Бесплатный фрагмент - 3:30

Вся жизнь — театр, а люди в ней — актеры

Уильям Шекспир

Предисловие

Если честно, то я так до конца и не понял, что должно быть в предисловии. Читая эту часть в книгах других авторов, я вижу, как они пытаются обращаться напрямую к читателю и рассказывать что-то о себе — при каких обстоятельствах они писали и то, что, по их мнению, могло ускользнуть при погружении в историю. Странно, но говорят, читателям нравится с этого начинать произведение, а мне не сложно им в этом подсобить.

Все рассказы я написал в двадцать один год, сидя в общежитии радиотехнического университета. В том возрасте я окончательно решил посвятить себя профессии писателя, параллельно учась на инженера. Спойлер: Из меня так и не смогли сделать эксперта в паянии микросхем, чему я безумно рад. Ведь если не лежит к чему-то душа, то зачем себя мучить?

Сборник называется «3:30» — так же, как и первый рассказ, по той простой причине, что именно с него началась моя работа и желание развиваться дальше. Начало описывает одно из моих личных попойных пробуждений. За год до начала работы, как раз-таки в три тридцать на похмельную голову я наскреб сил, чтобы записать весь перечень ощущений. А протрезвев и с трудом перечитав каракули на обратной стороне чека из магазина (благо он был длинным), мне показалось неплохой идеей сделать на их основе историю. Строчка следовала за строчкой, так же быстро, как и прогуливались пары в университете. По окончании мной завладела эйфория и главное — в мозгу появилась иголка, которая колола, когда я пытался закрывать долги по учебе, игнорируя навязчивые идеи для следующего рассказа (ещё как нельзя кстати появились курсы актерского мастерства в театре, раскочегаривая печь вдохновения внутри). Так у меня получилось досрочно закончить ВУЗ, отчислившись из него со второго курса. Я обрел смысл и профессию, которой согласился посвятить всего себя.

Надеюсь, что этого достаточно. Не буду более оттягивать время. Приятного чтения.

3:30

Будильник зазвонил в 3:30 утра.

Утопая половиной лица в подушке, я с огромным усилием открыл правый глаз и взглянл на часы. Каждый вечер убеждаю себя, что способен с легкостью проснуться и встать с постели, но после первых же секунд пробуждения понимаю насколько сильно ошибся.

3:41

Растянулся на кровати в форме звезды. Старался поймать нирвану, при этом не отключившись. Каждая попытка двинуть любой из конечностей каралась сильнейшим импульсом в мозг. Будто стоящий рядом учитель бил за каждую совершенную ошибку, и в руках у него не привычная указка или длинная линейка, а бейсбольная бита с металлическим наконечником.

3:53

Через четыре часа и семь минут договорился встретиться с сестрой.

«Может, позвонишь и скажешь, что не можешь?», — предложил кто-то внутри меня.

3:57

Вспомнил, что разбил нос бармену за то, что тот не долил мне пива. Постыдился.

4:20

Смог открыть второй глаз и полностью разглядеть циферблат. С каждой секундой сознание прояснялось, а тело медленно и неуверенно подавало признаки жизни. Умей оно говорить, то сказало бы примерно следующее: «Я все еще живое! Живое… живое… *Тяжелый вздох* Но минут десять ничего не обещаю».

«А через что оно говорило бы?», — спросил кто-то внутри меня.

4:23

Град размером с плоды спелой клубники начал отбивать партию по железному карнизу с такой скоростью, что любой барабанщик мог позавидовать. Сильно заболела голова.

4:27

Град закончился. Захотелось в туалет.

4:32

Удалось сесть на край кровати. Долго пытался прийти в себя и понять, в какой плоскости находится голова.

4:36

— Зачем блин официантке нагрубил. Хотя, задница была что надо, — прохрипел я.

4:38

Вспомнил, что весь вечер наш столик обслуживал худощавый парень. Обреченно вздохнул.

4:43

Щелкнув коленями, смог встать с постели и подойти к окну. Свободной рукой ударил по выключателю. От загоревшейся стоваттной лампочки заболели глаза.

4:45

Встретил старого знакомого в отражении. Попытался с ним заговорить.

— Привет, — начал я.

— Привет, — продолжил он диалог в моих мыслях.

— Давно не виделись.

— Ага. Уже как пару недель прошло, — подметил он с легкой усмешкой в голосе. — Ты ведь бросил пить, разве нет? — захотелось по привычке соврать.

— Да я и не пил. Просто голова сильно болит. Погода… — показалось, что парень в отражении закатил глаза.

— Врать самому себе? Ты серьезно? — вспомнил, почему не любил с ним разговаривать. — Может попытаешься мне еще что-нибудь продать? О великий работник месяца! Идиот. Лучше бы ты просто исчез и не действовал всем на нервы. Кусок мяса. Ты вообще знае… — я нажал на выключатель. Парень в отражении исчез, но голос продолжал звучать в голове.

4:58

Доковылял до туалета.

5:00

Звонок в дверь разрубил успокаивающую тишину. Доковылял до двери и посмотрел в глазок. Лестничная клетка пустовала.

— Может, дети? — прикинул я.

«Какие ещё дети в пять утра?», — изумился тот парень внутри меня.

— Может, бездомные дети с бессонницей?

«Логичней не придумаешь».

Сделав пару шагов в сторону кухни, снова услышал звонок. На сто процентов уверенный в придуманной на похмельную голову гипотезе, я собрал все накопившиеся силы и резко распахнул дверь, в надежде выдавить визг из мелких засранцев, но тут же застыл в изумлении.

5:02

На лестничной площадке стоял бульдог. Он уверенно держался на задних лапах, словно для него эта была сама собой разумеющееся функция. Подняв мокрый нос, он завилял хвостом и высунул язык, как при виде хозяина, но через мгновение смутился и принял деловой вид (если это понятие вообще можно отнести к собаке). В правой руке (то есть лапе) крепко сжималась ручка черного кейса. Он придавал столько значимости, что захотелось узнать, где пес работает. На голове — коричневая шляпа с полями, на шее — галстук с косточками цвета хаки. Почему именно хаки? И что за дурацкая шляпа? И какого хрена меня вообще волновало, во что одета собака?

