Бесплатный фрагмент - 15 дней гребаного счастья

Невинное купание

В этот вечер Она, как всегда, шла к берегу, зная, что в это время нет людей, и можно плавать полностью голенькой, ощущая, как теплая мягкая вода обволакивает ее всю, проходя потоками по телу, снимая усталость и жар солнечного дня.

Аккуратно сложив одежду, Она медленно погрузилась в воду. Как вдруг услышала шорох на дереве…

Она видела, что он следил за ней, и это возбуждало в ней чувства, неведомые ранее. Она вспомнила тот вечер в душе, когда направила струю себе между ног. И ей захотелось сейчас похожих чувств. Она медленно опустила руку под воду, найдя прикосновение очень приятным до головокружения…

Он все еще смотрит с дерева, но даже не догадывается, что Она нагло грешит в этот момент… О боже! Не отводи же глаз дурачок, смотри на нагую несформированную девчонку, что нагло трогает себя там, где папа приказывал не трогать… Смотри же и запомни этот момент, как девочка становится женщиной…

Она вскрикнула от неизвестного ощущения, прошедшего через все тело. Испугавшись этого, выбежала на берег, к своей одежде. А он так и остался сидеть на дереве, прижимаясь к стволу, замирая и думая, что остался не замечен…

Я и раньше залезал на это дерево. Но когда Она, эта дерзкая курносая девчонка, стала приходить сюда купаться, я вроде прирос к нему.

Я приходил намного раньше и ждал, тихо всматриваясь вдаль. И вздрагивал — от знакомых звуков босоножек по пыльной дороге. Она снимала одежду, оставляя её на берегу, а сама гордо, не стесняясь своей наготы, входила в воду. Вода расходилась вокруг неё паутиной мелкой зыби, постепенно забирая в свои объятия.

Мне нравилось в ней все: щекотливый смех, высокая шея, а особенно её гордая походка. Я почти не дышал, смакуя каждый миг невинного купания. Смотрел, как на берегу с неё скатываются капли с плеч, по спине и ногам, и как нежно она собирает их на сухое полотенце, и так же невинно одевается.

«Игры» на чердаке

Когда Она ушла, я окунулся в мир фантазий, где я, защищая ее от хулиганов, держусь как рыцарь, а после победы завожу с ней разговор, и она смотрит на меня, как на героя…

Вдруг меня окликнул треск веток и едкий голос снизу:

— Макс! Слазь, партизан! Есть тема! — голос Толика вернул меня на землю. Это сопровождалось позвякиванием бутылок в сумке. У Толи отец гнал самогон. По совету старших ребят Толя залез в кладовку и слил этой жидкости со всех бутылок понемногу, заполнив недостачу водой. В результате махинаций набралось три бутылки мутной жидкости. Похоже, сегодня будет взрослая пьянка.

Я нехотя слез, становясь на занемевшие ноги. Плелся за Толиком, слушая его героический рассказ о слитом самогоне, потом о сестре друга, которая сама ему «дала» под столиком в комнате родителей (эту историю мы слышали не раз, потому к Толе приросло прозвище Столик). Я выслушал ещё много других его подвигов, которым позавидовал бы даже Дон Кихот. И ещё неизвестно, что бы я услышал, если бы мы не дошли к оговоренному месту.

…Пахнущий сеном чердак на старой школе был оборудован пнями, вместо стульев, и столом. Через небольшие окна проскальзывали лучи заходящего солнца. Сегодня собралось около пяти подростков, а точнее четыре: два брата — Паха и Марк, солнечный ребенок Серьга, и старшак по кличке Неандерталец. Свое прозвище он получил за громадный рост и маленький ум.

Уже после первой рюмки парни охмелели, все, кроме Серьги: ему и так было неплохо, а алкоголь лишь вызывал приступ конвульсий. Кто-то достал карты с порно картинками. Начали играть в трыню: подкуренная сигарета шла из рук в руки, как эстафета, и каждый, кто получал ее, вальяжно раскидывал ноги, сбивая пепел на пол, постоянно сплевывая в сторону.

Игра шла вяло, так как парни больше рассматривали нагие груди и сосущие ротики.

— Смотри, как ловко берет в рот, сучка! — Толик залез себе рукой в штаны и начал там что-то поправлять. — А ты, Сережка, смог бы так взять!? — Серега заулыбался, кивая… Толик, не сдерживая себя, вскочил и, спустив штаны, взял его за волосы.

