Бесплатный фрагмент - 27 000 лет втроем

Пролог

Для тех, кто считал сексуальную свободу производным нашего времени, львов и носорогов фауной одной лишь Африки, а изобразительное искусство детищем древних греков — эта книга станет большим откровением.

История основана на удивительном захоронении под названием «Красная троица». Мы хорошо знаем про любовные треугольники, вызванные разницей социального положения, противоречиями религиозных убеждений или трудностями брака. Почти каждый вспомнит десяток таких романов без труда. Но сегодня перед вами предстанет необычная драма. История, лишенная вышеперечисленных банальностей, по одной простой причине — она произошла тогда, когда еще не было семьи, религии и брака. Она произошла около 27 000 лет назад недалеко от чешского городка Дольни-Вестонице, в месте находки самого древнего в мире керамического произведения — Венеры Дольни.

В неглубокую могилу положили троих недавно убитых молодых людей. Как видно на фотографии с раскопок, руки скелета слева положены на пах скелета посередине, с явным сексуальным подтекстом. Там же, в гениталиях центрального тела, был найден воткнутый кремниевый нож.

Правый скелет лежит на животе, и голова его как бы отворачивается от действий соседей. Интимные места и головы всех обильно посыпаны красной охрой, а голова левого юноши так сильно, что в эту корку смогли воткнуть волчьи зубы. Кроме того, ему всадили между ног кол. Их всех убили и похоронили в течение часа.

Эту первую в истории инсценировку предки послали нам из каменного века в качестве письма. Настало время попробовать его прочитать.

Факты, упоминаемые в книге, настолько удивительны, что многие не захотят поверить. Однако они абсолютно реальны, и каждый может легко проверить цифры, изображения и даты — это удивит вас повторно.

Книга посвящается моим учителям антропологии, истории и психологии, а также учеными всего мира, которые, невзирая ни на что, по крупинке раскапывают нашу суть. Надеюсь, они не будут слишком строги к художественному вымыслу, которым я подкрасил строгие научные данные.

Отдельное спасибо Свете Логиновой, Паше Сунцовой, Але Серебряковой и Насте Соболевой за помощь и поддержку.

И конечно, спасибо моим родителям и их родителям за всегда полные книжные полки.

---

Очень странное начало

для истории, которая произошла 27 000 лет назад в центре Европы

Это была свадьба одного моего дальнего родственника. Беззаботные люди прыгали по ресторану между столами, выполняя конкурсы ведущего. Просовывая головы между ног и надевая дурацкие костюмы задом наперед, они, казалось, искренне радовались. Радовались возможности забыть свои скучные взрослые должности и здравый смысл, чему всегда успешно способствует вино.

Из-за стола вышли почти все, так что мне оставалось в одиночку наслаждаться своим соком и вспоминать момент, в каком классе лично мне приелось это безобидное развлечение — конкурсы.

Оглядываясь вокруг, я уже начал изрядно скучать и хотел было покинуть этот чудный праздник моногамии по-английски. Но вдруг я наткнулся на странный взгляд незнакомца, в нескольких метрах от меня.

Странным он показался потому, что нейтрально изучал все вокруг, так же как и мой собственный. Человеку было около пятидесяти лет, и выглядел он очень ухоженно и прилично. Это был не тот стиль, который выдумывают к свадьбе родственника, а тот, который соблюдают ежедневно для самого себя.

Я сразу понял, что он наблюдал за мной задолго до того, как я обратил на него внимание.

Он поднял свой бокал в знак приветствия. Разумеется, я поднял свой. Он придвинулся ближе.

— Áльберт, — представился мужчина и протянул руку.

— Французские корни? — я протянул руку и представился, — Валентин.

— Римское здоровье? — сказал Áльберт в ответ, глядя на сок в моем бокале.

После того, как он двумя словами сделал отсылку и к происхождению моего имени, и к его значению, мне значительно полегчало. Кажется, пропащий вечер спасен интересным собеседником.

Он посмотрел на соревнующиеся в центре пары, где взрослые люди теперь пытались сесть в круг, используя лишь колени друг друга.

— Вам кажется, что они занимаются какими-то глупостями? — сказал он, указывая на кривляющихся людей, — что ж, пожалуй, я с вами соглашусь.

— Но? — я понял, что мысль не окончена.

— Но, вы же не станете отрицать, что они сейчас гораздо ближе к нашей древней природе, чем, скажем, на своей любимой работе.

— Изъясняетесь как ученый, — заметил я, хотя это слово казалось всегда мне заурядным, — преподаете?

— Возможно. А вы?

— Я занимаюсь драматургией.

— О! Я как раз сейчас работаю над смежной темой! Вы, конечно же, знакомы с первым драматургическим произведением в истории человечества? — циничное выражение лица Альберта сменилось искренним интересом.

В его глазах появился необычный блеск, свойственный гениям, сумасшедшим и разного рода маньякам.

— Последнее время я охладел к античному искусству, — ответил я.

Áльберт поморщился.

В этот момент излишне тучная женщина замкнула круг восседающих на коленях клерков. Но как только эта масса издала крик победы, люди тут же посыпались на пол от лишней вибрации. Ресторан наполнился различными эмоциями — от дикого смеха до комичного беспокойства за упавших людей. Только мы с Áльбертом оставались абсолютно безучастны к этому спектаклю.

— Я говорю не про античность. Я говорю про верхний палеолит, — немного разочарованно подчеркнул ученый.

Я внимательно посмотрел в его глаза, пытаясь понять, не сошел ли он с ума.

— Простите мне мою безграмотность, но, кажется, самое раннее литературное произведение не старше четырех тысяч лет. Да и то читать невозможно.

— Охотно прощаю. Литературное. Но драматургия ведь строится на действии, где основные элементы это конфликт, ээ… мизансцена, событие?.. Верно? — Áльберт улыбался.

— Верно.

— В таком случае, когда сцена сыграна без слов, она не перестает считаться драмой, если в ней остается все остальное?

— Да, я ставил такие вещи.

— Значит, вам вполне может понравиться моя история…

Я немного напрягся, потому что примерно с такими словами обычно подходят ко мне разного рода баптисты и кришнаиты. Но глаза воцерковленных людей мне были хорошо знакомы. А его взгляд был совсем другим.

— Могу охотно рассказать ее вам сейчас, если вы не очень заняты, — подмигнул Áльберт.

— Вообще, конечно, я рассчитывал выиграть хотя бы пять конкурсов и поймать подвязку, но… кажется, вы меня заинтриговали больше.

— Отвечая любезностью на любезность, я даже совершенно не буду против, если вы ее после опубликуете. Думаю, homo sapiens имеют право знать, что их история гораздо древнее религиозных предрассудков «до и после нашей эры».

— Неужели она древнее первых городов и самой древней из профессий? — не удержался я.

— О да, эта история гораздо древнее проституции. Всех ее форм. Она произошла тогда, когда еще не было сельского хозяйства, но уже было изобразительное искусство. Когда не было брака, ровно как и неравенства полов, но люди уже использовали фаллоимитаторы. Когда человек знал лошадь только как источник мяса, а волка только начал превращать в собаку. Тогда не было понятия собственности и наследства…

— Стоп, стоп, стоп! Вы что, говорите про какой-то рай на земле? — в памяти снова мелькнули баптисты.

Ученый глубоко вздохнул, давая фору моему образованию.

— Это было начало последнего ледникового периода, около 27 000 лет назад. Это была история первых Ромео и Джульетты, — Áльберт загадочно улыбнулся и сделал глоток из своего бокала, — ах да, еще один пустяк — в этих местах найдено самое древнее керамическое произведение искусства — Вестоницкая палеолитическая Венера. Ну вы, конечно, знаете про эту серию эпатажных полногрудых дам, которых так любили изображать наши предки?

В этот момент я уже перестал наблюдать за тем, как счастливые и сытые люди, словно сошедшие с полотна Брейгеля, начинали новый конкурс, и всецело погрузился в историю профессора. Так я назвал его про себя.

Áльберт продолжал:

— Эта история началась на границе современных Чехии и Австрии, когда еще не было ни славян, ни немцев. Зато там все еще водились мамонты и шерстистые носороги, пожиравшие лютики и полынь на полянах. Современных людей, так называемых кроманьонцев, было немного, но еще могли встречаться остатки древнего неандертальца.

