Здравствуй!
Давно я не писал, рука остыть намеренно пыталась,
Но бросить не посмею свой удел,
Желанье в сердце ядом растворялось,
Сопротивляться я не стал и не хотел!
И снова здравствуй,
рефлексии
подконтрольный
беспредел.
Глава I
Дуальность
Истома
Во мраке визуального потока, в истерике,
поэзию писала проза,
И приторным своим влечением мне патокой была
сия запрета доза,
Став разногласием моим и личностью вне рамок
моего двуличия,
Я размышляю, что морально чист, но выгляжу :
то ли рабом,
то ли обидчиком.
Знаешь,
я с дивным закатом всё выход искал в недонебе скупого рассвета,
Но виден был только мой дикий оскал
и озлобленный взгляд
на присутствие яркого света.
В параллельной Вселенной, где мрак принимают за благо,
а темень для глаза милее,
Где рассвет — приговор,
где денница — палач,
а лучами казнили плебеев,
Я прожил бы там долгую,
тихую жизнь,
ведь мне свет уж давно не роднее,
Не всегда та душа,
что темна и мрачна,
может зваться беды апогеем.
И не редко слова, что в глаза были сказаны,
могут быть лицемерной симфонией,
Все они по натуре своей — пустота,
что окутана только желанья агонией.
А сколько всеми сказано пустот о дивном,
И сколькие из этих «всех», сквозь массу аллегорий,
смогли её навечно подарить,
Все на словах творцы метафор громких, ярких и роскошных,
На деле же не каждый кот, по истине, любить способен.
Кошку.
Нефелим
Очаг мой потух, вечеринками лишь облеченный,
Душевности нет в сей коробке из гипсокартона,
И в центре квартиры стоит фаталист обреченный,
Свет раньше отрёк, но и тьма лишь пристанище стона.
Свечой озарит коридор, пробираясь сквозь терни,
Все образы мнимы, путь к звездам никто не закроет,
И псевдодрузья лишь для стимула блеклые тени,
Мой самообман станет тем, кто под почвой зароет.
Сквозь озера гладь из кольчуги деревьев, промчится,
Обличие ночи, стремясь всебезцельно ко дну,
Лишь взглядом и воем спасла молодая волчица,
Всю ночь, просидев, охраняя родную луну.
Откинь рукоять, от кинжала, что страхом зовется,
И кровью своей окропи остриё, без опаски,
И левой рукой правосудия крик разнесется,
Своим честнолюбием рушь лицемерные маски!
Коль враг мой добро — ренегатом я стану, бесспорно,
Окутаюсь светом, укроюсь от вязкого зла,
В молчанье склоню пред лучами колено покорно,
Пусть зарево выжжет мои малахиты — глаза.
Я долго сопутствовал тьме, охмелив искушенье,
В горЕ из сапфиров пытался найти нефелин,
Не сам я к добру, демон Ваал мне привил отвращенье,
Но ангела трезвость признал молодой Нефелим!
Братьям
Клеветай многоличие демонов скверной,
Прославляй песнопение ангельских струн,
Преисподне ты будь лишь предателем верным,
В небесах восхищайся красотами лун.
Голос твой не подобен сакральным напевам,
Облик твой не подобен наряду небес,
Не спеши, но твой выбор обязан быть сделан:
Ты мучительный, павший, изгнанник-архангел
или всё же
прощенный,
вознесшийся
бес?
***
«Мне исповедь грустные строки пророчит»,
Ваал обессилено, тихо сказал,
«Поэзия души бесследно разрушит, порочно,
Но те, что запутаны нитями зла!»
Делема
Что с поэтом случится в отставке?
Станет вовсе пустым он в остатке?
А мортидо, повысив все ставки,
постыдно отступит,
либидо в покое оставив?
И придется сживаться сразу же,
Изжигая душонку всю заживо,
Ведь желанье творить слезы сразу прольет
над руками зла
полными сажею.
Обрекать себя вечными ссорами?
До конца сквернословить законами:
«Созидать в меру
и разрушать,
вновь рождая
дуальность
спорами!»