— Покажи, как ты это своему папе делаешь!.. Я думаешь, не видел? — и, притянув его за волосы к своему поясу, застонал.

— Отлично сосет, ребята! — взвыл Толик, яростно работая бёдрами.

Все смущенно отводили глаза, но похоть взяла свое. Паха, воодушевляясь увиденным, не выдержал и тоже принял участие в этой псевдоэстафете. Серьга и сам нашел в этом свою забаву и вошёл в азарт, переходя по кругу и снимая каждому штаны.

Когда очередь дошла до меня, я попятился назад…

— Я не хочу! Зачем ты это делаешь? — промямлил я, обращаясь к Серьге.

— Но им же нравится… Что не так?

Толик тем временем рассматривал карту с позой, где модель стояла покорно на коленках, открывая всю свою красу сзади. Он засопел от возбуждения, приказывая ребятам положить Серьгу животом на балку, и держать его за руки. Жертва почти не сопротивлялась, а компания сработала слаженно.

Когда все было сделано, Толик подошёл к нему сзади и стащил с него штаны. Под придушенные крики его пальцы делали грязную работу.

— М-м-м, хороший мальчик… — глаза Толика горели безумством. — Паша! Разводи ему булки, я уже не сдерживаю себя! — пыхтя, Толик безрезультатно пытался влезть в узкое отверстие. И только после нескольких минут мучений он начал проскальзывать… понемногу… внутрь… и набирать ходу.

Вдруг с улицы послышались шаги. Все злодейски притихли, сдерживая рукой всхлипы жертвы.

— Кис-кис-кис, Понка! Где же ты?

Ребята притихли и тихо выглянули в окно.

— Это Катюха. Снова кота своего ищет…

Мое сердце забилось — только не Она… Зачем Она сюда пришла?…

Сейчас она растерянно стояла и высматривала, откуда был звук.

Толик заговорщицки подмигнул, и высунулся в окно:

— Катюша! Это не твой котик с нами на чердаке? — Паха, еле сдерживая смех, тихо мяукнул…

Катя, вздрогнув, обрадовалась, и скромно придерживая белый сарафан, полезла вверх по лестнице, на чердак.

Толик по-джентельменски подал даме ручку, помогая ей залезть.

— Где моя Понка? — испуганно прошептала девчонка, завидев целую компанию ошалевших подростков.

— Мяу! — жалобно мяукнул Паха, заходя сзади нее. И все заржали.

Толя подошел вплотную к ней, играя в руках блестящим медицинским скальпелем. И прижал его холодным металлом к белоснежной шее девушки.

— Скажешь кому-нибудь, язык отрежу! — в доказательство этого он медленно проскользнул скальпелем между сжатых губ. Она задрожала, но Паха схватил ее сзади, повалил на бревно, перегнув пополам. Потом схватил за волосы, прижимая голову к грязному полу, не давая ей встать. А Толик тем временем обошел ее сзади и поднял сарафан, оголяя ее попу. Он опустил руку с инструментом вниз и тыльной стороной скальпеля вел по ноге вверх, к белым девичьим трусикам в горошек. Затем одним движением разрезал их пополам, и, сорвав белье, как победитель, со смехом махал им над головой.

— Смотрите, какие милые трусики. Не знаете, кто их потерял?

— Не надо! — через слезы закричала девушка, но тут же ей заткнули рот ее же трусиками…

Я не выдержал и рванул с места:

— Хватит! Отпустите ее! — закричал я дрожащим голосом.

— Смотрите-ка! Ромео нарисовался! — главарь кивнул Неандертальцу, и тот на полпути сгреб меня в охапку.

— Видишь, сучка! Уже и зрители есть, — Толик толчком вошел в невинное тело, отчего раздался немой стон боли.

— Я убью вас! Убью!

Я безрезультатно пытался вырваться со стальной хватки, чувствуя горячее дыхание в ухо, и как что-то упиралось мне в ногу. Неандерталец смотрел, как парни насилуют по очереди девчонку, сжимал меня все сильнее так, что хрустели кости, и, не выдержав наступившей похоти, повалил меня на пол, прижимая коленями в грудь, расстегнул себе штаны.

Горячая соленая плоть проскользнула в рот, а живот полностью навалился на голову не давая дышать и шевельнутся. Все что я мог это сцепить зубы. Крик боли вырвался сверху, и колено садануло мне в челюсть. В голове запищало и все погасло…

Когда я очнулся, никого не было. А Катя так и висела, повисшая на бревне, связанная по рукам и ногам.