5:04

Вспоминал, не употреблял ли я вчера чего запрещенного. Не дав мне покопаться в воспоминаниях, бульдог открыл пасть и заговорил. Его легкая хрипота в паре с низким басом, как два приглашенных эксперта, вошли в библиотеку моей памяти, изучая старые записи. Благодаря им на запылившемся граммофоне заиграл Рей Чарльз — Hit the Road Jack. Дед включал ее на старых пластинках, попутно покуривая трубку. Мастерские пальцы слепого пианиста затанцевали по клавишам, создавая цепляющий ритм. Правая нога неосознанно затопала в такт.

Вспомнил про говорящего пса на пороге. Сделал вид, что внимательно слушаю.

— …получается, вариантов у тебя мало, — он внимательно посмотрел мне в глаза. — Ты вообще меня не слушал?

Получив в ответ лишь неуверенный кивок и вялую улыбку, пес в шляпе замученно вздохнул и перешагнул порог.

— Чаю не хотите? — спросил я, пытаясь хоть как-то сгладить ситуацию.

— Лучше кофе. И налей в миску, будь другом, — ответил пес в шляпе. — И думаю, что стоит перейти на ты. Так будет проще, уж поверь.

— Как скажешь, — почесывая грязную голову, ответил я.

— Где у тебя туалет?

— По коридору налево, — захотелось добавить что-то вроде: «Не пей из унитаза», но промолчал.

Достал свежую пачку кофе, поставил кастрюльку на плиту, налил холодной воды и насыпал коричневого порошка. Процедура нехитрая. Любой смог бы с ней справиться. Даже собака в шляпе. Или кот в сапогах, или кузнечик в кимоно.

Стал напевать про себя на ходу придуманную песню про кота, пса и кузнечика, варивших кофе в лесу. Понял, что впустую трачу время. Пронаблюдал за тем, как закипала вода.

5:17

Бульдог лениво протопал на четырех лапах в кухню, лбом отодвинув скрипучую дверь. От вида вполне обычной собаки на душе полегчало.

«Все же не глючит», — решил тот парень внутри меня.

Только захотелось улыбнуться, как пес в шляпе встал на задние лапы, поправил галстук и, чиркнув когтями, попросил дать ему прошеный ранее кофе.

«А нет, глючит».

С верхней полки достал черную кружку, слил себе половину содержимого кастрюльки, оставшееся отправил в керамическую миску для завтраков. Ненароком навис вопрос: Миску следовало поставить на пол или на стол? С одной стороны, он вел себя, как человек, даже шляпа была, когда как с другой — он же пес. Псы не ели со стола, насколько мне было известно.

«Посмотри на него, — рассуждал тот парень внутри меня, — если он сидит за столом, вопрос сразу отпадет».

Попытался незаметно покоситься на него. Бульдог стоял у стола, глядя на меня.

— У меня странный вопрос. А тебе миску на пол или… — оборвав меня на полуслове, пес в шляпе забрал кофе со столешницы.

— Давай не будем разводить любезностей, у меня и так много дел.

— Как скажет… скажешь.

«Какие могут быть дела у говорящей собаки в шляпе? Может, он в офисе работает?»

Представил бульдога с миской кофе в лапах на перерыве, общающегося с коллегами о детях: «Моя двойню родила», — говорил ему парень в сером костюме. «А моя — семерых», — отвечал бульдог, демонстративно лакая из блюдца.

— О чем… о чем ты хотел поговорить? — будто запуская старую колымагу, спросил я.

— О тебе, — ответил пес.

5:21

Кофе выпили в тишине. Я старался до конца осознать, что происходило, а пес в шляпе не сводил глаз с часов на стене.

— Слушай, — начал я, — а ты кто? — пес в шляпе поправил галстук,

— Времени у меня не так много, — пропустил он мимо вопрос, — так что давай так. Я скажу тебе все, что необходимо, а ты будешь хорошим мальчиком и все поймешь. В конце я спрошу: «Есть ли у тебя вопросы?», на что ты промолчишь. Я заберу то за чем пришел, и мы разойдемся. Идет? — он завилял хвостом.

— Идет, — отдельные осколки сознания постепенно прояснились. Четко разглядел слюнявую пасть гостя. Тот смущался, изредка вытирал ее салфетками со стола. Ненормально громкое шуршания упаковочной пленки резало слух.

— Отлично, — продолжил пес в шляпе, — перейдем к делу. — Он аккуратно положил кейс на стол, набрал трехзначный код и достал пустой стеклянный шприц, похожий на те, которыми пользовались врачи в прошлом веке. — Наклонись, я до шеи не дотягиваюсь. Чего смотришь?

— Шприц! — я постарался скрыть удивление, чему помешали прорезавшаяся писклявость и указательный палец тычущий в иголку.

— О-о-й… Сначала разговор, потом шприц! Сначала разговор, потом шприц, — повторял пес. — Босс точно не покормит.

«Пришел говорящий пес в шляпе, со шприцом, который хочет воткнуть нам в шею и плюс курирует это какой-то Босс… Сколько раз я говорил тебе перестать пить непонятные микстуры из пластиковых бутылочек?».

5:30

— Парень, — убирая шприц обратно в кейс, начал пес, — ты помнишь хоть что-то из вчерашнего вечера?

В мыслях снова всплыл тот официант.

— Нет, — ответ показался мне слишком резким.

— И это тоже? — он двумя когтями зацепил грязную ламинированную салфетку и протянул мне. На ней была выведенная изящным шрифтом надпись: «Договор». Ниже — условие, написанное двумя корявыми строчками:

«Этим договором я — Арсений Кудря, соглашаюсь на все условия Адама и получаю ту бутылку текилы за барменом».

В углу красовался кровавый отпечаток больного пальца.

Ошарашенный, словно говорящей псины мне было недостаточно, поднес дрожащую руку к выходившим из орбит глазам и выдохнул с облегчением. Пореза не было.

