно и про что угодно.

Даню Корюкаева за добрую треть потоковых текстов из этой книги, родившуюся в его комнате за его клавиатурой.

Макса Кулькова и Настю Либерти за вот эти их «Ась, тебе книгу надо написать!» и «ну как там твоя книга?»

Глава 1. Текстотерапия. Про тех, кто узнает себя и засмеётся

***

Что может быть возбуждающей мигающей палки курсора на свежем листе? Да всё.

Чтобы не чувствовать вкуса, сильно прижми язык к нижним зубам. Чтобы не жить, умри. Умри во снах, перестань заходить в социальные сети, пей побольше кислого каркаде. Однажды превратишься в грейпфрут.

А пока ты ещё живой и почти настоящий, твори разное — раскрашивай ногти неоновой краской, будь точкой притяжения минимум четырёх миров сразу, звони в 5 утра всем моим друзьям, оголтело крича моё имя в трубку, добавляя в конце тихое «где она»?

Обещаю спать и притворяться, будто ничего не происходит. Я просто знаю, что со мной случится именно то, чего я так боюсь, потому расслабилась заранее — на сжатое тело принимать удар больнее.

Приятно знать, что у меня есть свои скорости и свои границы. Если ты и дальше будешь продолжать сходить по мне с ума, я возомню себя истинной королевой, и тебе придётся с этим считаться. И ты пожалеешь, но тебе понравится.

Знаешь, почему, вероятно, всё-таки нет? Я о тебе когда думаю, у меня челюсти сжимаются.

Но отчего-то губы болят и сохнут, хотя пью по три литра. Засушлив и выжжен род твой. Там за окном птица щебечет, а я на ночь загадала весну. Надеюсь, ты найдешь, чем мотивировать себя, когда твои желания, от мала до велика, начнут исполняться день в день, по щелчку пальцев или через 120 часов после вселенского запуска салютов в честь 1 января 2021 года. Не потеряй тогда интерес к жизни, чудо, сохрани в себе нотку «ого, а так можно было». Пусть оно будет с тобой всегда — чудеса выбирают нравиться, а не быть разумеющимися сами собой.

***

Я клянусь никогда не курить на остановках, в ожидании, отдавая тем самым дань нетерпению. Клянусь быть значимой и незначительной, приходя в гости и оставляя следы себя. Я клянусь, когда всходит солнце, приветствовать с полным почитанием его или с максимальной отдачей — следующий сон.

Каждый выбор делает тебя взрослее. Понимаешь, иногда важно просто выбрать, просто шагнуть на следующий виток, разрешить себе эмоции, если захочешь. Расслабиться, потому что что-то уже позади. Посмотреть вперёд, так как главное ещё только обещает случиться. Буддисты живут ради своего главного на земле, ты живи — ради своего.

Мы здесь не про попытку повторить чей-то опыт, хотя, несомненно, у тебя могут быть свои вдохновители. Но вершины — вершины всегда твои. Стремиться — уже чего-то достичь. Но уж если достигнешь, поверь, глоток воды после долгого путешествия будет самым вкусным, рассвет — самым пристальным, твой взгляд в него — самым прицельным.

И уже не так страшно получить выстрел в лоб, под лопатку нож, не страшно кувыркнуться со склона, собирая снег в карманы и капюшон. Не страшно открываться новому человеку, показывать ему свои игрушки, делиться своим манго.

Ты можешь повторять опыт, забывать опыт, нырять в новый омут. Плыть синоним жить. В платье или без, по ходу движения или наперерез, скачи галопом, становись в гриве ветром, дыши и пиши свой дневник. Кто знает, кто из нашего миллениума станет историей.

Пол пути пройдя, заметишь, что жизнь циклична — не бойся этого. Всё есть спираль, и ты в её центре. Танцуешь свой разрушительный танец, хватаешься то за струны и клавиши, то за перила в автобусе, иногда поёшь, иногда силишься хоть один звук выдавить, ртом хлопая, рыбам на удивление.

***

Я смотрел из иллюминатора на тонущий в снегу мегаполис. В этот момент жизнь была аномально прекрасна. Я думал о том, как всего через пару часов пилот сделает крюк над Шереметьево и посадит самолёт, несмотря на бурю. Помнишь, небо сегодня было голубым. Где-то в три часа дня ты прислала фото — мне показалось сначала, будто из облака вылетает сам Хаку. Гибкий, чистый.