Я поднял скальпель, что валялся рядом, и перерезал веревки. Помог ей сесть, и зарыдал вместе с ней, у нее на коленях.

— Я их убью! — сквозь всхлипы повторял я.

— Я хочу, чтоб ты знал Максим: не так важно, кто был в моем теле, главное, кто останется в моем сердце, — и она, лишь поправив платье, попросила отвести ее домой.

Когда я дошел домой, уже вся деревня знала, что я насильник. Отчим ждал меня с ремнем у порога, и, положив меня на табурет, с размаху ударил.

— Мерзавец! — и снова свист ремня врезается в кожу… — Подонок! — удар за ударом, и боль уже не существует, оставляя лишь толчки, а перед глазами стоит невинное лицо девушки и хохочущие лица оторвышей.

— Я их убью! — шепчу я, и снова все меркнет…

В тот день я умер. Умер как ребенок, как личность. На следующий день мы переехали, но мне было все равно…

Хижина Макса

Она стояла на чуть освещенном тротуаре, вдали от мигающего фонаря, немного сутулясь от холода. Колкая пурга обдирала ей лицо, смазывая и так не лучший макияж. Горький дым дешевого табака проникал внутрь, немного прибивая ужасные воспоминания. Ее рука легла на лицо младенца, отстраняя от него жестокий мир… Спи малыш, ты родился не в то время, так будет лучше для всех…

— Терпи, Жанна, — твердили ей все вокруг, — теперь твоя жизнь изменится, с появлением новорожденного! — И Жанна даже немного поверила, но ничего не менялось. Она была по-прежнему зла на отца ребенка, на себя и на весь мир. Постоянные клиенты, приходящие к ней в комнату не были в восторге от детской кроватки возле ложа. И они уходили навсегда. Жанна решила положить этому конец.

Жанна вышла из дома на работу, ночью, как всегда. Только в этот раз с большим мусорным пакетом. Подходя к мусорным бакам внутри нее что-то «шевельнулось»: то ли сожаление, то ли изжога от вина. Но, возможно, именно из-за этого она добавила немного нежности своим движениям, выбрасывая пакет.

Невыносимо яркий свет фар осветил порочную фигуру девушки… Басистый Додж опустил стекло, обдавая ее теплом салона и агрессивной музыкой. Под шушуканье завистливых соседских бабочек она опустилась в теплое кожаное сиденье и размякла, наслаждаясь ездой под свет улетающих фонарей.

Клиент с зализанными назад смолистыми волосами, безмолвно выруливал в пустынный двор на отшибе. Одной рукой небрежно держась за руль, второй, с черной повязкой на запястье, покачивал жестяной банкой пива.

Жанна знала этот тип людей. Грубость, отшельничество и садизм — тяжелое прошлое запечатлелось на мужчине, как клеймо, это чувствовалось везде: в машине, в одежде, во всей атмосфере, которою он создавал.

Одним минетом тут не обойдешься, но и немного жестокости ей сегодня не помешает.

Они приехали на место. Грубо толкнув ее в проем стены в студии мастерской с многочисленными женскими фигурами из блестящего металла, мужчина скинул на пол свою куртку и направился к ней. Жанна застыла в оцепенении, все в этом помещении ей шептало: беги! Огромные окна, как в цехе, были закопчены желтизной ржавчины, металлические цепи висели с потолка, покачиваясь на огромных шестернях. Все двери были раздвижные, с видимым механизмом и обрамленные причудливой ковкой. Бетонные пьедесталы держали изваяния женских силуэтов, застывших в жутких позах, сверкая полированным металлом.

Мужчина приблизился к девушке. Его лицо с бесчисленными шрамами от ожогов было жестоким, но в то же время красивым… Рука застыла на ее шее, заставляя повиноваться и стать на колени. Стальные пальцы легли на ее скулы, заставляя открыть рот. Стакан обжигающего виски он поднес к своим губам, затем сверху, струйкой, пустил в ее глотку. Она задрожала всем телом, повинуясь всему, как мышь, что сама лезет своему охотнику в руки.

Хмель вскружил голову, а его прохладные руки срывали с нее одежду. Властная хватка заставила ее подняться и попятиться назад к металлической холодной амбразуре. Одна за другой ее руки и ноги обвили железные хомуты. Последним хомут лег на ее тонкую шею, не давая пошевелиться, и затрудняя доступ воздуха в ее грудь.