— На левой посмотри, — предложил пес, перебирая кипу бумаг в кейсе. — Босс настаивает, чтобы клиенты подписывали договоры левым пальцем. Не спрашивай, без понятия почему.

Он оказался прав. На большом пальце осталось пятно засохшей крови.

— И что… что-что-что… что… что ты хочешь забрать?

— Скажу после того, как заберу, — он задумался. — Да, звучит так себе. Но не суть. Договор подписан, ты в дерьме. Нагнись и покончим с этим, — от волнения не мог устоять в одной позе больше секунды. Пытался скрестить руки, исполняя дебильный танец с оборотами, то и дело открывал шкафчики как бы проверяя целостность трех тарелок, а на самом деле ища уголок, чтобы спрятаться, изучил обстановку во дворе за окном, заглядывал в холодильник, прикидывая смогу ли туда поместиться, если сдвину подгнившую капусту к кетчупу.

«Успокойся! — скомандовал тот парень внутри меня. — Подумай, что он может у тебя забрать?»

— Кожу? — промямлил я. Пес посмотрел на мое покрасневшее лицо из-под бровей.

«У него шприц, а не скальпель, дебил. Это может быть… кровь? Точно, кровь! В клубе его Босс сделать этого не смог, а сейчас послал пса, потому что у самого много дел», — как ни странно, это умозаключение меня полностью устраивало.

5:43

Повинуясь, я наклонялся, как вдруг меня осенило. Какого черта я вообще должен что-то отдавать? Пусть подотрутся этой салфеткой! Псину за шкирку и под зад на улицу. Еще и к сестре успею.

Былой страх улетучился, как испорченный воздух сильным ветром. Я выпрямился во весь рост и скривил угрожающую гримасу. Пес не шелохнулся. Почесал за ухом, от чего словил мимолетный кайф, но враз взял себя в лапы. Его холодный взгляд намекал, что мой героизм ни к чему не приведет, но я был полон решимости и желания поскорее пойти в душ, чтобы смыть с себя весь этот бред.

5:45

Вылизав последние капли из миски, пес подметил:

— Вижу, договор ты не переворачивал.

— Нет, — ответил я.

— Плохой мальчик, — он вытер салфеткой губы, оголив нижних ряд острых клыков. — Посмотри, — добавил он настойчивости.

Договор лежал позади меня. Мокрые от пота ладони проскальзывали по гладкой поверхности. Пришлось сдвигать его ногтем на край столешницы, чтобы взять.

«Наказание за невыполнение условий договора.

«Если клиент не получает прошеной им вещи (товара) в течение трех часов, договор теряет вес, а обещанная вещь выдается клиенту без изъятий платы.

«Если Адам не получает требуемой им платы в течение трех суток, в этом случае Адам имеет полное право изъять левый глаз клиента (Арсения Кудря) любым из доступных методов. С момента изъятия глаза клиенту дается ровно семь суток на обдумывание решения. Если по истечению времени клиент (Арсений Кудря) снова откажется выдавать требуемую плату, Адам имеет полное право изъять правый глаз клиента (Арсения Кудря) любым из доступных методов. Договор при этом будет считаться расторгнутым».

Весь текст был написал идеально. Словно высший каллиграф в золотой мантии спустился с облака и скрупулезно вывел каждую петельку. Никогда не встречался с каллиграфами, не знаю, как они выглядят.

Ситуация выходила из-под контроля, если она был под ним хоть минуту. Оставался последний шанс — попросту идти ва-банк и воспользоваться последним козырем в рукаве.

— Это все звучит убедительно, и если честно, то я охренеть как напуган, но… — в горле запершило. — Ты же пес! Собака! Носитель тапок и обсиратель ковров. Что ты можешь? Один звонок и ты в приюте.

Пес в шляпе медленно положил шприц на стол и парой строгих движений поправил галстук. Послышался приглушенный скрежет клыков.

«У-у-у… зря ты так».

Он переложил кейс на столешницу и вытащил из него мясницкий тесак. Эта штука была до того острой, что слишком долгого взгляда хватало для пореза. Пес шлепнул лапой об стол и одним взмахом отсек ее.

— А-а-а… А-а!

Я взвизгнул, как поросенок, а хвостатому хоть бы что. В следующую секунду из отрубленной культи поползли маленькие черные слизни с кроваво-красными полосами вдоль вытянутых телец и тонкими шипами на спинках. В мгновение ока они покрыли крышку стола.

— Так, отлично. Знания об анатомии собак можно выкинуть на помойку. Что это такое?!

— Мой внутренний мир, — пес засмеялся.

Слова застряли глотке и боялись показываться. Харкнул в раковину. От вида скопившейся грязной посуды стало хуже.

— Смотри.

Склизкое семейство за пару минут поглотило двадцать восемь килограмм стекла и металла, оставив четыре вмятины от ножек на линолеуме.

6:25

Судорожно выкурил четыре сигареты подряд, глядя как слизни заползали в культяпку пса. Казалось, они должны были увеличиться на сантиметр, миллиметр… не знаю. Хоть на сколько-нибудь! Как бы не так. Никакой разницы в размерах я не увидел, в следствии чего задался вопросом: «Куда они запихнули стол?».

Как только заполз последний слизень, пес взял отрубленную лапу, приставил ее к культе. Та зашевелилась сразу же. Ни заклинаний, зелий и прочей чуши. Раз и коготки застучали по кожаной обшивке кейса.

— Если вопросов больше нет, то, может быть, приступим? — пес в очередной раз достал стеклянный шприц и подошел ко мне.

— Думаю да, — ответил я. — А это больно?

— Нет. «Как крыска укусит».

— Крысы больно кусают.

— А иголки больно втыкаются. Если мы закончили раскрывать главные тайны человечества, то наклоняйся.

Повинуясь, я подставил шею для укола и зажмурился.

— Вот и все, — пес убрал договор в кейс и вложил использованный шприц в отделенное обделанное черным поролоном справа. На вид он был пустой. — Моя работа здесь закончена, — он собрал вещи и направился к выходу. Я судорожно ощупывал шею на наличие взбухшего бугорка, но без толку.

— Стой, а дальше-то что?