В три часа ты уже знала, что наши встречи имеют лимит, и право на его установку есть только у меня. Прости, что открылся в первый же день так сильно. И во второй. Прости за все шоу над твоей головой. Моя девочка. Никакая ты не моя девочка. Летающие шары и блики в твоих глазах, смех и детское «ещё!» никогда не стали бы превращаться в вечный праздник, просто потому что так они перестали бы им быть. А праздником мне переставать быть никак нельзя, ты же понимаешь.

Начинаешь смотреть в пустоту, когда мы видимся — тогда мне пора. Копи ресурс, копи деньги, выкинь всё — делай, что хочешь. Но подальше от меня, мне ещё 3 года ждать. И Бога нам ещё надо подождать — сегодня четверг, а Бог у нас только по выходным. Бог у нас только на уикенд. Садись, вот твои зелёный чай и пол ватрушки. Пиши про что хочешь, расколи вселенную, чтобы магма текла, как из спелого манго, и не дели на ноль. А то растворишься в безличностном брахмане — с кем я тогда комиксы буду издавать?

***

Никогда не знаешь, где скрутит в следующий раз. Нервной рукой в карман — ампула — нет, здесь только зажигалка. Ампула…

Что у меня за амплуа… А плыл ли я? Был ли? Или только, выдуманный тобой, в твоём сновиденном городе сидел у воды? Под мостом, где бетон липкий от намокших водорослей, прислонившись к старому камню, черпал носками ботинок волны. Нет, я не мёрз, я сновидел.

Чудилось, как ты выныриваешь из воды, вот так внезапно, как любишь только ты, с улыбкой, и этим простым «не ждал?» Сколько ты просидела там, под толщей без воздуха, ради сюрприза, ради короткого «не ждал?»

Конечно, я ждал. Я надеялся. С тобой я разрешил себе все самые глупые чувства на свете, поэтому я надеялся.

Тридцать три осени назад я открыл глаза, сделал вдох и тут началось. Я не знаю, где скрутит меня в следующий раз. Но пока у меня есть эта ампула с водой, из которой ты вынырнула — вот здесь, ну конечно она здесь, в нагрудном — я делаю глоток и захожу на новый виток неугомонной, бесконечной спирали.

***

У полубогов качественно получается выворачивать себя наизнанку. Они не стесняются показывать, делиться собой, дают попробовать — щедры, как продавцы спелых гранатов на рынках южного берега.

Из полубогов творчество брызжет, как сок из ядрышек, и течёт по пальцам слушающих. Рассказывая, они не подбирают название цвету — никаких метафор — только простота и честность. Красный закат был красным. Даже если он был пурпурным/малиновым/медно-пунцовым — неважно — полубоги говорят, что закат был красным. И каждый представляет правильный закат.

Чем они себя самовыворачивают? Да чем угодно — будь то хоть рассказ, хоть видео отчёт — любой формат берут, как тесто, лепят из него себя — поют так, что люди, просто заглядывая им в рот, видя глаза и движения руками, слышат их историю. Не просто слушают — слышат.

Через эти истории люди учатся у них, вдохновляются на свои личные свершения, истории, даже на подвиги. Осознают ли полубоги, что они — пример? Чаще — просто тешат эго. Им можно.

Эй, полубог. Оставляешь след сильной ладони на плече друга, на спине, обнимая, уходишь, когда захочешь. На самом деле, всегда остаёшься. Вот этим следом. И чтобы напитаться и вдохновиться, друг прикасается к твоему отпечатку на своём теле, а потом берёт в руки мяч, как бы with the help of your blessed hand, подкидывает его до уровня своих глаз. Друг открывает документ с буквами, которые не отражаются на твоей клавиатуре, и запускает туда своё внимание, наслаждаясь потоком, фильмом. Да, да, про твою жизнь.

Про твою необыкновенную, честную жизнь, которую ты доверяешь. Ни смущения, ни вопроса лишнего, ни поджатого хвоста — всё на поверхности. Легко, глубоко, осязаемо.

***

Рай — это для принятых, понятых, выживших и умеющих не застрять. Застой ставит подножку любой возможности. Устой в башке, понятие морали, правила о том, как жить, а главное — как жить не надо — зачем они тебе? А что произойдёт, если откажешься и нарушишь?

Пролетая на очередной дофаминово-адреналиновой волне близости с человеком, помни, что вот это всё, включая человека, уйдёт. А ты — ты у себя останешься. Так что вспоминай почаще кодекс заботы о себе и тогда, вероятно, твой парус натянется и понравится ветру — полетишь изучать новые страны, грани и сыпать монеты опыта в свою копилочку.