Треугольник сознания
Авангард за искусство готов перейти Рубикон,
И модерн поглощает структуры с системой амбиции,
Но в сознанье сто ликов из рамок древнейших икон,
Прославляют истоки
так скоропрестижно
умерших
традиций.
Чернильное запястье
Тесно чернилам в стакане,..
В голове все разорвано в клочья,
две части в конвульсиях порознь корчатся,
Идиллия между добром и озлобой разбита
и вовсе
окончена.
Поэт,
наш заядлый писака-правша,
в пальцах ручку зажал,
на бумаге все перемешал.
Как дуальна,
порою,
людская душа!
Но озлоба, поэту, руки кисть сломав
и разлив грамм несчастных,
последних чернил,
Начала воспевать дифирамбы,
мол,
творенье с озлобой в конце,
как отринувший Рай нефелим.
А творец,
приготовясь писать,
инструмент свой в запястье
поглубже
вонзил!
…как слову в кармане.
Календарь
Смотрю на томно — грустный календарь, а перед глазами:
то ли плаха,
то ли виселица.
Помехи выдал мысленный радар, и в сознанье:
то ли плакать,
то ли веселится.
Не просыпайся (Акростих)
В моём сознанье штиль тревожит,
А сон ночной крайне реален,
До ужаса, до самой дрожи,
И тело замерло, как камень.
Заря, подобная «спасенью»,
Разоблачит, где бред и трезвость,
Агонию окрасит тенью,
Я благо тьмы приму за редкость.
Дождусь утра, но через силу,
Вернувшись в мир, что не приятен,
Единство сна мне стало мнимо,
Дожил мгновенье благодати.
Открыл глаза, вдохнул поглубже,
Расплавился я в осознанье,
Опять мелькнуло: «Будет лучше!»;
Гроза, дожди, два дня в терзанье,
И снова солнцем был разбужен.
***
\В ад из рая две дороги/
ГЛАВА II
Социальные раскопки
Поезда
Не надо слов, не надо фраз,
Закрыв глаза — всем доверяй.
В сердце гудит немой состав,
Твоя душа — как поезда.
Вот, приближается пирон,
И люди новые зайдут,
Заполнив снова тот вагон,
Ты будь смелее, верь им, друг.
Оставив массу глупых слов,
Поступки — лицемерья фон,
Тебя покинут, будь готов,
Забыв души безликий тон,
А поезд дальше держит путь,
Ошибки повторять нельзя!
И люди, те что вышли, вдруг,
Забудут, что ты был тогда.
Ты — помнить будешь их годами,
Наполненный печалью стон,
Помочь тебе увы не сможет
Но, впредь, внимательней будь в том,
Кого назвать готов друзьями,
Кого впустил ты в свой вагон?
Как?
Как можно быстро измениться?
И себя преобразить то,
И сидя на троне низком,
Не вникая в объективность,
Заклеймившись эгоизмом,
Лично строить схемы мыслей?
Мне сказали, примитивно:
«Потерял ты жить мотивы»
Я ответил: "Рты закройте!
Существуйте жизнью мнимой».
Отрицая реализм,
В иконы ставя солипсизм,
Мы к цели все должны идти,
Не слыша критика злой визг.
Поняв иную сущность мира,
и поменяв мировоззренье
Мы обретаем от людей:
Лишь громкий смех,
И взор с презреньем!
Пламянепроницаемая душа
Столь страшная, фатально грустное,
Не долгосрочная, кричащее внутри,
Истома одиночества безвкусного,
Героя моего испепелит.
Душа сиять вовек не перестанет,
Не выгорит, оставив пепел тусклый,
А эпитафию пером мне вырезает
Поэт-соратник, зная:
«Он проснулся».
Болото (Критик ч.1)
И вовсе он не юн, а молод,
В душе он не поэт, а лирик,
В болоте из людских пороков,
Растит сатиру гордый критик.
Мы — люди, дивные творенья,
Всегда честны и редко грубы,
Всю жизнь целуем, без сомненья,
Лишь только любящие губы.
И правду в омуте не скроем,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.