Еле сдерживая панический страх, Жанна чуть слышно вскрикнула от сладкой боли на ее сосках. Блестящие зажимы звенели тонкой цепью на ее груди, оттягивая своим весом эрогенную зону вниз и делая боль невыносимой. Со стеллажа он достал металлический оттиск формы женских бёдер с отростком внутри и медленно приложил к ее бедрам. Этот зажим по форме полностью облегал ее ноги, живот и лобок, а металлический отросток как раз стоял там, где надо, и огнем вошел в нее, раздавшись жужжанием изнутри…

Боль в сосках начала перетекать в мучительное наслаждение, а мучитель уже примерял на ее торс следующий элемент металлической сбруи. В этот раз он сел не плотно, и взял огромный молоток, исправляя им ненужный изъян. Застегнув этот корсет на ее теле, грудь с зажимами вмиг оказались в проделанных отверстиях. Медленно потянув за них, он с наслаждением смотрел ей в лицо. Затем нажал на кнопку, включая безжалостную вибрацию.

Его рука потянулась к зажиму, что затягивал хомут на шее, перекрывая последнюю возможность дышать. Комната поплыла, а огонь вибраций подкатывал нечеловеческим оргазмом, цепочка на груди невыносимо натянулась, отдаваясь безудержным стоном, разнося оргазм по всему телу с последними конвульсиями…

Мужчина закурил.

— Кто ты, Макс? — задавал он себе вопрос. — Скульптор, санитар этого алчного мира или убийца, что не может без угасающей агонии в глазах жертвы. Что тебя толкает на это снова и снова: вкус славы твоих работ или обида на мир, а может, огонь любви к Ней, что ни на секунду не угасал в груди, давая силу и смысл каждому дню.

В завершение своих раздумий Макс одним щелчком отправил окурок в дальний угол мастерской. Работы еще оставалось много. Деталь за деталью он подгонял заготовки под позу своей работы. Жилистая рука с молотом точными движениями вдыхала в бездушный металл новую жизнь. Заваренные швы деталей блестели, как шрамы, на теле скульптуры, а полироль придал неотразимой зеркальности.

Самое интересное Макс оставлял напоследок. Закрывал лицо с застывшей эмоцией металлом, и полностью копировал его, пытаясь передать все: страх, удивление и нотки наслаждения. Каждая жилка имела значение, неповторимость и красоту.

Последним штрихом своей работы он считал распечатывание канистры с антисептиком и заливание содержимого внутрь, заглушив полую фигуру и оставляя секрет внутри на веки.

Скоро скульптура будет доставлена новому владельцу через океан. Создатель прощался со своим творением.

Все было готово. Макс обошёл свою работу, что стояла посреди студии на платформе из шлифованного камня: фигура девушки, стоящая на коленях. Одной рукой она пыталась вырваться из давящего ошейника, а вторая лежала на шее младенца, что безобидно спал.

Тьма…

Что-то родное и теплое не пускает, но руки тянут наружу. Туда, где свет, где каждый за себя, где холодно, и правила приличия заставляют носить одежду, каждый день доказывая, чего ты стоишь. Все больнее тянут за руку, голову сжимает. Он слышит, как она страдает, как он приносит ей боль. Она кричит — ненавидит его.

Наслаждение принесло муки. Голоса удаляются, не хватает воздуха. Он не будет скучать по этому миру…

Удар, — и его легкие наполнились воздухом: странным на запах и невероятно густым. Этот воздух давал жизнь, с каждым вдохом напоминая, что без него не обойтись, и придется вдыхать каждый день. Однако первый вдох он не забудет: так пахла встреча новой жизни со смертью.

Галерея

Тихий ропот голосов, изредка звук вновь открытой бутылки молодого шампанского и неуловимый звук пузырьков, что стремятся к краям бокала. Разнообразие дорогого парфюма, сладкого и томного, как и положено для вечерних мероприятий, и едва заметного на фоне женских ароматов мужского одеколона.

Хрустальные люстры, красные дорожки и размеренный стук высоких каблуков о каменный пол. Изящные наряды, ослепительные украшения и безупречный вид посетителей галереи важны не меньше, чем сами картины, выставленные на аукцион. Яркий свет бессовестно обнажает любой изъян, будь ты человек или произведение искусства.

Губы гостей лишь прикасаются к пузырящемуся напитку, что проходит сквозь, давая вкусу проникнуть к кончику языка. Но даже это небольшое количество алкоголя способно слегка вскружить голову. Пронзительные взгляды мужчин-охотников чувствуются повсюду, они имеют все: дома, машины, деньги, людей. Но где, как не здесь, можно найти безупречный утонченный женский образ.