Волна, понимаешь, она.. волне pohui. Всё, что есть в ней тебе заметного — это цикличность и то, что она — suka мокрая.

Она завораживает тебя так сильно, потому что она неприлично далека и отлична от твоего мироуклада. Лижет берег с такой любовью, которая тобой не проживалась и не прожигалась, потому что ты не умеешь так кротко и преданно. Берёшь нахрапом, становишься пеплом, долбанным в ушах звоном, да чего ради? Рая ради? Милый, так ты не умеешь в Рай.

Ты хочешь его овеществить, осуществить, подогнать в оболочку пилюли, положить в мокрый рот и выпить. А ты посмотри, сколько таких ртов уже прибежало. Только они тихо стоят, губы сомкнуты и расслаблены. Будут ждать.

Если хоть одна капля кофеина упадёт на верхнюю или нижнюю, слижет, понесёт насыщать клетки энергией. Да не та эта энергия, милый, ты ж с растениями собрался сплетаться, куда тебе кофе? Это же не кайпиринья сердца даже — а будь то необжареные зелёные зёрна, разве смогли бы они насытить твою воду своим вкусом? Тростниковый сахар, лайм — залить кашасой головного мозга. Танцевать под киншасу на барной стойке бара, который тебе только снится.

***

А вы думали, разливать кофе опасно? Опасно вблизи мониторов, телефонов, переговоров, отговорок, а под ультрафиолетом безопасно всё. Этот свет запоминает танец, случившийся под ним, вносит в картотеку, пишет на подкорку и никому-никому никогда не рассекречивает. Правило бойцовского клуба — никому не говори о существовании секты и не шепчи о том, как уезжают из своих маленьких городов маленькие миры, обретая себя в огромной сети огромного рода, соприкасаясь с момента «буду через 666 секунд» до полуночи. Демонов погулять на поводке вывели, а они давай принюхиваться, осторожничать, бесноваться в молчании.

Пазлы складываются невидимой рукой — одной их тех, которую в сотый раз с интересом разглядываешь, предлагая своему сознанию осознаться. Как только выучиваешь все линии, их переплетения, узнаёшь карту своей ладони досконально, в её центре появляется пазл. Один из них запечатался в свечке — утонул в воске, пока тот был прогрет и свеж. Пазл проявляется, Алиса просыпается. Алиса рисует на своём животе, чуть повыше пупка, глаз, закручивает спираль в зрачке. Алиса кладёт холодную ладонь на доверчивую грудь демона и повышает уровень светимости. От холода окно не теряет в своей лимонности.

Я провожу кисточкой по бумаге, и жёлтый принимает форму морского цыплёнка в этом ультрафиолете, который молчит и светит, просто молчит и светит. Ты проводишь меня через несколько утр, эту историю примут за монетку, брошенную и упавшую нежеланной стороной в ладонь. В полусумраке комнаты, сотканной из портретов, живых и ушедших, из черепов, найденных и попавших на полку случайно, из табличек, сорванных с самых разных дверей, электронный голос шепчет истории. Я не помню сюжета — возможно, его и не было — разницы нет, подо что бесноваться в полном спокойствии.

***

В посиделках на кухне в 5 утра есть что-то сближающее до предела. В этом пределе может не быть секса, не быть какой-то долгой десятилетней истории.

В нём может быть вопрос: кто ты вообще такой? И ответ: да просто тот, с кем ты сидишь сейчас на кухне в 5 утра.

Какая разница, кем я был до этого момента, когда я оказался в советском, пружинном, обитом замызганной красной тканью стуле? Момента, когда на твои колени, которые ты привычно прижимаешь к подбородку, можно положить голову, и ощутить твои пальцы в волосах?

Вот ты опять и опять забираешься в кровать, опрокидывая пяткой кружку с кофе, и я не бегу за тряпкой:

⁃ Оставь. Знаешь, как весело будет потом искать в засохших следах миры, монстров — кого захочешь? Ты мне ещё потом будешь дикпики присылать из кофейной гущи.

А я и правда буду. Я об этом через два дня узнаю.

Два дня и одну бессонную ночь, в которую я что-то потеряла, что-то обрела, много переписывалась о важном, строила планы, ела мёд, смотрела на ветви за окном. Тогда я не умела ощутить такой же шелест ветра внутри себя, не чувствовала мир собой, а себя — миром.