— Это такие низкие волосатые приматы? — курс антропологии напрочь вылетел из моей головы за десять лет.

— Пардон, но мы все приматы. Неандертальцы — сильные, приземистые и большеголовые, пришедшие сюда больше чем за 100 000 лет до нас, уже приспособились к холоду. У них были огромные носы и зубы и почти отсутствовал подбородок. Несмотря на то что бегали они неважно, имели скудные инструменты и толком ничего не нарисовали нам на память в пещерах, мозг у них весил больше нашего. И им хватило этого мозга, чтобы оставить генетический след — от одного до четырех процентов внутри каждого из нас. 27 000 лет назад на территории современной Моравии произошло самое древнее и загадочное захоронение из нам известных: в неглубокую могилу положили трех молодых людей, убитых совсем недавно. Они были ритуально посыпаны красной охрой и разложены в повествовательных позах. Эта трагедия вошла в историю под названием Красная троица, или Ice Age triple burial. И сейчас она перед вами, — профессор показал мне фотографию захоронения, открыв на своем смартфоне.

— В тот день он следил за ней в лесу, стараясь не выдавать своего присутствия. Назовем нашего героя именем… например, Ари…

Зов страсти

во всей прелести ее первобытного проявления

Она двигалась по лесу очень осторожно. В ледниковый период поход за ягодами с высокой долей вероятности мог закончиться вспоротым животом от рогов носорога, например. И если бы уже существовали деньги, а у земляники была цена, она показалась бы современному человеку неоправданной. Горсть ягод против жизни человека.

Ее легкой поступи высоких стройных ног помогали мягкие кожаные мокасины. Хотя внешне они скорее напоминали сапоги. А по сути это скорее были портянки, перетянутые кожаными ремешками.

Меха на девушке почти не было — это лето было очень теплым по ледниковым меркам, около двадцати градусов тепла. Люди изнывали от жары и не носили ничего теплее кожаных штанов и накидок, похожих на куртки. Хотя разумнее было бы называть это футболками и бриджами — такова была их форма.

Ее высокая красивая грудь слегка подрагивала под тонкой одеждой, и он не мог оторвать свой взгляд от этого движения.

Между ними было больше тридцати метров, но разве это расстояние для глаз охотника палеолита? Юноша отлично видел всю ее точеную фигуру, в которой не было ни грамма лишнего веса. Нет, жир отнюдь не считался чем-то зазорным, просто набрать вес, вероятно, никому не удавалось. Они так много двигались и так часто голодали, что пышные формы представляли собой некую мифическую, недостижимую идею благоденствия.

Он подкрадывался все ближе к девушке, стараясь оставаться незамеченным, правой рукой сжимая копье с наконечником из бивня мамонта. К его поясу был привязан чехол с кремниевым ножом. Мужчина подходил все ближе. Как известно, человек есть самый опасный хищник на этой планете. А древний человек умел еще и бесшумно двигаться. И этот хищник уже подошел к ней на расстояние броска копья.

— Ари, я тебя видела. Выходи, — вдруг спокойно сказала девушка.

Юноша затаился. Она недовольно закатила глаза.

— Раз уж ты здесь, понесешь ягоды и орехи.

— Ёррме! — Недовольно выругался Ари, выходя из-за дерева. — Я охотник, я не должен собирать орехи!

— Ты станешь охотником, когда добудешь клык великого Барра. Все знают это, Ари, — флиртовала девушка, не подозревая, что именно так это и будет когда-то называться.

— Но все знают также, что никто не бросает копье сильнее, чем Ари!

Он гордо поднял подбородок. Она знала, что он прав.

Но в руки Ари полетел кожаный мешок с орехами.

— Тогда, возможно, твоей силы хватит на этот мешок?

Она с вызовом засмеялась. Как Ари не старался, он не смог удержать серьезное выражение лица и также взорвался смехом. Они смеялись так, как смеются люди, знающие друг друга с детства.

Внезапно Ари насторожился.

— Тихо!

Девушка на секунду замерла, но ничего не услышала.

— Не смей говорить так со мной! Сегодня моя добыча больше твоей.

Она продолжала смеяться.

— Тиа, замолчи!

Тиа хотела возмутиться, но он закрыл ей рот рукой, обхватив другой за талию.

Она подчинилась и замерла в его руках. Было очевидно, что это не шутка. И не попытка завладеть ею. Почувствуй она что-то подобное — сразу бы вырвалась из его рук.

Ари продолжал слушать. Он улавливал приближение звука, на который среагировал вначале. Что-то большое двигалось прямо на них.

Уши девушки еще не улавливали то, что уже слышали уши человека, который буквально вырос на охоте. Зато его крепкие руки так сильно и одновременно нежно держали девушку в объятиях, что мурашки побежали по ее телу.

«Почему я дрожу? Это не похоже на холод…» — так думала девушка.

«Мамонт не может двигаться так быстро. Может это бизон? Слишком громко для бизона…» — так думал юноша.

Они посмотрели друг другу в глаза. На ее лице был испуг. Тиа как будто ждала чего-то от Ари, но боялась это услышать.

— Это… — прошептал юноша.

— Что?.. — так же тихо ответила девушка, глядя в его глаза.

— Это… Носорог!

Девушка разочарованно ударила его по груди и вырвалась из объятий. Она как будто хотела сказать что-то, но ее слух уловил шум за спиной.

— Прыгай! — крикнул Ари.

Успев толкнуть ее в сторону, он сам еле успел увернуться от двух рогов, появившихся из-за высоких кустов. Мимо них, свирепо фыркая, пробежал огромный шерстистый носорог. Бешеный бурый ком шерсти сломил рогами две осины и, врезавшись в дуб, остановился, пытаясь прийти в себя от сильного удара.

Стоит отметить, что у этого животного не было врагов. Совсем. Не было никого, кто пытался бы бросить вызов этому травоядному гиганту. По размерам его превышал лишь мамонт, а метровый рог на носу делал носорога смертельным противником.

Да, у него не было врагов. Пока в Европу не пришли приматы.

Из спины этого свирепого гостя торчало белое копье. Было видно, что оно принесло ему мало вреда, но сильно разозлило, и кто-то за это уже поплатился — рог был весь в крови.

Ари вскочил и помог подняться Тиа. Он успел заметить, что копье состоит целиком из бивня мамонта, или Моа, как они его называли. Но кто мог охотиться в этих лесах таким оружием? Впрочем, об этом он подумает потом.

— Медленно отходим назад, — шепотом сказал юноша.

— Где мои орехи?

— Тиа! Посмотри на его рог!

— Я собирала их весь день и… о, Ёррме! — она увидела кровавый рог повернувшегося к ним носорога.

— Медленно отходим назад, духи дали ему плохие глаза.

Молодые люди тихо стали отступать. Тиа обратила внимание на оружие в руках юноши.

— А как же сильнейшее копье, Ари? Оно не защитит нас? — прошептала девушка.

— Не понимаю, как такая глупая смогла пережить столько зим?! — прошептал он в ответ.

— А чего ради ты сейчас храбрился мне своим копьем?

— Ты замолчишь уже наконец?!

Она хотела что-то ответить, но, зацепив сухую хрустящую ветку, оступилась и упала. Маленькие уши носорога уловили направление движения.

Зверь бросился в их сторону, и Тиа, не успев подняться, в панике начала отползать назад.

Ари поднял копье и с диком криком отбежал в сторону, привлекая его внимание. Носорог кинулся вслед, и юноше оставалась только одна надежда — выставить вперед копье, рассчитывая попасть гиганту в глаз.

Но миллионы лет эволюции прошли не зря — обойти огромный рог было практически невозможно. Копье проскользнуло вдоль него и, воткнувшись в плечо зверя, тут же сломалось. Ари успел сделать шаг в сторону, и животное отбросило его на землю. Юноша остался лежать в траве, а тем временем гигант разворачивался на второй круг. В лежачем положении человек представлял для носорога не больше опасности, чем мешок с орехами.

Внутри девушки при виде этой сцены пропала вся охота разговаривать. Древний инстинкт призвал к действию. Мгновенно Тиа скинула с себя кожаную куртку и закричала вслед носорогу. Он сразу бросился на ее крик, и белое копье в его спине, угрожающе раскачиваясь, застучало по деревьям.

С огромной скоростью три тонны рогатого мяса неслись на маленькую девушку. Она приготовилась к прыжку, спрятавшись за толстое дерево.