Не глядя на меня, пес открыл входную дверь и сказал:

— Дальше у тебя закружится голова, и ты вырубишься, — он поправил шляпу и вышел из квартиры.

Не сказал бы, что его уход меня сильно расстроил, но вместе с ним исчезала возможность узнать ответы. Виляя от стены к стене из-за головокружения, я ринулся за ним. На лестничной клетке никого не оказалось. Миновав пролеты и крича псу в шляпе, я выбежал на улицу.

Тишина. Даже ветра не слышно. Ничего не видно. Похоже свет выключили по всему району, пока я спускался вниз. Ткнул в глаза пальцами, чтобы проверить не закрыты ли они. Почему-то ничего не почувствовал. В полуметре от меня загорелся уличный фонарь. На него спиной облокачивался бульдог, закрыв полями шляпы морду.

Хотел крикнуть ему, но не смог издать ни звука. Рот не открывался. Оставалось только слушать, что скажет тот парень внутри меня, но он молчал. Колени подкосились, и я рухнул у лап пса на тротуар. Рядом встали строгие мужские туфли в компании высокие женские сапоги. От попытки поднять голову в глазах начало темнеть. Перед тем, как отключиться увидел костюм с кроваво-красной бабочкой на нем и черное облегающем платье со шкурой рыжей лисицы на ней.

— Добро пожаловать в труппу, — его голос прозвучал на месте того парня внутри меня.

— Куда его? — спросил бульдог.

— Симпатичный. Публике понравится, — присоединилась к беседе она.

Они разговаривали внутри моей головы так, как если бы сидели в кафе и делали заказ, а я — официант, ждал рядом с блокнотиком и не смел открыть рта, пока меня не спросят.

Будильник зазвонил в 3:30 утра

Решил не пытаться играть с судьбой и пролежать в кровати, пока не почувствую себя лучше. 4:43

Удалось с трудом встать с постели и подойти к окну. Свободной рукой ударил по выключателю. От загоревшейся стоваттной лампочки сильно заболели глаза.

4:45

В отражении опять никого не оказалось. Выключил свет.

Номер девяносто девять и девять

Прошло уже около часа, но ни Сида, ни спасателей так и не появилось. Частые беглые взгляды на циферблат начинали раздражать. В кабине лифта время шло много медленнее, чем обычно, минуты здесь становились часами, а часы приравнивались к вечности. Волей не волей задумываешься о бесполезности прожитых дней.

Застрявшие пассажиры по очереди теребили кнопку вызова диспетчера. Как и следовало ожидать, у мужичка на том конце приемника сдали нервы.

— Сидите там и не рыпайтесь, иначе я оборву хренов трос, из-за которого вы все еще живы! — он положили трубку и больше не отвечал.

«Плохой день», — подумал я.

Ума не приложу, для чего принял заказ и зачем подписался на подработку месяц назад? Два часа ночи — и вместо того, чтобы нежиться в теплой постели, я поехал на другой конец города отвозить красную коробку.

— Да. Именно красную, — прокричал Джимми из подсобки.

— За каким чертом ему нужен красный кусок картона? — спросил я, завязывая шнурки.

— Вот ты, когда покупаешь в аптеке презервативы с клубникой, фармацевт тебя спрашивает, почему именно этот вкус? — Не знаю, что меня напугало больше: вполне логичное высказывание Джимми, что случалось крайне редко, или тот факт, что он правильно назвал вкус гандонов, которые я купил только вчера?

— Логично, — спорить было не о чем. Правило «Клиент всегда прав» работало тут безотказно.

Повозившись с открытием двери ногой, из подсобки вышел Джимми с коробкой в руках.

— Ты хоть знаешь, что внутри? — поинтересовался я, отодвигая листья разросшегося папоротника у пуфиков. — Не хочу в случае чего выплачивать тучу денег за разбитую вазу какого-нибудь Кунь-Мунь-Чина.

— Не парься, — Джимми всегда так говорил. Даже когда сбил старушку на пешеходном переходе, будучи в стельку пьяным. Той ночью мы шесть часов просидели в участке, доказывая офицеру, что бабка появилась из воздуха. — Там вроде какие-то бумаги и ручка.

— Снова перьевые ручки дарят. Совсем фантазии нету.

— Нет, — он взял с ресепшена планшет, где было указанно содержимое посылки. — Обычная шариковая ручка и полдюжины бумаг, — его губы скривились в пустой улыбке, которую обычно показывают банкиры, отказывая в кредите.

— Обычная шариковая ручка?

— М… да.

— В два часа ночи на другой конец города?

— Верно, — этот черт смеялся надо мной.

— Я домой, — достал ключи от машины и зашагал к стеклянным дверям позади меня.

— Клиент обещал дать сто баксов чаевыми, — крикнул Джимми вдогонку.

— Точно, — я ударил себя по затылку и вмиг вернулся к ресепшену. — Посылку забыл. Давай сюда, — он вцепился в нее.

— 50 на 50!

— Ну и мелочная же вы тварь, Джим. Ради каких-то полусотни долларов и родную мать продадите.

Он всегда мне не нравился. То заберет последний пончик в обеденный перерыв, теперь это.

— 40 на 60, — Джимми подтянул коробку к себе.

— Согласен. 50 на 50 будет честно, — попытался вырвать ее из когтистой хватки.

— 40 на 60, — наставал он.

— Ландо! — согласился я. Джимми расцепил лапы.

— Послушай, а я уже был в этом отеле, — начал он, поправляя указательным пальцем оправу очков и глядя на адрес. — Ходил туда с одной девчонкой, — от того, как он прикусил нижнюю губу, стало не по себе. — Не важно. Как зайдешь в вестибюль, иди к лифту и поднимайся на девятый этаж…

Я смотрел в потолок с пальцем в носу и открытым ртом. Истинное блаженством наблюдать, как Джимми закатывал глаза, прерывая супер-важный брифинг.

— О интеллект попер. Иди отсюда.

Засунув ящик подмышку и стуча по нему, как по маленькому барабану, я вышел из офиса почты.

«Сорок баксов — тоже в порядке, — подумал я. — Хватит на коврики в машину, а денек без супа из пакетиков желудку только на пользу».