Я об этом ещё через два дня почувствую, когда найду фотографию себя той давности, в которой ветру было, в чём копошиться на моей голове. Волосы ниже лопаток, прикрыт зелёный фрактал со спины. И я, я первый раз смотрю на мир из волны свободы, волны неотчаяния, доверия. Я потом разучусь так смотреть… до этого дня.

Взгляд тяжелеет с годами, потому что опыт весит. Грузиками в зрачках ложится мудрость. И в этой манере прищуриваться — сплошняком тайны и маска суки. Это всё тебе было нужно, чтобы вылезать, уходить, продолжать, начинаться, пережить, донести, выдыхать и не сдаться. Чтобы сегодня я могла посмотреть на себя ещё раз. И без робости, не скрывая больше ни сути, ни ниточки души ни одной своей, без гордости, снять эту маску. И заодно вместе с ней — важность.

Эй, бобёр, выдыхай. Распускаться можно.

***

Всё чаще я даю себе подсказку: ощущай. просто ощущай. Куда пойти? Налево-направо? Ощущай. Какое слово вставить? Ощущай, там в инфополе слов разбросали, достань любое.

Сновидение мне лишь привиделось, привидение мне лишь приснилось.

Если хочешь жить по принципу «мы ничего не выбираем, только рождаемся и умираем» — живи! Мне просто всё ещё важно лепить то, что между.

***

Загадывая желание, загадывай смело и конкретно — а то сбудется ещё, а тебе потом руками разводить и плакаться, что «я ж не то имел ввиду!» А к конкретному запросу и окна на западную сторону с видом на море подтянутся, и будущие партнёры сделают странный комплимент правильной форме черепа, и на рабочем столе будут стоять забытые кем-то, найденные тобой, цветы в вазе, и краски — ждать непогоды у того самого моря, на которое ты смотришь, сидя в белом халате с чашкой лучшего кофе.

Кто не мудак, тому воздастся. Счастье ручками лепится, можно даже из глины — а что, хороший материал, я недавно милейшие чашки видела — чем не счастье? А если серьёзно, то… шучу, снимай эту плоскую гримасу с лица немедленно — долой серьёзность. До счастья она ещё никого не доводила. А мы же тут с тобой об одном, правда? Ты ведь тоже хочешь персиково-винный, уходящий в смело- баклажановый и прозрачно-мелководный, как бирюзовый камушек, цвет неба над своей головой как можно чаще? Там под ним таким ещё и море есть, но его оттенки я описывать не возьмусь.

Тут, понимаешь, как с Нефертити — описывать бесцельно — надо смотреть. Так что просто приезжай, пожалуйста — в четыре руки помещается больше мячей, четыре глаза способны запечатлеть больше красоты и в четыре пятки веселее чеканить свой танец по мостовым и под мостами, меняясь местами, в душе собой оставаясь, что важно — по граблям одним чур не дураки ходить дважды.

***

Нынче ровный февраль, старт в понедельник, встретимся в воскресенье, ровно через 4 недели. Зимние песни оставляем позади, в рюкзак кладём две пальмы и годный опыт.

C южного края карты, у солёной воды, теперь можно кутаться в пледы и быть. Прямо в здесь и сейчас. С термосом в руках.

Присутствовать своим самым большим эмодзи на деревне. Втыкать в горизонт.

Зажигаем свет — как всегда, на контрасте — над зеркалом красный, фиолетовый в центре, и здесь, под оранжевым, ты готовишь мне гречку — думаешь, на два дня, но съедим за вечер — просто вкусно очень.

Самокатим вдоль моря, визгов полны два горла. Как и обещано — на калориях арахисовой пасты и на кофеине я добралась до кромки воды: ладони целы, глаза полны небом и звёзды сыты и не видны.

***

Я не успела разрешить себе в тебя влюбиться.

Потому пронесло лёгким ветром, отпечаталось следом стопы на песке, вдоль полосы моря, и волна легко сравняет это место с поверхностью, слижет и сделает гладким.

Не успела выдолбить на сердечной скалистой мышце новые вмятины, в тебе вшитый тайминг на количество пребывания в чужой жизни. Ни дать, ни взять, наполниться и, поблагодарив, обнять.

Люблю я это: последний раз был очень-очень хорошим. Потому что мы не знали, что это — последний раз.