Носорог подбежал к стволу, но вовремя остановился, не желая еще одного сотрясения.

Пока он искал цель своими поросячьими глазками, из своего укрытия выскочила Тиа и молниеносно натянула на второй, малый рог, свою рубашку. Полы ее упали на глаза гиганта и закрыли и без того плохой обзор.

— Ари!

Девушка бросилась к лежавшему на траве телу.

— Ну же! Вставай! — она с опаской оглянулась на носорога, который терся обо все вокруг, стараясь стянуть с себя неподходящий ему женский костюм.

Ари тяжело приподнялся и увидел прямо перед собой роскошную девичью грудь. Его затуманенное сознание остановилось вовсе. Он медленно протянул к груди руку.

— Проснись! — Тиа со всей силы ударила его по лицу. Юноша тут же вскочил. Сознание прояснилось.

Он увидел на рогах уже оборванную наполовину куртку. Он увидел свое сломанное копье и дикие глаза девушки перед собой.

— Что нам делать?! — кричала Тиа.

— Бежим!

Они бросились в сторону реки.

Ари и Тиа выбежали из леса на утес, на котором росла странная сосна. Ее два ствола исходили из земли в разные стороны, но чуть выше снова переплетались, образуя как бы подобие кольца.

Молодые люди подбежали к обрыву и взглянули под ноги — двадцатью метрами ниже бурлил горный поток. Носорог окончательно сбросил рубашку и бросился следом. Выбежав на утес, зверь остановился, свирепо фыркая и шаркая копытами.

Ари знал, что нельзя недооценивать подвижность шеи носорога. Мотая головой во все стороны, эта морда представляла собой идеальное орудие для убийства в диапазоне нескольких метров. Увернуться от него на открытой местности было невозможно. Единственная сосна рядом с ними представляла собой сомнительную защиту, несмотря на весь ее оригинальный вид.

— И что теперь, Ари? — с надеждой спросила Тиа.

— Теперь, — юноша снова посмотрел с утеса, — мы должны прыгать.

Они взглянули в бесконечный белый поток, яростно стучащий по камням.

— Прыгать? Вниз? — переспросила она.

— По-твоему, прыжки вверх нас спасут?

На этот раз девушка не нашла в себе сил для улыбки, которую так любил Ари. Носорог начал медленно двигаться на них. Расстояние сокращалось.

— Дай мне руку.

Тиа посмотрела в его глаза и уверенно протянула руку. В конце концов, уж если она кому-то и доверяла, то это Ари. Хотя, конечно, она никогда бы не созналась в этом.

— Не дыши, пока не всплывешь! Поняла? Прыгаем, когда скажу.

— А что, если мы упадем на камни? — как-то слишком спокойно спросила она.

Носорог ускорялся. Он был всего в нескольких метрах.

— Вдыхай!

Тиа сделала глубокий вдох и закрыла глаза. Внезапно зверь ускорился, как будто чувствуя, что его месть может не свершиться.

— Прыгаем! — закричал Ари, но, увидев рог так близко к ее спине, столкнул девушку в воду прежде, чем договорил слово. Сам он тут же бросился вслед за ней.

Безжалостный зверь остался стоять на утесе победителем. Беспощадный поток подхватил два человеческих тела, словно листочки, и понес, шаркая о камни. Ари чувствовал удары по всему телу, но не успевал думать о них.

— Ти-а! — кричал юноша.

Поток разъединил их.

В поисках девушки он крутил головой как мог и из-за этого вдвое чаще натыкался на камни, совсем позабыв о своей безопасности.

— Ти-а!

— Ар-и! — Услышал юноша где-то впереди. Он попробовал приподнять голову, но тут же поток увел его в сторону и кинул на огромный валун. Он почувствовал удар по черепу, и поток остановился вместе с его сознанием.

---

Брачный период

и другие радости моногамии

— Молодые люди, а почему мы не танцуем?!

Большое жаркое тело тети со стороны невесты упало рядом с Áльбертом и прервало его рассказ. Он нежно посмотрел в ее наполненные жизненным опытом глаза.

— К огромному моему сожалению, нога еще не зажила после операции. Да… Поэтому если мы не хотим увидеть на танцполе кровь от разошедшихся швов, мне придется с этим повременить, прошу прощения, — Áльберт мило улыбался.

Дама сочувственно посмотрела в его глаза и мягко погладила по плечу пиджака.

— Выздоравливайте скорее.

Они ласково кивнули друг другу. Затем она уверенно перевела свои красивые пьяные глаза на меня и настойчиво улыбнулась.

Уже заканчивая вынужденный медленный танец, я увидел, как из зала удалялись жених и невеста, у которых еле хватило рук на полученные подарки и конверты. Скучающий профессор поднялся и, прихватив свое пальто, незаметно пошел к выходу, изрядно хромая.

Еле дождавшись окончания вульгарного танцевального трека из нулевых, пережив краткий спазм от объятий чудесной дамы, я быстро схватил свое пальто и побежал на выход.

«В конце концов, далеко уйти он не успел со своей больной ногой», — подумал я, выбегая на улицу.

Но к моему изумлению, рядом с выходом никого не оказалось. Внимательно осмотрев все концы улицы, я заметил вдалеке быстро удаляющуюся фигуру мужчины. Я бросился следом.

Приближаясь, я все лучше замечал, что хромота исцелилась за эти десять минут окончательно.

— Очень рад, что швы уже зажили, — выдохнул я и пошел рядом.

— Вечерний воздух воистину творит чудеса! — ответил он с улыбкой.

Некоторое время мы шли молча.

— Вероятно, вы считали своим долгом досидеть до того момента, когда удалятся жених с невестой?

— Уходить раньше молодоженов невежливо. Даже если у их диджея нет музыкального вкуса, — поморщился профессор, — впрочем, мы охотно прощаем их, ведь сегодня их ждет долгая ночь.

— Неужели вы правда полагаете, что это будет их первый секс? — удивился я.

— Я имел в виду подсчет денег в конвертах, — ученый снисходительно улыбнулся, давая понять, что секс существовал и в Советском Союзе, и даже раньше.

— Вы когда-нибудь задумывались, почему люди существовали без денег почти сто тысяч лет, а потом всем вдруг понадобилось рассчитываться? — вдруг резко спросил Альберт.

— Мы так привыкли нуждаться в деньгах, что, кажется, забыли, когда это началось, — попытался увильнуть я.

— Я имею в виду не деньги в частности. Золотые монеты, бронзовые, раковины каури или меры с зерном. Не важно. Я имею в виду сам принцип, — увлеченно продолжил профессор, не глядя на меня. По всей видимости, он имел привычку увлекаться внезапной мыслью.

Я озадаченно открыл рот, как будто собираясь вытолкнуть из него мысль. Но мыслей особо-то и не было.

— Ну конечно, — страстно продолжил Альберт, делая комплимент моему интеллекту, — деньги, в широком смысле слова, появились тогда, когда появилась собственность. Конечно, до сельскохозяйственной революции у каждого были какие-то мелочи при себе, вроде наконечника или шкуры. Но не было нужды передавать это по наследству. Род и племя считали все общим.

— Прямо-таки мечта коммуниста, — не удержался я, — но зачем им тогда понадобилось сельское хозяйство?

— Вы удивитесь, узнав, насколько логически проста цепочка. Сто тысяч лет люди постепенно заселяли материки. От племени откалывалась новая группа и уходила на сотню километров. А от нее другая, и так далее. Воевать не было ни сил, ни нужды — люди просто шли дальше и дальше, заселяя землю и избегая больших конфликтов. Но в какой-то момент, — Альберт сделал паузу, давая возможность шевельнуться моим извилинам.

— В какой-то момент, — продолжил я, — земля… закончилась?

— Верно! Люди начали оседать и пробовать прокормить себя на ограниченном клочке земли. Прежде в этом не было необходимости — они мигрировали без конца в поисках пищи и не нарушали природного цикла. И вдруг им пришло в голову, что они могли бы воспользоваться злаковыми породами вроде пшеницы. Люди были в восторге — им показалось, что они приручили пшеницу и голод никогда больше не придет в их дом! Но чем больше рождалось урожая, тем больше рождалось людей, и снова приходил… голод. Ну, а в годы естественного неурожая голод становился катастрофой! Потом из-за скученности людей появились эпидемии, вертикальная иерархия, а излишки привлекали внимание соседних племен, и как следствие — войны и смерти и… круг замкнулся. Выходит, по большому счету, это не человек приручил пшеницу, это она приручила человека, который распространил ее по всей земле.