— Анатолий Николаевич, подобрали что-нибудь? — нежный женский голос сопровождался размеренными шагами тонких каблуков.

Человек в костюме, невысокого роста, невольно повернулся, неожиданно приятно упершись носом прямо в роскошное декольте. Сексуальное платье не предусматривало белья, еле сдерживая напор упругих форм.

— Кажется, уже что-то подобрал, — вдыхая аромат тела, пробубнили отвисшие губы.

— Обратите внимание еще на этот экземпляр — робко застегивая пуговку, замурлыкала Катрин, — художник передает боль и наслаждение молодой девушки. Чужие руки на ее шее замерли в мертвой хватке.

— Вы меня заинтересовали, — промямлил Анатолий Николаевич.

— Эта картина написана малоизвестным художником 20 века, но в галерее занимает достойное место благодаря своей технике исполнения. Обратите внимание: глядя на эту картину можно в полном объеме ощутить то же, что и герои, изображенные на ней. Сколько эмоций, чувственных порывов и бесстыдных желаний.

— Пожалуй, эта картина вполне впишется в мой лофт.

— Замечательно, Анатолий Николаевич, — весело крутанула подтянутой попкой Катрин, — необходимо подготовить кое-какие бумаги, и данное произведение искусства может быть у Вас дома уже сегодня вечером. Я попрошу администратора подготовить все немедленно.

Мужчина остался наедине с картиной, медленно потягивая «яд» со своего бокала. Девушка с рамки смотрела на него с повиновением, она всем видом демонстрировала готовность выполнить любой приказ. В ее глазах отчетливо прослеживалась мысль «Да, я — рабыня и мое дело — беспрекословное подчинение». Видимо, ей это нравилось. Взгляд расплывался в наслаждении, несмотря на то, что шею стягивал давящий ошейник, она прикусила нижнюю пухленькую губку. Анатолий едва ли уловил мысль о том, что эта девушка ему кого-то напоминает.

Снова окутал призрачный аромат Катрин, а нежная рука коснулась шеи. Анатолий Николаевич быстро вернулся из задумчивости в реальность от такого жеста.

— Вот и все. Сразу после оплаты картина будет доставлена непосредственно в Ваши апартаменты.

— Может быть, отпразднуем это? — представляя упругую попу на своих бедрах, выпалил мужчина.

— Я не против. Однако мне необходимо какое-то время, чтобы закрыть все дела до понедельника. Дайте мне пару минут, и я в Вашем распоряжении. Встретимся на улице, — подмигнула Катрин.

Едва Анатолий Николаевич задумался о возможных планах на вечер, как Катрин уже выпорхнула из галереи. Кажется, сейчас ее манящее великолепие стало еще сильнее, недаром ее помнит практически каждый покупатель галереи.

— Вам, верно, не стоит за руль. Вас обычно подвозит личный водитель?

— Я его уже отпустил домой.

— Тогда сегодня за рулем, специально для Вас, лучший водитель этого города, — с гордостью заявила девушка. В подтверждение этого Мини Купер подмигнул фарами.

Компаньоны удобно устроились, и автомобиль понесся вдоль ночного города.

Тревога… Это странное предчувствие… Откуда бы ему взяться в этот удачный вечер? Анатолий сидел рядом с восхитительной женщиной, она сама на него клюнула, может, на его деньги, но, по большому счету, плевать. Он медленно раздевал ее глазами, представлял её нежность волос на своем животе, и от этого довольная улыбка расползлась на его лице, упуская стальную сосредоточенность спутницы.

— Анатолий Николаевич, Вы готовы узреть мою скромную квартиру?

— С огромным удовольствием ознакомлюсь. У вас великолепный вкус, Катрин, наверняка Ваше жилье столь прекрасно, как и Вы, — положив руку на колено девушки, выпалил счастливчик.

Небольшой невзрачный домик снаружи оказался очень стильным внутри. Стиль хай-тек отзывался повадкам хозяйки владений.

Разговор у них явно не клеился. После молчаливой дороги, во время которой каждый находился в своих мыслях, что в целом (что у нее, что у него) стекались лишь к одному. А именно — к страстной одноразовой ночи.

Без замешательств Катрин приняла решение взять все в свои руки. Поэтому после первого бокала, приблизившись к человеку в костюме, медленно намотала галстук на руку и впилась влажным поцелуем в губы. Последний час Анатолий только об этом и думал, поэтому так легко принялся играть по ее правилам. Но он еще не был в курсе планов Катрин.