Приехав по указанному адресу, припарковался напротив отеля.

«Туда обратно, никто не заметит», — решил я. Естественно нашелся прыщавый паренек в бабочке с пятном от соуса, попросивший переставить Минивэн подальше от главного входа. Подрабатывая парковщиком ему походу и в голову не приходило, что влезать по пояс в пассажирское окошко и презрительно причмокивать — тянет, как минимум, на выбитые зубы.

— Ваша… машина, — с презрительной утонченностью говорил он, — распугивает клиентов от нашего отеля, — я взял салфетку и одним резким движением вытер остатки майонеза под его носом. Дернись палец чуть быстрее, и его усики загорелись бы синим пламенем.

— По-моему, не в тачке дело, — завел машину. — Переставлю сейчас. Отвали.

Переехал чуть дальше, остановился у прилавка с бижутерией. Бородатый дед в рваной куртке разложил на картонной коробке свистнутые украшения и без конца оглядывался по сторонам.

— Прикупи сережек для бабы, братишка, — предложил он, как только двигатель заглох.

— Как только она появится, так сразу прибегу к тебе, — ответил я, взял посылку и вынул ключи.

— Перчатки труднее найти, чем бабу. Смотри, завтра появится, а я слиняю.

Последнее, что хотелось — это подходить к его прилавку на коленках. Запашек недавно съеденной кошки долетел до мен ещё в машине, несмотря на это, внутри щелкнул тумблер «насрать» и я развернулся. Ведь если не купить у него что-то сейчас, то на обратном пути он задолбает вдвое сильнее. По крайней мере, такого объяснения мне хватило.

— Насрать. Показывай, что там у тебя.

От былого напора не осталось и следа. Рот бездомного открылся, грязные пальцы держали коробку, а взгляд был направлен в сторону моей машины. На всякий случай вернулся и закрыл дверь на ключ.

— Вот и вали! Никто тебе не даст, без украшений! — закричал он, когда я повернулся спиной.

— Господи, щас я куплю что-нибудь. Орет ещё на меня.

Вернулся к прилавку, а бомж снова вырубился. На всякий случай проверил, не идет ли к нему какой-нибудь провод питания. Потом приподнял пакет, который закрывал содержимое коробки.

— Пусто. А товар где? — дед молчал. Помахал ладонью перед глазами — бесполезно. — Я не коп, честн слово, — нет реакции. Глянул на часы. — В сраку тебя, — и ушел к отелю.

Чернокожий портье у вращающихся дверей расспросил о цели приезда. Получив коротки ответ, оглядел меня снизу-вверх и фыркнул.

— У вас какой-то пунктик по отношению к курьерам? — он прочистил горло с приставленным ко рту кулаком в белой перчатке и отошел от дверей. — Очень мило.

Внутри меня встретил бронзовый петух. Он восседал на высоченных часах по типу Биг-бена, посреди фонтана. Вокруг в креслах вели разговоры постояльцы в халатах и тапочках отеля, которые по белизне приравнивались в свету в конце туннеля. Пройдя в заклеенном кроссовке по ковру века так седьмого, приблизился к девушке-администратору, раздающей ключи. Костюмчик с кроваво-красным галстуком ей шел куда больше, чем тот пиджак, что я носил с выпускного.

— Здравствуйте. Чем могу помочь? — она была первым за день человеком, кто не испытывал ко мне отвращения. Я принял позу самца (приподнял бровь и поставил локоть на ресепшен) и показал посылку.

— Лифт прямо за фонтаном, — девушка подалась чуть вперед, указывая пальцем направление, дав мне незаметно попялиться на ее грудь и прочитать имя на бейджике. На зло мне карточка была пуста.

Забрал коробку, поблагодарил ее, стараясь не дышать съеденной по дороге шаурмой с луком и потопал к лифту.

Занавески на многометровых окнах отвлекали меня, пока спускалась кабина. В сумме их бы хватило на костюмы для всех ребятишек в детском доме или на постельное белье, а их общая стоимость покрывала затраты на бесплатные столовые для бездомных.

Сигнал прибывшего лифта вернул меня. У дверей скопилось несколько человек, оценивающе косившихся на людей, с которыми им предстояло пробыть полминуты. Я тоже попал под раздачу. Калека в кресле-каталке угрюмо сверлили меня бровями (они так съехали вниз, что закрывали глаза). Внутри все по очереди нажали на кнопку с цифрой «21».

«Отлично. Сэкономлю чуть больше времени», — обрадовался я.

Свет моргнул на третьем. Лифт застрял между четвертым и пятым этажами.

От тяжелого дыхания толстяка в кресле-каталке становилось невыносимо жарко. Пот ручьем стекал по спине, забираясь в самые неудобные места. По-любому именно так чувствовали себя сосиски для хот догов в духовке. Захотелось есть. В животе закричал голодный желудок.

К избыточному весу калеки в комплекте прилагалась астма и клаустрофобия. Насчет последнего не был уверен на сто процентов. Его периодические выкрики: «вытащите меня отсюда или я тут сдохну!» натолкнули меня на это, но могло быть и так, что он просто урод.

За ним в рваных джинсах и стояла молодая девчушка. На ее черной растянутой майке стоял потертый стиркой кот под дождем с всплывающей в облаке фразой: «А счастье то где?».

«Сиделка», — посчитал я.

Представить толстяка женатым или отцом не вышло. Во всех представляемых сценариях перед его носом захлопывалась дверь, а из коридора доносились отдаляющиеся громкие шаги и женские причитания. С какой-то стороны это даже плюс (не хватало, чтобы мистер угрюмая физиономия еще и плодил таких же угрюмых отпрысков), но также стало его немного жалко. Захотелось пропустить с ним бутылочку другую и послушать, что его волновало. Впрочем, чтобы пробить его толстую шкуру отстранения от людей, пришлось бы потратить добрую треть жизни.