— Дайте угадаю, — воскликнул я, чувствуя себя открывателем велосипеда, — брак появился именно тогда, когда потребовалось передавать собственность?

— Именно! Давайте зачетку! — не удержался и профессор. — До сельскохозяйственной неолитической революции женщина выбирала себе сексуального партнера на тот срок, который считала нужным. Мужчины соперничали за женское внимание и были вынуждены развивать свои половые органы во всех смыслах — она же могла удовлетворять свои потребности с разными партнерами в произвольном порядке.

— Ну, зато брак принес женщине стабильность и защиту, верно? — пожал плечами я.

— Верно. А еще домашнее рабство, понятие греха, измены и отсутствие выбора. Женщина стала придатком к хозяйству.

Я выдержал паузу, вспоминая сатирические карикатуры, как пещерный человек тащит женщину за волосы в свою пещеру.

— Выходит, люди каменного века были гораздо более гуманны в сексуальном плане? — нельзя сказать, чтобы я об этом не думал, но просто трудно принять, что десять тысяч лет человек шел по кругу, сначала изобретая рабство, а потом борясь с ним, — хорошо, а что там насчет конвертов с деньгами?

— Так это самое простое! — воскликнул Альберт. — Все первые обменные реликты сводятся к примитивному счету, сколько зерна или коз кто кому должен. Это забавно, но письменность тоже началась с таких вот бухгалтерских записей! Разве что, можно отдельно вспомнить упоминания завоеваний того или иного фараона, ну суть та же — эти завоевали тех, так что они теперь распоряжаются их козами и зерном. О! А вот и мой дом.

Я поднял голову на четырехэтажное дореволюционное здание в духе классицизма.

— Весь? — не удержался я.

— Вы льстите российской науке, Валентин. Всего лишь маленькая квартира. Доброй ночи!

— Постойте, а чем же закончилась история про Красную троицу?

— Ах да. А история только началась! Вы уже догадываетесь, за какие сексуальные преступления могли убить молодого человека 27 000 лет назад, если не было брака, измены и понятия грехопадения? — Альберт протянул мне визитку, — приходите завтра в два часа ко мне на кафедру в институт.

Я тешил себя надеждой застать кусочек лекции. Но в Москве приехать вовремя сегодня это как пытаться укусить свой локоть. Целый город, кусающий свои локти. В России же нет больше свободного места — нам всем нужно было собраться разом на Садовом кольце. Ну и я как все, разумеется.

В общем, к моему приходу лекция уже закончилась, но у профессора выстроилась очередь из студенток. Сначала я немного пожалел, что не опоздал на больший срок, но, приглядевшись к девушкам, начал жалеть, что не учусь на этом факультете.

Наконец профессор освободился и начал с места в карьер.

— Вы готовы? — властно спросил он с кафедры.

Я до сих пор не понимал, зачем он тратится на этот рассказ для меня, но сегодня профессор был явно в ударе.

---

Табу

это то, что нельзя, даже если все забыли почему

— Ари! Помоги, я больше не могу! — услышал юноша будто сквозь сон.

— Тиа, — простонал он, — я иду…

Внезапно юноша получил удар по щеке и сразу открыл глаза.

— Ёррме! Куда ты идешь?! Помоги мне, я больше не могу тебя тащить!

Ари очнулся и задвигал ногами, пытаясь грести. Последние несколько минут, пока он был не в себе, девушка пыталась доплыть до берега одной рукой, другой она из последних сил тянула Ари за собой.

Внезапно у берега их подхватил водоворот. Они могли бы подбодрить друг друга словами «держись», «не сдавайся» и прочей белибердой из нашего времени, но люди в каменном веке не нуждались в такой чепухе. У них даже навряд ли были сформированы слова на этот счет. Они просто боролись за существование.

— Ари! — девушку утянуло вниз, и она, сделав несколько глотков воды, погрузилась под воду.

Он хотел крикнуть, но кричать было некогда. Поднырнув под нее, каким-то нечеловеческим, животным усилием он вытолкнул ее наверх, а сам от этого опустился еще ниже.

Задыхаясь, Тиа из последних сил отчаянно погребла к берегу.

— Где ты? — хрипло произнесла она, оглянувшись назад. Юноши нигде не было. И без того насквозь промокшие глаза покрылись пеленой. Ноги начало сводить от холода.

Внезапно Ари, как пробка, выскочил между ней и уже близким берегом.

— На берег! Туда! — прокричал он.

С большим трудом протиснувшись сквозь затопленный кустарник, тяжело скользя по сырой глине пологого берега, молодые люди выбрались наконец на ровную поверхность и упали без сил друг на друга.

Только через несколько минут он понял, что лежит на ее голой груди. Кажется, она поняла это раньше, но почему-то не подавала вида.

Они учащенно дышали, невольно прижимая друг друга и радуясь, что еще одна схватка со смертью закончилась победой. Жизнь продолжалась.

Она первой пришла в себя, приподняла руками его голову и посмотрела в глаза.

Он потянулся к ней лицом, в желании коснуться кончика носа своим носом.

— Нет! — внезапно Тиа вскочила и бросилась в чащу леса.

— Тиа! — юноша помчался за ней.

Через несколько минут бега она, обессиленная водой, споткнулась и упала.

Чувствуя его приближение, Тиа подползла к дереву и прижалась к нему спиной. Ари остановился рядом и осторожно приблизился к ее лицу. Она торопливо заговорила:

— Нам нельзя соединять тела, Ари. Ты знаешь, что нам нельзя! Если кто-то узнает, то…

Он молча смотрел на нее, не в силах придвинуться к ней. Но и отстраниться от нее он также не мог. Они молчали. Горячее дыхание обжигало возбужденные губы.

Рядом послышалось рычание. Они медленно повернули головы и увидели морду белой волчицы. На ее зубах была кровь, а рядом валялась тушка какого-то зверька, наполовину съеденного.

— Это знак, Ари, — прошептала она.

— Это волк, Тиа. Медленно отходим назад, — прошептал он.

Они сделали несколько шагов, не отрываясь взглядом от глаз огромной волчицы. Ари плавно перевел руку назад. «Айя», — порадовался он мысленно, нож на месте. Он медленно вытащил его из чехла.

Вопреки их ожиданиям, волчица бросила свою добычу и шла за ними. Рычание нарастало. Они прошли уже десяток шагов, но она все шла и шла следом.

— Мы уходим, — поклонился ей Ари и сделал еще несколько шагов, — нам не нужна твоя добыча, мы уходим!

Волчица зарычала еще громче. Ари остановил девушку одной рукой, а вторую, с кремниевым ножом, выставил вперед.

— Подожди. Что-то не так. Она… она охраняет не добычу.

Юноша медленно осмотрелся по сторонам, не упуская из виду саму волчицу. Ничего.

И тут прямо за их спиной послышалось пискливое рычание.

— Волчата, — прошептала Тиа, обернувшись. Он обернулся всего на секунду, чтобы убедиться в том, что они напоролись на самое важное место для волчицы — на ее логово с детьми. И в этот момент зверь бросился в атаку, защищая свое потомство.

— Ари! — крикнула девушка.

Юноша обернулся с быстротой молнии. Хвала духам, его нож был выставлен вперед.

Волчица бросилась на грудь Ари, пытаясь ухватить его за горло. Нож оказался между ними и проткнул ее грудь. Она взвизгнула и упала на землю. Но тут же, с ножом в груди, поднялась и, подчиняясь инстинкту, прыгнула снова.

Ари выставил вперед руки и со всей силы схватил ее за горло. Она отчаянно рычала и вырывалась. Человек и волчица покатились по траве. Не будь этого первого ранения ножом, шансов удержать ее было мало. Но она уже теряла силы и задыхалась.

Ари почувствовал ее слабость, уложил на спину и, быстро выдернув из ее груди нож, стал наносить удары в шею. Один за одним. До тех пор, пока ее дыхание не остановилось.

Он тяжело выдохнул и закрыл глаза на секунду. Затем открыл их и медленно, с большим уважением положил руки на холку зверю. Девушка подсела к нему рядом и сделала то же самое.