***

Глава 2. Тексты обретают названия и обложки

Ай и Рад

Если бы мы знали, что это такое, но мы не знаем, что это такое. Одни говорят: материя, мать её, и брат — прагматизм. Другие: намерение, и лишь оно одно даёт воплощение твоим мечтам.

Знаете, что получается из танцующей на отшибе леса женщины? Женщина, которую счастливо сажают за клавиатуру, похожую на печатную машинку двадцать второго века, и говорят: пиши, пиши, потанцуй текстом, умеешь ведь. И расстояние от пола до столешницы идеально, чтобы закидывать ногу на ногу и не упираться коленом, и перед глазами строчки начинают бежать, как миленькие. И пусть первый лист, я тебя не боюсь, ты уже в абзацах испачкался — смотреть приятно.

В самом деле, ребята, откуда у вас дома красный махровый халат и целый килограмм колумбийского зерна с ручной кофемолкой в придачу? Королевство совпадений этого мира поселилось в этой квартире, или я сама вот так запросто обращаю внимание на все египетские фрески и надпись Canada на твоей футболке? Про кубик с девятнадцатью гранями я тихонечко промолчу. Шести всегда мне было мало, так что просто покатаю это угловатое чудо в руке.

Меня растили добряком, и теперь постаревшие дети разрешают мне играть в свои игрушки. Знают, что не сломаю. Даже, скорее всего, найду, что можно починить, исправлю и верну в виде лучшем, не просто же прежнем. Так я подлатала надоедливый, рвущийся карман на жёлтом рюкзаке с Джейком из Adventure time, спасла от пятен линзу фотоаппарата… А в квартире, ключи от которой мне без робости вручили, я ещё потанцую с чистой тряпкой, поколдую над плитой, а по ночам буду жечь свечи и томно сидеть на подоконнике пятого этажа. Что скажешь, брат, если вдруг я полюблю тебя?

Но чур не такой любовью, от которой потом на выжженной земле еще долго не растёт трава. А такой, в которую шагаешь, оказываясь в комнате Хаула с его оберегами, артефактами, в пространство, где правит Деталь, и тебе вдруг становится хорошо и понятно. И сразу находится место под лампой, и цветные карандаши, и фляга с холодной водой на расстоянии руки. Так что страсти не обещаю, страсть — это воздух. И мы наверняка за жизнь уже так налетались, что вестибулярка, с которой мы боролись с детства, повесила нам на грудь золотую медаль и сочувственно пожелала все пули принимать ровно в эту точку — синяки заживают быстрее дыр.

Так что давай будем не про воздушные сальто, давай лучше — про гнездо. Это что-то уютное между землёй и небом, островок понятного назначения и причал среди веток, которые сейчас гнутся от декабрьского ветра у тебя за окном.

Здесь, среди сломанных под давлением жерновов зёрен кофе, в смолистом запахе, окружённая словами со смыслами, которые ты цепляешь на кнопки к дереву пробковому, среди окон, на которых, вот увидишь, я нарисую глаза, сделав угол алтарным, с луной, вместо буквы «о» в слове «выход» по ту сторону двери, я обрела покой. Пишешь «ДА» мелом на стенке шкафа. Оборачиваюсь, вопреки правилу «не оглядывайся», вижу в зеркале «АД».

Но стены и потолок еженочно слышат твой шёпот: «Что это за рай, в который я попал». И я хихикаю эхом. Целую в первый попавшийся мягкий участок тела, а утром вновь берусь за жернова и закручиваю спираль. 19 граней на кубике. Кто бы мог подумать. Ад и Рай скинули ботинки в прихожей на коврике.

***

Ложка леса

Из привычного — вопрос: «как я сейчас?», трек, похожий на состояние, солнцестояние, кнопка «играть похожие» и на кухню — варить кофе. Спасибо, гейзерка, дорогая, любимая, благодаря тебе я не хватаюсь за голову и тряпку слишком часто. Косой взгляд сегодня утром достаётся турке, которая пылится на полке уже месяц: ладно, мохнатая, зато мы с тобой собирали вдвоём такие костры… В тебе отражались ветви деревьев, и я хватал лес ртом, невозможно же надышаться — выпивал залпом и просил ещё!