По незаинтересованной мине сиделки стало понятно, что работала она не из-за большой любви к профессии. Ее забитая татуировками рука лежала на плече толстяка, а вторая поправляла вылетающий наушник и подыскивала нужный трек в плеере. Из цветочков на коже и черепов при внимательном рассмотрении выстраивался образ бульдог. Тот стоял на задних лапах под уличным фонарем, закрывая полями шляпы морду. Была в нем какая-то притягательность, тайна, что-то с чем хотелось посидеть и подумать о бытие. Сколько ни пытался, не нашел в картинке конкретного смысла, как и в других. Хотя бы скоротал немного времени. Может, татуировки и существуют для того, чтобы люди тупо убивали минуты, разглядывая их?

Заводя моторчик ненависти ко всему живому, толстяк заорал что есть мочи, бросаясь оскорблениями в адрес ни в чем не повинных дверей.

— Нас скоро отсюда вытащат, — сиделка даже не пыталась. Она как с бумажки читала, не смотря на калеку.

«Если в Японии Инь и Янь, то у нас Нах и Пох, — пришло мне на ум. — Интересно, он везде так себя ведет? Есть ли шанс увидеть его лицо на двери Макдака с припиской: «Не обслуживать — Кричит на бургеры».

— Работаешь третий день, а уже меня достала! — переключился толстяк. — Мы час тут сидим, тупая девка! Посмотри на себя! Что за дьявольщина! Картинки, волосы розовые! Тебя в монастырь нахре… — он заткнулся, хватая ртом воздух, обрадовав остальных застрявших. — Ин… ингалятор!

Сиделка с лицом опытного хирурга или школьницы, которой на все наплевать (всегда путал их), потянулась к кармашку на спинке коляски.

— Вот. Вдыхайте, — она протянула ему трубку с баллончиком. — Надо в аптеку заехать, а то тут не осталось почти.

Показалось, что стена позади решила поучаствовать в беседе. Совершенно никаких эмоций. Серый лист на сером столе в серой комнате — примерно такое место представилось, услышав ее голос. Даже моя учительница из средней школы изъяснялась с большим энтузиазмом, а ведь она была немой. До сих пор не пойму, почему ее вообще взяли на эту работу.

Видя их взаимоотношениями, я кое-что прояснил. Во всяком случае с сиделкой. Молодой девушке приходилось каждый день вставать чуть ли не с первыми петухами и возиться с беспомощным толстяком на колесиках, кормить его, одевать, мыть. Платили наверняка гроши, а усугублял ситуацию скверный характер клиента. В таком возрасте у любого пропало бы желание выражать хоть что-то кроме отреченности.

— Ты бы воздух поэкономил. Нам тут еще долго торчать, — выдал стоящий в углу старикан, походивший на детектива из сериалов девяностых.

Толстяк молчал, раз за разом нервно вдыхая содержимое баллона. Детектив, раскаляя ситуацию до предела, вынул сигарету и закурил.

— Затуши! — настояла сиделка.

Не знаю, почему, но детектив вздрогнул, как если бы в душе по ошибке включил холодную воду. Как-то по пьяни я прижег сигаретой волосы на руке (на спор) и поторопился сдуть пепел, ибо горелая кожа в сделку не входила, а этот старик молча затушил ее пальцами и вернул в пачку. Сразу захотелось подыскать вакансии помощника детектива. Учиться быть брутальным никогда не поздно.

Толстяк затряс головой, как бы говоря, что так старику и надо. Он прекрасно понимал, что надежно спрятан за живым щитом из сиделки, но все равно помрачнел, когда детектив чиркнул костяшками по щетине.

Я забился угол и играл в «привлеки как можно меньше внимания». Не хватало еще, чтобы меня присоединили в брачные игры.

Надежда оставалась только на Сида. Паренек ростом со старый холодильник, в майке с AC/DC вызвался разрулить ситуацию. Никакого жребия не проводилось, более того, никто не собирался ничего обсуждать. Он сам гордо поднял палец вверх, указывая на люк, и попросил подсадить. Встал на плечи детектива и с прыжка взобрался на крышу лифта. Достав из рюкзака спортивные штаны, перемотал ими обе ладони, запрыгнул на трос, как на канат в школьном спортзале и полез. С гордостью вспомнил свои достижения в его возрасте и почесал живот.

У дверей на этажах он зависал и долбил в них что есть мочи, крича во все горло. Оставаясь ни с чем, Сид продолжал подниматься выше, пока не пропал из виду в тени шахты. Некоторое время до нас доносилось эхо его голоса. Потом даже оно пропало. Успокаивал факт, что сорвись он, и мы узнали об этом по громкому крику с приземлением на крышу кабины. Так что либо ему удалось выбраться и спасатели уже мчались к отелю, либо он висел под потолком и насвистывал песни из альбомов любимой группы.

— Нас собираются вытаскивать или нет? — не успокаивался толстяк.

— Слушай сюда, Стивен Хокинг, — детектив шагнул вперед и ткнул пальцем ему в блестящий от жира нос. — Дважды повторять не буду. От твоего нытья ничего не изменится. Сиди ровно и захлопни молотилку! — до этого старик сдерживался и обронил пару фраз, но в этот раз его глаза горели. Точно пожарные стали поливать горящий дом бензином вместо пены. Лицо толстяка покраснело от возмущения.

— Или что? — не разжимая челюсти, процедил толстяк.

«Еще одно слово и, готов спорить, он ему врежет», — понадеялся я.

Как не кстати, детектив оказался сдержанней. Вместо смачного удара он враз засучил правый рукав — и без того долго тянущееся время остановилось. Толстяк в ужасе откатился к стенке, когда как я глубже вжался в угол. Вместо обыкновенной руки из кожи, мяса и костей, из плеча торчал металлический протез с двумя серебристыми поршнями на сгибе локтя.

Никто больше не обронил и звука. Даже дышать пытались через раз. В момент, когда воздух между нами можно было резать ножом, на моем телефоне заиграла нарастающая мелодия будильника. Луи Армстронг напоминал, что жирок сам себя не растрясет и пора бы выйти из дома на утреннюю пробежку. Постоянно его отключаю, но почему-то именно в этот раз забыл.