— Прости нас, сестра, что мы забрали твое тело, — медленно произнес юноша, — мы чтим твою силу и надеемся, что ты поделишься ею с нами. Пусть твой дух вернется к нам в новом теле.

Они помолчали.

Из логова волчицы послышалось скуление. Маленький мокрый нос высунулся наружу и тут же исчез.

— Что скажет племя? — беспокойно спросила Тиа.

Юноша молчал.

Он привязал лапы волчицы к ветке, которую нашел неподалеку, и посмотрел на девушку. Ее голая грудь притягивала его словно веревкой. Тиа видела, куда направлен его взгляд.

— Дай мне свою куртку, — тихо сказала она.

Юноша протянул ей свою одежду, она выхватила ее и быстро натянула на себя.

— Это был знак, Ари. Это был знак…

— Пошли, — ответил он, не найдя других слов.

Они положили палку на плечи, и кровавая туша белой волчицы безжизненно повисла между ними, словно немое напоминание. Маленькая мордочка волчонка высунулась из норы. Он чувствовал, что мать удаляется навсегда.

Жалобно проскулив, волчонок не выдержал и бросился следом.

Они шли уже долгое время и несколько раз останавливались передохнуть. Каждый раз волчонок, поскуливая, все ближе подходил к ним. Они смотрели на него, смотрели друг на друга и молчали. Говорить не хотелось.

У становища Ари решил все-таки отогнать его прочь и бросил в него палкой. Волчонок исчез в кустах.

Они подошли к редкому забору, состоящему из костей и бивней мамонтов, тарпанов, туров и других крупных животных.

Три десятка мужчин, женщин и детей занимались хозяйством — кто-то выделывал шкуры, кто-то откалывал наконечники для копий, кто-то вялил мясо. Увидев Ари без куртки, которая была надета на девушке, люди замолчали. Затем перевели внимание на белую волчицу и одновременно остановили свои дела, застыв словно камни. Полнейшая тишина воцарилась на становище. Ари и Тиа боязливо переглянулись.

Первым пришел в себя Дор, главный охотник племени. Он был самым сильным и рослым в этом племени. Даже по палеолитическим меркам его рост был высоким — больше 185 сантиметров. Мало кто знает, но люди стали уменьшаться в размерах только с распространением сельского хозяйства последние десять тысяч лет. Приматы стали топтаться на полях, скудно и однообразно питаясь. Лишь последнее столетие обозначило для нас обратную тенденцию.

Но то было другое время — время великанов. Время мамонтов, носорогов и больших людей.

Дор не любил много болтать. Он решительно выступил вперед и, величественно подняв правую руку, спросил:

— Зачем убили белую волчицу?

Ари знал, что он формально еще даже не охотник, потому медлил с ответом. Действительно, гораздо безопаснее было ответить девушке. Тиа посмотрела на Ари, плавно обвела взглядом все племя и медленно ответила, чеканя каждое слово.

— Мы не хотели убивать волчицу. Мы спасались от носорога и встретили ее. Мы просили не трогать нас и отступали. Она прыгнула прямо на нож Ари. Она сама прыгнула на нож Ари. Это было так.

Люди молчали. Все это выглядело очень грозно — неподвижное молчание двадцати взрослых людей с оружием. Но их молчание не было злобой, они просто не знали, что делать. Никто и никогда не убивал белого волка в их племени, потому что это был их тотем. Это было племя Белого Волка. Каждый из них знал это с рождения, и сейчас они просто лишились чего-то очень важного. Как будто увидели смерть бога.

Постепенно люди начали приходить в себя, переглядываться и шептаться:

— Надо спросить Оки.

— Да, пусть Оки скажет!

— Оки должен знать, что делать…

Один из подростков побежал в центральную хижину. Все спокойно ждали. До появления тайм-менеджмента было еще двадцать семь тысяч лет, поэтому никто никуда не спешил.

Из хижины медленно вышел старик. Он опирался на толстую палку — в глаза бросалась тяжелая хромота. Ему было уже больше пятидесяти зим, и все уважали его возраст — не каждому дано жить так долго. И не каждый жил так достойно, как Оки.

Он подошел вплотную к волчице и дотронулся до ее открытых ран. Затем медленно перевел вопросительный взгляд на молодых людей.

— Если бы я не убил ее, она убила бы нас, — тихо сказал Ари.

Оки глубоко вздохнул. Все люди смотрели на него и ждали. Он поднял руку, испачканную кровью, и провел пальцем черту на лбу юноши. Затем он поднял свою палку и показал в сторону леса. Сердце юноши дрогнуло: быть изгнанным из племени — это почти то же самое, что умереть.

— Отнесите ее туда. Мне нужно побыть с ее духом.

Молодые люди быстро отнесли волчицу на двадцать метров от лагеря, поближе к перелеску. Затем они сразу же удалились на расстояние, надеясь на милость духов. Оставшись с ней один на один, Оки положил на волчицу руки и закрыл глаза.

Он не знал, как беседовать с духами. Он не умел погружаться в мир предков. Его мать умела, но она давно умерла. А вот Оки не умел и точно знал это.

Но также старик знал и то, что его племени нужен ответ. Он не мог оставить людей без ответа. Он не мог сорвать злость племени на Ари и Тиа — слишком ценным был здоровый взрослый человек для племени. Пожалуй, люди сдуру, от слепого страха, могли бы наказать их. Даже смертью.

Но Оки был мудр — а это всего лишь волчица. Однако ему нужно хорошо подумать и найти для людей ответ. Он ждал знака. Он надеялся, что предки пошлют ему знак.

Внезапно старик услышал что-то совсем рядом и открыл глаза. Рядом с ним сидел волчонок и, поскуливая, лизал раны своей матери. Старик улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он куда-то в сторону.

Оки протянул руку к волчонку, тот начал лизать ее — от руки старика пахло мясом. Таким же вкусным мясом, которое волчица не донесла сегодня утром до логова.

Оки вытащил из-за пояса тонкую полоску вяленой оленины и протянул волчонку. Тот быстро проглотил ее почти целиком. Старик достал все, что у него было, и отдал волчонку.

Люди в становище снова привстали — Оки идет обратно и что-то держит в руках. Какие новости несет мудрый Оки?

Старик вошел в лагерь и громко торжественно произнес:

— Белая волчица по-прежнему любит нас. Она отдала нам свое тело и послала дочь, чтобы мы не забывали о ней. Она всегда будет с нами. Айя!

— Айя! — громогласно воскликнули разом люди. Они были счастливы, что месть духов им не угрожает. Вот за что они любили Оки — он всегда мог объяснить любую проблему.

Старик облегченно выдохнул — племени понравилась эта версия. Он положил волчонка в руки Тиа и мягко коснулся рукой ее щеки.

— Береги ее, Тиа. Тогда она будет беречь тебя.

Девушку качнуло в сторону от тяжести — волчонок был уже приличных размеров. Странно, что старик, казалось, нес его так легко, несмотря на хромую ногу.

Впрочем, всем было известно — Оки до сих пор жив не потому, что о нем заботятся, а потому, что он когда-то был таким же сильным, как сегодня Дор. Когда Оки проходил посвящение во взрослую жизнь, у него не было ровесников и пришлось драться с великим медведем Барром один на один. И вот Оки стоит сейчас здесь, а от того Барра остались лишь клыки на богатом ожерелье старика. Настолько богатом, что не видно, на что нанизаны зубы его добычи, не видно ни малейшего кусочка тесемки.

Но сегодня его жизнь на закате, в нем совсем нет жажды охотника, а его единственной добычей стала рыба в Красной реке.

Оки пошел обратно в хижину заниматься своими крючками, а молодые люди направились в другую хижину, где обычно ночевали. Кроме них там регулярно спали около восьми человек. Точнее сказать было трудно, не только потому, что иногда с охоты кто-то не возвращался, но еще и потому, что семейных пар никто не заводил.

Воинствующие моралисты могли бы сейчас заявить, что это общество было диким и аморальным. Но если вдуматься в смысл существования современной семьи — все встанет на свои места. Современные пары образуют семью для стабильных сексуальных отношений и социализации рождающихся детей. Трудно растить новых людей в одиночку.

Но в верхнем палеолите человек не жил один. Он жил в своем племени, и все племя было его семьей. Человек отдавал все, что имел, в общее пользование, и племя отвечало ему тем же. И если смотреть на историю с точки зрения морали, с позиции теории постепенной деградации — да, мы деградируем. Примерно последние двенадцать тысяч лет. Семья уже не та — ее размеры все меньше.