Искры улетали то в беспросветное, тёмноромовое небо, то в едва-едва родившееся, несмело показывающее нос из палатки — вдруг я этим утром первый нос? Тогда нужно будет пощёлкать ножом стружку с полешек, спуститься к озеру, сделать глоток глазами, зачерпнуть твоим узким горлышком. И обратно, под тент — знаю, если бы не натянули его вчера — дождь обрушился бы непременно. А пока — ни облачка! И ни звука посудой — пусть спят себе, будить нос отчего-то всегда приятней, чем уши, так что быть кофейному аромату, лететь через всю поляну и забираться под спальники!

Одну ложку, вторую и ещё половинку тончайшего помола высокогорной арабики для мадам — закопчённой турки! Терпи, родная, я тебя дома обязательно почищу с содой и лимонным соком — вот увидишь — кот начнёт себя в тебе, как в зеркале, узнавать. Подойдёт, оботрёт усами твой бок — один ус обязательно окунёт. Я это уже потом, с очередным глотком обнаружу.

Как хорошо иметь две руки, четыре кармана и всего одну зажигалку — в самый прекрасный момент все координаты договорятся, в какой точке сойтись, с нами случится свидание, и огонь будет добыт.

Фух, теперь только активное ожидание. Да, ждать — это глагол. Активное состояние сознания. Из пауз и соткан весь ритм. Если бы их не было, нечего было бы обозначить словом «ритм» — всё стало бы непрерывным движением или вечным звуком. Но благодаря тишине у нас есть музыка. Так, мне бы пенную шапку не проглядеть.

107 капель ценнейшей влаги и одна потерявшаяся бусина в переборе букв моей утренней мантры. Первый глоток — тишине и богам, подарившим нам тишину. Осадок — пеплу, и пусть догорают вдвоём и уносятся вниз, к Земли центру. В отличие от человека, она умеет это переварить и превратить в топливо для своих маленьких арджунчиков. Арджунчики открывают рты — от удивления и жажды новый порции топлива и знаний, и Земля, пребывая в добром положении духа, кидает им добавки. Всех неугодных и невнимательных она отправляет на доработку — прежде чем качать осознанность и становиться в ряд живущих потоками, научись читать не между строк.

Вот и всё, пора снимать пластинку одних полночных откровений и ставить старое-доброе «good morning, simulation farmers!» На какую планету отправимся сегодня? Пожалуй, я бы снова слетал в ложе ложки с лесом — пожжужать и пожечь свою побледневшую за зиму кожу. Так что, прыгай, дорогая турка, на плиту со своей полки и продиктуй мне, пожалуйста, список специй для своего горла, а я пока отмерю две с половиной тончайшего и нырну за зажигалкой… где-то тут, в одном из четырёх.

***

Это — не прогулка, это — мир, пропущенный через себя

Я — пустая бутылка для этой зимы, упаковка этого вечера и тишины в нём. Я звук хрустящего снега в этой тишине. Я — печка для этого холодного воздуха. И я — палитра с тремя цветами для этой картинки.

В прямоугольных объёмах напротив меня, разделённых бетоном на сектора, запечатано столько жизни…

Я смотрю на окна, на их тёплую цветом и холодную на ощупь поверхность, и я только лишь знаю, что там, за ней есть кто-то, как знаю, что трубы горячие, потому что в них течёт горячая вода.

Свет придумали для того, чтобы на него идти. И чтобы самые важные истории можно было шептать за границей этого света, когда ты делаешь следующий хрустящий шаг из белого круга.

Если вы не играли своими тенями, как солнечными часами, гуляя под фонарями, то во что вы играли?

Там, куда ведёт тропинка между веток, за углами, за подъездами, за дорогой, начинается совсем другая жизнь. Её там откупорили, и она там дышит.

Если вы считаете, что никакой границы между мирами не существует, значит вы просто торопились, когда пересекали её. Значит вы не успели сделать едва заметное движение большим и средним пальцами — щёлк — и не спросили себя: я сплю?

Там, в небе, над моей головой какую биджа-мантру так пронзительно, на выдохе пропевает самолёт?

Ветер не задаётся вопросом, каковы его цель, миссия и предназначение. Если хочешь быть таким же лёгким на руку Вершителем, ты знаешь, от чего освобождать свою голову.

Когда касаешься пальцами выключателя и совершаешь лёгкое усилие, ты не сомневаешься в том, что сейчас же изменится освещение, ощущение комнаты, её яркость, плотность. А зря ты в этом не сомневаешься.

Не пойми меня правильно. Живи так, будто ты каждый момент поскальзываешься — в этот момент ты включаешь всего себя в сюда, в здесь. Будь здесь. Я скоро приду.

***