Под звуки саксофона Луи в песне приветствовал мисс Долли, а я извивался, как пьяная змея, дотягиваясь до заднего кармана с телефоном. Сердце сжалось до размеров грецкого ореха. Снова почувствовал себя школьником, который слишком сильно хохотнул на уроке. Подумал, что слишком часто вспоминаю про школу. Наверное, это намек, что надо как-нибудь туда наведаться. Схожу на неделе, если толстяк с детективом меня не убьют.

Наконец-то выключив сраный будильник, я хотел было открыть рот, как вдруг лифт тронулся. Все синхронно подняли головы к открытому люку на потолке.

— Слава богу, — прошептал я как можно тише.

Сжав коробку, представил, как в ее стенках ютится маленькая ручка и ждет своего часа.

— Скоро, — цедил я ей через крышку, — скоро я всучу тебя твоему дебилу и уеду отсюда, — захотелось растрясти ее, чтобы обнаглевший пластик знал, как я взбешен, но только поднял руки, как заметил полный адрес:

«Красная улица 11, Отель „Адам и Ева“, номер 99.9»

— Серьезно? — в руке зазвонил телефон.

— Эй, бедолага, — прозевал Джим. Он ждал, когда я вернусь в офис с подписью получателя, чтобы закрыться и поехать домой. — Где там мои деньги?

— Ам… — не понял, кто звонит.

— Чувак, это Джим, не тупи. Я понимаю, что спать хочешь, но я-то держусь, — судя по голосу, сил у него, как и нервов — осталось немного. — Еще раз. Где деньги, Лебовски?

— Да-да, мы тут в лифте застряли, он только заработал. Ты лучше вот что скажи. Номер девяносто девять и девять в отеле — это нормально?

— Для Китайского отели — наверное. У них там народу дохрена, целых чисел на всех не хватает, вот и ставят дроби.

— Правда? — в трубке послышался тяжелый вздох.

— Чувак, просмотри все номера с девяностого до сотого. Администрация могла номер на двоих записать и так решили поделить. Или суеверия. В каких-то зданиях тринадцатого этажа нет…

— Помощи от тебя — обосраться, — ответил я и положил трубку.

Электронный циферблат показывал ярко-красные «2» и «0».

— Наконец-то, — слишком громко выдал я и замер. Соседи были заняты ненавистью друг к другу.

Лифт замедлился. Не переставая смотреть на циферблат, неосознанно сжал края посылки, оставив на ней несколько вмятин.

«Они сами знали, на что шли, когда заказывали доставку за доллар», — подумал я.

Ноль сменился двойкой. И все бы ничего, обыкновенная ошибка системы, но смущало, что кнопка «22» на панели отсутствовала в принципе.

Двери распахнулись. Перед нами предстал погруженный в темноту зал, и судя по эху электронного голоса — пустой. Детектив сделал пять уверенных шагов по тусклой дорожке света, исходящей от лампы лифта, и осмотрелся. Чуть левее выкатился толстяк, почесывая лысый пяточек на макушке. Ни к одному из них примыкать не хотелось. Быть обруганным стариком с металлическим протезом или до смерти замученным толстяком — выбор так себе. Подтянув ремень, я встал в центре.

Электронный голос оповестил пассажиров о спуске. Мы оглянулись и перед тем как двери лифта закрылись, отрезая единственный источник света, в проеме блеснул хитрый взгляд сиделки.

— Дрянь! — закричал толстяк, на полной скорости врезавшись в двери. — Открой! — пухлые кулаки задолбили по металлу. — Дай только выбраться… — заглотнул воздуха, — и тебе самой… коляска по… понадобится! Ты хоть понимаешь, кого ты кинула? Вернись и открой… сука… — тут он неожиданно затих. — Ин…

Я стоял, как вкопанный, прижимая посылку к груди и пытаясь понять, что происходит. Где-то рядом на последних издыханиях хрипел старик, стуча по груди и гремя в коляске, пытаясь дотянуться до заднего кармашка.

Тут же моя личность разделилась на два фронта, возглавляемых совестью и здравым смыслом. По мнению первой, толстяку необходимо было помочь. Ведь он человек — живое существо. Но по мнению второго он был редкостным уродом, и если даже спасти его, то сто процентов он засудит за оказание медицинской помощи без лицензии врача. Я сделаю одолжение роду человеческому, если не пошевелюсь.

То время, пока я, как Фемида на весах решал судьбу человека, толстяк затихал, катясь по границе между жизнью и смертью. В конце концов совесть влепила мне и здравому смыслу подзатыльники, взяв ситуацию под командование. Ноги самом собой шагнули вперед. Осторожно подступая на звуки обрывистых вздохов, в кромешной тьме я на ощупь отыскал коляску. Ухватившись за пропитанную по́том кожаную спинку и заякнувшись, что все утро проведу в душе, нашел кармашек, из которого сиделка доставала ингалятор. Различных таблеток и микстур, там было до жопы и плюсом внутри стоял лютый холод. Пальцы быстро онемели.

— Мужик, не помирай! Я сейчас найду что-нибудь, — убеждал я, пока рылся среди лекарств. Дебильная темень. Хуже той, где в клубе я одновременно подцепил и девочку в короткой юбке, и герпес в одной обертке.

— Он мертв, — прокуренным голосом заключил детектив. Я остановился и прислушался. Толстяк больше не двигался.

Не знаю сколько просидел на коленях с посылкой в руках. Если в лифте время лениво, но переваливалось с одной минуты на другую, то здесь оно просто исчезло. Не существовало тогда, сейчас или потом. Вместо них командовало бесконечное ничто.

Эхо тяжелых шагов детектива волнами расплывались по залу, постепенно отдаляясь куда-то вглубь. Я обернулся и увидел вдалеке прямоугольник белого света, к которому двигался старик, попутно щелкая зажигалкой.

— Смотри, дверь, — сказал я толстяку, держа егоз за все ещё теполую руку.

Поднявшись, сунул посылку подмышку и неторопливо зашагал вперед. Сил почти не осталось. Еще бы. Не спать двадцать часов, пережить за них весь этот бред и не свихнуться.

«Черт возьми, да меня теперь ничего не возьмет», — подумал я, хмыкнув.