Тиа зашла в хижину. Ари отстал от нее на несколько шагов. На самом пороге что-то большое и мохнатое сбило его с ног и повалило на спину. Существо рычало и хрипело. Ари тут же пришел в себя и ударил с размаху рукой по туше. Шкура слетела в сторону, и перед ним показалось идиотское лицо его друга Ули.

Вообще, лицо было весьма симпатичным для мужчины, но Ари, разумеется, так не считал. Ули засмеялся во все горло:

— Так ты намерен драться с великим Барром?

Ари, скрипя зубами, попытался вылезти из-под своего друга, но Ули крепко держал его, хохоча как дурак.

— Ну давай же, — продолжал издеваться Ули, — покажи, что ты будешь полезен мне, когда мы вытащим зверя из его берлоги!

Ули был крупнее, но ловкостью Ари мог поспорить с любым из их племени. Он внезапно извернулся, оказался за спиной друга и повалил его на землю. Теперь уже смеялся и Ари.

— А как тебе такое, глупый ты носорог?

Внезапно Ари получил по затылку той шкурой, в которой выскочил Ули. Женщина строго кричала:

— А ну перестали! Гиены вы ненасытные!

Ари остановил свой глупый смех.

— Мам, за что? — возмутился Ари, почесывая затылок, — он прыгнул на меня! Ай!

Ари не успел договорить, как получил еще одну материнскую оплеуху. Смех Ули стал еще громче.

— Ой! — Ули тоже получил свой удар и вскочил на ноги.

— Я все утро выделывала эту шкуру, чтобы вы ее тут же испортили! — негодовала женщина.

— Мы охотники, мы тренируемся! — возразил Ули, но к женщине не подходил, справедливо опасаясь еще одного подзатыльника.

— Станете охотниками после новой луны, когда найдете и убьете Барра. Может тогда у вас наконец прибавится ума, а у нас прибавится шкур! А пока не смейте ничего портить!

Женщина еще раз замахнулась на них и пошла прочь. Они отпрянули и, весело переговариваясь, исчезли в хижине.

Она остановилась у костра и осторожно посмотрела на Оки, вышедшего из своей хижины на поднявшийся шум. Затем обернулась, удостоверившись, что мальчишки ушли.

— Ты уверен, что они готовы, Оки?

Старик выдержал паузу, вспоминая всех своих сверстников, которые уже лежали в земле. Погибшие при инициации, на охоте, при родах, от укусов змей, съеденных грибов и неизвестных болезней. Трагедия одного человека, как это ни странно, бесценный опыт для племени. Каждое наше малейшее знание о жизни — это чья-то смерть. Что можно есть, а что нет. На кого следует нападать, а на кого нет.

Но так или иначе, все когда-то лягут в землю, из которой вырастет трава, которую съест бизон, который будет убит человеком, который ляжет в землю. Но тот, кто сидит в хижине и боится, в любом случае пройдет тот же путь.

— Да, Лоя, — наконец ответил старик, — их время пришло.

Старая легенда

о новых людях

Языки пламени плясали на бесстрашных лицах людей. Все племя уже долго сидело у костра, в котором догорали кости волчицы. Каждый уже попробовал ее мяса, но не для сытости, а для того чтобы получить частичку ее силы.

Красивая белая волчья шкура с головой уже была торжественно поднята над становищем на длинном шесте.

Волчонок сидел за спиной людей, боясь подходить к костру. Ему дали еды, но еще не дали имени. Пока это еще не пришло никому в голову.

Ночь накрыла маленькое племя своим темным покрывалом и возбудила их воображение. Все смотрели в костер с неясным желанием понять. Понять, что же они должны понять. То самое чувство, которое унаследовали и мы.

Голос Оки звучал спокойно, но, создавая внутри головы каждого видения, обладал огромной силой. Люди смотрели историю внутри своей головы. Людям это нравилось.

— Тогда еще человек ходил по земле, собирая лишь ее зеленые плоды, словно двуногий Моа. Но боялся всех человек. А никто из зверей не боялся человека, все над ним смеялись, и для многих человек был пищей. Нечем было защищаться человеку. Он смотрел на Льва и видел большие острые клыки. Он смотрел на Тура и видел большие острые рога. Он смотрел на Моа и видел огромные острые бивни. И задумался человек, почему у меня нет бивня? Почему я должен всех бояться? Даже у кабана есть клыки, а у меня нет ничего! Тогда заточил человек копье, подошел к кабану и спросил, почему кабан не боится его? И смеялся кабан над человеком и не обращал на человека внимания. Тогда воткнул он в кабана свое копье. И умер кабан, оставив свое мясо человеку и его детям. Это понравилось человеку, — Оки замолчал на секунду.

Люди с нетерпением ждали продолжения. Дети плотней прижались к матерям. Мужчины рефлекторно играли мышцами на своих сильных руках. Оки продолжил:

— Тогда подошел человек ко льву, воткнул в него копье, съел, а затем надел его шкуру. Шкура была теплой. Это понравилось человеку. И так ходил человек и убивал каждого, кто над ним смеялся. «Кто еще не боится меня?» — наконец спросил человек. И была вокруг тишина. Лишь только гордый Моа ходил и даже не слышал со своей высоты маленького человека. Смотрел Моа сверху на человека и лишь громко смеялся. Тогда воткнул свое копье человек снизу в сердце Моа! И упал Моа. И наконец услышал Моа человека перед самой смертью. И стал человек сильнее всех на земле. И понравилось это ему. И не с кем стало ему сражаться — всех он уже победил. Никто больше не смеялся над человеком.

Мужчины слегка улыбнулись и почувствовали, как будто даже увеличились в размерах. Хорошо говорит Оки. Красиво говорит старейший. А Оки продолжал:

— Тогда пришел человек в свою хижину и спросил у своих детей, кто не боится его? А дети прыгали и смеялись, как обычно это делают. Обидел их смех человека. И тогда убил человек своих детей и вышел из хижины.

Дети боязливо поежились. Мужчины крепко сжали зубы и почувствовали, как будто уменьшились в размерах. А Оки продолжал:

— Огляделся тогда вокруг себя человек и снова спросил громко, «Кто еще не боится меня? Кто смеется надо мной?». Но некому было уже отвечать — всех убил человек. И тогда засмеялся человек громко. А эхо разносило среди гор его смех. И услышал свой собственный смех человек. И обиделся сам на себя человек. И проткнул свою грудь человек копьем и упал в пропасть.

Дети закрыли глаза от испуга. Мужчины зачесали свои бороды в раздумьях. Женщины глубоко вздохнули.

Языки пламени плясали на бесстрашных, совсем недавно, лицах.

Ночь

и тяжелые камни воспоминаний

Хижину наполняло многообразие звуков. Дети мирно сопели, мужчины грозно храпели. Несколько пар соединяли свои тела.

Ари не мог уснуть — недалеко от себя он слышал томные вздохи и стоны. Он был возбужден и подавлен. Юноша с трудом переводил дыхание, ни на секунду не отпуская мысли, что Тиа лежит совсем рядом с ним. Совсем рядом, но почему-то очень далеко. Он смотрел на ее плечи, мягко отражающие лунный свет, скользящий сквозь отверстие в крыше. Стоны за его спиной нарастали.

Тиа лежала с открытыми глазами, пытаясь перестать думать о том, что он смотрит на нее. А он точно на нее смотрит. Она не видела этого, но знала наверняка. Сердце бешено колотилось от того, что она наблюдала внутри своей головы — сегодня днем они были так близко. Совсем рядом, но почему-то очень далеко.

Стоны в хижине перешли в голос.

Ари зажмурился и заскрипел зубами от отчаяния. Почему ему так плохо?

Женский голос зазвенел от оргазма.

Ари выскочил из хижины и перевел тяжелое дыхание.

Он сел у костра, не в силах сдержать свои эмоции. В руки попался лежащий у костра прутик. Хаотичные движения перешли в начертания на земле. Юноша не ставил никакой цели, просто интуитивно водил палкой по грунту, освещаемому большим костром. Он рисовал, не думая о том, что рисует, и ему становилось легче. Ему стало так спокойно, что обычно чуткий слух не уловил приближения кого-то со спины.

— Голодный год? — тихо спросил Оки, показывая на рисунок.