Передо мной шел детектив, куря сигарету. Дым раздирал ноздри и горло, а от кашля казалось, что легкие вот-вот вылетят. Пока отмахивался, не заметил, как оказался перед дверь из белого света. Завоняло спиртом и по́том, прямо, как от толстяка. Или моя одежда пропахла им. Свет не проникал в зал, как лампа из лифта, а просто чистым прямоугольником занимал часть темноты.

— Детектив туда ушел? — спросил я у ничего.

Я поднял кисть и медленно вонзил пальцы в свет. Почувствовал странный холод, хотя обычно свет теплый. Или нет? Погрузился по локоть, потом по плечо, и вот уже миллиметры отделяли мое лицо от того, что скрывалось там. Глубоко вздохнул и шагнул внутрь.

Прищурился от яркости. Походило на вечера, когда копы находили меня в парке и святили фонариком в глаза. Кроме растекшегося по всему помещению белого цвета и размытых фигур среди него ничего нельзя было разобрать.

— Он великолепно подошел на эту роль, — голос показался знакомым, но не мог понять почему. — Мистер Гловер, моя сестра уверела, что вы талантливый, но настолько! Я, если говорить откровенно, до самого конца в вас сомневался.

— Готовься к худшему, — ответил размытый силуэт. — Кажется, так они говорят.

— Верно подмечено, — ухмылялся кто-то второй.

— Мальчики, неужели вы подружились? — искренне удивляясь, с вопросом присоединился кто-то третий с женским голосом. Глаза понемногу привыкали, но я все еще не разбирали, кто есть кто.

— А мы разве ссорились? — спросил размытый силуэт пошире.

— Не припоминаю, — прохрипел силуэт поуже.

— Ты ему пару конечностей оторвал. Неужели позабыл.

— Любимая, ты же знаешь, что в нашем деле любое не вечное — это мелочь. Зато смотри, на что мы их заменили, — послышались постукивания ногтей о металл. — С такими деталями он прослужит нам на радость много дольше.

— Кхм-кхм, — прочистил горло, чтобы привлечь их внимание. Пятно поуже повернулось ко мне, став немного шире. На размеры пятна пошире тот же прием не повлиял.

— А вот наша звезда пожаловала, — женский голос был направлен в мою сторону. Я протер глаза, и картинка наконец заиграла четкими контурами. У белой стены слева на обеих ногах стоял толстяк и ехидно улыбался, поддерживая штаны. Справа садясь на белый стул, об металлическую ладонь тушил сигарету детектив. В центре, опираясь на белый подоконник, пустым взглядом смотрела сиделка.

— Ну что же ты тут стоишь? — подбежал ко мне радостный толстяк. — Присаживайся. Присаживайся, я тебя прошу! Думаю, ты порядком устал, — он жестом приказал детективу уйти со стула. Тот с неохотой поднялся и пристроился рядом с сиделкой.

— А я… А вы… А она… А вы кто? — на секунду подумал, что уснул в той темной комнате и все это мне снится. Ущипнул себя за локоть с такой силой, что из глотки порезался слабый писк, но никто не исчез.

— Ты не спишь, — уверил детектив. — Поверь, я проверял, — он поднял оба протеза вверх и засмеялся. Все остальные странно на него посмотрели.

— Мой подручный хотел сказал, что ты не спишь. Скажу больше — все еще жив, — эта его фраза меня насторожила. Не каждый день меня радовали такими новостями. Он заметил, как я заерзал на стуле, и рассмеялся. — Тебе ничего не угрожает. Поверь. Все это была лишь игра.

— Игра?! Вы померли у дверей! Я же видел!

— Неужто у тебя кошачьи глазки? — ехидно улыбаясь, спросила сиделка. Я прокрутил в памяти, как толстяк задыхался в инвалидной коляске.

— Ваше тело сейчас сидит в темноте в том зале, я знаю это, потому что держал вашу руку там, — указал на свет, через который прошел минуту назад, но на его месте оказалась сплошная белая стена. На этот раз засмеялись все трое, оставив меня в дураках.

— Это наш фокус, — заявил толстяк, вытирая навернувшиеся от смеха слезы. — Тебе не стоит так переживать. Я — жив: дышу, разговариваю и хожу на здоровых ногах, — он слегка подпрыгнул и с грохотом приземлился на белый пол. — Видите?

— Да-а, — протянул я, не в силах поверить собственным глазам.

Толстяк посмотрел на белые настенные часы и вздохнул.

— Как же летит время. Труппа, — громко обратился он к сидящим позади сиделке и детективу. — Как бы ни нравились обстановка и гость, нам надо поработать, — он снова посмотрел на меня. — Ты принес, что тебя просили?

— Просили? — мои глаза распахнулись от удивления, как ромашки на солнце.

— Да, — сказал он. — Ты ведь курьер, правильно?

Я нерешительно кивнул.

— Значит, должен бил принести мой заказ…. А вот он, кстати! — толстяк нагнулся, забрал красную коробку из моих рук и повертел ею перед носом. — Мог бы, конечно, и аккуратнее нести, но да ладно. Мы же сами знали, на что шли, когда заказывали доставку за доллар. Ага?

Последовав примеру глаз, раскрылся рот. Толстяк поднял крышку коробки и достал пять листков бумаги с шариковой ручкой. Тщательно проверив полученный товар, он передал вещи сиделке. Та, оттолкнувшись от подоконника, взяла ручку и мягко зажала между губ, листы захватила двумя тонкими пальчиками, и скрылась за белой дверью в углу комнаты. Надо отметить, что вместо былой невзрачности в ней появилась искра, ради которой хотелось стать горой сухих дров и зажечься. Детектив остался на месте, закуривая очередную сигарету.

— Тебе пора, — настоял толстяк, подняв меня за подмышку и протянув сотню долларов одной купюрой. — Вот, как и обещал, — добавил он и повел меня к стене.

Я взял деньги и вдруг вспомнил про мелкого фаната AC/DC.

— Сто-о-йте… А где Сид?

Толстяк, не сбавляя темпа, подвел меня к стене.