Ари посмотрел в глаза старику, не понимая вопроса. Оки указал на землю. Только тут юноше пришло в голову, что он нарисовал женщину. Такую, какую привык видеть — легкую и стройную как лань.

Оки присел рядом. Некоторое время они сидели молча в тишине ночи — старик, мучимый бессонницей, и юноша, мучимый страстью. Старый охотник видел, что с Ари что-то не так. Оки протянул ему кусок мяса, но тот отказался. Старик замечал это и прежде и все время удивлялся — странным охотником будет этот юноша. Охотник, предпочитающий грибы мясу. Но сейчас он захотел поговорить о другом.

— Давным-давно, когда я был ребенком, — Оки говорил медленно, с трудом поднимая воспоминания, словно тяжелые камни, — вдоль Красной реки постоянно двигались стада Моа. Людям нравилось охотиться на Моа — день охоты, месяц отдыха. Люди ели так много мяса, что сами стали обрастать мясом. Мужчины стали тяжелыми и дышали очень громко. Женщины стали такими круглыми, как Моа, и нарожали много детей. Так выглядела женщина, которая не испытывала голода и нужды.

Оки взял палочку и нарисовал крупное женское тело на земле. Он не придал значения чертам лица, но особо старательно вывел огромные груди и полные бедра.

— Мясо было везде, кости покрыли всю землю на становище, и люди думали, что так будет всегда. Но люди часто ошибаются, и в этот раз они ошиблись снова… вдруг Моа исчез.

Ари, продолжающий бесцельно водить палкой по земле, остановился и посмотрел на Оки с интересом. Старик продолжил, и теперь камни его воспоминаний стали еще тяжелее.

— Духи увидели нашу жадность и лишили нас добычи. Моа перестал появляться у Красной реки. Мы искали его следы повсюду, но не нашли. Он пропал. Тогда люди стали охотиться на зверей поменьше, но они уже разучились быстро бегать и тихо двигаться. Мужчины стали умирать от голода, женщины снова стали худыми как прежде. Дети недоедали и умирали от странных болезней. А тех, что рождались, матери убивали, зная, что им не выжить. Немногие пережили ту зиму.

Ветка, которую держал в руках Оки, надломилась. Этот звук вернул старика из бездны своих воспоминаний.

— Моа вернулся через много лет. Но их стало гораздо меньше. С тех пор мы ходим на великую охоту только осенью. Да. Лишь осенью.

Он снова замолчал. Ари внимательно смотрел на его рисунок — огромное, пышное женское тело приковало его внимание.

Блики огня от факела игриво бегали по стенам пещеры. Они выхватывали из темноты многочисленные образы нарисованных животных и снова отпускали. Он двигался вперед по сталактитовым коридорам, ощущая сакральную дрожь. Вокруг скакали стада тарпанов, готовились к прыжку львы без гривы, свирепо дышали огромные шерстистые носороги. Воображение превращало расписанные охрой стены в процесс величайшей охоты, и тысячи копыт и рогов закручивались в едином вихре непостижимых чудес мироздания.

Впереди вокруг священного алтаря мелькают фигуры людей. Такие знакомые и такие далекие. Древний танец манит и завораживает. В бешеном исступлении они наращивают скорость движений. Ари подходит ближе и видит между людьми каменный постамент с черепом великого Барра.

Что ждут люди от гигантского медведя? Чего добиваются от его мертвой головы? Слышится грозное рычание. Неужели зверь ожил от ритуального танца?

Нет, это где-то вдали пещеры. Рык приближается. Уже слышно грозное дыхание чудовища.

— Остановитесь! Он идет сюда! Стойте! — кричит Ари, но выкрашенные красной охрой люди продолжают свой бешеный танец. Вокруг валяются каменные плошки с остатком грибного отвара. Они не слышат. Они не хотят слышать. И не могут.

— Он рядом! Стойте!

Поздно. Барр уже здесь. Огромный древний медведь, разбуженный диким танцем. Одни не успели ничего понять, будучи мгновенно разорваны в клочья. Другие застыли в священным ужасе галлюциногенного удовольствия. Третьи потеряли ориентацию в пространстве, когда потухли факелы. Пещера наполнилась криком и ужасом. Стены дрожали от воплей, пока сталактиты плакали над участью несчастных.

Ари проснулся от собственного крика. Давно он уже не видел этот сон.

---

Шматок гуманизма

в голове филантропа

— Вам не кажется странным, что люди выбрали для самого древнего охотничьего культа трехметрового травоядного медведя? — внезапно спросил меня Альберт, глядя на часы, — хотя одна из версий его исчезновения гласит, что исчез пещерный медведь самостоятельно, без нашей помощи. Строение широких носовых пазух, ослабившее череп, изменение климата, затянувшаяся зима и бла-бла-бла…

— А вы полагаете, человечество опять решило оправдать человечество?

— Я полагаю, что нам пора поужинать, — профессор решительно схватил свое пальто. — В конце концов, точно мы никогда не узнаем, особенно учитывая, что культ медведеубийства, похоже, мы переняли у неандертальцев. Как вы находите эту преемственность поколений?

— Занятно, — размышлял я, выходя из аудитории, — а откуда взялись бурые медведи, если пещерные исчезли?

— Оттуда же, откуда появились слоны после исчезновения мамонта, — ответил Альберт, запирая кабинет.

Я тупо уставился на него, не понимая ответа, хотя и ощущая в воздухе сарказм. Альберт закатил глаза.

— Перестаньте, пожалуйста! Слоны не являются потомками мамонтов, как бурые медведи — потомками пещерных медведей!

Я смутился, припомнив картинку генеалогии слонов в зоологическом музее Санкт-Петербурга. Потом мысли как-то утекли в тот бар на Владимирском проспекте, ее потрясающую грудь третьего размера и пущенную на ветер неделю.

Похоже, все это время я смотрел профессору в глаза.

— А кроманьонцы не являются потомками неандертальца, вы же помните? — остановил он поток моих ассоциаций.

— А как же насчет четырех процентов генов неандертальцев в нашем геноме? — парировал я.

— Это другое. Это любовь. Пойдемте уже поедим, черт подери.

Я сделал заказ и перевел внимание официанта на профессора.

Немного странно было наблюдать татуировки на предплечьях, над закатанными рукавами белой учительской рубашки. В кафе Hard Rock звучал Bon Jovi, когда Альберт заказывал себе фалафель. И это тоже было странным. Хотя не до такой степени, как его мотивация к рассказу, которую я до сих пор не успел разгадать.

— Альберт, все-таки зачем вам это?

Он отпустил официанта.

— Вы про фалафель?

— Я про эту историю. Зачем вы тратите свое время на этот рассказ малознакомому человеку?

Профессор облокотился на спинку кресла и задумался на секунду. Зазвучал трек Queen «Under Pressure».

— Вы наверняка думали над вопросом, что вы оставите после себя? — наконец ответил он, — машины, дома, деньги и дети, разумеется, не в счет.

— Насчет машин солидарен, — отвечал я, облегченно вспоминая тот день, когда продал машину, — пардон, а что с детьми-то не так?

— А что так?

— Ну как! Это же наследие. Ну… это… как бы…

— Ну? — Альберт внимательно следил за моими мыслительными потугами.

— Ну… вы меня поняли, — развел я руками.

Мой собеседник подумал немного, отбивая такт музыки пальцами рук.

— С конца 80-х годов все человечество живет в долг, производя больше отходов, чем наша планета может переработать. Мы загрязняем природу с такой скоростью, что она не успевает восстанавливаться. Например, один перелет на самолете по выбросу парниковых газов равен восьми месяцам использования автомобиля, — Альберт остановился на секунду, потому как в этот момент ему принесли бокал вина. Он вдохнул аромат.

— Но это мелочи. Вы будете удивлены, узнав, что мировое животноводство приносит больше метана и парниковых газов в атмосферу, чем весь наш транспорт вместе взятый. И при этом каждую секунду для человеческой еды убивают больше 2000 животных, а один человек в среднем за жизнь потребляет их около 7000. На производство одного гамбургера косвенно требуется 2500 литров пресной воды… и это мы даже не начали говорить об ужасных мучениях бедных зверей.

Профессор наконец сделал глоток вина и, глядя в мои глаза, спросил:

— Знаете, почему людям не нравится, когда их собеседники не пьют алкоголь? Люди чувствуют, что вы имеете все шансы прожить дольше и рассказать свою версию прошедших событий. Это раздражает, — сказал профессор и улыбнулся.

— Благодарю за честность, я привык, — пожал я плечами.

— Итак, сегодня происходит самое массовое вымирание видов за шестьдесят пять миллионов лет, так называемое голоценовое вымирание. И самое забавное, что мы часто даже не едим этих зверюшек — люди просто уничтожают леса и моря, в которых эти существа имели несчастье родиться.

— Альберт, ну позвольте, не все же питаются гамбургерами без перерыва. Есть вегетарианцы, есть люди очень экономные в потреблении воды, чем они виноваты перед планетой? Почему бы им не оставить, например, четыре ребенка такого же чудесного склада?

— Я приведу вам ассоциативный ряд, а вы попробуйте самостоятельно найти ответ между строк: туалетная бумага, билет на самолет, школьная тетрадь, стакан молока, салон автомобиля, сыр Рокфор, деревянный кухонный стол, — Альберт сделал еще глоток, — все, что окружает нас, сделано за счет природы, за счет ее уничтожения. Впервые за всю историю человеческого вида наше выживание зависит от способности сдерживать размножение, а не увеличивать его. Так что, когда человек заводит себе четверых детей и наследует каждому по машине и квартире, это не вопрос его личного достатка и успеха. Это не вопрос его высоких моральных ценностей и религиозных убеждений. Это то, сколько потребит и уничтожит каждый из этих новых людей. А если они любят мяско, как большинство — это еще и 28 000 мертвых животных, которых могут съесть эти четыре новых человека.

— И что же вы предлагаете? — возмутился я, — вернуться в природную среду древнего человека, подобно тому как жили индейцы в Америке до прихода европейцев? Гармония с природой во имя жизни на земле?

— Когда люди около пятнадцати тысяч лет назад перешли по Берингии в Америку, они уничтожили в Северной Америке семьдесят четыре процента видов животной мегафауны. В Южной Америке восемьдесят два процента. Миллионы лет животный мир развивался там, не зная приматов, подобных нам, потому животные даже не подозревали о том, как опасна эта обезьянка. Звери просто стояли и смотрели на двуногого, который подходил и убивал в упор. Так что все эти виды были уничтожены до того, как научились просто даже нас опасаться. В Европе таким же образом было уничтожено пятьдесят девять процентов видов, а в Азии пятьдесят два процента. Собственно, мы с вами застали львов, жирафов и слонов в Африке только лишь потому, что человечество там развивалось с ними параллельно и звери уже знали, что можно от нас ожидать.

— Хорошо! Ну то есть не хорошо конечно, но я понимаю. Но здесь, в России, мы объективно вымираем, этого же вы не будете отрицать? — я знал, что «патриотизм последнее прибежище негодяя», но на эмоциях не удержался.

— Да, вы правы, — вздохнул Альберт, — русские вымирают. А земляне на грани катастрофы от перенаселения. Однако, говорят, именно на Россию приходится 20% мировых выбросов метана в атмосферу…

В этот момент официант принес мне заказанный бифштекс и пожелал приятного аппетита.

Почему-то захотелось дать официанту в морду.

— Чтобы несколько поднять ваш аппетит, — заметил Альберт, — надо сказать, что, по последним оценкам ученых, человечество вряд ли перейдет порог в 11 миллиардов особей. Правда, вряд ли в будущем среди них найдутся белые люди, но пусть нас утешает, что разноцветная популяция унаследует нашу цивилизацию. Зато наиболее прогрессивные общества уже сегодня научились сдерживать свою сексуальную активность наркотиками, вакцинацией, гомосексуализмом, компьютерными играми и образованием.

— А что насчет менее прогрессивных?

— О, им пока достаются только наркотики.

Мы вышли из бара и двинулись по Садовому кольцу.

— Вы правда считаете, что многодетные семьи сегодня уже не могут иметь тот почетный статус, что они имели в прошлом веке? — я не мог так быстро закрыть эту тему. В конце концов, я вырос в многодетной семье.

— Инерция человечества огромна, — ответил профессор, — например, в Средневековье в Англии существовала правовая норма — когда двое мужчин спорили, они могли подраться на дуэли и выживший считался правым. Мол, бог таким образом указал на правильную точку зрения. Так вот, это суеверие признали незаконным только… в конце XIX века.

Некоторое время мы шли молча. Надо сказать, что говорить на Садовом кольце трудновато, впрочем как и дышать. Мы нырнули в переулок. Стало тише.

— Простите, что поднял эту тему, должен вам признаться, это ведь почти не имеет смысла. Человечество обречено, — сказал ученый с такой интонацией, будто вспоминал неудачную партию в покер, — мы спасаем пятимесячных недоношенных младенцев и тратим миллиарды на социализацию людей с врожденной инвалидностью, коллекционируя миллион генетических мутаций, которые передадим следующим поколениям. Мы обрекаем людей будущего на жуткие муки. Черт возьми, какой утонченный садизм! Хотя, впрочем, не слушайте меня, я антрополог, мне можно. А вот если об этом заговорите вы — вас как минимум назовут фашистом.

Альберт дружелюбно улыбнулся.

— Красота спасет мир, — пожал я плечами, хотя никогда до конца не понимал этой фразы, — возможно, нам поможет искусство?

— Да-да! Хорошо, что вы напомнили…

---

Первое искусство

и глубина его проникновения

Это был дождливый день. Охотники не пошли за добычей и довольствовались запасенным мясом. Все сидели по хижинам и занимались разнообразным бытом: кто-то выделывал шкуры, кто-то строгал кремень. Тиа и ее младший брат Мий сидели у очага и сшивали шкуры в одежду огромными иголками, выточенными из бивня мамонта.

Волчонок, до сих пор остававшийся без имени, сидел снаружи хижины под дождем. Никому не приходило в голову взять его с собой внутрь.

Ари молча сидел у костра и чиркал по земле палкой. Не хотелось ни есть, ни говорить. Время от времени он поглядывал на Тиа и тут же отводил взгляд. Непонятно, что было более болезненно — видеть ее или не видеть.

Внезапно он схватил кость мамонта и принялся резать ее кремневым скребком.

— Эй, Ари, эти наконечники из кости Моа ненадежны, — спокойно сказал ему опытный Дор.

Ари поднял на него свои возбужденные глаза, лишь отрицательно помотал головой в ответ и тут же углубился обратно в свое дело. Ули не упустил повода для шутки.

— Это ты, Дор, когда делаешь наконечник, думаешь о том, как убить зверя. Ари же больше любит охотиться на грибы.

Люди, сидящие вокруг костра, засмеялись. Ари молча продолжал точить кость. Но Ули был ужасно болтлив и не хотел останавливаться на первой шутке.

— Мне вот интересно, почему носорог напал на вас… Может он решил, что вы съедите всю его траву?

Люди засмеялись еще громче. Ари проворчал сквозь зубы:

— Я говорил вчера — в нем было копье. Целиком из бивня Моа. Кто-то охотился на него, и носорог был ужасно зол.

— Никто не охотится на носорогов, и никто в жизни не видел таких копий. Разве можно сделать прямое копье из кривого бивня Моа? — не унимался Ули.

Все сидящие отрицательно покачали головой.

— А чтобы нападать на носорога… Кто вообще способен убить носорога? — подводил Ули разговор к следующей шутке.

— Если бы ты был с нами тогда — сейчас бы мы ели его мясо, — внезапно сказала Тиа и посмотрела прямо в глаза Ули.

Шутник опешил от такого комплимента и повисла пауза. Даже Ари остановил свою резьбу и, не глядя на Тиа, ждал, что она скажет дальше. Юноша чувствовал подступающий к горлу ком. Позже это чувство назовут ревностью.

Ули улыбнулся и хотел было поблагодарить Тиа, но она его опередила:

— Тот носорог был очень зол. Но услышав твою болтовню, он бы точно умер от смеха. Ты бы заболтал его до смерти, Ули!

Хижина взорвалась хохотом, люди падали на землю, держась за животы. Каждый знал, что охота и болтовня — вещи несовместимые, поэтому образ охотника-болтуна казался им очень смешным.

Тиа и ее брат Мий смеялись вместе со всеми. Ули сначала, конечно, это все показалось обидным, но он сам так любил погоготать, что не удержался от всеобщего развлечения.